 |
| Росбалт | Эдуард Попов | 28.04.2005 |
— Как вы относитесь к предложению о разработке идейной альтернативы ваххабизму?
— Я не совсем разделяю эту идею. Надо развивать то, что есть. С момента появления ислама на территории России он развивался здесь в традиционной форме, аккумулируя обычаи и традиции принимавших его народов. Мы должны внятно изложить исламские ценности современному российскому обществу — так, чтобы они были понятны широкому кругу россиян, и при этом сохранялся бы их сакральный смысл. Сейчас о них говорится лишь в религиозно-догматической или чисто научной форме, что приемлемо только для специалистов.
Необходимые для этого программы требуют затрат, но они окупятся сторицей. Пока же мы ощущаем финансовую подпитку только тех, кого называют ваххабитами.
— В чем причина роста популярности ваххабитских учений на Северном Кавказе?
— Идея «борьбы за чистоту ислама» была привлекательна тем, что она была абсолютно новым явлением в среде российских мусульман. Но я бы не сказал, что сегодня она захватывает всё больше умов. Эйфория пришлась на конец 90-х, когда число приверженцев «чистого ислама» постоянно росло. Представители старшего поколения в одночасье стали чуть ли не «неверными», причем слышать это им приходилось из уст молодых людей, прочитавших пару брошюр. Однако через некоторое время многие увидели, что дела так называемых амиров не сходятся с их проповедями. Если, например, в Кабардино-Балкарии слова амиров сначала были «истиной в последней инстанции», то затем верующие стали отходить от этого, несмотря на навешиваемый на них ярлык «предателя».
Социальная база этого явления — большое количество безработных молодых людей. Кроме того, в России отсутствует патриотическое воспитание. Не вырабатывается гордость за свою Родину. Молодежь чувствует себя вне внимания государства. Осуждая его за это, молодые люди проецируют свое отношение и на духовные управления мусульман, требуя от них отказа от сотрудничества с властями. Но духовные управления обязаны сотрудничать с государственными органами — как и общаться с молодежью. В результате они оказываются под перекрестным огнем. Таких молодых людей можно воспринимать как оппозицию официальному духовенству.
— Наверное, есть недостатки и в его деятельности?
— Конечно, они есть, и частично имеют объективные причины. После падения советской идеологии у людей возник огромный интерес к религии. Если в 1987 году в Кабардино-Балкарии было всего 20 мусульманских общин, то к 1997 году их стало 120. Религиозные деятели, вынужденные постоянно решать финансовые и бытовые вопросы, в какой-то степени превратились в хозяйственников, не отдавая себя проповедям в должной мере. Всё это порождает невосприятие некоторыми молодыми людьми деятельности духовных управлений мусульман. Но после эйфории 90-х годов стало приходить отрезвление.
— Можно ли говорить о влиянии извне как о причине роста интереса к «чистому исламу»?
— Безусловно. Таким структурам оказывалась серьезная материальная и моральная поддержка. Могу сказать, что помощь оказывалась международными благотворительными организациями с молчаливого согласия государственных органов и при невмешательстве с их стороны. Правда, после 11 сентября 2001 года объемы помощи существенно снизились. Те, кто разыгрывал эту карту, сами столкнулись с этим явлением.
— Какое влияние оказывает распространение ваххабизма на общую ситуацию на Северном Кавказе?
— Проблема всё еще существует, но на положение в регионе практически не влияет. Где-то она выражена больше, где-то меньше, но на ситуации в целом это не отражается. Если раньше последователи «чистого ислама» призывали к практическим действиям, то теперь всё это превратилось в идеологическое движение. Внутри них самих произошел раскол. Остались единицы тех, кто, закатав рукава, отправился бы строить «шариатское государство». Люди осознают реальность, которая оказалась намного грубее. Не считаться с ней невозможно.
— Могут ли повториться события, аналогичные случившемуся в Дагестане в 1999 году?
— Это невозможно ни в Дагестане, ни в других республиках Северного Кавказа.
