Заклятый друг или закадычный недруг?

- написал поэт в пору своего позднего цветения родной ему мовой (перевод мой.- C. С.) по случаю переименования во Львове улицы Лермонтова в улицу Джохара Дудаева. Для любознательных: раннее цветение таланта пришлось на советскую эпоху, когда он столь же вдохновенно, талантливо прославлял рiдну комунiстичну партiю в мощном согласном хоре земляков-кобзарей, воспевавших «большевистскую эру» (из П. Тычины) — «оспiвував наше сьогодення», по крылатому выражению другого труженика писательского цеха УССР, который, придёт время, будет каяться, что переводил на украинский язык Пушкина. Время неожиданно пришло. И наш скорбящий (вместе с той улицей) поэт обрёл унавоженную москвофобами почву для нового цветения, увы, позднего.

Судьба была к нему благосклонной — он не попал в число «убитых Москвою». Более того, Москва выручила без вины арестованного в Станиславе юнака и во сто крат увеличила шанс вырваться за пределы убогого круга жизни уроженцу малоземельной семьи, долгое время жившей в конюшне и кормящейся с картофельного поля в селе Стопчатiв под каменным боком Карпат. Ведь местные русины, «быдло», во мнении шляхетных хозяев, иноверцев, вплоть до прихода сюда Красной Армии, за 600, без малого, лет «европейской интеграции», уступило города полякам и евреям, армянам и немцам, и редким удачникам из своих, как правило, ополяченным до неузнаваемости. Можно было пристроиться возле них — обслугой, мелким ремесленником, но чтобы стать вровень с ними, сохраняя язык и веру предков, необходимо было иметь семь пядей во лбу, как, например, Иван Франко, или ждать благосклонности Фортуны.

Умом юный стопчатовец с задатками поэта не был обделён. До нападения гитлеровцев на Речь Посполитую стал посещать польскоязычную школу в соседнем селе («мужицька балачка» и на переменах была запрещена), потом — в ближнем городке — гимназию, где панувала с времён незабвенного Франца-Иосифа немецкая речь. Рiдна мова для героя настоящего очерка зазвучала в школьных классах, потом на филологическом факультете Львовского университета уже при советской власти, когда с востока пришли «московськi окупанти"… Они же заселили опустевшие в войну города Галиции по преимуществу выходцами из окрестных сёл, распространив этнонимическую кличку «украинцы» на упразднённых окончательно русинов. И до сих пор даже Львов, центр Галиции, наполнен специфическим селянским духом. Только об этом лучше не говорить вслух. Очень неуютно становится в «свiдомих» головах. Как тут не вспомнить дальновидного Достоевского, предупреждавшего о недолговечности «братских» чувств со стороны тех, кто тебе обязан многим! Тяжёлая это, знать, ноша, быть благодарным.

О ком речь? — предвижу нетерпеливый вопрос. Но продолжу ещё интригу — нравится мне томить читателя загадками. Кто может назвать нашего современника, ныне живущего, который переписывался бы с Лермонтовым? Нет, не о долгожителе Мафусаилова рода идёт речь, хотя ведь живут, есть сведения, некоторые горцы до 170-лет. Почтовый собеседник Лермонтова тоже почти горец, но уже 60 годков как сменил экологически чистый воздух долины Лючки на бензиновый смрад городов. Притом, ответа на посланное поручику Лермонтову письмо его собрат по пиитическому перу не дождался, но, надеемся, Бог продлит плодотворную земную жизнь — и дождётся.
А пока надеемся, заглянем в то письмо, попавшее в печать, упуская некоторые лирические реверансы стопчатовского рапсода:

«Глубокоуважаемый Михаил Юрьевич!
… Улица Джохара Дудаева во Львове носила Ваше имя… Вашим именем пользовались колонизаторы, желание которых состояло в русификации Украины… горсовет Львова, переименовывая улицу, не преследовал цели унизить Вас. Наоборот, отцы города хотели подчеркнуть, что в бессмертном имени и подвижническом восстании Джохара Дудаева опять явил Ваш повстанческий гениальный дух, направленный против «страны рабов», которая стремится сохранить построенную и на Вашей крови империю. Ваше творчество — это же часть борьбы кавказских народов за свою государственную свободу (??? — С.С.). Я убеждён, что та Россия, которую представляете Вы, восстанет из неимоверных страданий. Она не будет претендовать на чужие территории… и Ваше имя не станет больше служить имперской политике, она засветится на многих улицах планеты не как реклама «немытой России"… С поклоном к Вам, Ваш Дмытро Павлычко».

