Географизм гоголевской прозы

Из книги «Н.В.Гоголь и география»

К 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя

Введение
Географическо-педагогические взгляды молодого Н.В.Гоголя

В.П. Семенов-Тян-Шанский — сын знаменитого географа и сам выдающийся ученый, замечательно владевший как пером, так и кистью, — был убежден, что географическая наука «способна захватить… до самозабвения и подвигнуть на величайшие создания в области поэтического творчества», что различные типы природных ландшафтов наполнены эстетическими и духовными ресурсами, питающими вдохновение художников. В своих трудах он всячески пропагандировал мысль о близости географических методов познания к художественным методам. Среди русских писателей ученый особенно ценил Н.В.Гоголя. В его произведениях он видел удивительно точные и мастерские описания географического пейзажа России, «проникновенное чувствование» духа ее огромного пространства. Позиция ученого может вызывать некоторые сомнения, так как обращаясь к вопросу о «географизме» творчества Гоголя. Трудно избежать крайностей.

Еще П.В. Анненков подчеркивал, что для понимания творчества Гоголя одинаково бесперспективны как «охота до отрицательных данных», так и «ненужная поддержка и оправдание всех его поступков», а только, лишь определив, «что лежит в основании его характера; каков его способ понимания предметов и в чем заключается сущность его созерцания вообще», можно достичь какого-либо объективного результата.

Подобное всесторонне и глубокое исследование «географизма» творческого наследия Гоголя появится, видимо, не скоро, тем не менее, попытаемся наметить некоторые подходы к решению этой задачи.

Прежде всего, хотелось бы определиться с термином «географизм» по отношению к литературному наследию Гоголя. С одной стороны, этот термин применим по отношению к собственно географическим сочинениям писателя — статье «Мысли о географии», наброскам и замыслам его географических трудов, конспектам научно-географической литературы, черновым выпискам по вопросам географии. Многочисленность такого рода работ свидетельствует о том, что разыскания в области географической науки сыграли значительную роль в формировании мировоззрения писателя, системы его философских, эстетических, научных взглядов, а также, в конечном счете, во многом определяли художественную систему на разных этапах творческой биографии Гоголя. Во-вторых, литературное наследие писателя позволяет ставить вопрос о его «геософских» (философско-географических) воззрениях, наличие которых находит подтверждение в целом ряде прямых высказываний как в сочинениях на различные, в том числе негеографические, темы, так и в поэтической системе художественной прозы Гоголя.

Пробуждению гоголевского интереса к географии немало способствовало раннее осознание им своей особой миссии на Земле, связываемое писателем с созданием «большого сочинения», в котором перед всем миром он бы «обнаружил свойство нашей русской природы», открыл «все», что ни есть хорошего и дурного в русском человеке". Принимаясь за создание подобного сочинения, уже нельзя было ограничиться «развлечением самого себя… без дальнейшей цели плана». Оно требовало сверхнапряжения, сбора огромного фактического материала. Осмысливая пройденный жизненный путь, Гоголь писал В.А. Жуковскому в 1848 году: «На всяком шагу я чувствовал, что многого не достает, что я не умею еще ни завязывать, ни развязывать событий и что мне нужно выучиться постройке больших творений у великих мастеров». На эту «учебу» у писателя ушла треть жизни, и еще раз подчеркнем, что среди его основных учебных пособий не последнее место занимали книги по географии России, сыгравшие значительную роль в становлении оригинальной религиозно-философской системы взглядов, в его духовной эволюции.

К числу ранних географических сочинений Гоголя (кроме статьи «Мысли о географии», о которой подробно говорилось выше) принадлежит «Отрывок из детской книги по географии». Вполне вероятно, что это произведение связано с замыслом художника написать «всеобщую историю и всеобщую географию в трех, если не в двух томах» под названием «Земля и люди», о существовании которого нам известно из письма Гоголя к М.П. Погодину от 1 февраля 1833 года. «Отрывок» с научной точки зрения ниже всякой критики. Он отражает обывательские представления о народах, населяющих планету (например, Гоголь говорит о неграх с лицами «как у обезьян», «таких маленьких, таких бедных» обитателях Севера — камчадалах, эскимосах и др.).

Значительный интерес представляют сведения о конспектировании Гоголем трудов русских путешественников и географические заметки в выписках по сельскому хозяйству, которые свидетельствуют о более или менее постоянном расширении писателем своего научного кругозора в области географии. Так, в письме С.П. Шевыреву в конце 1851 года Гоголь пишет: «Возвращаю тебе с благодарностью взятые у тебя книги: I-й том Гмелина и четыре книжки «Отечественных записок"… пришли мне Палласа все пять с атласом, сим меня много обяжешь. Мне нужно побольше прочесть о Сибири и северо-восточной России». Через некоторое время он вновь обращается к Шевыреву и просит у него записки Рычкова, Севергина и Зуева.

В конце 1840-х — начале 1850-х годов оживляется интерес Гоголя к занятиям географией. В этот период он читал не только записки академиков XVIII века об их путешествиях по Сибири, но и практически всю выходившую тогда в России литературу по географии. «Не подлежит сомнению, что ему удалось собрать для себя все печатные труды по географии России», — писал хранитель архива Румянцевского музея Г. П. Георгиевский, впервые опубликовавший некоторые конспекты и рукописи Гоголя географического характера.

А.Н. Михайлова в комментариях к первому, уже цитированному нами письму Гоголя к С.П. Шевыреву, приводит сообщение С.Т. Аксакова, таким образом соглашаясь с ним, что Чичиков «за свои проделки должен был по замыслу писателя отправиться в ссылку в Сибирь», поэтому Гоголь взял у Аксаковых и у Шевырева «много книг с атласами и чертежами Сибири». Воспоминания С.Т. Аксакова объясняют усилившийся интерес писателя к географии лишь задачей написания второго тома поэмы «Мертвые души». Существует и иная точка зрения. Так, Л.Е. Иофа высказывает мысль о том, что в этот период Гоголь вернулся к идее написания книги для юношества по географии России. «Можно сказать, — утверждает Л.Е. Иофа, — что в последние годы жизни Гоголя «География России» была для него не в меньшей степени «делом жизни», чем вторая часть «Мертвых душ». Точку зрения Л.Е. Иофы разделяет Г. М. Фридлендер, который в комментариях к письмам писателя уделил большое внимание работе Гоголя над географическими материалами при написании второго тома «Мертвых душ», а также отметил появление замысла создания «Живой географии России». Со вторым томом «Мертвых душ» Г. М. Фридлендер связывает и появление самого большого гоголевского конспекта — конспекта книги П.С. Палласа «Путешествия по разным провинциям Российского государства».

Гоголевский конспект Палласа демонстрирует не только трудолюбие писателя, но и важность этой работы для него. О подлинном географическом чутье Гоголя, более того, его сравнительно высокой научной квалификации свидетельствует «намерение положить в основу своего труда (второго тома поэмы — С.К.) путешествия, а не что-нибудь другое, например, статистические обзоры или описания из вторых рук».

