Патриарх Кирилл: привыкаем, но не ко всему

Исповедь скептика

Можно ли быть православными, чадами Русской Церкви, не будучи оптимистами в отношении происходящего? Мне в чем-то проще, и я в своей личной позиции возьмусь вывести эту затруднительную для многих теперь проблему.

Да, это возможно. Конечно, возможно. У нас большой опыт. 20 лет мы живем в своей стране как её граждане и патриоты, которые в то же время понимают, что в нынешнем виде Россия — не вполне наша и принадлежит не совсем нам. Недоговоренность легла на отношения народа и власти. Мы искренне желаем своим правителям и отечественному бизнесу успехов, но вряд ли в полной мере назовем их радости своими радостями. Непросто различить себя и свой патриотизм в перспективе призрака, вавилонским силуэтом «башни Россия» встающего над ветшающими основами и осколками прежней жизни.

Я не назову это оппозицией, но скептицизмом. Как по-другому охарактеризовать свое состояние, в котором официальная пропаганда привычно внушает тебе желаемое вместо действительного, а в ответ вызывает такую же привычную зевоту? Скептицизм здесь естественен. Ведь, если обстоятельств нельзя изменить, то многому из происходящего странно и грешно радоваться.

Сегодня нас хотят убедить, что особые точки зрения на будущее Церкви смешны, а подавляющее преимущество на Соборе митр. Кирилла означает наступление полной определенности. Пожалуй, для некоторых упомянутое преимущество явилось и впрямь «подавляющим», в буквальном значении слова. Специфический административный восторг рассматривает две трети как замечательный результат в сравнении с пятьюдесятью процентами плюс один голос; при девяноста же девяти и девяти, по-видимому, надо так полагать, обязано наступать счастье. Неважно, что делается при этом; отсутствие «внесистемного элемента» само по себе впечатляет и успокаивает. Никто не сомневается, никто даже ненароком не сломает идиллии, которую мы сами для себя выстроили. Возможно, таково универсальное, самое универсальное из решений в человеческой истории. Если по каким-то причинам обещанная «великая эпоха расцвета Русской Церкви» задержится, его, этот великий расцвет… необходимо будет всего лишь настойчиво изобразить.

Я думаю, при всем при том мы люди мягкие, и внутри Церкви у новоизбранного патриарха Кирилла немного реальных противников. Довольно скептиков и еще больше записной поддержки от социальных оптимистов, воображающих выборы и интронизацию шансом вернуться к стереотипу «как все», скинуть с себя обременяющие нравственные проблемы. Скепсис продолжает иметь место, но маловероятно, что дело в диссидентстве, и том, что некоторым понравилось быть «ревнителями». Кто может вменить в вину то, что человек «недостаточно радуется»? И мы со своей Церковью радуемся, но сложным и смешанным чувством. Предсоборный период поставил немало вопросов, которые просто так не выветриваются. Не должны выветриваться из головы, по крайней мере, я так полагаю. Главный среди них: «Кем должен быть Патриарх?» Этот ценностный дискурс многих заставил собраться, начать аргументировать, рассуждать, спорить. С нелицеприятными и поразительно близкими доводами выступали подчас далекие друг от друга по идеологическим позициям, ничем особым не ангажированные люди. Для меня это означает, что не на шутку оказалась задета христианская совесть. Помню, как один из сомневающихся тотчас после выборов восклицал: «Хочу всей душой полюбить как отца Патриарха Кирилла!» Истинно так. Хотим полюбить. Но конечно не безоглядной любовью. «Ах, обмануть меня несложно, я сам обманываться рад!» От Патриарха мы ждем подтверждения нравственного принципа. Любой триумфализм, даже на фоне соборного торжества, по этой причине смотрится не очень жизненно: как преждевременный и приспособленческий. Интонации надежды, доброго пожелания, кажется, более уместны на данном этапе. И если бы все критики после выборов в одночасье переделались в горячих сторонников, пожалуй, это вызывало бы самые большие вопросы. Ибо не скепсис, не критика, но конформизм представляет в действительности основную угрозу.

Предсоборный период — время, в которое принцип послушания не заслоняет собой всей полноты нравственного целеполагания христианина, и вопросы о предпочтении кандидатов, о задачах Церкви и как таковом существе церковной власти стоят живо. Если думать об этом, суды Божии и результаты Собора окажутся далеко не праздничными. Да, Архиерейский и Поместный Соборы направляются Промыслом, но кто сказал, что Дух Святой теперь обязан осуществлять проекты «эффективного менеджмента»? И, вообще, давать право победившей партии торжествовать над остальными? По-христиански это не так. Вот почему начавшаяся обильная раздача титулов «экстремистов» и «лузеров» всем, кто только предлагал голосовать не за митрополита Кирилла, оказывается дополнительным основанием к скепсису. Я не знаю, чего ради делаются заявления вроде: «Митрополит Климент — лузер на Архиерейском Соборе». Но я уверен, что Бог с этих пор будет искать способы изменить представления триумфаторов об успехе и о себе.

