 |
| Русская линия | Протоиерей Вячеслав Пушкарев | 22.02.2008 |
Святой апостол Павел утверждает в послании к Римлянам: «Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия» [Рим.10:17]. Подобное чёткое и ясное основание помогает нам понять, почему апостольское служение в первые века становления христианства велось именно на местных языках и диалектах. К примеру, очевидно странным и возможно даже провальным выглядела бы проповедь слова Божия в Индии на природном языке апостола Марка. Именно поэтому святой апостол Марк проповедовал в Индии на природном языке народа, к которому была обращена его проповедь. Осознавая, что приведение к вере без слов, через откровенные чудеса используется Христом крайне редко, и что Сам Господь использовал для Благовествования разговорное арамейское наречие все апостолы проводили служение благой вести именно на местных наречиях. Соответственно и новые христиане, из нееврейской среды, проникнувшись словом Божьим, сказанным им родными словами, умножали это слово в своих соплеменниках именно тем языком, на котором они это слово услышали.
Именно этот положительный апостольский пример, освещённый тысячелетней традицией Православной Церкви, а также отрицательный пример сугубого применения латинского языка в богослужебной практике Римских наследников первоапостальных Петра и Павла воодушевил иерея, а потом протоиерея Ивана Вениаминова. Воодушевил на изучение, кодификацию и использование в литургической практике шести основных языков народов населяющих Северо-запад американского континента и Восток азиатской территории Российской империи. Апостольский пример не только воодушевил, но и придал каноническую легитимность всем его литературно-переводческим и издательским трудам, что собственно и подтвердил Священный Синод своим постановлением от 30 апреля 1834 года. Этим литургическим и катехизаторским наследием святителя Иннокентия до сей поры пользуются православные христиане, проживающие на Аляске и Алеутских островах.
В своём апостольском порыве Иван Вениаминов был не одинок. Вообще, весь XIX век ознаменован общеевропейским увлечением просвещать вновь открытые народы светом Христовой веры. На то были различные причины и условия. Об активной миссионерской деятельности инославных деноминаций в течении XV—XIX вв. в завоёванных колониях мы теперь знаем очень много. Основным методом приведения покорённых народов к принятию Евангелия было их последовательное, экономически обоснованное обучение языку митрополии, а уже по ходу этого происходило присоединение аборигенов к христианской традиции страны завоевательницы. Необходимо добавить: во многих случаях насильственное присоединение. Такая методика вполне объяснима с точки зрения экономики периода Нового Времени и сопутствующих ей политических технологий, и потому нам понятно, почему европейские миссионеры поступали именно так. Вынуждая аборигенов отказываться от широкого применения родного языка и заменяя его латынью или другими европейскими языками, колонизаторы, чьим послушным инструментом были финансируемые государствами миссии, надеялись максимально быстро вывести покорённые народы из среды традиционного национального самосознания, которое до этого, организовывалось языческой литургической традицией и её языком. У государства спонсора был прерогативный интерес превратить их в цветные окраины империи родственные с митрополией по языку и письменной культуре, объединённые с ней общей экономикой, религиозностью, а значит и примерно подобным способом мышления. Это давало имперским правительствам дополнительные надежды на максимально долгое сохранение своего влияния в колониальных территориях и на максимальное ограбление колоний для развития территорий митрополий. В определённом смысле этот метод оправдал себя экономически, но не политически и не культурно.
Превращение национальных языков в инструмент только домашнего употребления приводило к их прогнозируемой деградации, а значит деградировало и само национальное сознание аборигенов, что не могло быть не замеченным теми из них, кто не желал исчезновения своего народа, превращения его в трудовой ресурс далёких северных наций и сырьевой придаток Старого Света. В конечном итоге, как мы теперь знаем, были кровопролитные войны за независимость, самоопределение, возвращение национальным языкам государственного статуса, а богослужебным практикам были преданы характерные апостольской традиции национальные отличия и конечно же произошел перевод богослужений на национальные языки.
