Так что же с нами случилось в октябре 1917-го?

«Ничего особенного, — утверждают этнологи.
Обычная болезнь роста».

Октябрьскую революцию называют национальным позором России и неизбежным следствием ее исконной азиатско-деспотической модели власти. Такие преступления против собственного народа нигде более, мол, немыслимы. При этом как-то умалчивается, что идеология, породившая русскую революцию — родом из самой что ни на есть европейской классической философии. Да и воплощалась она более чем интернациональным составом профессиональных революционеров.

С другой стороны, история свидетельствует, что Россия не только не единственна в «своем позоре перед цивилизованным миром», но, скорее, наоборот — восточнославянские народы испытали подобные потрясения последними.

Если вспомнить, что предназначение партии «нового типа» состояло в борьбе со «старым миром» во всех его проявлениях — от общественных до семейных отношений, от законов бытия до нравственных убеждений, то нельзя не обнаружить идейных предшественников большевизма в последовательном ряду от древнейших сект, признававших вселенную порождением злого, несущего лишь страдание, начала, до якобинцев, видевших свое предназначение в упорядочении сего «неразумно развивающегося» мира. А уж различия в путях построения «мира нового, справедливого» для разрушенного «мира насилия» уже не имели значения.

Маздак великий нам путь указал

Так, еще в Иране конца V в. власть захватила группа «борцов за справедливость» под предводительством визиря Маздака. Под справедливостью они понимали «царство воли и разума». При творческом подходе, определяемом идеологией отрицания существующего порядка мироздания, задолго Трофима Денисовича Лысенко и прочих «народных академиков» законы природы были объявлены порождением «неразумной стихии».

Что же касается законов общества, то во имя той же справедливости маздакиты провозгласили всеобщее равенство, а имущество богачей «все отняли и разделили» среди бедных. Последних устанавливал Маздак лично. Неизбежным массовым казням, в первую очередь была подвергнута знать, до этого составлявшая ударную силу персидской армии — конницу. Это обстоятельство, как и то, что именно аристократия являлась носителем национально-государственного сознания, привело позже к захвату страны арабами с последующей исламизацией.

За неполных 40 лет «справедливого устройства общества», его экономика и кормящий ландшафт были доведены до такого состояния, что вождям произошедшего, в конце концов, антимаздакитского восстания нечем было наградить самых отличившихся воинов.

Спустя три века отдышавшееся мироздание (та самая «неразумная стихия») снова попало «под раздачу». Оброненное знамя борьбы с материальным миром подобрали византийские павликане. Но современников они повергли в ужас деяниями, на первый взгляд противоречащим провозглашенным целям — грабежами городов и монастырей. Основатель этнологии Л.Н. Гумилев объяснял это предельно просто: «Жизнь брала свое, даже если лозунгом было ее отрицание». Подтверждение данного тезиса имеем возможность наблюдать воочию: куда только подевался интернационализм, атеизм и прочие -измы несгибаемых борцов с частной собственностью, как только у них появилась возможность состояться как «национально-демократическим» олигархам и строителям поместной карманной церкви.

Параллельно с павликанами, сходные несоответствия взглядов и деяний находим и у их восточных единомышленников — исмаилитов, захвативших власть в Египте и Бахрейне. Окружающую действительность они рассматривали лишь как мираж «мира истинного», но в зеркальном отражении. В реальном же мире «святым» объявляется лишь имам (видимо, как единственный представитель обетованного «зазеркалья»). Ему подчиняется всяк сущий. Лояльность, понятное дело, подтверждается лишь золотом, которое добывается грабежом и торговлей пленными.

Но для того, что бы покончить со старым миром во всех его проявлениях, требовалось не столько золото, сколько массовое производство человеков «нового типа». А это, в свою очередь, требовало упразднения общепринятой морали — нравственным признавалось лишь полезное «могильщику старого мира»: ложь именовалось идеологической работой, а доносительство и навет — подвигом.

