«Молится кто-нибудь и теперь, ибо — держится Россия!»

А.С.Хомяков о русской истории. Статья 3

А.С.Хомяков в последний период царствования Императора Николая I

Чтобы выразить мысль народа, надобно жить с ним и в нем.
А.С.Хомяков [4, т.1, с.171]

Современное положение явной, видимой нам России есть дело Промысла, иначе оно непонятно, иначе оно невозможно для того, кому понятно. Наша вера помогает нам и сама выводит нас из своего грешного круга и вводит в Церковь.
В подмосковных лесах некогда молился Сергий, — и не погибла Россия. В дебрях Саровской пустыни молился монах Серафим, и его молитва держала Россию. Молится кто-нибудь и теперь, ибо — держится Россия!
А.С.Хомяков [4, с.120]

1. А.С.Хомяков как публицист в конце 1840-х гг.

1848 г. вспоминают чаще всего как революционный. Безусловно, в таком своем качестве он заметная веха не только для Западной Европы. He оставили события этого времени равнодушными ни российское общество в целом, ни славянофилов в частности. Однако вряд ли стоит считать (и мы это уже видели на примере высказываний А.С.Хомякова), что политические интересы вышли в их жизни на первый план и в славянофильской идее исторического развития России политическая составляющая стала преобладающей.

Побывав в августе 1847 г. в одной из «малоизвестных стран», в Англии, А.С.Хомяков не только указывает на близость ее и России, Лондона и Москвы, но и впервые определяет характер «торизма» и «вигизма» (в письме-статье «Англия», «Москвитянин», № 7 за 1848 г.)

По А.С.Хомякову, «правильное и успешное движение разумного общества состоит из двух разнородных, но стройных и согласных сил. Одна из них основная, коренная, принадлежащая всему составу, всей прошлой истории общества, есть сила жизни, самобытно развивающаяся из своих начал, из своих органических основ; другая, [разумная] сила личностей, основанная на силе общественной, живая только ее жизнию, есть сила никогда ничего не созидающая и не стремящаяся что-нибудь созидать, но постоянно присущая труду общего развития, не позволяющая ему перейти в слепоту бездушного инстинкта или вдаваться в безрассудную односторонность. Обе силы необходимы; но вторая, отвлеченная и рассудочная, должна быть связана живою и любящею верою с первою, силою жизни и творчества. Если прервана связь веры и любви, наступают раздор и несогласие» [4, т.1, с.127−128].

Автора интересуют внутренние глубинные процессы исторической социальной жизни, «развитие народного начала», но «еще важнее было начало религиозное» [4, т.1, с.125]. Он понимал, что «слабость и порок принадлежат отдельному человеку, но народ признает над собою высший нравственный закон, повинуется ему и налагает это повиновение на своих членов» [4, т.1, с.109]. А потому, «чтобы выразить мысль народа, надобно жить с ним и в нем» [4, т.1, с.171].

Продолжением размышлений А.С.Хомякова, высказанных в «Англии», являются его «письма 1848 года». В них он приходит к выводу, что политическое положение России, в которое она была поставлена Венским конгрессом, «противоречило народным требованиям и скорее бесславило, нежели возвеличивало Россию…» [3, с.122].

Российское же общество и правительство, лишенные всякой исторической основы, не поняли исторической силы событий и под влиянием ежедневно изменяющихся чуждых явлений потеряли «сочувствие к своей истории и даже память о ней» [Там же]. Отсюда постоянное «благотворение» российской политики своим врагам. В результате этого Россия до 1848 г. «не была самостоятельным политическим деятелем в Европе, она защищала чужие начала, в которые верила из подражания, действовала для других» [3, с.124].

Теперь ей необходимо «бездействие». Россия может смотреть в будущее с надеждой. Но для этого нужно преодолеть разделение — «непроходимую преграду развитию русской жизни и русской мысли», когда «народ русский окован цепями рабства и лишен всякого участия в общественной деятельности», а «Церковь безмолвно покоряется светской власти», и «существенное управление нашей жизни заключается в подражании той же Европе» [3, с.128]. Русской же мысли важно «пробиться сквозь тот мрак, который облегает великую Русь от края и до края!»; но все же есть у России «невидимая», «непонятная», «огромная сила» [3, с. 109, 128]. Именно за это Европа и ненавидит Россию и «преклоняется перед нею».