Примерно подобной колониальной практике придерживались все послепетровские правительства российской империи, управлявшие страной в XVIII веке. Правда в том, что более мягкие, в отличие от европейцев, подходы к колонизации и христианизации амортизировали недовольство национальных окраин частой практикой насильственного крещения инородцев, и присоединения их к православию путём использования сребролюбивой страсти аборигенов к подаркам и налоговым послаблениям. Важно, что для самой русской церкви подобная методика, уже тогда показалась бессмысленной, а в некоторых случаях очевидно вредной. Насильственно присоединённые народы исповедовали двуверие со всеми вытекающими из этого факта разрушительными духовно-телесными результатами. Очень плохими результатами. Можно даже привести пример, что к 1998 году Московский патриархат не имел ни одного национального прихода исповедующего православие на территории Сибири и Дальнего Востока. Этот факт нельзя объяснить одними советскими гонениями и недостатком времени на воцерковление. Другим, но уже частным примером, может быть история гибели христианства в Усть-Ордынских степях и Ольхонском Прибайкалье, где по официальной отчётности, на кануне революции, в языческом исповедании оставалось, только 10% бурят. К моменту начала возрождения православия на данной территории православные миссионеры обрели только две семьи исповедующих Христа, и это из почти 50 тысяч бурят. Сейчас положение только немногим лучше.
Между тем, о неверности подобного подхода к проблемам миссии, догадались не в XX веке. Ещё в XVIII веке чиновники Священного Синода получали, сообщения о различного рода насильственных перегибах, неэффективности и бесполезных затратах на местах. Этим, к стати сказать, частично объясняется столь сильное охлаждение государственного интереса к миссионерству и финансовому обеспечению миссионерских станов, с которым по воли промысла столкнулся будущий просветитель Америки и Сибири протоиерей Иван Вениаминов, которому Бог судил в корне изменить все российские миссионерские принципы и подходы.
История помнит, что либеральные веяния Запада, основательно затронули все сферы жизни российского общества, в том числе и всю область образования. Повсеместно перемещались идеи о необходимости изменения подходов ко всем аспектам жизни общества. Опыт прошлых лет активно обсуждался, на его основе рождались новые концепции и методики, которые русское правительство вынуждено было применить после того, как восстание декабристов отрыто показало, что общество находится в кризисе. Не было исключением, в этом смысле, одно из самых лучших учебных заведений Урала и Сибири Иркутская Духовная Семинария, курс которой успешно закончил Иван Вениаминов или как его принято называть теперь Митрополит Московский Иннокентий Вениаминов. Он, живя в детстве и юности рядом с бурятами, видел, как мало удаётся сделать для приведения ко Христу бурятского народа, какие колоссальные успехи делает монгольский ламаизм в его среде благодаря тому, что разумно ассимилирует в себя бурятскую национальную культуру и специфику. Именно поэтому, когда 20 июня 1824 года он вместе с семьёй вступил на землю острова Уналашка, он уже имел в своём миропонимании духовную и практическую базу, которая помогла ему в построении успешной и апостольски оправданной схемы миссионерского служения среди народов Северной Америки и Востока Российской империи.
Образованный священник Иван Вениаминов хорошо понимал значение языковой среды, которая есть внешнее выражение народной ментальности, чувственная нить, связывающая людей между собой в национальное родство. А почему нет, ведь понимали же это европейские имитаторы миссии. Иначе не объяснишь зачем ему понадобилось кропотливо изучать местные языки, создавать грамматику этих языков и переводить на них священные книги и православное богослужение.
