Сербская Слава

Размышления о поездке

Я не сразу понял вопрос: «Какая у тебя Слава?»
Сербы очень удивляются, что русские ее не празднуют. Кто и когда установил эту замечательную традицию — неведомо. Говорят, что Слава идет от Святого Саввы, который при крещении мужчин нарекал им крестное имя и именно оно и передается по мужской линии до нашего времени. Становится ясно, почему для серба так важно иметь сына. Нет ничего страшнее для мужчины, чем потерять нить Славы. К Славе готовятся заранее, выпекают хлеб, который освящается в этот день в храме. Приглашаются только родные и близкие, глава семьи — именинник, он принимает гостей и служит им с большим почтением. Празднование Славы может идти до трех дней и оно, безусловно, является главным праздником сербской семьи.

Аэропорт Сараево принял меня неприветливо. Пограничник, мусульманка, увидев русский паспорт, скривилась и спросила визу, хотя Босния и Герцеговина отменила визу для российских граждан. Мои уговоры не действовали. Она явно не знала, что делать с русским, прилетевшим обычным рейсом из Белграда. На счастье, Джоко, мой сербский друг, нашел знакомого в дежурной смене и проблему нехотя замяли. Через десять минут мы выехали из аэропорта Сараево. Еще через две минуты Джоко показал вывеску «добро пожаловать в республику Сербску», радостно добавив: «Вот и дома». Я не постеснялся спросить: «А где мы только что были?» Джоко охотно ответил, что аэропорт Сараево до войны располагался в сербской части города, но американские друзья «мягким нажимом» передали его мусульманским властям.

В первый день визита в Сараево, неожиданно для себя, я попал на годовщину расстрела сербской военной колонны на улице Доброволячка, где она попала в засаду. Несмотря на обещания Изетбеговича, что они должны благополучно дойти до Гырбовицы в районе моста Вырбаня. На улице Доброволячка колонну хладнокровно расстреляли боевики «Патриотской лиги», отряды «зеленых беретов», «Юки», «Челы» и спецназ МВД. Колонна была разгромлена, 42 человека убито, 215 бойцов было ранено, остальные сдались в плен вместе со всем оружием и снаряжением. В последствии над ними издевались и пытали.

На панихиду в церкви Святого Георгия в этот день собралось до 500 человек, приветствуя друг друга очень по-русски троекратным поцелуем, стояли молча, многие плакали. Незабываемо лицо священника в шрамах и скорбная тишина в храме…
После литургии также молча, с венками и цветами, люди направились на кладбище почтить всех погибших. Джоко трогал меня за рукав, указывая на русские и украинские фамилии на надгробьях — русских добровольцев, погибших в 92-м. Не сразу я понял, что на митинге среди нас были и первые лица республики Сербской, без мигалок и охраны. В той же уважительной и скорбной тишине они выступали с простыми и яркими речами, которые поразили меня своей откровенностью.

Вечером мы пили чай с питой, которую сделала Лильана. Она рассказывала, как выезжала ночью с детьми из-под обстрела из мусульманской части Сараево, как начинали новую жизнь без документов, без дома и денег. Рассказывала про смерть своего отца во дворе дома от взрыва гранаты, о друзьях, пропавших и погибших детях, о реке, красной от крови и недавно найденной яме с сотнями захороненных сербов, в которой ее подруга через 14 лет нашла останки своих детей. Лильана плакала и улыбалась, Джоко молча и угрюмо смотрел телерепортаж о Гаагском трибунале, осудившем в тот день очередного сербского офицера. Я молчал, потрясенный простыми и трагичными историями, которые придумать нельзя. Один вопрос, один вопрос без ответа задала Лильана.

— Почему мы? Чем Православная Сербия провинилась перед всем миром и неужели наш народ страшнее для Европы, чем террористы, не скрывающие своих целей?