А.С.Хомяков констатирует, что так называемое высшее, или образованное, общество «не вследствие завоевания, но мирно, самим же народом поставленное вперед в общественной жизни», «вследствие нравственного переворота» «вдруг изменило свои отношения к народу: из служилых людей русской земли превратилось в властителей, которым служит русская земля. Такой поворот общественный произошел вследствие нравственного переворота. Наше служилое сословие под влиянием иностранного просвещения из людей, самостоятельно живших и мысливших, превратилось в подражателей всему чужеземному. Подражание, начиная с внешней стороны жизни, проникло до образа мыслей и действий. Народ не принял участия в этом движении, отделился от передовой своей дружины и ценою рабства искупает доселе самостоятельные начала русской жизни. Он принесен был в жертву подражательному направлению и его представителям. Такое неправильное соотношение между сословиями не может продолжаться вечно. Рано или поздно оно должно разрушиться, и два сословия, однородные по происхождению, — вновь соединиться в одно народное целое» [3, с.109].

Этот оптимистичный прогноз в то же время служит для постановки нового вопроса: «Может ли это образованное общество преобразовать себя, перевоспитать и сознательно придти к началам самостоятельной русской жизни, воскресить народное единство и общение, которое так давно разорвано и в котором одном вся будущность не только России, но и всего славянского мира?» [Там же]. Для этого нужен «совершенно невиданный… подвиг исторического покаяния целых сословий, согрешивших перед народом» [Там же].

Но современная Россия представляет грустное явление: «с одной стороны, сознательная мысль совершенно не народна, и прямо, без оговорки, взята напрокат у Западной Европы, но у ней вся сила, возможность и право действовать; с другой — народ, сохраняющий самостоятельный быт, лишен всякой возможности действия» [3, с.129]. В этом видит А.С.Хомяков «руку Провидения»: покорное страдание народа «заслуживает явное вмешательство Провидения в дела человеческие», и «только Провидению возможно действия, направленные к одной цели, обратить к цели, совершенно противоположной» [3, с.130].

Осенью 1848 г. А.С.Хомяков продолжил рассмотрение изложенных выше вопросов в работе «По поводу Гумбольдта». Эта четкая по структуре, резкая и совершенно определенная в оценках статья не прошла цензуру и была опубликована лишь в 1861 г. В ней автор высказывает свою «заветную мысль»: представители так называемого «общества» есть бессознательные враги России, «иностранцы».

В то же время «По поводу Гумбольдта» (где философия последнего лишь повод для высказывания «заветной мысли» о России) в определенном смысле завершает цикл опубликованных статей («Мнение иностранцев о России», «Мнение русских об иностранцах», «О возможности русской художественной школы», «Англия»). Как говорил сам автор, в них он показал «невозможность науки, искусства и быта при господстве «домашнего вигизма».

События 1848 г. заставили А.С.Хомякова дополнить недосказаное. Характеризуя современную эпоху, он приходит к выводу, что отжили не условия и формы общества, а сама духовная жизнь Западной Европы. Совершается «суд истории» над односторонностью латинства и протестантства. Но «человек — создание благородное: он не может и не должен жить без веры», а потому «смысл всемирной истории» — необходимость возвращения человечества, не понявшего христианства, к уяснению собственной ошибки [4, т.1, с. 147, 151]. И «человек не может уже понимать вечную истину первобытного христианства иначе, как в ее полноте, т. е. в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе любви» [4, т.1, с.151]. Таково православие.

Следовательно, сама история, осудив односторонние духовные начала на Западе, «вызывает (и «требует». - А. К .) к жизни и деятельности более полные и живые начала, содержимые нашею Святою Русью» [4, т.1, с.157]. История не только «призывает Россию стать впереди всемирного просвещения», но «она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал, а право, данное историею народу, есть обязанность, налагаемая на каждого из его членов» [4, т.1, с.174]. Однако «мысль и жизнь народная может быть выражена и проявлена только теми, кто вполне живет и мыслит этою мыслию и жизнию» [4, т.1, с.152].

