Суворов XVII века

Почётный титул

Спустя семь десятилетий после кончины победителя при Рымнике и сражениях Альпийского похода, покорителя Измаила и Варшавы его собственное имя превратилось мнением соотечественников в почётный титул. Им удостоился герой Хивинского похода и Шипки, туркменской крепости Геок-Тепе. Прославленного Белого Генерала современники сравнивали с Суворовым. И сейчас говорят: Скобелев — это Суворов ХIХ-го века. А почему бы не воспользоваться высоким именем «Суворов» ретроспективно? На мой взгляд, такой чести наиболее заслуживает гроза самозванных «царевичей» и польских интервентов Смутного времени воевода, князь Михаил Скопин-Шуйский.

Молодой, да ранний

Сегодня среди знаменитых исторических лиц, полководцев и дипломатов, он чаще всего упоминается в безликом ряду «и другие». Но для современников он был почти святым, как и его прямой предок Александр Невский. В грамоте, составленной в Троицкой лавре по снятии с обители 16-месячной осады поляками, возносится хвала Богу и… Скопину-Шуйскому за чудесное спасение. В марте 1610 года, когда, по вызову царствующего дяди Василия Шуйского, победитель «тушинского вора» и королевского гетмана Сапеги въезжал в Москву, люди падали ниц перед героем, как перед чудотворной иконой, целовали его одежду и сбрую коня и в экстазе называли отцом отечества. Предводитель рязанских дворян Ляпунов в послании князю именовал его царем и призывал силой занять престол.

Такая любовь, граничащая с религиозным поклонением, проявлялась не только в людских массах, которые питают воображение в основном молвой и видят «парадный лик» предмета своего обожания. Подобное чувство блистательный воевода, не проигравший за свою короткую, словно полет Перуна, жизнь ни одного сражения, вызывал в ближнем окружении — у закаленных в битвах русских воинов и у наемных солдат из «немцев», в том числе у их командира — шведа Якоба Делагарди. Этот беспринципный конкистадор назвал князя своим другом и поступал как друг, защищая московита от пуль и от яда врагов. А когда не уберег, горько сетовал над гробом: «Москвичи! Не только на Руси, но и на родине не видать мне такого человека!». Шведский историк Видекинд писал: «Имея от роду всего 23 года, он отличался статным видом, умом, зрелым не по годам, силою духа, приветливостью и умением обходиться с иностранцами». Вот мнение противника, гетмана Жолкевского: «Сей Шуйский-Скопин был наделен отличными дарованиями души и тела, великим разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе». Храбрым героем называл его пастор Мартин Бер. Автор Нового летописца в характеристике, данной «Герою Смутного времени», добавляет: «Сему храброму князю Михаилу Васильевичу дано от Бога, не от человека». В «Повести о победах Московского государства» читаем: «Этот государев воевода… большой мудростью к военному делу одарен был, стойкостью и храбростью и красотою… Его разумным руководством поляки и литовцы из всех государевых городов все до одного в Польшу и Литву убрались». Во «Временнике» дьяка Тимофеева выделяются такие качества юного воеводы, как самостоятельность, инициатива, привычка действовать, не оглядываясь на царя. Редкое в то время качество! И еще важное наблюдение писателя: он побеждал врагов, наступая «стройной ратью», то есть — строем, что в России было еще заморской новинкой.

В этом хоре высоких оценок князя бросается в глаза подчеркивание его молодости. Да, Михаила Скопина опустили под пол Архангельского собора в Кремле, рядом с захоронениями государей, когда шел ему всего-то 24-й год. И не пика польского панцирного всадника, не сабля казака из окружения «вора», не татарская стрела свели его в могилу в расцвете сил, когда, нетерпеливо подталкиваемый проницательным другом Якобом и матерью, почуявшей смертельную опасность для сына в Москве, князь-воевода собирался выступить с полками на выручку осажденного поляками Смоленска.