Действительно, в природоописаниях сохранившихся частей второго тома поэмы угадываются знания, приобретенные Гоголем в результате работы над книгой Палласа. Так, на страницах поэмы встречается обилие наименований растительного и животного мира средней полосы России, в противоположность их условности в первом томе. Примеров можно привести множество: «когда дорога понеслась узким оврагом в чаще огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы,…вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя»; «рощи берез, осин и ольх»; «дуб, ель, лесная груша, клен, вишняк и терновник, чилига и рябина, опутанная хмелем» и т. п. В отличие от первого тома «Мертвых душ», второй том насыщен разнообразием птичьего мира России: «во ржи бьет перепел, в траве дергает дергун, над ним урчат и чиликают… коноплянки,… трелит жаворонок… Откликается вся в звуки превратившаяся окрестность». Этот иллюстративный ряд можно продолжить.

Интерес Гоголя к географии был вполне закономерен, отвечал его духовным запросам. Писатель с молодых лет начинает путешествовать, а в сочетании с занятиями географией (Гоголь изучал труды не только отечественных, но и зарубежных географов) эта органическая потребность души пробудила в нем впоследствии осознанное желание «проездиться» по России.

Уже в период написания первого тома «Мертвых душ» писателя интересовали проблемы хозяйственных и нравственных взаимоотношений помещиков и крестьян. Однако к рубежу 1850-х годов отмечается повышенный интерес Гоголя к проблемам сельского хозяйства. К этому времени относятся сделанные им заметки по этнографии и сельскому хозяйству, свидетельствующие о качественном изменении знаний писателя о механизмах развития природы.

Знакомства Гоголя с существующими этнографическими и сельскохозяйственными сведениями того времени отразились во втором томе «Мертвых душ». Если первый том поэмы был насыщен условными деталями крестьянского быта, то во втором — находим конкретные реалии не только быта, но и сельскохозяйственной деятельности крестьян: почва, засуха, удобрения, скотные дворы, подготовка семян, заступ, соха, борона, посевы, покосы, жатвы, озимые, — эти многие другие специальные понятия наполняют художественный текст. Важно отметить, что конкретные разыскания в области сельского хозяйства и географии немало способствовали формированию гоголевской философии природы (Гумбольдт называл это «чувством природы»). Писатель во втором томе «Мертвых душ» не только рисует картины крестьянской деятельности, но поэтизирует сельский труд. Гоголь утверждает мысль о его «истинно возвышающей дух» сущности, ибо в процессе сельскохозяйственной деятельности «человек идет рядом с природой, с временами года, соучастник и собеседник всему. Что совершается в творенье». В поэме писатель приводит подробное описание полного цикла сельскохозяйственных работ, которые согласуются с циклом времен года. Задача хорошего хозяина, по мнению Гоголя, понять сущность законов природы и органично согласовать с ними свою хозяйственную деятельность.

Развитие этих идей привело Гоголя к выработке своеобразного кодекса идеального помещика, изложенного в главе «Русский помещик» в «Выбранных местах из переписки с друзьями».

Ясно, что целый ряд гоголевских идей, связанных с сельским хозяйством, явились не плодом умозрительных размышлений, а сложились в результате как личных наблюдений, так и кропотливого изучения научной литературы того времени.

Расширение сферы научных знаний не могло не отразиться на географических впечатлениях Гоголя, когда эффект от восприятия ландшафта дополнялся представлениями о причинах и законах формирования его облика. Соединение научно-достоверного и художественного начал определили особую эстетическую природу целого ряда пейзажей Гоголя. Художественные произведения писателя дают возможность проследить эволюцию гоголевских представлений о ландшафте.

Так, первое юношеское произведение писателя — поэма «Ганц Кюхельгартен» (1829) — отражает общеромантические представления о конкретных географических реалиях. Как уже не раз отмечалось исследователями творчества Гоголя, пейзажные зарисовки в поэме в высшей степени условны, что отчасти объясняется и тем, что ко времени написания произведения, автор еще не видел ни настоящего моря, ни настоящих гор, ни древней земли античной культуры. Поэтому, например, описание моря у него насыщено совершенно традиционными эмоциональными эпитетами, не дающими реального представления о предмете: море «сумрачное» и «буйное», его шум «стройный», воды «ветхие», берег «веселый» и т. д.

В описании морского берега Гоголь использует больше равнинных деталей (поле, долина, лес, дубы и проч.), чем морских, которые ему известны мало. Связывая по традиции мотив странствий с античностью, автор опять же остается в кругу сугубо общих, лишенных конкретности примет.

Углубление гоголевских знаний о географии приводит к изменению характера пейзажа в его произведениях. Характерным примером в этом отношении является «Страшная месть». Эта повесть была написана в 1832 году, т. е. уже после выхода в свет статьи «Мысли о географии». Часто встречающееся в «Страшной мести» описание гор по-прежнему лишено географической точности, однако в нем уже угадываются не только мифопоэтические, но и приобретенные «книжные» знания о предмете: «Далеко от Украинского края, проехавши Польшу, минуя и многолюдный город Лемберг, идут рядами высоковерхие горы. Гора за горою, будто каменными цепями, перекидывают они вправо и влево землю и обковывают ее каменною толщей, чтобы не прососало шумное и буйное море. Идут каменные цепи в Валахию и в Седмиградскую область, и громадою стали в виде подковы между галичским и венгерским народом. Нет таких гор в нашей стороне. Глаз не смеет оглянуть их; а на вершину иных не заходила и нога человечья. Чуден и вид их: не задорное ли море выбежало в бурю из широких берегов, вскинуло вихрем безобразные волны и они, окаменев, остались недвижимы в воздухе?». Гоголь приводит в повести не только конкретно-географические детали, но насыщает ее этнографическими сведениями, например, о «народе венгерском», живущем за Карпатскими горами.

Даже тогда, когда писатель рисует картины природы, хорошо ему известные по личным впечатлениям, он включает в описания сведения, почерпнутые из географических источников. Примером тому может служить описание украинской степи в повести «Тарас Бульба». Гоголь как бы охватывает «внутренним взором» не просто конкретный участок степи, по которой едет Тарас Бульба с сыновьями, а «все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря». В повести в степном пейзаже использованы детали, характеризующие степь как природную зону: «Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывающиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничто в природе не могло быть лучше их. Вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный, бог знает откуда, колос пшеницы наливался в гуще"23. Читатель получает представление о многообразии мира птиц, населяющих степь: куропатки, ястребы, дикие гуси, чайки, лебеди. Дневной мир степи сменяется ночным, имеющим свои характерные приметы.

Словом, можно говорить о существовании своеобразного поэтическо-географического ландшафта, который образуется сочетанием собственно гоголевского художественного переживания природного окружения и полученных в научной литературе географических знаний о нем. Наиболее яркие и последовательные примеры такого синтеза дает поэма «Мертвые души», в пейзажах которой личный опыт Гоголя-путешественника органически сплавлен со знаниями о географическом разнообразии мира, почерпнутыми в научной литературе.