Поэтому «все дело» людей середины XIX века может быть «только делом самовоспитания». Русским людям из «общества» этого времени «не суждено еще сделаться органами, выражающими русскую мысль; хорошо, если сделаемся хоть сосудами, способными сколько-нибудь ее воспринять» [4, т.1, с.173]. То есть русская мысль есть. Ее не надо создавать, вырабатывать, выдумывать, сочинять и т. д. Ее надо хотя бы «сколько-нибудь воспринять».

«Лучшая доля» предназначалась будущим поколениям: «в них уже могут выразиться вполне все духовные силы и начала, лежащие в основе Святой Православной Руси» [Там же]. «Старая» же Русь «есть и теперь и даже изъявляет надежду на будущее существование и развитие»; поэтому нужно возвращаться не только на «русскую землю», но «в русскую жизнь», «к Святой Руси, как к своей духовной родительнице» [4, т.1, с. 173, 170].

В этой статье кратко и емко А.С.Хомяков излагает концепцию русской истории: допетровской Руси, эпохи Петра I и его преобразований. Первоначально он усматривает стремление общин слиться в «одну великую русскую общину». Здесь не подавлялось развитие личности, хотя автор и допускает, что «перевес общественного начала был несколько сильнее, чем следовало»; «стихия народная не враждовала с общечеловеческим», но «мало-помалу» она «стала являться исключительною и враждебною ко всему иноземному»; «борьба 1612 года была не только борьбою государственною и политическою, но и борьбою духовною» [4, т.1, с. 153, 154].

Впоследствии одной крайности (деспотизму обычаев и «стихий местных») была противопоставлена другая крайность (возглавленная «одним из могущественнейших умов и едва ли не сильнейшей волей, какие представляет нам летопись народов») [4, т.1, с.155]. Это направление «не было совершенно неправым: оно сделалось неправым только в своем торжестве, а это торжество было полно и совершенно», «окончательно же соблазн житейский увлек всех» [Там же].

Заметим, что характеристика Петра I, несмотря на высокие слова, вовсе не положительна в духовно-нравственном смысле. Более того, в дальнейшем «торжествующий протест Петра» и его продолжателей («расплясавшихся в русский пост») получает крайне негативную характеристику.

Итак, российский «вигизм», порожденный не внутренними, духовными законами, а «только историческою случайностию внешних отношений русской земли и временным деспотизмом местного обычая», вначале был протестом против случайного явления, но впоследствии «сделался протестом против всей народной жизни, против всей ее сущности: он отлучил от себя все русское начало и сам от него отлучился» [Там же]. Так как это было только отрицание («антагонизм против русской земли»), лишенное всякой «духовной пищи», то оно обернулось духовным рабством перед западным миром: «Громада обычая, единственная твердая опора народного и общественного устройства была отвергнута» [4, т.1, с. 156, 163].

Но все же Русь, пройдя через великие испытания, спасла «свое общественное и бытовое начало» для самой себя и должна явиться «их представительницею для целого мира». Таково ее призвание. И А.С.Хомяков без колебаний утверждает: «Нам позволено глядеть вперед смело и безбоязненно» [4, т.1, с.152]. Но этот оптимизм все же для читающей публики. В письмах 1848 г., да и ранее, в тексте статьи «По поводу Гумбольдта», мы встречаем более сдержанные прогнозы.

2. А.С.Хомяков об общине и общественном воспитании

Практически ни одна статья А.С.Хомякова 1840-х гг. не обходилась без обращения к общине. И не удивительно. Этот вопрос он считал «бесспорно самым важным изо всех не только русских, но и вообще современных вопросов», хотя его важность почти не была понята [4, т.3, с.459].

В «Ответном письме приятелю «О сельской общине» (октябрь 1849 г.) А.С.Хомяков выделяет две части этого вопроса: «общую», которая «важнее в теории», и «местную», которая «имеет важность в теории», но едва ли даже ни важнее на практике [4, т.3, с. 459, 462]. Говоря о «первой части», он показывает, что русская хлебопашественная община намного выше и английской, и французской. «Местная сторона вопроса», т. е. отношение к России, занимает А.С.Хомякова гораздо основательнее.