Награда за популярность

Подвела к чаше с ядом славного потомка Александра Невского сказочная популярность в русском народе и за рубежом, даже среди врагов, шляхты и магнатов Речи Посполитой, многие из которых видели окончание вековой вражды между соседями в создании единой славянской державы. Эта популярность пугала Василия Шуйского, боявшегося лишиться трона при жизни, и его брата, во всем бездарного Дмитрия, который рассчитывал на Шапку Мономаха после бездетного Василия. А дальше — по классическому сценарию средневековья: пир, чаша с вином, поднесенная намеченной жертве «дружеской» рукой (в нашем случае — кумой Скопина, дочерью Малюты Скуратова). А спустя две недели в Москве с трудом отыскивают дубовую колоду под гроб высокорослого покойника…

Служба царская

Чем же заслужил князь Михаил такую бессмертную любовь и смертельную ненависть?
Службой Отечеству.
Он начал ее с отроческих лет. Его, 17-летнего, хронисты видят уже в командном составе полков Бориса Годунова, при дворе которого он в чине стольника. Тогда Россия вновь вышла к Финскому заливу. Видимо, княжич на берегах Балтики добывал себе первую славу и первые воинские звания. Через два года он, как и большинство его соотечественников, искренне признает в Самозванце наследника Ивана Грозного. Да как не признать, если мать Дмитрия, Марфа Нагая, которую Михаил Скопин доставляет в Кремль из Углича, узнает сына. При дворе Дмитрия (еще не «лже») молодой князь уже мечник. Отрезвление наступает скоро, и нет ничего безнравственного в том, что отпрыск знатного рода Шуйских, имеющих право на царство большее, чем Годуновы и Романовы, помогает дяде Василию, двуличному старцу, взойти на московский престол. Это только пролог доверия родни. Доверять племяннику дядя начнет после усмирения Болотникова, в котором Михаил Скопин сыграл отнюдь не решающую роль; примерно такую же, как немногим более полутора веков спустя сыграет Суворов в деле с Пугачевым.

Юный мечник князь Михаил и дальше не прыгал через ступени служебной лестницы; военную науку проходил на полях сражений и чины добывал саблей. Этому способствовала затяжная война с «непримиримой оппозицией» царю Василию, возглавляемой «боевым холопом», то есть профессиональным воином, Болотниковым. Беглые крестьяне и всякий сброд играли в «воровском войске» внушительную яростную массовку, но боевым ядром были дворяне и даже представители знати, посадские люди и казаки. Они «потесняли» царские войска, усиливали в них «шатость», вызываемую именем якобы вновь спасшегося «природного государя» Дмитрия Иоанновича, за «большого воеводу» которого выдавал себя способный военачальник Болотников. На его стороне был численный перевес и вера в правое дело, магия имени неуязвимого сына Грозного. Часто без боя на его сторону переходили города и целые волости. Среди царских воевод, выигрывающих отдельные сражения, но, в целом, бездарно ведших кампанию, выделялся активный Скопин-Шуйский. В его распоряжении изначально не было крупных сил, однако, командуя малой ратью в упорном сражении на р. Пахра осенью 1606 года, он останавливает полки Болотникова, заставляет его искать обходную дорогу на Москву, которая при этом получает время подготовиться к обороне. В генеральном сражении за столицу молодой воевода командует уже полком — «на вылазках»; в решающий момент действовал от Серпуховских ворот столь искусно, что Болотников «с достальными людьми побежал в Калугу». Там герой Пахры и Московской обороны получает «особый полк» и успешно действует на подступах к городу, а когда Болотников с армией перемещается в Тулу, царь подчиняет доблестному племяннику соединение из трех полков, что делало его фактическим Главнокомандующим. Но руки воеводы оказались связанными: в армию прибыл сам Василий с его «талантом» во все вмешиваться и все рушить. Тем не менее и в таких условиях племянник сумел блестяще отличиться, загнав мятежников за крепостные стены. При этом, в нарушении боевой традиции, победа была достигнута не бросками тяжелой конницы, которая вязла на топких берегах речки, а пешей атакой стрельцов на «воровских людей» засевших за деревянными укреплениями.

Наука побеждать

Это был один из уроков. Только Скопин учиться умел. Он удостоверился в преимуществах «пешцев», а туляки, трудно уязвимые за временными укреплениями, напомнили ему о дедовских «гуляй-городах». Но те возводились из массивных щитообразных конструкций из дерева, образуя цельную крепость, спасавшую от татарских стрел и летучей конницы. А полководец нового времени убедился в эффективности изолированных «острожков» из легких деревянных щитов. О них разбивалась польская панцирная кавалерия, которая до этого сметала любой строй длинными пиками. Убедится он со временем и в преимуществах строя, сомкнутых рядов.