— Согласны ли вы с утверждением, что вторая чеченская война носит религиозный характер — в отличие от первой, начавшейся под знаменем сепаратизма?
— Нет, не согласен. Чем дольше идет война, тем больше ощущается ее нерелигиозность. Мы говорим о том, что, к сожалению, есть проблемы с ущемлением прав верующих. В Чечне это воспринимается особенно обостренно. Когда бомба уничтожила дом и семью, кто-то может сказать, что теперь это его джихад.
— О каких нарушениях прав верующих вы говорите?
— Вспомним высказывание президента Кабардино-Балкарии Валерия Кокова о том, что все мы, прежде всего, страдаем от безграмотности в религиозных вопросах… Как, например, оценивать заявление одного руководителя районного масштаба о том, что мусульманам нужно напомнить 1937 год? Что делать, если у девушки, покрывающей голову платком, возникают проблемы с трудоустройством?
Распоряжение местных властей привело к тому, что в мечетях Кабардино-Балкарии невозможна пятикратная молитва — значительную часть времени они просто закрыты. Нормально ли, когда у дверей мечети стоит представитель МВД и переписывает фамилии входящих туда людей? Когда силовики заявляют родителям: ваш сын — ваххабит, он должен от этого отказаться — а он не пьет, не курит и молится пять раз на дню? Мы понимаем озабоченность правоохранительных органов, но это тоже не подход…
— А по каким критериям «зачисляют» в ваххабиты? По бородам?
— Они уже давно не носят бород. Мы обвиняем ваххабитов в том, что они определяют, кто верующий, кто неверующий, исходя из своих собственных критериев. Но правоохранительные органы записывают в сторонники «чистого ислама» также исходя исключительно из своих установок. Они действуют привычными методами: главное — «не пущать».
— Не приведет ли это к росту ваххабитских настроений?
— Нет, поскольку родители занимают правильную позицию, советуя детям, что не надо подставляться. Они стараются не пользоваться методами силовых структур, не действовать одними запретами. Мать одной такой девушки говорила мне: «Я не хочу калечить ее психику, но очень беспокоюсь за судьбу дочери». А родительский авторитет в нашем регионе — это серьезный фактор.
— Есть ли на Северном Кавказе автономные мусульманские общины, не находящиеся под юрисдикцией духовных управлений?
— Насколько я знаю, нет. Для большинства населения духовные управления — достаточно авторитетны. В начале 90-х в Дагестане были серьезные проблемы. Стояла угроза создания трех духовных управлений, однако в итоге всё же появилось одно. Вряд ли кто-то пытается создать там сейчас альтернативные структуры, но к действующему духовному управлению есть претензии из-за некоторых объективных недоработок. Думаю, однако, что недавняя драка в дербентской мечети останется единичным, если не последним подобным случаем.
Достаточно сложная ситуация сложилась в Северной Осетии. Молодые люди, формально не выходя из-под юрисдикции канонического духовного управления, обособились во владикавказской мечети и не допускают туда представителей официального духовенства. При этом муфтий Северной Осетии Руслан Валгасов не получил должной поддержки со стороны властей.
— Как вы оцениваете политику местных и федеральных властей на Северном Кавказе в религиозной сфере?
— Сейчас, пожалуй, со стороны федерального центра чувствуется большее понимание ситуации в регионе. Впрочем, я вижу его и со стороны президента Кабардино-Балкарии Кокова. Многое зависит от исполнителей, от того, как они ведут себя при непосредственном контакте с верующими. Пока мы видим переоценку правоохранительными органами своих возможностей и недооценку ими реального положения.
Что касается федеральных властей, то, если в СССР было 4 духовных управления мусульман, то в России их 54. Лицом советских мусульман в мире была Международная исламская миссия. Теперь российских мусульман представляют сотни имамов, самостоятельно выезжающих за границу, бесконтрольно получающих там денежные средства на не всегда понятные цели… Нужно выработать стратегию международной деятельности российских мусульман, чтобы никто не ездил попрошайничать. Мы также ожидаем поддержки властей в защите прав верующих.
Беседовала Яна Амелина