Он уверен: «Корень и основа — Кремль, Киев, Саровская пустынь, народный быт с его песнями и обрядами, и по преимуществу община сельская»; и именно она «есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его, не останется ничего; из его же развития может развиться целый гражданский мир» [4, т.3, с.462]. Но община ценна не только для России. А.С.Хомяков признает «мировое устройство чем-то прекрасным и драгоценным для всего человечества».

Однако с Россией случилась беда — «земля делает из себя tabula rasa и выкидывает все корни и отпрыски своего исторического дерева», «когда начало умозрительное» вздумало «создавать» [4, т.3, с. 461, 462]. Начало этой «работы постоянного умничанья» («безостановочно и беззапиночно») А.С.Хомяков замечает со времен Петра I. Поэтому «все» «ново и бескоренно», «все от альфы до омеги», отсюда «вся мерзость административности в России» [Там же]. Но «путь пройденный должен определить и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача — воротиться на дорогу» [4, т.3, с.462]. Это не значит — воротиться к старине.

Итак, всего лишь и нужно: «допустить до расширения» «мировое устройство», оно очень крепко срослось с русскою жизнью, и «всякое вырывание» этого «сросшегося элемента непременно сопровождается болью и страданием во всем организме» [4, т.3, с.461]. А.С.Хомяков советует «не отрубать корней» и залечивать «неосторожно сделанные нарубы». «Разъединенность же есть полное оскудение нравственных начал», а последнее есть и «оскудение сил умственных». Такова зависимость от общины, мирового устройства и будущего России, «истинно нравственного воспитания» и «просвещения в широком смысле» ее граждан [4, т.3, с. 464, 465]. Автор не гарантирует заведомо известный результат. Он лишь желает одного: «допустим начало, а оно само себе создаст простор» [25, т.3, с.468].

В написанной по просьбе графини А.Д.Блудовой статье «Об общественном воспитании» (1850 г.) А.С.Хомяков вновь подчеркивает, что «жизненных начал общества» производить нельзя: они принадлежат самому народу или самой земле, да и развивать сами начала «почти не возможно». Он находит сходство между «жизненным и историческим действием общества» и «живыми явлениями природы», только первое может быть «еще неуловимее» последних, это «многосложные и неосязаемые тайны», они «поручены Промыслом законам, которых никто еще не постиг вполне» [4, т.1, с.354].

Что же касается «внутренней задачи русской земли», то ее А.С.Хомяков видел в выполнении законов «высшей нравственности и христианской правды», в «проявлении общества христианского, православного, скрепленного в своей вершине законом единства и стоящего на твердых основах общины и семьи» [Там же]. Поэтому, чтобы воспитание было русским, оно «должно быть согласно» с «началами православия, которое есть единственно истинное христианство, с началами жизни семейной и с требованиями сельской общины» [Там же].

«Переворот, совершенный Петром», А.С.Хомяков считает ошибкой, которую можно извинить, но беспрестанное ее повторение становится непростительным. Ибо человек, отрываясь от почвы, «становится пришельцем на своей собственной земле» [4, т.1, с.352]. Следовательно, к делу «общественного воспитания» А.С.Хомяков подходит, разъясняя фундаментальные вопросы веры, «жизненных начал», «внутренней задачи русской земли» и особенностей ее исторического развития.

В неопубликованной при жизни статье «Аристотель и всемирная выставка» (конец 1851 г.) А.С.Хомяков вновь возвращается к истории и современному состоянию России, но выражает свое отношение в более резкой форме, чем в других, опубликованных работах. Сила «допетровских стихий» создала «великую Русь вещественную, географическую»; «умственная Россия», созданная после Петра, — это «мертвое и бесплодное» знание и «бессознательная и сонная» жизнь [4, т.1, с.182]. Петр I, «отчасти ложно» избрав путь, вводил все («даже самые неразумные») формы Запада, «все внешние образы его жизни» [4, т.1, с.181]. Именно науки, «мысленная жизнь» Запада и стали «нашим Аристотелем». Плод «умственного порабощения» оказался горьким: «ошибка достигла громадных, почти невероятных размеров»: «мы думаем не своей головой и чувствуем не своей душой» [4, т.1, с.183].