В «Мертвых душах» наиболее последовательно воплотились «геософские» воззрения писателя, которые начинают оформляться в период написания статьи «Мысли о географии». Концентрированно философско-географические взгляды Гоголя изложены в статье «О преподавании всеобщей истории». Анализ текста статьи показывает, что ее автор находился под сильным влиянием географического детерминизма — учения об определяющей роли географических факторов в истории человечества. Гоголь отмечает, что «география должна разгадать многое, без нее неизъяснимое в истории». Писатель формулирует важный, пожалуй даже определяющий в системе его мировоззрения тезис о том, что «положение земли имело влияние на целые нации», на «нравы, обычаи, правление, законы». Более того, Гоголь утверждает мысль, что формы правления «священны, и изменение их неминуемо должно навлечь несчастие на народ», так как образуются они не людьми, являющимися, по его логике, лишь результатом, а «развивает» их (эти формы правления) «самое положение земли». Таким образом, сами идеи незыблемости государственного устройства России, столь важные для позднего Гоголя, вырастали у него из системы геософских представлений, включавших в себя главные положения географической школы в социологии.

Идеи, высказанные писателем в статье «О преподавании всеобщей истории», нельзя в полной мере назвать оригинальными. Они оформились под влиянием ряда философских, географических и исторических трудов. Особо следует отметить книгу немецкого философа И.Г. Гердера «Идеи к философии истории человечества». Со взглядами выдающегося ученого Гоголь мог познакомиться по изданию первой части гердеровских «Идей» в 1829 году, по рецензии на это издание в «Московском телеграфе», возможно также знакомство писателя с идеями Гердера со слов В.А. Жуковского.

Гоголь давал высокую оценку работам философа. В статье «Шлецер, Миллер, Гердер» он подчеркивает «всемирность» идей немецкого ученого.

Гердер одним из первых высказал мысль о влиянии географического положения на формирование характера народов, их национальных особенностей. Этой проблеме посвящены многие страницы его фундаментального труда. Гердеру же принадлежат идеи о важнейшей роли горных массивов в истории человечества, их влиянии на миграционные потоки и характер расселения народов. От Гердера эти идеи воспринял Риттер, развивавший их во многих своих трудах.

Гердер полагал, что в основе природы и истории лежит одно и то же начало, что природа и история подчинены одним и тем же законам. Начало это — активность. Природа развивается от низших ступеней к высшим, история общества примыкает к истории природы и сливается с ней. Общество, как и природа, развивается по естественным законам. «Живые человеческие силы — вот двигательные пружины человеческой истории».

Гоголь достаточно последовательно развивает идеи Гердера. В исторических трудах писателя находим их развитие на конкретном историко-географическом материале. Поддерживая стремление гердеровской мысли к «всемирности», Гоголь осмысливает историю в единстве ее многообразия, «стремиться обнять вдруг и в полной картине все человечество» («О преподавании всеобщей истории»)31, не упуская при этом из виду исторические судьбы каждого народа, учитывая их влияние на общечеловеческую историю. Важно отметить, что писатель рассматривает историю не в ее «видимых вещественных связях», а как становление «свободного духа» всего человечества. Он часто говорит об историческом процессе как борьбе и взаимовлиянии стихий (национальных, религиозных и др.), которые формируются под воздействием географических факторов: «Всеобщее смешение римлян с народами преобладавшими, несмотря на род занятий, совершенно отделявший две стихии, произвело однако ж смесь в обычаях и в языке» («Из университетских лекций по истории Средних веков»); «Италия во все время пребывания готов состояла из двух не слившихся стихий (католической и арианской — С.К.)» («Из университетских лекций по истории Средних веков»); «развиваться народ должен из своих национальных стихий» («Ал-Мамун»); «И вот составился народ (казаки — С.К.), по вере и месту жительства принадлежащий Европе,…по образу жизни, обычаям, костюму совершенно азиатский народ, в котором так странно столкнулись две части света, две разнохарактерные стихии» («Взгляд на составление Малороссии»).

В работах по истории Гоголь всякий раз, прежде, чем обращаться к истории конкретного народа, отмечает его национальные особенности и связывает их с географическими факторами, опираясь на свои познания в области географии. Например: «Дикое положение Европы с лесами и суровым климатом должно было вдохнуть им (германским племенам — С.К.) склонность к войне» («Из университетских лекций по истории Средних веков»); «На образование арабов произвели глубокое влияние почва и климат страны. Полуостров аравийский представляет слияние двух сильных противоположностей: растительной и губящей сил природы» — противоречивый характер аравийской природы определил и противоречивость натуры арабов, сочетающей «великодушие», «гостеприимство» и «мщение», «жадность к корысти» («Из университетских лекций по истории Средних веков»); «Положение земли делает их (финикиян — С.К.) рыбаками и учит береговому плаванию» («Наброски и заметки по истории Древнего мира»).

Географические факторы, влияющие на формирование характера народов, в работах Гоголя одухотворены, персонифицированы. Действующими лицами истории, в представлении автора, являются не только личности, народы, но и детали ландшафта, страны, континенты, части света. Например: «вся Европа, двинувшись с мест, валится в Азию, Восток сшибается с Западом» («О преподавании всеобщей истории»); «Европа облекается в неприступные замки» («О средних веках»); «Задумался древний Египет, увитый иероглифами, понижая ниже свои пирамиды; беспокойно глянула прекрасная Греция; опустил очи Рим на железные свои копья; приникла ухом великая Азия с народами-пастырями; нагнулся Арарат, древний прапращур земли» («Жизнь»); «Вся Европа вояжирует по Азии» («О средних веках»); «И Россия, сокрушившая этого исполина (Наполеона — С.К.) о неприступные твердыни свои, останавливается в грозном величии на своем огромном северо-востоке» («О преподавании всеобщей истории»).

Интересно, что особое значение в духовной истории человечества писатель придавал земле Востока — «колыбели человечества», а описывая свое путешествие к телу Господню в письме к В.А. Жуковскому, практически не упоминает географических реалий, но подчеркивает сильное духовное воздействие «Святой Земли» (письмо В.А. Жуковскому от 28 февраля 1850 года).

Исходя из логики гоголевских рассуждений, можно говорить о духе пространства, формирующем дух нации. Так, выделяя «отличительные черты арабов», писатель отмечает, что их «вдохнули необозримые пространства пустынь» («Из университетских лекций по истории Средних веков»). Каждая нация, хотя и испытывает на протяжении своей истории влияние различных, привнесенных стихий (в результате завоеваний, миграций и др.), обладает основными чертами, которые остаются постоянными на протяжении всей человеческой истории. Поэтому всякий государственный деятель, по мнению Гоголя, должен в своей деятельности опираться на естественную, природную стихию нации. Примерами могут служить Ал-Мамун, ставший, по Гоголю, «невольно одною из главных пружин, ускоривших падение государства» («Ал-Мамун»), так как стремился вводить христианское просвещение без учета специфики своего народа, и, в противоположность Ал-Мамуну, Магомет, который постигнув природу разрозненных народов Азии, сумел объединить их «силою религии и энтузиазма» («Из университетских лекций по истории Средних веков»). Позже, в записных книжках 1846−1851 годов находим гоголевские размышления о петровских реформах: «Петр открыл ход русским в Европу просвещенную, развитую… Он сделал пользу: бери и забирай все лучшее… Но русский человек невоздержан… Втянувшись в разветвления роскоши и бесчисленную мелочь, позабыл совершенно то, что есть в своей земле;…Европа развилась от так, что развилась из своих начал. Россия должна была развиваться из своих начал. На Европу нужно было глядеть не породнившись, не обессилев».

Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод, что характерной чертой геософии Гоголя является интерес к независимым от человека силам, определяющим ход исторического процесса. В этом он сближается с «геопровиденциализмом» П.Я. Чаадаева, основанном на убеждении в том, что «физиология» русского общества проистекает из «геологии» России. Подобное представление станет одним из отправных пунктов историко-философской концепции А.С. Хомякова, от него будет отталкиваться теория культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского и, наконец, именно эта мысль разовьется в стройную систему евразийского учения.

Хотелось бы отметить, что наряду с убежденностью в существовании независимых от человека сил, способных влиять на его судьбу, писатель развивает идею о том, что если человек даже и постигнет законы природы, то он в состоянии будет влиять на свою судьбу, находясь исключительно в русле этих законов, так как не в его власти изменить их. Что же касается «вида земли», то Гоголь считал возможным менять его с помощью искусства, в частности, архитектуры: «Там мало нужно искусства, где природа одолевает искусство; там искусство только для того, чтобы украсить ее. Но где положение земли гладко совершенно, где природа спит, там должно работать искусство во всей силе» («Об архитектуре нынешнего времени»). Более того, писатель считал, что сама «идея зодчества была черпана из природы».

Эти же идеи, высказанные в ранней статье, получили развитие и в последующем творчестве. В первом томе «Мертвых душ», в художественно воплощенной гоголевской мечте об идеальной среде обитания «прекрасного человека», писатель подчеркивает, что она образуется лишь тогда, когда сольются воедино «дерзкие дива природы» и дерзкие дива искусства». Также и в саду у Плюшкина «все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству», но как бывает только тогда, когда «соединятся они вместе».

Геософские воззрения Гоголя нашли отражение в различных произведениях художественной прозы писателя. Так, в повести «Рим», писатель подчеркивает, что европейское образование, которое хотел дать главному герою, итальянцу, отец, не пошло ему в прок. Молодому князю быстро наскучила европейская жизнь, он, первоначально увлекшийся разнообразием жизни Парижа, вскоре почувствовал, что «везде намеки на мысли, и нет самих мыслей; везде полустрасти, и нет страстей». «Увидеть все в таком виде» помогло ему, как считает Гоголь, «внутреннее свежее чувство итальянца», которое было сформировано роскошной итальянской природой.

Размышляя над особенностями русского национального характера, писатель отмечает соответствие природы русской души своеобразию русской природы. Сквозным мотивом первого тома «Мертвых душ» является «пустота окрестных полей»; «ровность» ландшафта России, которую неоднократно подчеркивает Гоголь, создает ощущение «неоформленности» безграничных пространств. Поэтому и песня русская звучит протяжно, как бы растекаясь по всему этому необъятному простору. Подытоживая свои размышления, в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (глава «Светлое воскресение»), Гоголь подчеркивает, что «самое неустройство наше» пророчит на то, что праздник Светлого воскресения прежде других «воспразднуется» на Руси, ибо «мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму».

В лирических отступлениях «Мертвых душ» Гоголь «мысленным взором» вглядывается в «сей необъятный простор… без конца»: «Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..». При всем этом возвышенном пафосе писателем не упускаются из виду и конкретные «дорожные» реалии: «версты», «колодцы», «обозы», «серые деревни с самоварами», «пешеход в протертых лаптях», «рябые шлагбаумы» и т. д… Несомненно, специфика пространственного видения Гоголя подсказала ему и знаменитый образ птицы-тройки.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение взаимодействия русской литературы и географической науки XIX века на примере творческого наследия Н.В. Гоголя показывает, что они самым тесным образом связаны друг с другом. В литературе эта связь проявляется в географизме содержания, во многом определяющем ее художественное своеобразие. В географической науке она обуславливает стремление ученых-географов на протяжении всего XIX столетия к художественной образности научных описаний.

Анализ географических знаний и представлений Н.В. Гоголя демонстрирует широкий спектр этих взаимоотношений, проявляющихся на всех трех выделенных нами уровнях информационных связей между ними. В творчестве Гоголя в равной степени отражаются бытийный, научный и геософский уровни. Реалиями бытийного географизма пронизана вся его художественная проза. Своеобразный колорит малороссийских повестей отчасти определяется широким использованием народных географических терминов и топонимов. Важное место в произведениях Гоголя занимают и вводимые им в художественную ткань текста хронотопы, многие из которых прочно вошли в отечественную культуру, отразились в народном самосознании. Достаточно назвать некоторые из них, например, «Диканька», «Сорочинцы», «Миргород», «Лысая гора», «Невский проспект» чтобы перед глазами возникла незабываемая картина, «образ места» с его уникальными характеристиками.

В статьях из «Арабесок», черновых записях, конспектах, письмах содержится немало свидетельств основательного знакомства Гоголя с состоянием современной ему географической науки. Если бы его замысел книги по географии России воплотился в жизнь, то, несомненно, мы получили бы неординарное сочинение, способное не только украсить творческое наследие выдающегося писателя, но и содействовать популяризации и развитию отечественной географической науки, научной мысли в целом. Уже в статьях по истории и географии начала 1830-х годов у Гоголя можно отметить зачатки геософских идей. В наиболее сконцентрированном виде его философско-географические взгляды изложены в статье «О преподавании всеобщей истории» и художественно воплощены в поэме «Мертвые души». Относительно первой можно сказать, что молодой Гоголь высказывал идеи в духе географического детерминизма школы К. Риттера, во многом определившей развитие мировой географической и исторической науки середины XIX столетия, а в «Мертвых душах» проблема власти пространства над русской душой была поставлена таким образом, что с тех пор ее не может обойти без ссылки на имя писателя ни один из крупных отечественных историософов.

В своей работе мы затронули одну из наименее изученных сторон взаимодействия литературы и науки, далеко не исчерпав и только наметив пути дальнейших исследований в этой области. Выводы, к которым мы пришли, могут помочь при изучении проявлений географизма в творчестве других писателей, при сравнительном анализе уровней связей произведений писателей различных литературных направлений и школ с географической наукой, а также при проведении междисциплинарных исследований (литературоведами и географами) художественного пространства. Подобные исследования способны обогатить научными результатами как филологическую науку, так и географию, чей огромный гуманистический потенциал все еще дремлет.

Во «Введении» мы отмечали, что в географии как науке наметилась тенденция к сближению с искусством. На современном этапе развития науки большое значение приобретает необходимость осознание филологами взаимонаправленности этого процесса.
Сергей Николаевич КИСЕЛЕВ, кандидат филологических наук, доцент Таврического госуниверситета (Симферополь)

ПРИЛОЖЕНИЕ

Н.В. Гоголь
Мысли о географии (для детского возраста)

Велика и поразительна область географии: край, где кипит юг и каждое творение бьется двойною жизнью, и край, где в искаженных чертах природы прочитывается ужас и земля превращается в оледенелый труп; исполины-горы, парящие в небо, наброшенный небрежно, дышащий всею роскошью растительной силы и разнообразия вид, и раскаленные пустыни и степи, оторванный кусок земли посреди безграничного моря, люди и искусство, и предел всего живущего! Где найдутся предметы, сильнее говорящие юному воображению! Какая другая наука может быть прекраснее для детей, может быстрее возвысить поэзию младенческой души их! И не больно ли, если показывают им, вместо всего этого, какой-то безжизненный, сухой скелет, холодно говоря: «Вот земля, на которой живем мы, вот тот прекрасный, мир, подаренный нам непостижимым его Зодчим!» Этого мало: его совершенно скрывают от них и дают им вместо того грызть политическое тело, превращающее мир их понятий и несвязное даже для ума, обладающего высшими идеями. Невольно при этом приходит на мысль: неужели великий Гумбольдт и те отважные исследователи, принесшие так много сведений в область науки, истолковавшие дивные иероглифы, коими покрыт мир наш, — должны быть доступны немногому числу ученых? а возраст, более других нуждающийся в ясности и определительности, должен видеть перед собою одни непонятные изображения?

