 |
| Литературная газета | Александр Соколов | 23.03.2005 |
— Александр Сергеевич, в чём удалось продвинуться вперёд?
— Судите сами. Министерству утвердили бюджет на 2005 год — 38,5 миллиарда рублей, на 18 процентов больше, чем в 2004-м. Но я бы не стал особо радоваться. Во-первых, эта цифра лишь ненамного превышает процент инфляции, во-вторых, сам порядок выделенной суммы совершенно не соответствует реальным потребностям общества. На днях мы ознакомили журналистов с прогнозами развития российской культуры, сделанными одним весьма солидным западным агентством. Там приводятся три сценария — плохой, удовлетворительный и хороший. Так вот, выделенные нам средства меньше даже тех, что предусмотрены наихудшим сценарием. На заседании правительства я прямо так и сказал, что государство продолжает придерживаться печально знаменитого остаточного принципа в отношении к культуре.
— Кое-кто, наоборот, считает, что область культуры — чуть ли не последний островок «социализма», что многие люди искусства слишком привыкли висеть на шее у государства, в то время как надо самим зарабатывать деньги…
— Безусловно, рыночные механизмы — серьёзный ресурс, который мы до сих пор не использовали в достаточной степени. Подготовка грамотных, современно мыслящих менеджеров — одна из насущных задач. Но важно не выплеснуть вместе с водой и ребёнка. Есть такие области культуры, причём фундаментальные, которые без государственной поддержки просто погибнут. К примеру, академический репертуарный театр. Если формирование афиши целиком отдать на откуп экономистам-рыночникам, там явно не найдёт себе места очень многое и из золотой классики, и из сферы эксперимента. Поэтому мы разрабатываем программу «Дебют» для поддержки перспективных творческих начинаний. Думаем над уточнением статуса попечительских советов — чтобы эти советы помогали работе коллективов, но не вмешивались в их художественную политику. Возможно, учредим премию за верность традициям в академическом искусстве. Это, так сказать, тактические вопросы. А есть и стратегия. Требует пересмотра краеугольный документ — «Основы законодательства Российской Федерации о культуре». В обновлённой редакции он был принят Госдумой в первом чтении, но тут вступил в силу новый 122 ФЗ 2004 года, по которому многие функции федерального центра оказались переданы местным властям. Из-за этого «провис» ряд вопросов, касающихся поддержки творческих союзов, налоговых льгот учреждениям культуры… Теперь всё это нужно выстраивать заново. Готовится и закон о меценатстве, который надо наконец довести до окончательного формулирования, чтобы как можно скорее люди, оказывающие поддержку культуре, реально почувствовали: их подвижничество приветствуется государством.
— Два года назад получили президентские гранты Большой и Мариинский театры, консерватории Москвы и Петербурга, три симфонических оркестра из этих городов. Теперь, судя по сообщениям прессы, настала очередь фольклорных и армейских коллективов…
— Верно — поддержку получили Хор имени Пятницкого, Оркестр народных инструментов имени Осипова, Театр танца Игоря Моисеева, ансамбль народного танца «Берёзка», Краснознамённый ансамбль, Ансамбль Московского военного округа…
— Ну, а что с теми, первыми, — «снимаются с довольствия»?
— Именно так и произошло бы с 1 января 2006 года, по истечении трёхлетнего срока действия грантов, если бы мы не провели серьёзную полемику с Минфином. Сейчас ищется альтернативная форма финансирования, чтобы не допустить утраты набранного коллективами потенциала.
— Ну если взять, к примеру, Большой театр, то выражение «набранный потенциал» подходит, как мне кажется, с существенными оговорками. Работа вроде и кипит, но как-то без царя в голове, без генеральной линии. Стало, например, модно звать постановщиков из-за рубежа — это в принципе неплохо, когда, допустим, талантливый немецкий режиссёр ставит немецкую же оперу (как было с «Летучим голландцем»). Но зачем приглашать иностранца на русскую оперу (если это, конечно, не мегазвезда интернационального уровня — впрочем, такие Большому обычно не по карману)? Почему «Огненного ангела» обязательно должна ставить американская режиссёрша средней руки, а «Леди Макбет Мценского уезда» — немецкий дирижёр, который, возможно, чудесный музыкант, но, во-первых, он не дирижировал прежде этим сочинением и, во-вторых, ни слова не знает по-русски. Не оттого ли и певцы поют так, что долго теряешься в догадках: на каком языке идёт спектакль?