Общество, оторванное от своего исторического корня, распалось на личности, каждая из которых если еще способна к какому-нибудь движению, то беспрестанно «черпает призрак обманчивой умственной жизни» на Западе [4, т.1, с.189]. От «вполне русского мира», от «живой и органической стихии» оно отреклось и само у себя отняло к нему доступ. А потому «целая бездна» разделяет общество от «духовной жизни Святой Руси, от ее основ и от ее общения» [4, т.1, с.190].

В этой статье А.С.Хомяков протестует не против истинного знания, но против заимствованных форм «просвещения», принятых за «истинное просвещение» при «духовном отречении» и «умственном порабощении». Отсюда вытекал спасительный призыв к «образованному россиянину»: «сделаться русским человеком и задумать русским умом» [4, т.1, с.183].

А русский ум неотделим от Православия. Как показывает А.С.Хомяков в «Предисловии к «Русским народным песням» (1852 г.): «вера Православная была первою воспитательницею молодых племен славянских <…> отступничество от нее нанесло первый и самый жестокий удар их народной самобытности»; в «один день» «коренной и основной тип жизни» в России вдруг сделался «стариною». К счастью, не для всех: и то, что ею еще «живет свежо и сильно на великой и Святой Руси» [4, т.3, с. 164, 167].

Таким образом, в 1848—1852 гг. А.С.Хомяков продолжил развитие любимых им тем. Своеобразным завершением этого цикла явилась написанная в 1852 г. работа «По поводу статьи И.В.Киреевского». Вновь, как и в конце 1830-х годов, сошлись они в обсуждении самых главных для них вопросов, поменялась местами лишь очередность выступлений.

3. А.С.Хомяков «По поводу статьи И.В.Киреевского»

Критический разбор А.С.Хомякова («По поводу статьи И.В.Киреевского»), написанный для «Московского сборника», не увидел свет по причине цензурного запрета издания. Он имеет принципиальное значение в понимании славянофильской идеи исторического развития России.

Обширная по объему (более 60 страниц в полном собрании сочинений автора), работа состоит из двух частей. Соглашаясь с И.В.Киреевским в понимании западной и русской образованности, А.С.Хомяков не может полностью принять выводы второй половины его статьи, которые мы подробно рассмотрели выше.

Свои аргументы А.С.Хомяков изложил таким образом, что они приняли вид концепции развития русской истории. Причем с основным выводом И.В.Киреевского (что «христианское учение выражалось в чистоте и полноте, во всем объеме общественного и частного быта древнерусского») А.С.Хомяков согласиться не может: «Нет, велико это слово, и как ни дорога мне родная Русь в ее славе современной и прошедшей, сказать его об ней я не могу и не смею. Не было ни одного народа, ни одной земли, ни одного государства в мире, которому такую похвалу можно бы было приписать хотя приблизительно» [4, т.1, с.213].

С его точки зрения, ошибка заключается в данных, используемых И.В.Киреевским. Поэтому А.С.Хомяков предлагает свой подход, начинающийся с вопроса, «который по необходимости должен предшествовать вопросу о России» — это «вопрос о христианстве».

Он полагает, что по воле Божией Русь была призвана к христианской жизни: «С христианством началось развитие русской жизни»; «и не над одною Византиею возвысилась она, но над всеми странами Европы» [4, т.1, с.220]. Но «просветительное начало, сохраненное для нас византийскими мыслителями, требовало для нас быстрого и полного своего развития таких условий цельности и стройности в жизни общественной, которых еще нигде не встречалось. <…> Россия не имела этой цельности с самого начала, а к достижению ее встретила и должна была встретить препятствия неодолимые» [4, т.1, с.220−221].

Данные из русской истории привели А.С.Хомякова к заключению, противному выводам второй половины статьи И.В.Киреевского: «Несовершенная полнота, с которою выражалось христианство в общественном и частном быте, была причиною преобладания обрядности и формальности общественной и религиозной, выразившейся в расколах» [4, т.1, с.232−233].