* * *

Детский возраст есть еще одна жажда, одно безотчетное стремление к познанию. Он всего требует, все хочет узнать. Его более всего интересуют отдаленные земли: как там? что там такое? какие там люди? как живут — эти вопросы стремятся у него толпою, и все они относятся прямо к физической географии, и потому мир в его физическом состоянии — величественный, роскошный, грозный, пленительный — должен более и обширнее занять его.

* * *
Во многих заведениях наших, по невозможности воспитанников узнать в один год всей географии, читают ее в двух и даже в трех классах. Это хорошо, и география стоит, чтоб ее проходили не в одном классе; но преподаватели впадают в большую ошибку: размежевывают земной шар на две или, смотря по классам, на три части, и самому начальному классу достается Европа, рассматриваемая обыкновенно в политическом отношении с подробнейшими подробностями, тогда как высшие классы блуждают по степям и пескам африканским и беседуют с дикарями. Не говоря уже о безрассудности и странной форме такого преподавания, нужно иметь необыкновенную память, чтобы удержать в ней всю эту нестройную массу. Если же и допустить такой феномен в природе, то в голове этого феномена никогда не удержится одно прекрасное целое. Это будут тщательно отделанные, разрозненные части, которыми не управляет одна мощная жизнь, бьющая ровным пульсом по всем жилам. Это народ, созданный для монархического правления и утративший его в буре политических потрясений. Гораздо лучше, если воспитанник будет проходить географию в два разных периода своего возраста. В первом он должен узнать один только великий очерк всего мира, но очерк такой, который бы пробудил всю внимательность его, который бы показал всю обширность и колоссальность географического мира. В этот курс должны ниспослать от себя дань и естественная история, и физика, и статистика, и все, что только соприкасается к миру, чтобы мир составил одну яркую, живописную поэму, чтобы сколько возможно открыть ему все концы его. Ничего в подробности; но только одни резкие черты, но только, чтобы он чувствовал, где стужа, где более растительность, где выше мануфактурность, где сильнее образованность, где глубже невежество, где ниже земля, где стремительнее горы. Во втором периоде его возраста этот мир должен быть перед ним раздвинут. Он должен рассмотреть в микроскоп те предметы, которые доселе видел простым глазом. Тогда уже он узнает все исключения и переходы, менее резкие и более исполненные тонкого отличия.

* * *

Воспитанник не должен иметь вовсе у себя книги. Она, какая бы ни была, будет сжимать его и умерщвлять воображение: перед ним должна быть одна только карта. Ни одного географического явления не нужно объяснять, не укрепивши на месте, хотя бы это было только яркое живописное описание. Чтобы воспитанник, внимая ему, глядел на место в своей карте и чтобы эта маленькая точка как бы раздвигалась перед ним и вместила бы в себе все те картины, которые он видит в речах преподавателя. Тогда можно быть уверенным, что они останутся в памяти его вечно: и, взглянувши на скелетный очерк земли, он его вмиг наполнит красками.

* * *

Фигура земли прежде всего должна удержаться в его памяти. Черчение карт, над которым заставляют воспитанников трудиться, мало приносит пользы. Множество мелких подробностей, множество отдельных государств может только в голове их уничтожиться одно другим. Гораздо лучше дать им прежде сильную, резкую идею о виде земли: для этого я бы советовал сделать всю воду белою и всю землю черною, чтобы они совершенно отделились, резкостью своею невольно вторгнулись в мысли их и преследовали бы их неотступно неправильною своею фигурою. После этого будет им гораздо легче начертить вид земли, но никак не допускать до подробностей, то есть означать все мелкие мысы и искривления берегов. Пусть лучше они вначале совсем не знают их, но зато удержат общий вид земли.

Гораздо лучше проходить вначале разом весь мир, глядеть разом на все части света, чрез это очевиднее будут их взаимные противоположности. Заметивши их в общей массе, они могут тогда погрузиться глубже в каждую часть света. Но в порядке частей света я бы советовал лучше следовать за постепенным развитием человека, стало быть вместе и за постепенным открытием земли: начать с Азии, с его колыбели, с его младенчества, перейти в Африку, в его пламенное и вместе грубое юношество, обратиться к Европе, к его быстрому разоблачению и зрелости ума, шагнуть вместе c ним в Америку, где развитый и властительный встретился он с первообразным и чувствительным, и окончить разрозненными по необозримому океану островами. Такое разделение, мне кажется, будет гораздо естественнее. Прежде всего воспитанник должен составить себе характеристическое понятие о каждой из них. Во-первых, об Азии, где все так велико и обширно, где люди так важны, так холодны с вида и вдруг кипят неукротимыми страстями; при детском уме своем думают, что они умнее всех; где все гордость и рабство; где все одевается и вооружается легко и свободно, все наездничает; где турок рад просидеть целый век, поджав ноги и куря кальян свой, и где бедуин как вихорь мчится по пустыне; где вера переходит в фанатизм, и вся страна — страна вероисповеданий, разлившихся отсюда по всему миру. Об Африке, где солнце жжет и океаны песчаных степей растягиваются на неизмеримое пространство, львы, тигры, кокосы, пальмы и человек, мало чем разнящийся наружностью и своими чувственными наклонностями от обезьян, кочующих по ней ордами; и т. д.

* * *

Начертив вид части света, воспитанник указывает все высочайшие и низменные места на ней, рассказывает, как разветвляются по ней горы и протягивают свои длинные, безобразные цепи. В этом смысле можно с пользой употреблять Риттерево барельефное изображение Европы, хотя оно не совсем еще удобно для детей, по причине неясного отделения света от теней. Всего бы лучше на этот случай отлить из крепкой глины или из металла настоящий барельеф. Тогда воспитаннику стоило бы только взглянуть на него, чтобы сохранить навсегда в памяти все высокие и низменные места.

* * *

Так как горы сообщили форму всей земле, то познание их должно составить, так сказать, начало всей географии. Показав разветвление их по лицу земли, должно показать вид их, форму, состав, образование и, наконец, характер и отличие каждой цепи, все это не сухо, не с подробной ученостью, но так, чтобы он знал, что такая-то цепь из темных и твердых гранитов, что внутренность другой белая, известковая или глинистая, рыхлая, желтая, темная, красная или, наконец, самых ярких цветов земель и камней. Можно даже рассказать, как в них лежат металлы и руды и в каком виде — и можно рассказать занимательно. Что же касается до поверхности их, то само собою разумеется, что нужно показать высочайшие точки, примечательные явления на них и высоту, до которой подымался человек.