Вот и названо имя поэта! Дождались? Ну, не стоит благодарности! Позволю себе некоторые комментарии к письму. В нём, в частности, речь идёт о «русификаторах», которые дали возможность ученику польской школы и немецкой гимназии наконец-то учиться на рiднiй мовi. Под «страной рабов» Павлычко, видимо, подразумевает СССР, который лишил украинского поэта приятной возможности жить в конюшне, дал ему школьное и высшее образование на родном языке, снисходительно смотрел зоркими «органами» на лирическое фрондирование между обильными славословиями в адрес власти; а также подразумевается РФ — правопреемница Империи и Советского Союза. Что касается якобы «претензий» нынешней России на «чужие территории», то нам бы, русским, свои бы, исконно русские земли вернуть, что раздали «братьям» во имя «дружбы народов» при преступном «беловежском переделе».

Говорят, Дмытро Васильевич — умный и порядочный человек. Насчёт последнего сомневаюсь. И лукав, ох как лукав стопчатовец! Он прекрасно понимает, почему «отцы города» приняли решение дать имя Дудаева именно улице Лермонтова, а не какого-нибудь безызвестного Огурцова, что в том же Львове. Ибо москаль Лермонтов в их безумно-мстительном сознании — один из заметных (благодаря имени) покорителей Кавказа, который населяли, если верить Тарасу Шевченко, «лицарi великi, богом не забутi» из поэмы «Кавказ». Турнуть прилюдно Лермонтова даже на безопасном расстоянии от Москвы — значит, в первую очередь именно унизить москалей, кои отобрали у Польши и присоединили к Украине значительный во всех отношениях город. И в отличие от «отцов» города, которые знают лишь христоматийного Кобзаря, ведает ведь Павличко, что «лицари вэлыки» у эпистолярного Тараса легко превращаются во «вражьих черкесов» и «прэскурвовив сынив». Должен же был предвидеть признанный «ум», что рано или поздно найдётся дотошный насмешник и пойдёт гулять по Украине синоним улицы Джохара Дудаева — «вулыця Прескурвого сына»? Не придётся ли тогда писать загробное письмо Кобзарю, и переименовывать (наполовину!) проспект его имени?

Лжив в корне приписанный автором письма Лермонтову «повстанческий гениальный дух, направленный против «страны рабов». Потомок русских и шотландских аристократов был патриотом России-Российской империи, честно и доблестно ей служил, как офицер Е.И.В., согласно присяге и личным убеждениям, не раз представлялся к наградам за виртуозную рубку голов у вольнолюбивых сынов Кавказа. Кстати, служил той самой империи, которую (как писал известный публицист) верноподданно строили совместными усилиями себе на пользу собственно русские и малороссы и «всяк сущие в ней языки». Без неё, перекрашенной в красный цвет в ХХ веке, в русинском селе Стопчатов не появилось бы украинской школы, а в польско-еврейском Львове — украинского университета. Внуки и правнуки Дмитра Павличко вспоминали бы отдельные слова из родной мовы разве что на конюшне и на картофельных грядках (украинский прозаик О. Бузина пишет: «Это была и наша империя… стыдится своего имерского прошлого у нас нет смысла. Оно было прекрасно»). Российская империя в своём трудном, бранном строительстве, увы, к сожалению, не воспользовалась «кровью Лермонтова». Он пролил её, бессмысленно расставшись с жизнью, на совершенно глупой дуэли по ничтожному поводу. Защита оскорблённой чести, как ранее у Пушкина, здесь, у подножия горы Машук, начисто отсутствовала. Была мальчишеская драка с трагическим концом. Лермонтов гений, но истина дороже, перефразирую известное изречение.
Может быть империя, как таковая, не вызывала бы у Павлычко и у других её неблагодарных выкормышей столь глубокую неприязнь, если бы за ней стояла не «ордынская», варварская Москва, а цивилизованная Вена, а ещё лучше якэсь мэрыканшькэ мiсто. Поинтересуйтесь, как в сегодняшнем Львове трепетно восстанавливают следы Габсбургов (загляните хотя бы в кофейню «Цысарська кава»), проявляют «политкорректность» к польскому наследию в виде воинских захоронений жолнёров пана Пилсудского и решительно избавляются от всего русского, советского, даже от солдатских могил. Толпы народные, известно, следуют за поэтами, словно овцы за баранами-провокаторами. И, посудите сами, как в конкретном случае не пойти — и до ненавистной Москвы карающей, мстительной ратью сiчовикiв не дойти, если «блеется», например, такая вот агитка (цитирую в личном переводе стихотворение «Чечня» — от вдохновенного пера Дмитра Павлычко):