А.С.Хомяков, констатируя, что «все народы Запада находились в отношении еще гораздо худшем к христианству, чем наша родина», и задавая вопрос: «От чего же просвещение могло развиваться в них быстрее, чем древней Руси?» — приходит к выводу: «Они выросли на почве древнеримской, неприметно пропитавшей их началами просвещения, или в прямой от нее зависимости, и от того, что просвещение их, по односторонности своих начал, могло… развиваться при многих недостатках…» [4, т.1, с.233].

Древняя же Русь имела «только один источник просвещения — Веру, а Вера разумная далеко не обнимала земли, которой большая часть была христианскою более по наружному обряду, чем по разумному сознанию, между тем как всесовершенное начало требовало жизненной цельности для проявления своей животворящей силы» [4, т.1, с.234].

Да, Церковь создала единство Русской земли. Но, показывая значение христианства в жизни России, А.С.Хомяков приходит к выводу: «Вследствие внутреннего разъединения общественного и отсутствия истинного познания о вере в большинстве народа, разум не мог уясняться, и древняя Русь не могла осуществить своего высокого призвания и дать видимый образ мысли и чувству, положенным в основу ее духовной жизни. В ней недоставало внутреннего единства, и общения, а извне ей не было доброго примера»; «Таково было нестройное к недостаточное состояние духовного просвещения в старой Руси, несмотря на подвиги и труды деятелей и учителей веры во всех состояниях и всех эпохах…» [4, т.1, с. 241, 244].

Однако разногласия с И.В.Киреевским «нисколько» не мешали «полному внутреннему согласию с его взглядом. Закон цельности, который он признает, остается неприкосновенным, несмотря на разрозненность, нестройность и беспорядочность исторических стихий, на которые действовало просветительное начало, по милости Божией данное старой Руси», «в нем самом не было ни раздвоения, ни даже зародышей его, а других начал никогда не признавала Русская земля» [4, т.1, с.244−245].

Итак, А.С.Хомяков безусловно соглашается с выводом И.В.Киреевского о западной и русской образованности («рассудочности» — «раздвоенности» и «разумности» — «цельности»). Более того, по его мнению, И.В.Киреевский «определил с совершенной ясностью ту новую точку зрения, с которой наука должна и будет рассматривать явления православного и западного мира» [4, т.1, с.212]. По А.С.Хомякову, «Русской земле была чужда идея какой бы то ни было отвлеченной правды, не истекающей из правды христианской, или идея правды, противоречащая чувству любви» [4, т.1, с.246].

Из всего предыдущего А.С.Хомяков заключает, что «основание, на котором воздвигнется прочное здание русского просвещения» — это Православная Вера, которую «никто еще не называл религией (ибо религия может соединять людей, но только Вера связует людей не только друг с другом, но еще и с ангелами и с самим Творцом людей и ангелов), Вера, со всею ее животворною свободою и терпеливою любовью» [4, т.1, с.257]. Таким образом, любой вопрос, затрагиваемый А.С.Хомяковым, приводит к необходимости его религиозного осмысления.

4. Поэтическое творчество А.С.Хомякова

Поэтическое творчество А.С.Хомякова в конце 1840-х — середине 1850-х гг. не только дополняет, но и развивает его публицистику этого периода. Тема смирения, примирения, братской любви получает новые оттенки в стихотворении 1849 г. «Кремлевская заутреня на Пасху». Слушая «песнь конченного плена», автор задается вопросом: «хоть вспомним ли, что это слово — братья — // Всех слов земных дороже и святей?» Но мысль его не только о братьях. В марте 1854 г., когда был «безумной борьбою весь мир потрясен», поэт молит Бога и о враждующих народах: «О Боже, прости их и всех призови! // Исполни их веры и братской любви, // Согрей их дыханьем свободы!» («Суд Божий»).

В то же время А.С.Хомяков видит, что «воля злая слепых, безумных, диких сил» должна быть сокрушена на святой брани, куда призывает Господь Россию. Но и здесь поэт не обольщается ни миссией своей родины, ни желанием помочь братьям. Он постоянно напоминает: «быть орудьем Бога // Земным созданьям тяжело», а у России столь много грехов и, действительно, «ужасных»: «В судах черна неправдой черной // И игом рабства клеймена; // Безбожной лести, лжи тлетворной, // И лени мертвой и позорной, // И всякой мерзости полна!» («России», март 1854 г.).