Ведь не навязывали же Кирилл и Мефодий, славянам греческий язык, даже не смотря на то, что этот язык, был на Востоке языком межнационального общения. Не навязывали грекам и римлянам арамейский язык святые апостолы Петр и Павел. Точно подобным путём пошёл священник Вениаминов и именно этот метод дал такой великолепный результат, когда население нескольких островов в полном числе добровольно и без подарков принимало православную веру и оставалось в ней совершенно отрекаясь от прежней языческой практики. Каждый из народов, принявших из рук этого русского миссионера православную веру, оставался не повреждённым, не познавшим горечи насильственного отречения от веры отцов, но добровольно, осознано приобретал в себя новый вектор правильного христианского построения жизни и внутреннего самосовершенствования. Во многом, именно этим объясняется, тот факт, что даже после продажи Аляски и гряды Алеутских островов Соединённым Штатам Америки, местное население лишённое прямого общения с церковной митрополией, не имеющее значимой экономической поддержки, попав в условия активной прозелитической деятельности со стороны разного рода протестантских миссий не отступило от избранного православного пути и даже дало серьёзный урок всем не православным деноминациям занимающимся миссионерской деятельностью среди индейцев населяющих северные острова и Аляску. Почти все попытки христианизации индейцев центральной части Аляски и её Юга, посредством языковой англизации самостоятельно свернулись, и возобновились, только после перевода священных книг и катехизаторской литературы на новые местные языки, что в совокупности с добрым отношением и образовательной практикой, перенятой у святителя Иннокентия, принесло им достаточно ощутимые плоды. Американские протестанты взяли с него пример. Не должны ли и мы русские православные миссионеры брать пример с нашего великого равноапостольного предшественника? Очевидно, что должны. Вопрос только, в том, где же нам этот пример применить.
Вопрос в том, кто же является прерогативным объектом приложения наших миссионерских трудов? Кто сейчас наиболее полезен Иисусу Христу в деле сохранения веры и возможностей её дальнейшего распространения? Этот вопрос мы должны чётко решить для себя самих и тогда мы будем способны поставить приоритеты и обозначить направления активной деятельности нашей миссии.
Наша церковь до сей поры является объединением православных христиан, возрождающимся после ужасающего разгрома. Нам очень не легко и духовно и материально. Нас мало. У нас в стране, согласно всеобщей переписи 2002 года, сейчас проживает 145,2 миллионов человек. Из них 116 миллионов русских людей!!! А это 80% населения страны. Причём 87% населения страны называют русский язык родным. Из всего этого, огромного количества людей только 32−33% (не смотря на социологические опросы, выдающие нам цифру 86% православных христиан), можно условно назвать православными. На поверку же, в России сейчас не более 12 процентов верных православных христиан от числа всего населения страны. Оставшиеся, не причисленные 29,2 миллиона человек, из общего числа всех наших сограждан, сразу теряют в себе около 20 миллионов совершенно не верующих или пока еще не определившихся. На поверку выходит, что та религиозная часть наших сограждан, которая не соотносит себя с православием, составляет всего чуть более 9 миллионов человек. Это совсем не так, как было в случае присоединения святителем Иннокентием жителей острова Уналашка, который за 10 лет его там служения (1824−34гг.) крестил и воцерковил всё население острова. В его случае расклад сил был равен один православный священник к почти двум тысячам алеутов. В нашем случае получается, что 16,9 миллиона православных христиан стоят напротив 9 миллиона инаковерующих. И эти же 16,9 миллиона православных проживают в странно себя чувствующей среде примерно из 108,8 миллионов околоправославных христиан, редко бывающих в Божьем храме, не знающих Символа Веры, но декларирующих себя, во время социологических опросов, принадлежащими к православному исповеданию. И ведь именно эти околоправославные верующие являются главной сдерживающей силой в деле духовно-нравственного и экономического развития нашей страны и в деле нашей возможной внешней миссии.
Простейший подсчёт показывает нам, что неправославная среда не должна являться прерогативой, так как она способна перейти в наше лоно самостоятельно, при наличии только доброго примера со стороны абсолютного большинства, тех самых 86% пока ещё условно православных, которые именно и нуждаются во внимании и трудах современной православной миссии. Выходит, что главнейшим, для нас православных миссионеров, сейчас должен являться свой собственный народ и самая главная его часть — русские люди. Внутренняя миссия должна быть объявлена нами общецерковным и национальным проектом. Удручает только то, что наш выбор не сможет дать быстрых и стабильных результатов без некоторого изменения отношения к собственному богослужебному языку.
Мы, по известным причинам осторожничая, мало применяем в нашей Российской церковно-реставрационной деятельности опыт Митрополита Московского равноапостольного Иннокентия Вениаминова и его прямых продолжателей из среды членов дореволюционного Российского Миссионерского общества.