— Вот вопрос, на который мне как министру чрезвычайно трудно ответить. Согласно существующему положению проблемы художественной деятельности Большого отданы на откуп Федеральному агентству по культуре и кинематографии, которым руководит Михаил Ефимович Швыдкой. Как частное лицо, как специалист-искусствовед я общался с руководством театра и имею представление о его, так сказать, траектории полёта. В чём-то она убеждает, в чём-то внушает тревогу — например, за судьбу богатейшего творческого наследия, оставленного балетмейстером Юрием Григоровичем. Да, его знаменитые на весь мир спектакли вроде бы сохраняются в афише, но на должном ли художественном уровне они идут? Нынче в стенах ГАБТа уделяют повышенное внимание поиску новых художественных возможностей — это само по себе хорошо, но не должно нарушаться равновесие между экспериментом и академическими устоями Большого, которые при нынешнем составе его руководства, похоже, дают трещину. Но вмешиваться в решение кадровых вопросов я тоже не имею права…
— Что нового в судьбе культурных ценностей, перемещённых вследствие войны (так называемая проблема реституции)?
— Мы здесь вышли на принципиально новый уровень. Раньше министерство занималось отдельными, порой произвольно вычлененными из контекста общенациональных интересов вопросами, причём делало это зачастую кулуарно: самый яркий пример — со знаменитой Балдинской коллекцией. Помните, какую бурю эмоций в обществе вызвало неожиданное заявление тогдашнего Минкультуры о намерении передать эту коллекцию Германии 29 марта 2003 года! Теперь простым росчерком пера министра ничего решаться не будет. Заново сформирован Межведомственный совет по вопросам перемещённых в годы Второй мировой войны ценностей. Материалы для него готовят несколько рабочих групп, каждая из которых изучает один конкретный вопрос. Мнение Межведомственного совета ляжет в основу приказа министерства, либо постановления правительства, либо специального федерального закона — в зависимости от значимости принимаемого решения. Сейчас действует и несколько совместных российско-германских рабочих групп, изучающих претензии Германии, в том числе по Балдинской коллекции. Работа носит открытый характер, стало быть, и решения будут приниматься коллегиально.
— Помнится, были споры и по историческим архивам…
— В ситуации с архивами как раз имеется наибольшая взаимная заинтересованность в их возвращении. Хотя есть и исключения — например, архивы Лассаля или Ратенау, перспективы передачи которых в Германию мы не видим. С другой стороны — с полным пониманием относимся к желанию немцев иметь доступ к этим документам.
Хочу ещё разъяснить: если в порядке реституции мы и решим передавать какие-то ценности, это не будет делаться на безвозмездной основе — только на взаимной. Правда, в Германии наших художественных сокровищ, находящихся на государственном учёте, уже практически нет, тут немцы с нами, думаю, вполне искренни. Что-то ещё может оставаться в частном владении, но это выявить крайне сложно. Тем не менее договариваться о компенсации вполне можно — как было, например, с витражами церкви «Мариенкирхе» города Франкфурт-на-Одере: мы вернули их из Эрмитажа (причём отреставрировав) на историческую родину, в ответ немцы помогли восстановить храм Успения Богородицы на Волотовом поле в Новгороде.
— После принятия осенью Закона «О приватизации памятников культуры» уже есть положительные и отрицательные примеры его применения. Но боюсь, последних пока больше — помните хотя бы историю с усадьбой Николо-Урюпино, отданной Владимиру Брынцалову и превращённой им в «новорусский» дворец…
— Да, поскольку Брынцалов не выполнил взятых им обязательств по исторической реконструкции, усадьба была у него изъята, оказалась фактически бесхозной и сгорела. Тревожный симптом: есть основания полагать, что пожар — не случайный, такое нередко происходит с обветшавшими памятниками, находящимися на привлекательном для застройщиков месте (а в данном случае речь идёт о престижной дачной местности в Подмосковье). Как противостоять этой волне разрушений? Мы должны завершить уже начатую разработку документа, где чётко определяются субвенции — обязательства лица, берущегося опекать памятник. Создать полный реестр российских памятников с детальным описанием каждого такого объекта и научными рекомендациями по его консервации или реставрации. Думаю, памятники в хорошем состоянии вообще нет смысла приватизировать, их куда выгоднее сдавать в аренду.
— Яркий пример неурегулированных отношений между центром и регионами — многолетняя сшибка между Федерацией и столичной властью по поводу прав на ряд московских памятников культуры. А пока начальники спорят, сносятся Военторг, гостиница «Москва"… Если так дело пойдёт, глядишь, и до Кремля доберутся!
— Надеюсь, до такого абсурда не дойдёт. Но вообще-то отсутствие нормального диалога — гарантия неприятностей. Сейчас мы пытаемся такой диалог наладить. Многое должно прояснить решение Конституционного суда, куда с иском по статусу памятников обратилась Москва. Ожидаем результата ближайшей весной.
— Ну, а личная ваша позиция — «Москву» надо восстанавливать?