* * *

Не мешало бы коснуться слегка подземной географии. Мне кажется, нет предмета более поэтического, как она, хотя совершенно понять ее может только возраст высший. Тут все явления и факты дышат исполинской колоссальностью. Здесь встречаются целые массы. Тут на всем отпечаток величественных потрясений земли; душа сильнее чувствует великие дела Творца. Тут лежат погребенными целые цепи подземных лесов. Тут лежит в глубоком уединении раковина и уже превращается в мрамор. Тут дышат вечные огни, и от взрыва их изменяется поверхность земли. Часть этих явлений, будучи слегка открыта юному воспитаннику, нельзя чтоб не тронула его воображения.

* * *

Процесс и расселение растительной силы по земле должно показать на карте лестницею градусов: где растение юга — хозяин, куда перешло оно как гость, под каким градусом умирает, где начинается растение севера, где и оно наконец гибнет, прозябание прекращается, природа обмирает в объятиях студеного океана и чудный полюс закутывается недоступными для человека льдами. Таким же образом и расселение животных. Но почва требует другого разделения земли по полосам, из которых каждая должна заключать в себе особенный вид ее.

* * *

Произведения искусства вообще являются доселе у географов отрывисто. Перехода нет никакого от природы к произведениям человека. Они отрублены как топором от своего источника. Я уже не говорю о том, что у них не представлен вовсе этот брачный союз человека с природою, от которого рождается мануфактурность. Итак, прежде нежели воспитанник приступит к обозрению мануфактур и произведений рук человека, нужно, чтобы он был приуготовлен к тому произведениями земли, чтобы он сам собою мог вывесть, какие мануфактуры должны быть в таком-то государстве; если же встретится исключение, тогда необходимо показать, отчего оно произошло, может быть, беспечный характер народа, может, сторонние обстоятельства: или излишнее богатство соседей, или невозможность дальнейших сообщений, или другие, подобные им, воспрепятствовали. Приуготовивши себя мануфактурностью, он может уже переходить к торговле, которая без того будет тоже незанимательна и непонятна.

* * *

При исчислении народов преподаватель необходимо обязан показать каждого физиогномию и те отпечатки, которые принял его характер, так сказать, от географических причин. Все народы мира он должен сгруппировать в большие семейства и представить прежде общие черты каждой группы, потом уже разветвление их. И потом физическую их историю, то есть историю изменения их характера, чтоб объяснилось, отчего, например, тевтонское племя среди своей Германии означено твердостью флегматического характера и отчего оно, перейдя Альпы, напротив, принимает всю игривость характера легкого.

* * *

Весьма полезны для детей карты, изображающие расселение просвещения по земному шару. Эта польза превращается в необходимость, когда проходят они Европу, но так как у нас нет таких карт, то преподавателю небольшого труда стоит сделать оные самому. Места, где просвещение достигло высочайшей степени, означать светом и бросать легкие тени, где оно ниже. Тени сии становятся чем далее, тем крепче и наконец превращаются в мрак, по мере того, как природа дичает и человек оканчивается бездушным эскимосом.

* * *

Величину земель, государств никогда нельзя заучивать исчислением квадратных миль. Нужно только смотреть на карту — вот одно средство узнать ее. Не мешало бы вырезать каждое государство особенно, так, чтобы оно составляло отдельный кусок и, будучи сложено с другими, составило бы часть мира. Тогда будет видима и величина их и форма.

* * *

При изображении каждого города непременно должно означить резко его местоположение: подымается ли он на горе, опрокинут ли вниз; его жизнь, его значительность, его средства — и вообще сильными и немногими чертами обозначить характер его. Преподаватель обязан исторгнуть из обширного материала все, что бросает на город отличие и отменяет его от множества других. Пусть воспитанник знает, что такое Рим, что Париж, что Петербург. Пусть не меряет своим масштабом, составившимся в его понятиях при виде Петербурга, других городов Европы. Все общее городам должно быть исключено в определении отдельно каждого города. Во многих наших географиях и до сих пор еще в определениях губернского города рассказывается, что в нем есть гимназия, соборная церковь; уездного, что в нем есть уездное училище и т. п. К чему? воспитаннику довольно сказать сначала, что у нас гимназии во всех губернских городах, церкви также. Но Кремля, Ватикана, Пале-Рояля, Фальконетова Петра, Киевопечерской лавры, Кинг-Бенча нет других в мире. Об них дитя верно потребует подробного сведения. Не нужно заниматься ничтожным и скучным для воспитанника вычислением числа домов, церквей, разве только в таком случае, когда оно, по своей величине или отрицательно, выходит из категории обыкновенного. Вместо этого, можно занять его архитектурой города, в каком вкусе он выстроен, колоссальны ли, прекрасны ли его строения. Если он древний, то как величественна даже в самой странности своей его старинная, повитая столетиями и на чудо взлелеянная самими потрясениями архитектура и как, напротив того, легка и изящна архитектура другого города, созданного одним столетием. При мысли о каком-нибудь германском городке ученик тотчас должен представить себе тесные улицы, небольшие, узенькие и высокие домики, где все так просто, так мило, так буколически, и рядом с ними угловатые, просекающие острием воздух шпицы церквей. При мысли о Риме, где глухо отозвался весь канувший в пучину столетий древний мир, у него должна быть не разлучна с тем мысль о зданиях-исполинах, которые, свободно поднявшись от земли и опершись на стройные портики и гигантские колонны, дряхлеют, как бы размышляя об утекших событиях великой своей юности. Для этого не мешает чаще показывать фасады примечательнейших зданий: тогда необыкновенный вид их врежется в памяти, притом это послужит невольно и нечувствительно к образованию юного вкуса.

* * *

История изредка должна только озарять воспоминаниями географический мир их. Протекшее должно быть слишком разительно и разве уже происходить из чисто географических причин, чтобы заставить вызвать его. Но если воспитанник проходит в это время и историю, тогда ему необходимо показать область ее действия; тогда география сливается и составляет одно тело с историей.

* * *

Слог преподавателя должен быть увлекающий, живописный; все поразительные местоположения, великие явления природы должны быть окинуты яркими красками. Что действует сильно на воображение, то не скоро выбьется из головы. Слог его должен более подходить к слогу путешественника. Строгая аналитическая систематика не может удержаться в голове отрока, особливо если она распространена в мелочах, дитя тогда только удерживает систему, когда не видит ее глазами, когда она искусно скрыта от него. Его система — интерес, нить происшествий или нить описаний. Все, что истинно нужно, что более относится к нашей жизни, что более можем мы впоследствии приспособить к себе, все это уже интересно. Да впрочем, что не интересно в географии? Она такое глубокое море, так раздвигает наши самые действия и, несмотря на то, что показывает границы каждой земли, так скрывает свои собственные, что даже для взрослого представляет философически-увлекательный предмет. Короче, нужно стараться познакомить сколько можно более с миром, со всем бесчисленным разнообразием его, но чтобы это никак не обременило памяти, а представлялось бы светло нарисованною картиною. Богатый для сего запас заключается в описаниях путешественников, которых множество и из которых, кажется, доныне в этом отношении мало умели извлекать пользы.