Очень успешное, созданное по инициативе самого митрополита Иннокентия ещё в 1865 году и всегда опиравшегося на работу Переводческой Комиссии при братстве св. Гурия в г. Казани, это общество трудилось по благословению Священного Синода во исполнения его постановления об приобщении окраинных народов к свету православия и обязательном совершении богослужения для новообращённых инородцев на их родных языках. От того славного периода в иркутской епархии остались, благословлённые Священным Синодом, переведенные на бурятский язык, книги: Евангелия от Матфея, требник, служебник и катехизис. Как результат, нанайцы, юкагиры, якуты, эвенки, тофы, алтайцы, крещены, западные буряты, в большинстве своём приняли православие и укреплялись в нём вплоть до крушения империи и уничижения безбожными властями всей Русской Православной церкви и самого русского народа как носителя веры и примера для подражания. Вся эта многолетняя колоссальная просветительская работа была сделана миссионерами, в том числе, благодаря проповедям и богослужениям на национальных языках.
Но вот в среде народа носителя веры покорившего Сибирь, в среде великороссов, малороссов, белорусов всё было иначе. Религиозность русских людей населявших разбросанные по огромным просторам посёлки ослабевала. Да и как ей было не ослабевать, когда рядом проживающие инородцы получали богослужение и книги на родном языке, а русские оставались в неведении. У инородцев были даровитые и благочестивые пастыри, а к русским присылали, тех, кто в России был не гож. Обычная русская традиция: «…бить своих, чтобы чужие боялись». Что можно было от подобного подхода ожидать? Не чего кроме деградации. Что и случилось. В определённые времена многие моменты христианской жизни наша церковь пробовала стимулировать даже с помощью жандармерии, что озлобляло маловеров и приводило к тайной контрагитации. Византийская красота богослужений не привлекала сибиряков, потому, как слова произносимые священником и певцами оставались не воспринятыми умом и сердцем. Разговорная русская речь, увлекаемая развитием литературного языка, далеко отошла от московского извода церковно-славянского языка, употребляемого российской церковью в богослужении. Более менее сохранялись приходы в крупных населенных пунктах, где священство и народ были пообразованней и на которых священники из поколения в поколение много проповедовали на русском языке и на ряду с примером личной благочестивой жизни вели широкую разъяснительную работу. Хуже всего обстояли дела во множественных мелких сельских приходах.
С развитием светского народного образования храмы перестали быть средоточием культуры и знаний в России. А в Сибири они ими стать даже не успели (за малым исключением). В отличие от многих инородцев, которых русские миссионеры почти поголовно обучили грамоте и обеспечили хорошей катехизаторской литературой на родных языках, русский народ, в большинстве своём, оставался неграмотным, а потому не способным к самостоятельной катехизации. Экономические и политические условия, связанные со множеством проводимых российским правительством воин, стимулировали охлаждение коренной русской нации к внешней религиозности, а внутренняя религиозность не имела для себя необходимой, освящённой канонами информационной подпитки. Плохую службу православию сослужило дарование иным околохристианским исповеданиям свободы собраний и проповеди. Их богослужения и миссионерская деятельность в славянской среде велись только на народном русском языке, что в условиях их государственной легитимности подавало народу сравнительный повод к критике церковно-славянской практики и в конечном итоге, в купе с другими факторами, вылилось в душепагубный обновленческий раскол. Интересно, что феномен перевода святой Библии на русский язык, повысивший интерес народа к религии вообще, отстранил некоторую часть народа от богослужебной практики содержательно не понятной, внешне противоречивой, а значит не интересной и потому мало востребованной, а без неё, как мы знаем, православная вера долго жить не может.
Советский разгром, очень проблемной части русской церкви — Восточно-Сибирской митрополии привёл к тому, что к 1989 г., на 1/12 части суши населённой 26 миллионами людьми возносило живую молитву Богу только 37 приходов. Семидесятилетнее выхолащивание из среды сибирского населения всякой духовности привело народы населяющие эту гигантскую территорию к духовной дебелости. В отличие от России и Урала, где огромная часть населения проживает в городах, Сибирь и Дальний Восток это территории большей частью поселковые, что сразу ограничивает образовательные возможности живущих в них людей. Как результат, православие в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке это религия городов. Посёлки же и деревни, в силу крайней дебелости умов воспринимают веру христову с большим трудом, что во многом ещё связано с трудностью понимания предложенного православием богослужебного языка. Полезнейшим же достижением советского периода, является факт всеобщего знания и применения инородцами современного русского языка, и их высокий образовательный уровень позволяющий воспринимать христианскую проповедь на слух, без переводчика, что упрощает задачи миссии.
