Русская линия | Андрей Кострюков | 04.05.2009 |
Интерес к теме у меня возник у меня достаточно давно, еще в середине 1990-х годов. Причиной стала двойственность в оценке Зарубежной Церкви. Отношение к ней было неопределенное. Многие в то время, и я не был исключением, приходили к познанию православия через сочинения, написанные в Зарубежной Церкви. Это Догматическое богословие протопресвитера Михаила Помазанского, толкования Нового Завета архиепископа Аверкия (Таушева), наконец труды иеромонаха Серафима (Роуза). Хорошо знали в России и святителя Иоанна (Максимовича). Могу засвидетельствовать, что в те годы в студенческой среде Зарубежная Церковь как раскол не воспринималась. При этом, нередко приходилось быть свидетелем и очень резких слов в адрес Русской Православной Церкви заграницей (РПЦЗ). Пожалуй, уже тогда у меня возникло желание разобраться в вопросах возникновения Зарубежной Церкви и ее идеологии. Поэтому с тех лет я начал изучать материалы по русскому зарубежью.
Андрей Александрович, Вы автор книги Русская Зарубежная Церковь в Первой Половине 1920-х годов (Москва, ПСТГУ: 2007). Расскажите пожалуйста чем отличается Ваш труд от предшествующих работ, включая использованные источники. На каком периоде Вы останавливаетесь?
Проблема, на мой взгляд, была в том, что исследователи, в зависимости от своих симпатий, а иногда и в зависимости от политического заказа, одни и те же факты истолковывали совершенно по-разному. Но намного большей проблемой было то, что архивные фонды Русской Зарубежной Церкви довоенного периода долгое время не были доступны. В результате историю православного зарубежья у нас изучали и в основном продолжают изучать, основываясь не на документальных исследованиях, а на публицистике советских времен. Хотя в девяностые годы и появились исследования на тему истории Зарубежной Церкви (например, диссертация Анны Беляевой Русская Православная Церковь за границей в 1919 — 1926 гг. и книга протоиерея Георгия Митрофанова Православная Церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы), глубокого изучения вопроса никто не предпринимал.
Свою задачу я видел в том, чтобы написать историю возникновения Зарубежной Церкви без уклонения вправо или влево, без стремления встать на чью-то сторону. Хочу подчеркнуть, что мой труд не был приурочен к объединению 2007 года. Если бы даже оно не состоялось, моя книга от этого не претерпела бы никаких изменений. В основу сочинения легли документы из Государственного архива Российской Федерации. На основании этих документов я рассмотрел период возникновения и становления Зарубежной Церкви, то есть период, когда во главе Всероссийской Церкви стоял Патриарх Тихон.
В результате удалось сделать целый ряд выводов. Прежде всего, хочу сказать, что нельзя сводить проблему отделения Зарубежного Синода от Церкви в Отечестве к политиканству и властолюбию зарубежных иерархов. Но неужели тридцать с лишним архиереев, оказавшихся за границей, все как на подбор оказались политиканами и властолюбцами? На самом деле ситуация была сложнее.
Рассмотрим положение Зарубежной Церкви в начале двадцатых годов. Зарубежное Высшее Церковное управление (или сокращенно ВЦУ) имело благословение на деятельность со стороны Архиерейского Собора Сербской Церкви (август 1921 г.). Оно имело и целый ряд косвенных данных о поддержке со стороны Патриарха Тихона. При этом очень скоро ВЦУ оказывается в непростой ситуации. С одной стороны, молчать о гонениях на Российскую Церковь зарубежное духовенство не могло, с другой стороны, заявления ВЦУ давали большевикам повод усиливать репрессии против Церкви в Отечестве. В результате одни представители Зарубежной Церкви, как, например, епископ Вениамин (Федченков), предлагали вообще отказаться от слова правды, другие, как секретарь ВЦУ Е. Махароблидзе, предлагали разорвать отношения с Москвой, свободно вести борьбу с большевизмом и не ставить Патриарха под удар. Понятно, что первый путь привел бы ВЦУ к конфликту с паствой, в большинстве своем настроенной антисоветски, а второй путь вел к расколу с Патриархом. Поэтому Архиерейский Синод в этот период пытался балансировать между этими крайностями. Мне представляется, что именно здесь и кроется ключ к пониманию взаимоотношений между Москвой и Сремскими Карловцами в 1920-е годы.
Вообще, одну из своих задач Архиерейский Синод видел в сохранении единства русской эмиграции на почве православной веры. Именно поэтому Синод в начале 1920-х годов старался не делить паству по политическому принципу. Несмотря на сильное давление со стороны политических организаций, Архиерейский Собор РПЦЗ в 1924 г. отказался официально признать Кирилла Владимировича Романова императором и не разрешил поминать его на богослужениях как императора. Мало кто знает, что годом раньше, в 1923 г., Архиерейский Собор вообще предписал приходским священникам отказаться от монархической пропаганды в проповеди. Правда впоследствии маятник качнулся в другую сторону.