А я поймал себя на мысли: почему здесь на улице все здороваются? И почему они после всего, что было, дружат с мусульманами? Почему они так пронзительно любят Россию? А я так ее люблю?

+ + +

Сербская Слава. Застолье. Хозяин достал ружье и выстрелил в воздух.

— Сегодня моя Слава, гуляем!

— Брат русский, спой для нас, — услышал я на ухо шепот Джоко.

Что же спеть? А, вот, казацкую. «Полно вам снежочки на талой земле лежать, полно вам, казаченьки, горе горевать», — я запел и стол притих. Как будто слеза мелькнула в глазах совершенно небритого, без переднего зуба, страшного вида «четника». Как они слушали! Потом молчали, выпили по рюмке ракии. Опять заиграл гусляр. Затянулась сербская песня. Да и песня ли это? Баллада с началом и без конца, идущая от Косова поля, от Святого Неманья и Саввы, от короля Лазаря, от самого начала сербской Славы. Именно в этой песне неграмотный народ передавал всю историю своей семьи (породицы). Какая занудность, подумал я, послушав три куплета на один мотив, то ли дело наша широта. Гусляр пел и пел, я выпил еще ракии, и вдруг понял, что мне эта непонятная мелодия определенно нравится. Она шла изнутри вверх, понемногу набирая силу, и заканчиваясь одной мощной нотой, которую подхватывали все мужчины, и которая просто разрывала воздух.

Хозяин, именинник Славы, крестился на иконы и благодарил гостей. Мы быстро прощались. Джоко сказал мне: «Я бы мечтал, чтобы и у меня на Славе спели русскую песню»!

Возвращаясь из Сараево в Белград, я пытался понять, что изменилось в моей жизни? И не мог. Совершенно понятно, что все изменилось. Я узнал что-то важное, я обязательно это пойму, но позже, а пока — Белград встречал русского, как родного. Пограничник улыбнулся, и, не глядя, поставил штамп в паспорт.

— Дома, — подумал я, и удивился. Первое, что я увидел — был портрет Младича с обещанием вознаграждения 1 млн евро. «Какая у Младича Слава?..» — подумал я.

— Тадич-иуда, — гласила надпись под листовкой, выражая общенародное мнение о президенте, евроинтеграции и Гаагском трибунале.

+ + +

Мы шли по деревне в пригороде Белграда. Шумадия — райское место. Четко, мой друг, радостно приветствовал проходящих с гордостью показывая на меня:

— Это мой русский приятель!

Мы выпили домашнего вина у его товарища.

— Маленькая деревня удостоилась большой чести, — сказал мне приятель. — На нее упал первый томагавк от американских друзей.

— Мы гордимся, что наша деревня представляет стратегическую угрозу для такой большой страны, — шутит Четко.

Шутки в сторону, сегодня умер Жарко от опухоли мозга, он был в армии, когда бомбили «этим». Драган, мой товарищ, тоже умер от глиобластомы. Мы боролись за его жизнь с дочерью Еленой, но шансов не было. Врач Бакулевского, увидев томограмму, даже застонал: такого не бывает! Но жизнь идет, и мы должны жить дальше. Мы с Еленой помянули Драгана в церкви и пьем кофе у настоятеля в трапезной. Матушка заносит кулич, я удивляюсь:

— Не Пасха сегодня, вы что, кулич круглый год печете?

Батюшка улыбается:

— Это она мне на день моего воскресения. Когда я служил в Сараевском соборе, пришли, избили меня и бросили в затвор, умирать. Ха-ха, через двадцать дней я сбежал, с того дня матушка и отмечает мне личную Пасху, да ты кушай, кушай, дорогой мой… Христос Воскресе! Благодать-то какая! Тебе понравилось в Боснии? А в Белграде? Приезжай еще, мой дорогой, будем рады, обязательно и детишек привози. Нас ведь с русскими 200 миллионов, а без русских — десять.

…А какая у тебя Слава?..