Вновь Москва распинает народ,
Что восстал за державу свою,
Вновь прикрытых бронёй чужаков
Встретил храбрый чеченец в бою.

В оба клюва двуглавый орёл
Пьёт чеченцев горячую кровь!
Ну, а мы всё молчим, как рабы.
Что боятся вчерашних оков.

Это лживая честь и обман
И фальшивой свободы мораль.
Ведь придёт, как сломает Чечню,
В нашу хату нахальный москаль.

Прометей, ты защиты не жди
Из Парижа. Иллюзий не строй!
Только парень из нашей УНСО
Охладит твои раны водой.
А Европа, та курва стара *,
Рожу скорчит тебе издали,
Как наполнится кровью Кура,
А за нею — все реки земли.

Чтобы порох не выел глаза.
Опускает Европа вуаль,
Да напрасно. Придёт и в Париж
Из Чечни обнаглевший москаль.

Там — огонь, а в огне — Прометей!**
Люди, гляньте, в горах — палачи!
Я кричу, я зову, но в ответ
Только сытое брюхо урчит***.

(Примечания: *сие определение я оставил в подлиннике, чтобы не повторяться поэтической матерщиной; **титан Прометей в огне не горел, по воле богов орёл клевал его печень за похищение на Олимпе огня, что Павличко, видимо, пропустил мимо ушей в немецкой гимназии; ***Д. Павлычко не уточняет, чьё брюхо — авторское или общечеловеческое).

Я бы впечатлился накалом протестной страсти, благородной гражданской позицией инженера человеческой души с трепетным поэтическим сознанием, если бы за последние 20 лет услышал хоть один протест авторитетного «серед своiх» Павлычко, когда его земляки и единомышленники, воспеваемые им «парни из УНСО» (см. выше) из году в год громили Русский культурный центр во Львове, рушили памятники Пушкину, стирали имена других русских писателей с городских улиц Западной Украины, лишали права на родной язык жителей нежданно обретённых Украиной колоний — Крыма и Пудкарпатской Руси (Закарпатская область), — также русскоязычных городов центра страны, всей Новороссии и Донбасса, закрывали детские сады и общеобразовательные школы с русским языком обучения (в Галиции, например, из 400 таких школ осталось всего 16 — шестнадцать!!!), участвовали в неоправданных карательных операциях своих новых атлантических суверенов в многострадальном Ираке, поставляли смертоносное для моих сограждан оружие другой американской марионетке — Саакашвили. В этом свете значительная часть публичной творческой жизни стопчатовского самородка не что иное как цинизм и двуличие, свойственное представителям австроукраинства; скрытая поддержка этноцида и откровенная москвофобия, что должно учитываться принимающей стороной при его наездах в Россию.

Процитированное выше стихотворение «Чечня» оказалось в сборнике стихов Д. Павличко «За нас», который попался мне на глаза в Москве при заочном общении с «живым классиком» (именно так украинский поэт до сих пор характеризуется на некоторых страницах нашей прессы). Сборник-брошюра на украинском языке, 10×13,5 см, 36 страниц, в тонкокартонном переплёте под зелёный цвет окровавленного флага Дудаевской Чечни, издана в 1995 г. Издательством «Рада», Киев. В малом сборнике 11 фотоиллюстраций — индивидуальные и групповые портреты Д. Дудаева, его ближайшего окружения, вооружённых горских «пастухов» и «крестьян», детей, членов украинских формирований УНСО, воевавших на стороне бандитов. Под крышкой переплёта эпиграфы: «Всё русскому мечу подвластно». О. Пушкiн; «Россия — государство не торговое и не земледельческое, а военное. И призвание его быть грозою света». Микола I. Раздел «От автора» выдержан в крайнем антирусском, в антигосударственном РФ стиле. Вот образец из него в моём переводе с украинского: «Московские «портные» хорошо набили руку на перекраивании чужих земель и овладели виртуозным умением приписывать свой агрессивный национализм тем, кто желает для своего народа такой же национальной свободы, которые имеют русские. К слову, эти «портные» нынешнюю Украину «выкроили» из земель, отобранных у вековых захватчиков, вельмишановный пан Павлычко. Запамятовали?