Приведенные стихи писались не для печати, но они очень быстро разошлись, вызвав даже обвинение в адрес А.С.Хомякова в измене и запрет на распространение его произведений без предварительного утверждения в цензуре. На это автор заметил в письме к графине Блудовой: «А все-таки скажу: в минуту тяжелой войны, конечно, не время ни человеку, ни обществу исправляться, а время искренно сознаваться в своих грехах…» [Цит. по: 5, с.159].

Именно тема покаяния есть главная и в этом, вызвавшем недоумение и негодование в обществе стихотворении. Да, Россия при таких тяжких грехах, «недостойная избранья» — избрана! И негоже Божьей избраннице носить столь ужасные грехи. Их нужно как можно скорее смыть «водою (точнее «слезами» — А.К.) покаянья», дабы избежать «грома двойного наказанья». Необходимо «с душой коленопреклоненной, // С главой, лежащею в пыли», молиться «молитвою смиренной» о том, чтобы «раны совести растленной» были исцелены «елеем плача». Вот что спасительно для России в час великих испытаний. Отставной штаб-ротмистр убежден, что только после духовного исцеления, держа «стяг Божий крепкой дланью», можно будет разить мечом — «то Божий меч!» («России»).

4 апреля 1854 г. А.С.Хомяков писал А.Н.Попову: «Я написал стихи, из которых, конечно, добросовестный человек не выкинет ни слова, и что же? Мне вдруг стало как-то жаль, что я нашей Руси наговорил столько горьких истин, хоть и в духе любви; стало как-то тяжело. Ведь если я сказал, и если другие прочли и, любя Россию, в то же время не слишком рассердились на меня: разве уж это не покаяние, или не знак постоянного, хотя и не выраженного, покаяния» [4, т.4, с. 257].

Эти строки предваряли новое стихотворение — «Раскаявшейся России» (1854 г.). Поэт сравнивает Русь с «мужем разумным», который «сурово совесть допросив, // С душою светлой, многодумной,// Идет на Божеский призыв…». Именно такую Россию зовут народы, именно такая — «Ангел Бога // С огнесверкающим челом!», она дарует народам «дар святой свободы», даст «мысли жизнь» и «жизни мир».

«Раскаявшейся России» поэт предрекает светлую дорогу. Но для этого нужны не безумная похвальба, слепая гордость, буйство смеха и песни, звон чаши круговой, а трезвенная сила смиренья и обновленной чистоты. Только «исцелив болезнь порока // Сознаньем, скорбью и стыдом» и можно стать высоко пред миром «в сияньи новом и святом!» Такова цена «сиянья», «обновленной чистоты» — через сознание порока, скорбь, стыд и непременно с любовью в душе за Божье дело.

Тут поэзия неотделима от богословия, которому после смерти жены (1852 г.) А.С.Хомяков уделяет еще большее внимание.

5. Богословские труды А.С.Хомякова

В 1852—1853 гг. по инициативе А.И.Кошелева усиливаются дебаты и активизируется частная переписка А.С.Хомякова, И.В.Киреевского, К.С. и И.С.Аксаковых и А.И.Кошелева преимущественно по вопросу о Церкви; из этой переписки мы узнаем, каким огромным авторитетом пользовался А.С.Хомяков как богослов среди членов кружка [1, т.1, кн.1, с. 984,996].

По мнению В.З.Завитневича, в переписке А.С.Хомякова с В. Пальмером конспективно намечается программа, развитие которой последовало в трех французских брошюрах о западных исповеданиях. В них А.С.Хомяков всесторонне развивает свое понятие о Церкви, рассматривает с точки зрения этого понятия все соприкасающиеся с ним вопросы.

В 1853 г. в Париже на французском языке была издана статья А.С.Хомякова (озабоченного тем, что «в борьбе религиозных учений, на которые распадается Европа, не слышно голоса восточной церкви» [5, с.61]) «Несколько слов православного христианина о западных вероисповедованиях. По поводу брошюры г-на Лоранси». По свидетельству императрицы Марии Александровны, Николай I «с удовольствием читал вышеописанное сочинение и остался им доволен» [5, с.105].

