Раб Божий Иоанн

Чуть более чем за полгода рак превратил моего отца, бодрого, деятельного человека, в полупрозрачную былинку. При выписке из больницы после операции (если можно назвать операцией то, что человека просто разрезали и, увидев безнадежную картину, сразу зашили), врач сказал, что ему осталось жить одну, максимум две-три недели. Правда, об этом было сказано мне, для отца же «гуманно» сделали вид, что операция прошла успешно, и все в полном порядке. Папу, полного надежд на выздоровление, привезли домой, а передо мной встала тяжелейшая проблема: как ему сказать правду?! Никак не могла на это решиться. Но когда его состояние стало ухудшаться, и он заподозрил неладное, нашла в себе силы сказать все, как есть.

Он долго молчал, а потом сказал:

- Спасибо тебе, дочка, за правду.

Поразило его абсолютное смирение пред волей Божией, он так и сказал:

 — Я понял, что все будет так, как Ему угодно.

Единственное, похоже, что его серьезно беспокоило, это то, что он не успевал закончить книгу, которую тогда писал и считал ее очень важной, даже смертельная болезнь не смогла заставить его прекратить эту работу. Лежа в постели, он целыми днями работал. Краткость срока, определенного врачами, его привела в полную растерянность, он спросил меня:

- Что же делать, я никак не успею?

Все, что я могла ответить:

- Молись, все в руках Божиих.

И он молился, просил дать ему возможность закончить этот труд. Невероятно, но он прожил еще почти семь месяцев, с удивительным мужеством терпя невыносимую боль, работал, почти не получая облегчающих уколов, т.к. его голова должна была быть ясной для работы. И вот, он с облегчением сообщил, что книга закончена. Слава Богу!

Ночью ему стало плохо и, обессиленный болезнью и голодом (всю последнюю неделю он мог вкушать только малый кусочек просфоры и пить Крещенскую воду), через неделю, за десять дней до своего дня рождения, в мире отошел ко Господу. Но этому «в мире отошел» предшествовали некоторые события, о которых и хочу рассказать.

В тот вечер я зашла к нему в комнату. То, что я увидела, поразило меня: отец, помнящий все ужасы послереволюционного времени*, прошедший всю войну (ушел добровольцем в 41-м, т.к. по брони не был призван, командовал взводом связистов, участвовал во взятии Берлина), находился в страшном смятении. Его голова металась по подушке, а глаза, наполненные безмерным ужасом, были вперены под потолок комнаты в одну точку. Я спросила его, что случилось, на что услышала: «Они! Они здесь!»

Догадалась: «Папа, бесы? Ты их видишь?» — «Да!» Взяла Евангелие, начала читать. Ему стало несколько легче, но когда ослабевало мое внимание, все начиналось сначала, и я поняла, что сама ничем помочь ему не смогу. Времени было около десяти часов вечера. Отправила мужа с сыном в монастырь.

Поехали в Свято-Данилов, привезли игумена Иоасафа. Батюшка пособоровал отца (хотя никто его об этом и не просил — ночь все-таки!), исповедовал и причастил, после чего муж повез его обратно в монастырь. Уезжая, о. Иоасаф обратил внимание на состояние папы — спокойное лицо, взгляд устремлен в ту же точку, но уже совсем не тот, что был раньше, теперь — торжествующий, бесстрашно с вызовом смотрящий, и губы, шепчущие: «Что, взяли?»

Проводив батюшку, вернулась к отцу, попробовала заговорить с ним, но он был весь ТАМ, в общении с невидимым для нас миром.

Оставили его одного, полагая, что он сейчас уснет, ушли в соседнюю комнату, минут двадцать посидели. Времени — уже за полночь. С беспокойством за мужа (ему утром на работу) уговариваю сына идти спать, встаю на молитву. Вдруг сын возвращается и говорит: «Дедушка, кажется, умер». Не может быть, иду с ним. Отец лежит все так же, тот же победный взгляд устремлен в ту же точку, только губы уже не шевелятся. Позвала, погладила по голове — ничего, приложила зеркало — дыхания нет. Встали читать канон. Только закончили, вернулся муж, поражен известием: менее часа назад уехал. Обмыли, положили под образа. Отправив своих мужчин спать, вернулась к отцу читать Псалтирь.

Всю жизнь, малодушная, боялась покойников, а тут, — такая тишина и спокойствие на душе, вспомнила слова сына: «Как будто Господь пришел и взял его душу Себе на ручки».

Рано утром позвонила в монастырь, передала для о. Иоасафа известие о смерти папы, в тот день он служил Литургию, у сына (он регент) в нашем храме тоже в тот день была служба, он сказал батюшке о смерти папы, я также, воспользовавшись часом свободного времени, успела заказать поминовение во Всехсвятском Храме на Соколе, так что об упокоении души новопреставленного молились сразу в трех храмах, причем, двое из священников — те, кто папу исповедовали, то есть — знали, о ком молились.

Так все Господь управил, что только диву дались! А ведь ни я сама (никакого опыта у меня не было), ни о. Иоасаф, как он сам потом сказал, не предполагали, что отец умирает, но Господь Сам позаботился о Своем рабе (в бумагах отца нашла записку, написанную его рукой: раб Божий Иоанн).

И еще одно: когда мы собирались обмывать отца, сняв одеяло, опешили: вся постель была в каком-то непонятном пуху. Поняли только, когда увидели, что памперса на нем и нигде рядом нет. Стали ясными слова отца, которых сразу не поняла: «Они мой панцирь (памперс — слово для него новое и непривычное) забрали». Не только «забрали» (скорее, — содрали), издеваясь над слабым умирающим стариком, но изодрали до состояния абсолютного пуха (попробуйте это сделать человеческими силами), стараясь повергнуть душу в состояние страха, чтобы завладеть ею. Страх — проявление маловерия, или даже — отвержение веры, и, не дай Бог, чтобы смерть застала душу в подобном состоянии.

Для тех, кто может усомниться, не галлюцинации ли то были, это — несомненное доказательство реальности произошедшего. Разодранный, буквально «в пух и прах», памперс — что может быть реальнее?

Что к этому можно еще прибавить? Только разве вспомнить слова Спасителя, надеясь, что когда-нибудь и мы услышим их вновь, обращенные уже лично к каждому из нас: вера твоя спасе тя (Лк., 18, 42; Лк., 17,19; Мф., 9,22).

Примечание

* - Отец родился в 1915 г. Когда началась революция, его матери Наталии с шестью детьми пришлось одной пережить весь ужас происходившего, т.к. его отец Феодосий, участник Первой мировой войны, находился в австрийском плену. Но Господь не оставил их. Мать дожила до Великой Отечественной. Благополучно вернувшийся из плена отец, пережив с дочерьми оккупацию, — до мирных времен. Все три сына вернулись со страшной войны живыми, без единого ранения. А еще мой дед Феодосий, не отрекшийся от своей веры, несмотря на все искушения (разрушили построенную им церковь, в которой и канонаршил и пел; чудом не раскулачили, — документы уже были подготовлены к отправке в центр), знал свой смертный час. В тот день, совершенно без видимых на то причин, он попросил чистую рубаху, велел созвать всех для прощания. Попрощавшись со всеми, велел оставить его одного. Когда пришли звать его к обеду, он уже отошел.