— Безусловно, причём имею в виду именно научную реконструкцию. Надо учитывать и опыт, скажем, восстановления пригородов Санкт-Петербурга. Там ведь почти всё пришлось воссоздавать с нуля. С узкоакадемической точки зрения это новоделы, но исторический и нравственный контекст таков, что по ценности в глазах общества эти дворцы и парки сравнялись с безвозвратно утраченными оригиналами… Вот и тут, считаю, лучше «Москва», воссозданная хотя бы во внешних очертаниях, чем очередной супермаркет на этом месте.
— Но ведь и внутри снесённой гостиницы находились громадные художественные ценности. Помните (вы же наверняка там бывали), едва ли не в каждом номере на стене висел пейзаж или натюрморт кого-то из крупных советских художников. Где они теперь? Есть ли гарантия, что не погибли, не осели на чьих-то дачах?
— Этим вопросом занимается федеральная служба нашего министерства. Со временем через прессу обязательно проинформируем о расследовании.
— Ну, Москва худо-бедно всегда в центре внимания. А вот как помочь провинциальным учреждениям культуры — например, библиотекам, которые из-за отсутствия средств закрываются десятками, если не сотнями?
— Это действительно больной вопрос. Мы получаем много возмущённых писем с мест — в частности, от библиотекарей Дальнего Востока (может быть, некоторые из них ваша газета согласилась бы напечатать, они не только остры, но и аргументированны). Часто предметом раздора является здание в центре города или само место, на котором оно стоит. На него находятся влиятельные охотники, которые стремятся выселить библиотеку на окраину. Вошло в моду и так называемое укрупнение хранилищ: ряд библиотек сливают, из-за чего многие служащие лишаются работы, и возникает социальное напряжение. Тут прямо скажу: в русле общей линии на передачу полномочий в регионы основная ответственность ложится на местные власти. С ними мы, разумеется, поддерживаем контакты. При наличии доброй воли многое можно скорректировать. Пример — ситуация с региональными СМИ, которые по ряду новых законов, вступивших в силу с этого года, лишались федеральной поддержки, то есть попадали на голодный паёк, а тем самым и в зависимость от местных начальников. Помните, сколько вопросов на эту тему задали журналисты президенту России во время его недавней всероссийской пресс-конференции. После неё Владимир Владимирович провёл встречу с министром финансов Алексеем Кудриным, на которой сказал, что не о таких уж больших деньгах идёт речь, куда важнее сохранить СМИ, пользующиеся авторитетом в народе. Разумеется, деньги нашлись, чем создан хороший прецедент для ответственного решения многих подобных вопросов.
— Александр Сергеевич, сохранение независимых СМИ — важное условие демократии. Но одно дело — справедливая критика, другое — ёрничанье и смакование чернухи, захлестнувшее слишком многие издания. Я понимаю, это, наверное, реакция на десятилетия советского обязательного оптимизма, но не слишком ли она затянулась? Не сваливаемся ли мы из одной беды — жизнерадостного вранья — в другую — всеобщий цинизм?
— Тема чрезвычайно болезненная. Скажу не как министр, а просто как отец: я настоятельно прошу младшую дочь (она только что пошла в школу) без присутствия взрослых не включать телевизор — не хочу, чтобы сознание ребёнка деформировалось… К сожалению, со многими СМИ ситуация малоуправляемая, а наше Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, в принципе подотчётное министерству, продолжает работать в режиме бывшего Минпечати как практически независимое ведомство. Поймите правильно: речь вовсе не о министерских амбициях и не о возврате к приказному порядку управления прессой, тем более к цензуре. Но нужен авторитетный орган — что-то вроде совета журналистской чести, таковые существуют в крупнейших корпорациях демократических стран — Би-би-си, Си-эн-эн…
— Идея прекрасная, но кто в такой совет войдёт? Ведь что греха таить, среди влиятельных российских журналистов немало весьма циничных людей. Вспомните один из недавних выпусков телепередачи «Школа злословия», там дотошные ведущие заставили-таки редактора одной крупной столичной газеты признать, что ради популизма он готов был обмазывать грязью вполне достойных граждан — бизнесменов, политиков, что нанесло объективный вред обществу…
— Буквально то, что вы сейчас сказали, с тревогой говорили на днях участники Экспертного совета по СМИ, созданного при министерстве. Рецепта пока нет — надо искать.