Важный момент, на который не обращали внимания, состоит еще и в реорганизации Зарубежного Церковного управления в 1922—1923 гг. Противники РПЦЗ впоследствии говорили, что зарубежные иерархи не хотели выполнять указ Патриарха Тихона об упразднении Зарубежного ВЦУ, а потому пошли на хитрость и заменили Зарубежное ВЦУ Синодом. Я вижу ситуацию иначе. После Карловацкого Собора, где тон задавали миряне-радикалы, архиереи начинают постепенно вытеснять мирян и духовенство из Церковного управления. Указ Патриарха 1922 г. о закрытии ВЦУ был в какой-то степени даже выгоден Зарубежной Церкви. Этот указ позволил зарубежным архиереям отодвинуть от управления РПЦЗ радикально настроенных деятелей, прежде всего протоиерея Владимира Востокова и генерала Николая Батюшина, создать Синод одних архиереев и в дальнейшем вести более осторожную политику. Хотя, конечно, такая политика большевиков все равно не устраивала — им нужна была рабская покорность, как со стороны Церкви в России, так и со стороны Церкви в эмиграции.
Не могли бы Вы подробно рассказать о реакции на Вашу книгу. Появилась ли серьезная рецензия?
Первый отклик на мои исследования последовал еще до выхода книги. В Журнале Московской Патриархии (№ 12 за 2006 год) появилась моя статья о митрополите Евлогии (Георгиевском). Впоследствии эта статья полностью вошла в мою книгу. Документы, которыми я пользовался, дают право утверждать, что митрополит Евлогий после получения указа патриарха Тихона о закрытии Зарубежного Церковного управления вел себя не совсем так, как описал это в мемуарах. В частности, на Соборе 1923 г. он заявил, что власть в Зарубежной Церкви должна по-прежнему принадлежать Архиерейскому Синоду во главе с митрополитом Антонием.
Моя статья привлекла внимание Никиты Алексеевича Струве, которому мои выводы не пришлись по душе и который выступил в Вестнике РХД (№ 192. С.236−239) с критической заметкой. Должен сказать, что заметка Никиты Алексеевича убедила меня в правильности моего пути — главные мои выводы в заметке были оставлены без внимания, а критике подверглись второстепенные детали.
После выхода книги свое мнение о ней высказал профессор Санкт-Петербургского государственного университета доктор исторических наук Сергей Львович Фирсов. В первом номере журнала Церковь и время за 2008 год появилась его рецензия, достаточно доброжелательная.
Примерно тогда же с моим трудом ознакомилась профессор Российской академии государственной службы доктор исторических наук Ольга Юрьевна Васильева, которая также положительно оценила мой труд, но сделала, при этом, ряд очень метких и ценных замечаний, которые я, конечно, учел.
В несколько расширенном виде книга легла в основу моей кандидатской диссертации, которую я защитил на кафедре государственно-конфессиональных отношений Российской академии государственной службы в конце 2007 года. Должен сказать, что со стороны диссертационного совета оценка исследования в целом была положительной. В принципе я продолжаю ждать и замечаний, и отзывов, как положительных, так и отрицательных. Тема эта не до конца изучена, и я не исключаю возможности, что некоторые исследователи найдут документы, опровергающие те или иные выводы, сделанные мною.
Расскажите пожалуйста о Ваших научных планах. Над чем Вы работаете?
В настоящее время я продолжаю работать над историей Русской Православной Церкви. Белых пятен остается еще очень много. С преподавателем Киевской духовной академии Владимиром Бурегой мы готовим к публикации в «Вестнике ПСТГУ» ряд интересных документов, которые, среди прочего подтверждают, что Патриарх Тихон в 1924 году продолжал считать митрополита Антония (Храповицкого) духовным лидером русской эмиграции. Еще одно направление моей работы — взаимоотношения в эмиграции двух замечательных, но разных по характеру людей — архиепископа Серафима (Соболева) и протопресвитера Георгия Шавельского.
Вы преподаватель Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. В каком объеме входит тема РПЦЗ в читаемый Вами курс?
История Русской Зарубежной Церкви — часть истории Церкви Всероссийской. Поэтому изучение истории Зарубежной Церкви я считаю очень важным. Но история Церкви в Отечестве настолько насыщена и интересна, что увеличить количество часов на изучение РПЦЗ за счет изучения церковной жизни в России нет возможности. Поэтому, истории русской церковной эмиграции обычно отводится всего 1 — 2 лекции. И все же выход удалось найти. С позапрошлого года я читаю в Свято-Тихоновском гуманитарном университете специальный курс, который целиком посвящен истории русского православного зарубежья в ХХ веке. Курс рассчитан на год и, таким образом, эту тему можно изучить достаточно глубоко.
Кроме того, уже несколько лет Свято-Тихоновский гуманитарный университет дает возможность получить образование через интернет тем, кто живет далеко от Москвы. Два года назад был разработан спецкурс по истории Русской Зарубежной Церкви для тех, кто изучает богословские и исторические дисциплины в интернете. Этот курс рассчитан на месяц.
Так что у наших студентов теперь есть возможность больше узнать о Русской Зарубежной Церкви.
Беседовал А. Псарев
Впервые опубликовано: http://rocorstudies.org/index.php?part=articles&aid=10 662
https://rusk.ru/st.php?idar=114101
|