Герои рядом

..Его расстреливали два раза, сперва фашисты, потом бандеровцы.

Передо мной охранник завода «Молот», мужчина, на вид — не больше пятидесяти лет, крепкий, ни одной седой волосинки! Олег Иванович Пясецкий так и дышит силой, а по паспорту — восьмой десяток пошел.

— Я всегда за десятерых работал, на двух-трех работах. Мог один траншею стометровую за день вырыть. Люблю работать.

По профессии Олег Иванович инженер-строитель, под его руководством построены бахчисарайский цементный завод, севастопольский завод ЖБИ, жилые массивы, управлял колхозом. И чем бы ни занимался — результаты были поражающими.

— Мы в год сдавали в Севастополе по 10−12 садиков, 2 миллиона квадратных метров жилой площади. Когда я возглавлял совхоз «Севастопольский», то мы обеспечивали овощами весь Севастополь и еще по 180 тонн в сутки реализовывали в другие города. Даже приходилось из-за этого неприязнь терпеть. Для тех, кто работать не хотел, это было обличением. А я не мог иначе. Где ни работал (а, бывало, у меня в подчинении до двух тысяч людей было) — в первую очередь объявлял бой пьянству. Ни от кого не требовал, чтобы до потери сил работали, но что в меру сил, заставлял исполнять по совести. А когда люди работают, так и дело идет. Сейчас же и сотой доли этого не производится, все на нуле.

…Преодоление трудностей было у Олега Ивановича образом жизни. Уже с четырех лет жизнь превратилась в постоянную борьбу за жизнь.

— Я войну помню хорошо… Мне тогда было 4 года, а дети тогда быстро взрослели, в четыре года уже и работать умели, и понимали все. Жили мы в селе Ивановка: отец, мать и шестеро детей. Во время войны отец ушел воевать, а мы дома — с матерью. Когда немцы двигались на Севастополь, наше село оказалось у них на пути. Я это хорошо помню, в школе установили свой штаб, расселились в наших домах, а мы рядом — в землянках… Страшное время… Как только немцы над нами не издевались… Голод ведь такой был, что и не рассказать. А нам руки за спиной завяжут и заставляют есть из корыта свиные помои. А то нальют в стакан ихней водки, на дно конфету положат и заставляют пить. Так пока выпьешь все, уже и в глазах темно, и конфету до рта донести не успеешь… Девки и молодые женщины, чтобы избежать насилия, навозом намазывались…

…Мы с ребятней тогда то в войнушку, то в партизаны играли, и однажды умудрились украсть у немцев полевые телефонные аппараты. Принесли домой, спрятали под кровать. А в то время немцы делали облавы по селам — приезжали крытые машины, хватали ребят кто постарше и увозили в Германию. И когда пришли к нам домой, то обнаружили эти аппараты. Тут же выстроили всех — мать и нас, детей, шестеро — расстреливать… Уцелели мы просто чудом, подошел какой-то немецкий офицер и остановил их. Пожалел… Приказал только отлупить всех и отпустить. Но старшего брата избили так, что повредили ему голову, он стал инвалидом войны.

А в другой раз уже и нас увезли, хватали всех подряд и меня даже забрали. Привезли в Симферополь, погрузили в закрытые вагоны и повезли. Во Львове нас высадили, выстроили в ряд, человек 300−400 и стали отбирать старших, работоспособных, а слабых и малолетних расстреливали. Как сейчас помню эту картину: справа стоит управа бандеровская (все с этими самыми трезубцами!), а слева — немецкая. И все бандеровцы — с немецким оружием. Они выполняли у немцев самую грязную работу — расстреливали, допрашивали, уничтожали людей… А так случилось, что мы немецкий знали хорошо, у нас в деревне еще до войны немецкие колонисты жили. И когда отобрали тех, кто покрепче, я по разговорам сразу понял, что нас выведут в лес и расстреляют. Быстро это между собой передали и договорились, что как только в лес войдем — сразу врассыпную. Бежали, куда глаза глядят… А после того полтора года лесами домой возвращались. Шли чаще всего ночью, не так немцев боялись, как своих — предателей-бандеровцев. Все местные жители их тоже страшно боялись. И мы не раз их в лесах видели. Только после Житомира их меньше стало. А в Крыму свои предатели были, немцам все указывали. Тоже пришлось видеть, как людей вешали… И я присоединился к крымским партизанам. Однажды мы даже вычислили одну пушку, местонахождение которой никто не мог определить, а вреда от нее было много.

А после войны восстанавливал Севастополь, строил подземный город, выучился на инженера-строителя. Постоянно вел по два-три проекта, специалистов мало было, а строили много.

Но тяжелее всего то, что происходит сейчас. После развала Союза нас в дураков превратили, даже за людей не считают. У меня опыт работы — больше сорока лет, а пенсии начислено 57 грн 87 копеек, и это при том, что после войны мы работать начинали очень рано. Я в школу ходил только в вечернюю, босиком круглый год, а днем работал. А посмотришь, как сегодняшнее поколение работает, так я и сейчас вместо таких десяти работать могу, а по возрасту нигде не берут. Вот и получается, что настоящие специалисты сторожами работают, а вокруг все разваливается… Если бы нам дали работать, мы бы и сейчас все восстановили, но никому не нужны. Это дураку понятно, что идет намеренный развал страны. Когда немцы над нами издевались, мы знали, что это враги, а теперь непонятно, где враг, где свой. Мирное время, а условия — фактически на выживание. Боюсь, что меня и из охраны попрут из-за возраста, а поставьте передо мной тридцатилетнего — я его скручу.

Мой отец провоевал всю жизнь за Советскую власть, войну прошел, а как только вернулся, посадили на 12 лет. Он до войны был начальником машинно-тракторной станции. Когда война началась, ему пришло распоряжение сжечь весь хлеб, чтобы немцам ничего не досталось. Но он сказал об этом матери, а та соседке — и к утру его почти весь разобрали. Что осталось — сожгли, но когда немцы пришли, то в каждом доме нашли много хлеба и весь забрали. И когда отец вернулся с войны, его тут же посадили. После смерти Сталина его реабилитировали, а что толку, вернулся весь как сгусток нервов…

Люди нашего поколения, когда встречаются, от слез говорить не могут, такое страшное время нам пережить пришлось, а теперь они — никто. Зато бандеровцы ордена за орденами получают. Вот что самое страшное, то еще не страшно было…

Впервые опубликовано в газете «Русичи»