Царствующий дядя остался было осаждать Тулу, а племянника отослал в Москву собирать силы для отпора новому самозванцу — Лжедмитрию II. Тот от Северского рубежа двинулся в сторону столицы, нанес сокрушительное поражение цареву братцу Дмитрию под Болховом, что вызвало панику во дворце. Василий спешно возвратился в Кремль и велел «молодшему» из Шуйских, Михаилу, спасать положение. Напрасно опытный воевода доказывал, что рать, собранная наспех, не годится для предприятия (притом, опять наблюдается «шатость» среди простых ратников и даже бояр), что не сделана даже предварительная разведка. Царь требовал безропотного выполнения решения. Опасения полководца подтвердились: самозванец шел «не тою дорогою». Скопин решает действовать в его тылу, перерезая дороги из Северской земли и из Литвы, но Василий, испуганный изменами, требует возвратиться в Москву. Здесь перед лицом Лжедмитрия, засевшего в Тушине, князь Михаил, пожалованный боярским чином и получивший почетное назначение — воеводой Большого полка, вновь в непосредственном подчинении царя. Василий пассивен, выжидает, племянника отпускает на незначительные стычки с противником. И вдруг посылает в Новгород Великий — собирать, на выручку Москве, новую рать, привлекать в союзники хоть черта, хоть дьявола.

Этому «вдруг» дала толчок открытая агрессия Польши против Руси. Если до сих пор в полках самозванцев польские отряды действовали за ширмами волонтеров, то теперь огромная армия Сигизмунда появляется под Смоленском. Это полномасштабная война. Дмитрий Иоанович им уже не нужен. Король требует у Кремля и патриарха признать его верховную власть. Второй самозванец бежит в Калугу, вскоре с ним покончено (впрочем, появятся новые «Дмитрии»).

На севере Скопин-Шуйский не только набирает под царские знамена свежие полки, но и, проявив недюжинные дипломатические способности, заключает мирный договор со Швецией, чего боялись в Варшаве. Из Стокгольма направляется способный военачальник Якоб Делагарди с отрядом под начало знаменитого воеводы, которому жизни оставалось всего один год.

Это были «звездные месяцы» Михаила Скопина, с апреля 1609 по апрель 1610 года. Русские полки и союзники, ведомые непосредственно им или по его стратегическому плану удачно подобранными командирами (Хованским, Борятинским, Валуевым, Горном), другом Якобом, проводят победную кампанию. Штурмом взяты города-крепости Орешек, Тверь, Торжок, старая Русса. Летучая конница действует в окрестностях Смоленска, пресекая воссоединение ушедших из Тушина поляков с королем Сигизмундом. Наконец снята осада с Троицкой лавры; гетман Сапега с остатками воинства, бросив обозы, бежит в Дмитров. За ним, на лыжах, гонится отряд князя Куракина, подбирая трофеи — пушки и знамена. Беглецов вот-вот достанут в Клину, но они столь резвы налегке, что, уже недосягаемые для погони, находят пристанище у короля под Смоленском.

Скопин-Шуйский между тем занимает Старицу и Ржев. Его авангарды подходят к Тушино. Там паника. Лагерь горит. Последних поляков выводит опытный командир Рожинский. Сапега оттеснен за Угру. Шайки Лисовского и Просовецкого укрываются в мятежном Пскове. Победитель готов выступить против самого короля, силы которого, 70 тысяч человек с артиллерией, сосредоточены под Смоленском.

Падучая звезда

А потом следует тот роковой въезд триумфатора в Москву — на торжественную встречу с «благодарным» царем, с родственным кланом князей Шуйских, царедворцами и ликующим народом. Всеми силами противится этой поездке мать, ей вторит Делагарди. Но князь не смеет ослушаться. Он верен присяге.

Что случилось в ночь с 23 на 24 апреля 1610 года, мы уже знаем. Часы истории пробили урочное время. Никто не в силах перевести стрелки назад…
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, как его предок Александр Ярославич, добыл бранную славу в ранней молодости. Подобно Суворову и Скобелеву, он был стремителен в сражениях, на ходу принимал верные тактические решения. При этом разумной осторожностью и дипломатическими способностями напоминает Кутузова. Есть сходство между ним и Петром Великим: оба не считали зазорным учиться у иноземцев.

Сохранился подлинный портрет князя. Сразу бросается в глаза отсутствие бороды — за 100 лет до «петровского брадобреяния"(!). Круглое лицо с высоким морщинистым лбом, прямой нос, крепко сжатые, резко очерченные губы; большие, широко расставленные глаза; коротко остриженные волосы, ранние залысины и мешки под глазами — облик сильного, волевого, еще молодого и много пережившего человека. Но так мало прожившего!
Сергей Анатольевич Сокуров , член Союза писателей России