Не столь стыдливые альбигойцы, превратив Тулузское графство в автономное государство, без лишних затей объявили об упразднении нравственности как таковой. Против сотворенного Злом мира, подлежащего тотальному уничтожению, мол, все средства хороши: предательство, убийство непосвященного, ложь.

Признаем, их последователи образца XX века для расправы с Творцом «мира насилья» использовали более цивилизованные методы — вспомним показательные суды большевиков над Богом, где Тот приговаривался к смерти всеобщим голосованием.

Истинные же воззрения исмаилитов вообще долгое время были окутаны тайной, поскольку ложь была краеугольным камнем их «общественно-политической жизни».

О партийной организации и партийной литературе

Исмаилитам было что скрывать, ведь декларируемая ими свобода нравственных и общественных обязанностей являлась, по меньшей мере, самообманом. В действительности каждый из них слепо повиновался имаму. Как строго подчинялся член любой другой «свободолюбивой» секты/партии старцу/магистру/парторгу/и т.п. посредством различных видоизменений понятия «партийная дисциплина». У исмаилитов, как и у масонов существовала многоступенчатая структура ячеек различных уровней посвящения.

Разумеется, отмена традиционной нравственности требовала уничтожения культурных традиций. И если маздакиты относили их к той же неразумной стихии, то манихеи, захватившие в 795 году власть в Уйгурии, без обиняков объявляли культуру и народные традиции исчадием злого начала.

Европейские манихеи во избежание преследований инквизиции, образовали что-то вроде гильдии «ткачей». Но они были такими же ткачами, как масоны — «каменщиками»: вышедшим из масонских лож французским революционерам XVIII в. так же, как и манихеям, были отвратительны любые рассуждения о корнях нации.

Их более поздние российские коллеги деэтнизацию проводили посредством уничтожения носителя народных традиций — крестьянства. Орудием был избран пролетариат. «Для пролетария понятие отечества — преходяще», — утверждал Плеханов. Не потому ли само понятие «Родина» было реабилитировано лишь когда Гитлер клюнул вождей этого самого пролетариата так, что жареным запахло.

Уничтожение семьи, частной собственности и государства

Не могли не проникнуть щупальца смерти и в самую сокровенную сферу тех человеческих отношений, которые и порождают столь ненавистную жизнь.

Иранские манихеи III в., итальянские патарены и французские альбигойцы XIII в. небезосновательно усматривали в семье путь к оздоровлению плоти. Здоровое же тело крепче держит душу в путах бытия. Таким образом, один из способов спасения от оков бытия — участие в массовых оргиях. Для предотвращения зарождения чувства любви, оргии происходили в темноте, ведь любовь и дети — соблазн пред миром. Как показал в «Воплощении социалистического идеала» Игорь Шафаревич, марксистские обоснования обобществления жен и детей — того же корня.

Но если основоположники марксизма поначалу вуалировали их обтекаемыми фразами типа «мы будем вмешиваться в частные отношения между мужчиной и женщиной лишь постольку, поскольку они будут нарушать новый общественный строй», то уже большевистские «эксперты» в вопросах семьи и быта были куда более конкретны: «С того момента, как семья начинает себя противопоставлять обществу, замыкаясь в узкий круг своих чисто семейных интересов, она начинает играть консервативную роль во всем общественном укладе жизни. Такую семью мы, безусловно, должны разрушать… В социалистическом строе, когда не станет домашнего хозяйства, а дети будут воспитываться за счет общества со дня рождения, вместо семьи, вероятно, создадутся другие формы союза полов… В будущем социалистическом обществе, когда воспитание, образование и содержание детей отойдут от обязанностей родителей и всецело лягут на обязанности всего общества, ясно, что должна отмереть и семья… Едва ли мы должны стремиться к особо устойчивой семье».