Если не говорить о Пасхе, Рождестве и Крещении Господнем — самых великих праздниках, то самым популярным богослужением, в среде сибирских верующих, является воскресная литургия. Отношение к этому богослужению обусловлено разными причинами, но в первую очередь доверием к евангельскому законодательству о таинствах и седьмом дне, а также возможностью послушать проповедь священника на русском языке. Межличностное общение священника с прихожанами, на употребляемом в житейской практике языке, тоже имеет колоссальное значение. Богослужения же вечера и утра это особая тема для печальных вздохов нашего духовенства. В это время, даже в кафедральных соборах, можно встретить, возможно, только десятую часть от тех прихожан, что посещают храмы в Воскресение.
Мы резонно задаёмся вопросом, как нам вернуть русский народ и исторически связанные с православием малые народы в храмы Божьи. Стараемся, создаём воскресные школы для взрослых, катехизаторские курсы, отрываем свой уставший (под гнётом, часто бессовестной капиталистической эксплуатации) народ от скромного объёма свободного времени, которым он располагает в единственный свободный день недели — Воскресение, затрудняем священников, у которых тоже есть дети желающие побыть с родителями в этот единственный для них выходной день, т. е. налагаем на себя дополнительные бремена. А всё для чего? Для того, чтобы через пол года или два года эти воскресные школы и курсы исчезли на десятилетия. Не всякий священник (особенно молодой) способен к позитивной педагогике, тут талант надо иметь и опыт. Не всякому мирянину люди доверятся, слушая его евангельские разъяснения. Талантливых проповедников не много, а учить людей надо. Так в чём же дело? Наши разумные и благочестивые предки открыли для нашего просвещения «Вечернюю школу» — богослужения вечера и утра. Снабдили её прекрасными учебными пособиями — богослужебными книгами, разъясняющими историю церкви и основы догматики, которые не требуют сильно даровитых толкователей. Эти пособия облечены каноническим доверием верующих людей к трудам святых отцов из недр старины глубокой. Они прекрасны во внешнем и внутреннем выражении. Только то и надо, что красиво и внятно читать. Но, дело в том, что понятны эти книги только для понимающих язык, на котором они написаны. А беда в том, что не только люди стоящие в храме не понимают слов вечерней и утренней службы, а значит и смысла изменяемой части этих древних богослужений, но и сами чтецы и даже священники в алтаре (напрягая слух и внимание) не способны понимать читаемого и певаемого на клиросе. И что это правильно? Похоже, что нет. Особенно после того, что мы прочли в воспоминаниях святителя Иннокентия Московского, когда он пишет, что калоши, населявшие остров Кадьяк, выстаивали все службы, внимательно слушали и плакали, когда слышали слово Божье на родном, понятном им языке.
Рассуждая о возможности следования этому примеру святителя Иннокентия, мы всегда должны помнить, что мы не калоши и церковно-славянский язык не латынь, а духовно-историческая основа нашей речи. Все неизменяемые молитвословия, должны навсегда оставаться нетронутыми, как Дар Святаго Духа, который нам принесли святые братья просветители славян. Как связующая нить между нашим христианским детством и нашей современной зрелостью. Как язык наших святых отцов и матерей душу свою положивших за нас. Неизменяемые места постоянно на слуху, и каждый регулярно посещающий службу верующий человек знает их наизусть и хорошо понимает смысл. Святое Писание тоже должно остаться не тронутым. Все верные обязаны читать Библию самостоятельно и тем более оно есть в хорошем синодальном переводе. Мало того, священство пересказывает и объясняет евангельские отрывки на обязательных проповедях. Но, то, что создавалось людьми в течение церковной истории, для конкретного, повременного просвещения народного, должно просвещать, а не отягощать. Должно служить, а не настаивать на том, чтобы от него отказались — сократили.