* * *

Леность и непонятливость воспитанника обращается в вину педагога и суть только вывески его собственного нерадения; он не умел, он не хотел овладеть вниманием своих юных слушателей; он заставил их с отвращением принимать горькие свои пилюли. Совершенной неспособности невозможно предполагать в дитяти. Мне часто случалось быть свидетелем, как ребенок, признанный за неспособного ни к чему, обиженного природою, — слушал с неразвлекаемым вниманием страшную сказку, и на лице его, почти бездушном, не оживляемом до того никаким чувством участия, попеременно прорывались черты беспокойства и боязни. Неужели нельзя задобрить такого внимания в пользу науки?

БИБЛИОГРАФИЯ

Адамс 1946 — Адамс В.Т. Идиллия Н.В. Гоголя «Ганц Кюхельгартен» в свете
его природоописаний. Тарту, 1946.
Адамс 1964 — Адамс В.Т. Природоописания у Н.В. Гоголя// Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1964. Вып. 119. N 5.
Аксаков 1982 — Аксаков К.С. Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души"// Русская эстетика и критика 40−50-х годов XIX века. М., 1982.
Анненков 1983 — Анненков П.В. Н.В. Гоголь в Риме летом 1841 года// Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1983.
Арсеньев 1818 — Арсеньев К.И. Краткая всеобщая география. СПб., 1818.
Барсуков 2 — Барсуков Н. Жизнь и труды Погодина. Т. 2. СПб., 1889.
Барт 1994 — Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.
Бахтин 1992 — Бахтин М.М. Дополнение и изменения к «Рабле"// Вопросы философии. 1992. N 1.
Белинский V — Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В XI т. Т. V. СПб., 1901.
Белый 1986 — Белый О.В. Литературно-художественная ценность. К., 1986.
Бердяев 1990 — Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XXвека// О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.
Бердяев 1990а — Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.
Богословский 1823 — Богословский. Легчайший для детей способ к познанию землеописания любезного нашего отечества, пространнейшей в свете Империи. СПб., 1823.
Бушмин 1978 — Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. Л., 1978.
Весин 1876 — Весин Л. Исторический обзор учебников общей и русской географии, изданных со времени Петра Великого по 1876. (1710−1876). СПб., 1876.
Волошин 1976 — Максимилиан Волошин — художник. Сборник материалов. М., 1976.
Гакман 1787 — Гакман И.Ф. Краткое землеописание Российского государства. — СПб., 1787.
Георгиевский 1910 — Георгиевский Г. П. Гоголевские тексты. М., 1910.
Гердер 1977 — Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977.
Герцен VIII — Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. VIII. М., 1956.
Гиллельсон 1961 — Гиллельсон М.И., Мануйлов В.А., Степанов А.Н. Гоголь в Петербурге. Л., 1961.
Гиппиус 1924 — Гиппиус В.В. Гоголь. Л., 1924.
Гоголь I-III, VI-X, XIV — Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Т. I. М., 1940. Т. II. М., Т. III. М., Т. VI. М., 1951. Т. VII. М., 1951. Т. VIII. М., 1952. Т. IX. М., 1952. Т. X. М., 1952. Т. XIV. М., 1952.
Гоголь 1980 — Гоголь Н.В. Мертвые души. М., 1980.
Гоголь 9 — Гоголь Н.В. Собрание сочинений в девяти томах. М., 1994. Т. 4.
Греков 1937 — Греков Б.Д. Исторические воззрения Пушкина// Исторические записки. 1937. Т. I.
Гумбольдт 1818 — Гумбольдт А. О водопадах реки Ориноко// Соревнователь просвещения. 1818. Ч. 3.
Гумбольдт 1823 — Гумбольдт А. О физиогномике растений/ Пер. А.Р. Севастьянова. СПб., 1823.
Гумбольдт 1829 — Гумбольдт А. О степях// Московский телеграф. 1829. Ч. XXIX. N 18.
Гумбольдт 1829а — Гумбольдт А. Жизненная сила или гений Родосский// Московский телеграф. 1829. Ч. XXX. N 24.
Гумбольдт 1853 — Гумбольдт А. Предисловие автора ко второму и третьему изданиям// Магазин землеведения и путешествий. Геогр. сб. М., 1853. Т. II.
Гумбольдт 1871 — Гумбольдт А. Космос. Опыт физического мироописания. СПб., 1871. Т. 3.
Гумбольдт — Гумбольдт А. Картины природы. М., 1959.
Данилевский 1848 — Данилевский Н.Я. Космос. Опыт физического мироописания Александра фон Гумбольта. СПб., 1848. Статья первая// Отечественные записки. 1848. Т. 58. N 6. Отд. V. N 7. Отд. V. N 8. Отд. V.
Десницкий 1936 — Десницкий В.А. На литературные темы. Л., 1936. Кн. 2.
Есаков 1960 — Есаков В.А. Александр Гумбольдт в России. М., 1960.
Жирмунский 1956 — Жирмунский В. Введение// Немецкие демократы XVIII век. М., 1956.
Журнал 1916 — Журнал заседания Отделения этнографии ИРГО 4 марта 1916 года// Известия ИРГО. 1916. Т. 52. Вып. VI.
Иваницкий 1853 — Иваницкий Н.И. Воспоминания о Н.В. Гоголе// Отечественные записки. 1853. Т. 76. N 2.
Ивашина 1979 — Ивашина Е.С. О специфике жанра «путешествия» в русской литературе первой трети XIX века// Вестник МГУ. Сер. филолог. 1979. N 3.
И.Н. 1798 — И.Н. Способ научиться самим собою географии. М., 1798.
Иофа 1948 — Иофа Л.Е. Работа Н.В. Гоголя над географией России// География в школе. 1948. N 2.
История 1973 — История русской журналистики XVIII—XIX вв.еков. М., 1973.
Казарин 1986 — Казарин В.П. Повесть Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». Вопросы творческой истории. К.: Одесса, 1986.
Киселев 1990 — Киселев С.Н. Мысли А.С. Хомякова о географии. М., 1990.
Киселев 1991 — Киселев С.Н. Был ли Гоголь новатором в географии? (Об одном историко-научном мифе)// Тез. докл. XXXIII науч. конф. аспир. и мол спец. по истор. естествозн. и техн. М., 1991. Ч. II.
Киселев 1996 — Киселев С.Н. Статья Н.В. Гоголя «Мысли о географии» (история создания и источники) // Вопросы русской литературы. 1996. Вып. 2 (59).
Киселев 1999 — Киселев С.Н. Русский гений: Николай Данилевский// Крымский архив. 1999. N 4.
Кошелев 1984 — Кошелев В.А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840−1850-е годы). Л., 1984.
Кряжев 1816 — Кряжев В. Новейшая всеобщая география или описание всех частей света. М., 1816.
Кулиш 1856 — Кулиш П.А. Записки о жизни Н.В. Гоголя. СПб., 1856. Т. 1., Т. 2.
Лонгинов 1915 — Лонгинов М.Н. Воспоминание о Гоголе// Лонгинов М.Н. Сочинения. М., 1915. Т. I.
Машинский 1951 — Машинский С. Гоголь. М., 1951.