Легендарная «посол Советского Союза» Александра Коллонтай (Домонтович) призывала к свободной любви с частой сменой партнеров: «для рабочего класса большая „текучесть“, меньшая закрепощенность общения полов вполне совпадает и даже непосредственно вытекает из основных задач данного класса». В пьесе «Любовь пчел трудовых» и статье «Дорогу крылатому Эросу!» она наглядно развивала эти положения.

Проблема отцовства при рекомендуемой текучести решалась просто: «… суд будет руководствоваться указаниями истицы — на кого укажет истица, того суд и признает отцом» (выступление наркома юстиции Курского на сессии Всероссийского ЦИК).

Ректор Коммунистического университета им. Свердлова и член Центральной ревизионной комиссии ВКП (б) Мартын Лядов (Мандельштам) призывал к отмене семейного воспитания детей: «Можно ли коллективного человека воспитать в индивидуальной семье? Нет, коллективно мыслящий ребенок может быть воспитан только в общественной среде… Каждый сознательный отец и мать должны сказать: если я хочу, чтобы мой ребенок освободился от того мещанства, которое сидит в каждом из нас, нужно изолировать ребенка от нас самих… Чем скорее от матери будет отобран ребенок и сдан в общественные ясли, тем больше гарантий, что ребенок будет здоров».

В развитие данного положения Ленин настаивал на «неуклонных систематических мерах к замене индивидуального хозяйничанья отдельных семей общим кормлением больших групп семей» (В.И.Ленин. «Десять тезисов о советской власти»). И заветы Ильича неукоснительно воплощались в жизнь. Строящиеся дома не разделялись на отдельные квартиры, а сразу сооружались в виде общежитий, но не имеющих даже общих кухонь. Предполагалось, что питаться все будут в столовых и «фабриках-кухнях».

Как следствие, подобные воззрения на «семью и быт» открывали «строителям нового мира» широкие возможности и для преобразования человеческой природы. За десятилетие до евгенистических опытов германских нацистов. Впрочем «полное и безусловное право общества довести свою регламентацию до вмешательства в половую жизнь для улучшения расы путем естественного подбора» теоретически обосновали все же их более ранние соотечественники (Д. Рязанов. Маркс и Энгельс о браке и семье. Летописи марксизма, т. III, 1927).

Как мы знаем, большевистское «улучшение расы» на деле вылилось в пополнение беспризорности. Это признавалось и на сессии Всероссийского ЦИК XII созыва: «Немалую долю теперешней детской беспризорности нужно отнести за счет того, что семья распадается, разваливается… Если мы пойдем таким путем, мы всю Россию превратим в сплошной всенародный брак»

Представляется, что опыты с «обобществлением» семьи не удались лишь потому, что семья для этноса явилась тем последним бастионом бытия, сломить который не удалось. Именно здесь не растоптанные ростки жизни не позволили превратить человека в камень, винтик, гвоздь и т. п. в зависимости от степени образности мышления желающих того. Семейный очаг был той лампадкой нравственности, в свете которой теплилась надежда на возрождение этноса.

Не удивительно, что в системе большевистских нравственных координат, где добро и зло обретали противоположные знаки, признаком идейной зрелости выступало отречение детей от родителей.

Дурное влияние

Автор теории этногенеза Л.Н. Гумилев обнаружил, что все натурофобские мироощущения (антисистемы) зарождались на контактах этносов.

В подтверждение приведем лишь примеры некоторых антисистем, приходивших к власти в течение мировой истории (верящим на слово, можно данный абзац опустить). Так манихеев породило соприкосновение македонян, парфян, саков, персов на территории современного Ирана в III в. Там же в конце V — начале VI вв. смешение делеймитов, саков, армян, иудеев (митраистов, христиан, гностиков) зародило учение Маздака, проводниками которого становятся иудеи-талмудисты. Павликане IX века завелись в Малой Азии с проникновением ромеев. Обращение в Ислам огромного множества народов Средней Азии привело к возникновению в IX в. движения исмаилитов. Примечательно, что последних, наряду с расправившими плечи здесь гностиками, манихеями, маздакитами и буддистами негативного толка, мусульмане нарекли «зиндиками» от слова «зинд» (смысл), то есть то же, что и «гнозис» по-гречески. Учение манихеев не раз оживало и в последующем. Так на стыке славянского, византийского и кочевого миров они, слившись с сосланными на Болгарскую границу павликанами, дали толчок движению богумилов.