Это весьма важное обстоятельство, так как в самой статье А.С.Хомяков как раз и показывает, что «русская церковь не образует, по себе, особой Церкви: она не более как одна из епархий Церкви Вселенской» [26, с.64]. Но не государь является видимым главой Церкви.

И вот тут А.С.Хомяков записал те мысли, которые впоследствии достаточно строго были оценены П.А.Флоренским. А.С.Хомяков полагал, что «русский народ, общим советом, избрал Михаила Романова своим наследственным государем (таково высокое происхождение императорской власти в России), народ вручил своему избраннику всю власть, какою облечен был сам во всех ее видах. В силу избрания Государь стал главою народа в делах церковных, так же как и в делах гражданского управления» [5, с.65].

Но «народ не передавал и не мог передать своему государю таких прав, каких не имел сам, а едва ли кто-либо предположит, чтоб русский народ когда-нибудь почитал себя призванным править Церковью» [Там же]. И учреждение Синода, по А.С.Хомякову, было сделано не властью государя, а восточными епископами.

Этого вопроса А.С.Хомяков касается и в переписке с В.Пальмером. В пятом письме к нему от 11 октября 1850 г. он полагает, что в России «общее положение дел, в отношении к вере, по крайней мере, удовлетворительно и было бы еще лучше, если бы у нас было поменьше официальной, политической религии, если бы правительство могло убедиться в том, что христианская истина не нуждается в постоянном покровительстве, и что чрезмерная о ней заботливость ослабляет, а не усиливает ее» [5, с.319]. Но А.С.Хомяков уверен, что «временные ошибки робких политических деятелей» исчезнут, «только бы самые начала были яснее высказаны и лучше поняты». Тогда он надеялся: «Все пойдет хорошо».

Положению Церкви в России А.С.Хомяков особенно много внимания уделил в восьмом письме к В. Пальмеру (1852 г.). Речь идет именно о «началах», ибо «всякое общество судится по своим началам». Исходя из этого, А.С.Хомяков допускал, что «церковь русская не настолько независима от государства, насколько бы следовало». Но вопрос он ставит «беспристрастно и искренно»: «До какой степени эта зависимость действительно вредит характеру Церкви, и вредит ли она ему в самом деле?» [26, с.330].

Отвечая, он приходит к выводу, что «общество может находиться в действительной зависимости и тем не менее оставаться свободным в существе, и наоборот» [Там же]. Членов же Церкви не касается вопрос о том, не слишком ли стеснена свобода мнений в гражданских и политических делах. Сама Церковь в России, по А.С.Хомякову, не пользуется полной свободой в своей деятельности. И «это зависит единственно от малодушия ее высших представителей и их собственного стремления снискать покровительство правительства не столько для самих себя, сколько для Церкви» [5, с.331]. Но «это — случайная ошибка лиц, а не Церкви, не имеющая ничего общего с убеждениями веры» [Там же]. Так говорил человек, осужденный в тогдашнее время на «совершенное почти молчание».

В 1855 г. в Лейпциге А.С.Хомяков издает вторую богословскую брошюру «Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания Парижского архиепископа». Она писалась во время Крымской войны (а «распрю растравила религиозная ненависть»), автор усматривал опасность и в рационализме. Что же касается России, то более ста лет «мы почерпаем» просвещение из «поврежденных источников», а «в западных исповеданиях у всякого на дне души лежит глубокая неприязнь к восточной Церкви» [5, с. 111,161]. Но А.С.Хомяков верит: торжество истины несомненно.
Александр Дмитриевич Каплин, доктор исторических наук, профессор Харьковского национального университета им. В.Н. Каразина

Источники и литература

1. Завитневич В.З. Алексей Степанович Хомяков: В 2 т. Киев, 1902. Т.1, кн.1−2; 1913. Т.2.
2. Ранние славянофилы. М., 1910.
3. Хомяков А.С. Политические письма 1848 года // Вопр. философии. 1991. № 3.
4. Хомяков А.С. Полн. собр. соч.: В 8 т. М., 1900.
5. Хомяков А.С. Сочинения богословские. СПб., 1995.