Машинский 1952 — Машинский С. -Гоголь и «дело о вольнодумстве» Литературное наследство. М., 1952. Т. 58.
Машинский 1979 — Машинский С. Художественный мир Гоголя. М., 1979.
Мережковский 1909 — Мережковский Д.С. Гоголь. Творчество, жизнь и религия. СПб., 1909.
Методика 1975 — Методика обучения географии в средней школе. М., 1975.
Мильков 1976 — Мильков Ф.Н. Несколько слов о художественном ландшафтоведении// Воронежские дали. Воронеж, 1976.
Мильдон 1989 — Мильдон В.И. Чаадаев и Гоголь (Опыт понимания образной логики)// Вопросы философии. 1989. N 11.
Михайлова 1952 — Михайлова А.Н. Комментарии// Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1952. Т. XIV.
Мысли 1829 — Мысли, относящиеся к философской истории человечества, по разумению и начертанию Гердера. СПб., 1829.
Мысли 1829а — Мысли, относящиеся к философической истории человечества, по разумению и начертанию Гердера// Московский телеграф. 1829. Ч. 29. N 7.
Наторп 1920 — Наторп П. Песталоцци. Его жизнь и его идеи. Пг., 1920.
Наука 1989 — Наука и искусство географии: спектр взглядов ученых СССР и США. М., 1989.
Никитенко 1905 — Никитенко А.В. Записки и дневник. СПб., 1905.
Орехова 1990 — Орехова Л.А. «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии» К.Н. Батюшкова, проблема жанровой принадлежности// Культура русского Севера. Традиции и современность. Череповец, 1990.
Погодин 1828 — Погодин М.П. От переводчика// Риттер К. Карты, представляющие: главные хребты гор в Европе… М., 1828.
Погодин 1836 — Погодин М.П. От издателя// Герен Г. Руководство к познанию древней политической истории. М., 1836.
Полевой 1825 — Полевой Н.А. Краткое начертание древней географии Нича. Пер. Маннерта. М., 1824. VI, 236 с.// Московский телеграф. 1825. Ч. IV. N 13.
Полевой 1828 — Полевой Н.А. Карты, представляющие: Соч. К. Риттера. М., 1828.// Московский телеграф. 1828. Ч. XXIII. N 18.
Полян 1989 — Полян П.М. Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский: 1870−1942. М., 1989.
Пономарев 1961 — Пономарев А.М. Н.В. Гоголь как историк// Учен. зап. Черновицкого ун-та. 1961. Т. 43.
Предисловие — Предисловие переводчика// Риттер К. Европа. М., 1864.
Преображенский 1993 — Преображенский В.С. Бытийный географизм и географическая наука// Известия РАН. Сер. геогр. 1993. N 3.
Пушкин 1982 — Переписка А.С. Пушкина: В 2-х т. М., 1982. Т. 2.
Раевский 1873 — Раевский Н.И. О преподавании географии. СПб., 1873.
Реморова 1989 — Реморова Н.Б. В.А. Жуковский и немецкие просветители. Томск, 1989.
Риттер 1826 — Риттер К. О царстве прозябаемых в Европе// Сын отечества. 1826. Ч 109.
Риттер 1826а — Риттер К. О царстве животных в Европе// Сын Отечества. 1826. Ч. 110.
Риттер 1827 — Риттер К. О главных горных хребтах в Европе, их связи и мысах// Московский вестник. 1827. Ч. 2. N 6.
Риттер 1827а — Риттер К. Об обитателях Европы, народочислии и населенности в оной// Вестник Европы. 1827. N 8.
Риттер 1828 — Риттер К. Карты, представляющие: главные хребты гор в Европе… М., 1828.
Риттер 1853 — Риттер К. Теллурийская связь между природою и историею в произведениях трех царств природы, или: о географическом естествоведении// Магазин землеведения и путешествий. Геогр. сб. М., 1853. Т. 2.
Роболи 1926 — Роболи Т. Литература «путешествий"// Русская проза. Л., 1926.
Рулье 1855 — Рулье К.Ф. К читателям// Гумбольдт А. Картины природы с попутными объяснениями. М., 1855.
Русские 1990 — Русские писатели. Библиографич. словарь. В 2-х ч. М., 1990.
Салтыков-Щедрин 14 — Салтыков-Щедрин М.Е. Собр.соч.: В. 20 т. М., 1972. Т. 14.
Семенов 1972 — Семенов В.Т. Гоголь — как историк-медиевист// Из истории западноевропейского средневековья. М., 1972.
Семенов-Тян-Шанский 1928 — Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и страна. М., 1928.
Семенов-Тян-Шанский 1928а — Семенов-Тян-Шанский В.П. Влияние географического ландшафта на творчество человека// Гул земли: Лит.-научн. и художеств. сб. Л., 1928.
Семенов-Тян-Шанский 1934 — Семенов-Тян-Шанский В.П. Памяти Гоголя, первого глашатая у нас правильных идей школьной географии// География в школе. 1934. N 1.
Семенов-Тян-Шанский 1939 — Семенов-Тян-Шанский В.П. Мысли Н.В. Гоголя о географии: К 130-летию со дня рождения// Известия ГГО. 1939. Т. 71. Вып. 6.
Скурла 1985 — Скурла Г. Александр Гумбольдт. М., 1985.
Сологуб 1865 — Сологуб В.А. Воспоминания// Русский архив. 1865.
Сохряков 1990 — Сохряков Ю.И. Художественные открытия русских писателей: О мировом значении русской литературы. М., 1990.
Степанов 1957 — Степанов А.Н. Публицистические выступления Гоголя в «Литературной газете» А.А. Дельвига// Учен. зап. ЛГУ. 1957. N 218. Сер. филол. наук. Вып. ЗЗ.
Строев 1953 — Строев К.Ф. О работе Н.В. Гоголя «Мысли о географии"// Учен. зап. МГПИ. 1953. Т. 39. Труды географич. ф-та. Вып. 4.
Сухова 1981 — Сухова Н.Г. Развитие представлений о природном территориальном комплексе в русской географии. Л., 1981.
Терра 1961 — Терра Г. Александр Гумбольдт и его время. М., 1961.
Тойбин 1980 — Тойбин И.М. Пушкин и философско-историческая мысль в России на рубеже 1820 и 1830 годов. Воронеж, 1980.
Толстой 7 — Толстой Л.Н. Несколько слов по поводу книги «Война и мир"// Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1981. Т. 7.
Томашевский 1961 — Томашевский Б.В. Историзм Пушкина// Томашевский Б.В. Пушкин. М.:Л., 1961. Кн. 2.
Тутковский 1914 — Тутковский П.А. Задачи и пределы географии. Житомир, 1914.
Тынянов 1968 — Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1968.
Фридлендер 1952 — Фридлендер Г. М. Комментарии//Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1952. Т. VIII.
Фридлендер 1952а — Фридлендер Г. М. Комментарии//Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1952. Т. IX.
Ханыков 1874 — Ханыков Н.В. Значение Риттера в науке землеведения// Риттер К. Иран. СПб., 1874.
Храпченко I — Храпченко М.Б. Николай Гоголь. Литературный путь, величие писателя// Храпченко М.Б. Собр. соч.: В 4 т. М., 1980. Т. 1.
Чеботарев 1776 — Чеботарев Х.А. Географическое методическое описание Российской империи. М., 1776.
Черепнин 1968 — Черепнин Л.В. Исторические взгляды классиков русской литературы. М., 1968.