Разумеется, изданные произведения подобного рода должны быть в книжных собраниях нашей страны, ибо откровенных врагов России, образ их мыслей необходимо знать. И должно пускать их в Россию. Пусть приезжают и публично, в дискуссиях, обосновывают свою позицию на примерах собственного творчества. Насколько мне известно, двери «Москвы-убийцы» для Павлычко всегда открыты. Бывает он у нас время от времени. И отчего бы ему не заглядывать, когда, известно, встречают его словно дорогого гостя, как значительную персону не только в украинских общественных организациях Москвы (что понятно). Не понятно мне, отчего этот москвофоб неизменно желанный гость в культурных учреждениях столицы, конкретно — в публичных библиотеках. И бери выше! Даже выше Дома Национальностей, где ему услужливо организуют Круглый стол. Правда, здесь он не в пример сдержан, предпочитает говорить о дружбе народов, но ведь истину творчества словами, брошенными на ветер, не скроешь. Они в печатных строках на бумаге, их «не вырубишь топором». Притом, Павлычко отнюдь не «вольный художник». Он официальный видный полпред «братского народа», чьи избранники во власти стоят спиной к России, а приятно улыбающимся лицом — к НАТО.

Интересно следовать виртуально за Дмытром Вальевичем по Москве. Сталкиваясь то здесь, то там с лицами принимающей стороны (из сообщений, выставленных на ряде сайтов), невольно привстаёшь со стула перед компьютером с чувством глубочайшего почтения, настолько значительны оказываются фигуры.

Среди них более чем известные поэты, дотошная исследовательница постельных тайн высокопоставленных жён прошлых эпох и певец сразу двух братских народов, он же — духовный наследник известного украиника, которого теперь не пускают в Россию; и важные замы исполкомов авторитетных международных союзов, и звёзды сцен, и учёные филологи, и дипломаты, и, в букете прославленных журналистов, большой оригинал, развенчавший Гоголя накануне 200-летнего юбилея зачинателя русской прозы, и… Глаза разбегаются! Весь этот творческий и руководящий бомонд «в ходе дружеского общения затронул актуальные вопросы литературного сотрудничества, переводческого дела, расширения российско-украинского взаимодействия в сфере культуры», высказывал пожелания «сохранять и развивать в новых условиях добрые традиции литературных взаимосвязей», что-то материальное передавал гостю и взамен что-то получал; наконец, пригласил «живого классика» провести творческий вечер в знаменитом «Доме Ростовых» на Поварской улице. Подозреваю, никто из них никогда по-настоящему Дмитра Павличко не читал. Так, собирал поэтические вершки. А если кто и вчитывался, открывая для себя реальную душу стопчатовского поэта, то посчитал за благо для своей общественной или службистской комфортности врождённое русофобство гостя объяснить безвредным старческим брюзжанием. Ведь лирику почтенные 80 отзвонил колокол. Видно, не всё в порядке со здоровьем, раз покойникам письма пишет. Бог с ним!

Какой же вывод напрашивается? Каждый волен найти ответ. Что касается меня, потянуло на обобщение загадок русского национального характера. Может быть, все наши исторические враги — плод позднейшего вымысла неисправимых великодержавных шовинистов? На самом деле, никакие ордынцы хана Едигея, никакие поляки в Смутное время, наконец, Наполеон Бонапарт с его двунадесятью языками вовсе не захватывали Москву со злым умыслом. Это были обыкновенные визитёры, братья по общечеловеческой семье, которым ради «сотрудничества» в чём-то, «расширения» и «развития» чего-то гостеприимно распахнули городские ворота — въезжайте, гости дорогие, располагайтесь как дома, готовьтесь к творческому вечеру, то бишь к пиру за наш счёт. А всякие там неприятности, связанные с названными фигурантами, позднейшие хронисты просто придумали, чтобы оправдаться перед взыскательной мировой прогрессивной общественностью.
Шутка! Посмеёмся всем мiромъ.