Европейцы XI—XII вв. называли последователей Мани патаренами или альбигойцами. Город Альби на юге Франции был конечным пунктом караванных путей, контролируемых иудеями-рахдонитами, обуреваемых идеями борьбы с мировыми религиями и забросившими сюда манихеев и богумилов. Последние обретают покровительство дворян Лангедока и Прованса, то есть тех же рахдонитов, купивших богатые латифундии и осевших на юге Франции. Сами рахдониты не были носителями негативных мировоззрений, но с готовностью посвящали в их премудрости своих врагов — христиан. К тому же на богатые иудейские гетто не распространялись законы королевств, предполагавших наказания за проповедь антихристианских воззрений.

Почему же распространение мироотрицающих учений возникает на контактах этносов? Л.Н. Гумилев находит причину тому в столкновении двух или более традиционных мироощущений. При этом неминуемо образуется некая «полоса свободы» для «экстремальных» идей. В пределах же одного этноса с устойчивыми традициями и ненарушенным внешним влиянием мироощущением неординарные взгляды не находят почвы для распространения и исчезают со смертью «темных голов», их породивших.

И еще. Гумилев обнаружил, что все антисистемы достигали успехов — а конечной целью было разложение народов-автохтонов — когда эти вмещающие этносы находились на в «переходном» возрасте своего развития. А мы прекрасно знаем, что именно в этом возрасте, характеризующимся тотальным нигилизмом в отношении к каким бы то ни было традиционным ценностям, объекты наиболее подвержены «дурному влиянию» разного рода циников, скептиков и космополитов. Для велико- и малороссов — государствообразующих этносов Российской Империи — такой критический возраст выпал как раз на конец XIX — начало XX вв.

Но бедой России оказалась отнюдь не имперская форма ее государственности, ведь населявшие ее народы жили в своих экологических нишах, сохраняли свой традиционный уклад и молились своим богам. Таким образом их мироощущения были достаточно устойчивы, а контакты осуществлялись в форме симбиоза.

Единственным этносом, не имеющим своей экологической ниши в России оказались иудеи. Они лишились вмещающего природного ландшафта почти два тысячелетия тому, и единственным способом выжить было освоение ландшафтов антропогенных (городов и караванных путей). Этнос приобрел черты общественного КЛАССА, которому были чужды окружающие их природа, обычаи и культура. Не последнюю роль при этом играли и основы иудаизма, в части их отношения к другим народам.

В течение долгих веков сохранять свое мироощущение в оторванности от места рождения этноса удавалось далеко не каждому народу. Соприкосновения с такими этносами и способствовали утверждению отрицательного отношения к бытию, принесшего столько бед, в первую очередь — самим иудеям.

И, видимо, должно говорить как раз о беде, а не вине народа. Ведь «вина» — понятие, относящееся к конкретной личности. У этноса же, природного объекта, свободы выбора нет. Природный объект не может быть плохим или хорошим. Скорее — больным или здоровым, умирающим или борющимся за жизнь.

Но ведь бороться за жизнь имеют право и те этносы, которым смерть угрожает! А лучше — принимать профилактические (в т.ч. законодательные) меры.

PS. Автор осознает недостаточность и упрощенность изложения условий, необходимых для возникновения антисистем. Этнология указывает и на другие, необходимые для появления систем негативного мироощущения обстоятельства. Однако для отрицания изначальной предопределенности российской революции как итога ее исторического развития, изложенное представляются достаточным.