Это «должно» тем более актуально и справедливо, когда мы уже имеем хорошие примеры. Так, например канон отца нашего прп. Андрея Критского был успешно переведён ещё в 1914 году Н. Кедровым и ведь он практически не чем не уступает церковно-славянскому переводу. При всем своем неизъяснимом, полном духовного умиления достоинстве, славянский вариант канона святого Андрея Критского содержит в себе весьма немало трудностей для понимания. Общая всем вообще церковным канонам, а в частности и преимущественно Великому канону, неудобопонятность (в церковнославянском их переводе) зависит главным образом от того, что обилие мыслей выражается в них немногими словами, а также от дословного и притом не всегда точного их перевода на церковнославянский с греческого. Большое значение имеет обратный способ построения предложений используемый в церковно-славянской литературе, что не позволяет слушающему русскому человеку реактивно мыслить, ведь в нашем языке прямой способ построения. Для наглядности предлагаю отрывок из современной версии перевода Н. Кедрова:
Песнь 1
Ирмос: Помощник и Покровитель бысть мне во спасение, Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог Отца моего, и вознесу Его: славно бо прославися.
Помощник и Покровитель в мире нашем был ради моего спасение, Он Бог мой, и прославлю Его, Бога отца моего, и превознесу Его, ибо Он восторжествовав прославился.
Исх. 15, 1−2= 482;
Припев: Помилуй мя, Боже, помилуй мя.
Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию? Но, яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление.
С чего начну я оплакивать деяния бесчестной моей жизни? Какое начало положу, Христе, я нынешнему моему слёзному сетованию? Но Ты, источник милосердия, даруй мне оставление прегрешений.
Гряди, окаянная душе, с плотию твоею, Зиждителю всех исповеждься, и останися прочее преждняго безсловесия, и принеси Богу в покаянии слезы.
Прииди, погибающая душа, прииди во своей страждущей плоти, исповедайся Создателю всего сущего, воздержись уже, от прежнего безрассудства и с раскаянием принеси Богу слезы.
Первозданнаго Адама преступлению поревновав, познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих.
Помыслив о моём подражании, в преступлениях, первому человеку Адаму, теперь, осознаю себя лишенным общения с Богом, и вечного Царства и блаженства за мои грехи.
Быт. 3, 6−7
Увы мне, окаянная душе, что уподобилася еси первей Еве? Видела бо еси зле, и уязвилася еси горце, и коснулася еси древа, и вкусила еси дерзостно безсловесныя снеди.
Горе мне, о душа моя погибающая, для чего ты уподобилась первой женщине Еве? Не праведно посмотрела ты и потому пострадала горько, прикоснулась к дереву жизни и дерзостно вкусила не благословлённого плода.
Быт. 3, 6
Вместо Евы чувственныя, мысленная ми бысть Ева, во плоти страстный помысл, показуяй сладкая и вкушаяй присно горькаго напоения.
Вместо чувственной Евы восстала во мне Ева мысленная — плотской, страстный помысел, он обольщает приятными благами, но при вкушении всегда напаяет горечью.
Достойно из Едема изгнан бысть, яко не сохранив едину Твою, Спасе, заповедь Адам; аз же что постражду, отметая всегда животная Твоя словеса?
Достойно был изгнан из Эдема Адам, как не сохранивший единственную Твою заповедь, о Спаситель мой. Что же должно претерпеть мне, всегда отвергавшему Твои слова о вечной жизни?
Быт. 3, 23
Слава, Троичен: Пресущная Троице, во Единице покланяемая, возми бремя от мене тяжкое греховное, и яко благоутробна, даждь ми слезы умиления.
Пресущественная Троица, Которой мы поклоняемся в одном Существе, возьми от меня тяжкое моё бремя греховное и по Своему милосердию, даруй мне слезы умиления.
И ныне, Богородичен: Богородице, Надежде и Предстательство Тебе поющих, возми бремя от мене тяжкое греховное, и яко Владычица Чистая, кающася приими мя.