Собор избрал главу Русской Церкви, и тем лучше, что без колебаний и скоро, не обнаружив вражды среди первых лиц. Однако не могут доставить радости — наверняка — авантюристы и циники, всплывшие на предсоборной волне и получившие необыкновенную свободу для действий. Вопрос, обязан ли теперь православный христианин, приветствующий интронизацию Патриарха Кирилла, приветствовать его вместе с Кураевым и Фроловым? А если нет, то на каком месте проводить линию и проведет ли ее достаточно наглядно сам Предстоятель? Боюсь, как бы без этого естественная для всякого верного христианина задача «любить, почитать и слушаться своего Патриарха» (прот. Д. Смирнов) не оказалась в практической реализации чрезмерно, неподъемно тяжелой ношей. Ибо так исторически рушились все империи и все институты, основанные на традиционных ценностях.

Если спросить меня, то лозунг: «За Патриарха без сволочи!» — я бы назвал хорошо отражающим практический принцип нормального скептика, коим, по моим убеждениям, сегодня является любой понимающий и ответственный христианин. Всё просто и ни для кого не обидно: не хочешь называться сволочью — не будь ей.

С помощью Божией мы перестали спрашивать, кто будет наш следующий Патриарх. Однако вопрос о нравственном существе власти и о том, не сироты ли мы, в каком-то значении стоит даже более остро. Возможно, месяцем ранее избрание митрополита Кирилла прошло бы светлей и единодушней. Месяц назад еще не было того многого, чем теперь смущается христианская совесть. Мне больно думать про то, что всего месяц в Церкви отделяет настороженность от доверия. Доверия, которое, в нашем мире неуклонно убывает и которое ничем не восполнишь и не вернешь.

Напрасно теперь те же самые лица твердят о введении церковных дискуссий для духовенства и мирян. Ныне мы хорошо знаем, что значит на языке Кураева «самопознание Церкви». Мы со вниманием обращаемся к принятому Соборному определению «О жизни и трудах Русской Православной Церкви», которое говорит: «Собор счел важным умножение усилий в области миссионерства и всенародного православного просвещения. Миссия, равно как и духовное, нравственное воспитание личности должны сейчас встать в центр нашей деятельности. В обществе, где многие называют себя православными, но не живут церковной жизнью, пастыри и чада церковные призваны приложить все силы для того, чтобы люди знали основы веры православной, участвовали в Таинствах и богослужении, руководствовались в личной и общественной жизни нравственными нормами Евангелия Христова. На просветительское служение, особенно среди детей и молодежи, сегодня нужно особо направить общецерковные усилия». Но мы уже догадываемся, в чьих руках в результате окажется миссия, — в руках тех, кого вряд ли заботит соответствие с изначальной позицией членов Собора — и из-за этого наши предчувствия омрачаются.

Мы уже слышим голоса аппаратных комбинаторов, говорящих о реформировании церковного управления и синодальных институтов с упразднением «дублирующих функций» и видим открывающимся сезон охоты на рыбку в мутной воде. До нас достигают идеи о преобразовании духовных школ, согласно которым будущим пастырям начнут преподавать «технологии лидерства» и прочую психотерапевтическую хиромантию вместо начал служения и утешительства. Мы отдаем отчет, на что в конечном итоге работают все эти доказательства связи «ревнительства» с «недостаточной деятельностью головного мозга» и психическими расстройствами; ревнительства, к коему «эффективные менеджеры» готовы в принципе относить, кого хочешь, тех же «недостаточно радующихся». Для нас не составляет загадки, какого качества участие предлагается экспертами от власти, специалистами по массовым движениям и политтехнологиям, укоряющими православных в отсталости, архаизме порядков, в недостаточных организации и общественной нагрузке, выражающими скромные до поры надежды на наступление в РПЦ новых времен.

Наконец, мы вполне солидарны с тем мнением, согласно которому наступающий кризис есть кризис мироустройства как целого. Бог весть, как изменятся жизнь и порядки в ближайшее время, Церкви же надлежит всего более хранить незапятнанной совесть. Кто-то из размышляющих о кризисе любопытно сказал: «Церковь в России, быть может, единственной из всего уцелеет». В самом деле, мы мало об этом думаем, но неопределенность для мира выше, чем неопределенность для Церкви. Глупо хвататься за то, что само разрушается и отходит.

На данном месте наш скепсис сменяется наконец сдержанным оптимизмом. Оптимизмом — христианского возрождения. Сдержанным — поскольку это будет уже совсем другая история…