Богородице, надежда и защита всех воспевающих Тебя, возьми от меня тяжкое бремя греховное. Владычица мира, Чистая и милосердная, к себе приими меня кающегося".
Я далёк от желания настаивать на абсолютном совершенстве данного перевода, но он и впрямь не хуже второисточника, и при этом понятен и удобен для быстрого восприятия на слух при нашей манере богослужебного чтения, что собственно и необходимо для обозначенных выше миссионерских нужд. Жаль только, что мы имеем лишь переводы Великого Канона и перевод молитвослова. Для ежедневной работы по возвращению русского народа к Богу необходимо значительно больше.
У нас сейчас имеются все предпосылки для успешной внутренней миссии, у нас нет только переводов (особенно канонов, тропарей, изменяемых стихир, кондаков, икосов) и благословения служить подобным образом. Без благословения мы не можем. У святителя Иннокентия оно было, а у нас его нет.
Практика II-го Ватиканского собрания римских сторонников христианства, позволившая их религиозным наставникам на местах самостоятельно переводить и адаптировать богослужебную латынь, показала абсурдность и пагубность этого попущения. Тридцать лет они ехали кто в лес, кто по дрова и в результате потеряли огромное количество верующих любивших латынь и понимавших её сакральную значимость. Мы, так поступать, не имеем права. В условиях широкого употребления современных информационных технологий, развитости светского образования, огромной скорости передачи информации, задача служить и проповедовать остаётся прежней и не какие медийные приспособления, как показывает миссионерская практика, не способны самостоятельно, полноценно приводить людей к Христу. Только живое слово, поддержанное добрым личным примером, выполняет эту задачу качественно. Миссионеры должны служить миссии, а не отвлекаться на поглощающее время дело перевода. Иннокентий Московский, был стеснён, и одновременно вынуждаем к переводческой деятельности обстоятельствами несостоятельности тогдашней лингвистической науки помочь ему в делах перевода. А переводы были крайне сильно нужны именно для катехизации, потому, как литургическая деятельность, сама по себе, не нуждается в национальных переводах. Её сакральные задачи решаются любым наречием благословлённым церковью. В принципе, можно было бы и нам всегда обходиться только греческим языком Нового Завета, но живая практика катехизации требует родного языка. Обучение, всегда требует родных понятий и словарных оборотов, которые хорошо изучены и развиты в прошедшие 60 лет светской филологией. Можно только предполагать, сколько мог бы сделать святитель Иннокентий, если бы он прибыл на Алеуты с готовыми переводами и знанием языка. Если бы он не отвлекался на неустроенность быта и тяжелейшую переводческую деятельность. Такую предваряющую миссию работу, нам хотелось бы вытребовать у нашего центра обладающего возможностями и ресурсами.
Переводческая комиссия Московского патриархата могла бы поручить всем семинариям и академиям, обучать переводчиков на внутренние языки РФ, в том числе на адаптированный, для богослужебного употребления, современный русский, вести активную переводческую работу по переводу изменяемой части богослужений на народные языки, и контролируя эту работу, на выходе предлагать (не навязывать) её результаты приходам. Я уверен, что, рассмотрев это наше добровольное возвращение к апостольской языковой традиции, которую столь успешно применил в своём служении святой равноапостольный митрополит Московский Иннокентий Вениаминов, наш добрый народ, из числа тех самых 86%, обязательно откликнется и мало-помалу просветится до состояния вечной верности Иисусу Христу, а уже за ним, на его конкретном примере просветятся и все прочие народы нашей страны и даже народы всего окружающего мира. Перефразируя слова Серафима Саровского, скажем так: нам необходимо спастись самим и только тогда вокруг нас начнут спасться другие, а поможет нам в этом родной нам Великий и могучий русский язык, с помощью которого, через века нас побуждают к спасению сонмы великих русских святых и конечно же митрополит Московский Иннокентий Вениаминов.
Протоиерей Вячеслав Пушкарёв, заведующий Миссионерским отделом Иркутской епархии
https://rusk.ru/st.php?idar=112499
Страницы: | 1 | |