— Тем не менее подхвачу вашу идею «совета чести» — пусть он пока выглядит соломинкой, но на что ещё рассчитывать тем, кого оскорбляет разгул пошлости в так называемом телевизионном шоу-бизнесе? Взять тот же «Аншлаг», о котором зашёл разговор на недавнем заседании правительства. Или юмор «ниже пояса», самодовольно демонстрируемый Евгением Петросяном и Еленой Степаненко, про который пианист Николай Петров сказал, что хуже могут быть только прямые физиологические отправления перед камерой…
— Тут две стороны. Можно рассуждать о «художественном» (извините, без кавычек в данном контексте это слово применять затруднительно) качестве — «тех» или «не тех» артистов пригласили, «те» или «не те» песни исполнили… Но это лишь поверхность, а истинная суть и цель таких передач — далеко за пределами искусства: мы имеем дело с циничной коммерцией. За тем же «Аншлагом» стоит определённый финансовый фонд со своими меркантильными интересами, куда подъём общественных вкусов, ручаюсь вам, не вписывается. Единственный выход, который вижу, — развёртывание широкой дискуссии и формирование общественного мнения. Делать это совершенно необходимо: речь о нравственном климате в национальном масштабе. Особенно обидно бывает видеть даже не сцену, где изгаляются пошляки, а зал, отвечающий на их шутки радостным гоготом. В такие моменты возникает ужасное впечатление, что в стране Пушкина, Толстого, Чайковского выросло едва ли не целое поколение людей с ущербной психологией и моралью. Впрочем, ещё Бунин назвал революционную Россию «страной победившего хама» — вот где корни наших нынешних бед.
— Способно ли недавно созданное федеральное радио «Культура» хоть в какой-то степени оздоровить ситуацию?
— Думаю, оно уменьшит существующие бреши. На этой станции хорошо продумана система рубрик, по-современному подаётся материал, а главное — соблюдаются определённые «заповеди»: пошлой попсы вы там точно не услышите. Сейчас уже пять регионов страны слушают «Культуру», скоро к ним присоединятся и другие.
— А не ощущаете ли некоторый дисбаланс в сфере интересов станции? Условно говоря — «концептуалиста» Льва Рубинштейна (при всём уважении к этому талантливому человеку) вы там можете услышать с гораздо большей вероятностью, чем «почвенника» Василия Белова…
— Есть такое ощущение. Ну, на этапе становления всяческие дисбалансы неизбежны. А вот в работе телеканала «Культура» (тоже при всём уважении к его миссии и качеству многих передач) клановость, я бы даже сказал — идеологическая заданность, уже выглядит серьёзным недостатком. Есть, допустим, в Москве два Художественных театра: оба представляют собой крупное явление, интересны в сопоставлении, но почему-то один из них, «доронинский» МХАТ, явно находится на периферии внимания.
— Александр Сергеевич, хоть и говорится «кто старое помянет…», но что всё-таки за столкновение у вас произошло на заседании правительства с министром по чрезвычайным ситуациям Сергеем Шойгу?
— Вот вам ещё один пример некорректной работы СМИ, выставивших меня этакой жертвой — не то Дон Кихотом, не то Чацким. На самом деле в правительстве тогда состоялась очень содержательная дискуссия, в которой приняло участие множество людей. Но ничего этого не было показано, а выхватили лишь «сенсационный» эпизод в самом начале заседания с действительно не вполне выдержанным высказыванием г-на Шойгу о работе нашего министерства. Ну всякое бывает — дело-то житейское. Сергей Кужугетович — специалист по совершенно другим, спору нет, крайне важным вопросам жизнеобеспечения общества. И как человек очень достойный, он, наверное, тоже сделал для себя соответствующие выводы из того разговора: слишком уж тонкие материи мы обсуждали, чтобы использовать те приёмы речи, к которым он прибег.
— То есть вы не поссорились всерьёз?
— Ну, это вообще какая-то детская постановка вопроса. Мы нормально общаемся, по крайней мере раз в неделю, на заседаниях правительства. Недавно обсуждали, как совместными усилиями вести патриотическое воспитание, способствовать укреплению международного имиджа России.
— Дело актуальное, особенно в год 60-летия Победы. Что готовят нашим ветеранам деятели культуры к «празднику со слезами на глазах»?
— Как ни горько говорить, но мы прощаемся с этим поколением, ведь самым молодым ветеранам добрых 80. Мы обязаны отнестись к ним максимально бережно. Надо сосредоточиться на конкретной, в первую очередь материальной, помощи этим людям… Прямая задача Министерства культуры — поддержание музеев и мемориальных комплексов. Начиная с Музея Великой Отечественной на Поклонной горе. Он запущен донельзя, электрические и тепловые сети просто в аварийном состоянии — из-за финансового голода мы только в конце прошлого года добились от Минфина достаточных средств. Сложная проблема, научная и практическая, — приведение в порядок мемориала на Мамаевом кургане в Волгограде, который был сделан из недолговечных материалов… Времени на всё это крайне мало: значительную часть прошлого года практически все министерства были заняты собственной реорганизацией, а ещё предстоит решить массу вопросов. Ведь на праздник приедет огромное количество народа, официальные делегации самого высокого уровня: это будет торжество куда большего масштаба, чем даже 300-летие Санкт-Петербурга.
— Недавно был на Северном Кавказе, и тронуло, что многие памятники советским солдатам находятся в хорошем состоянии: ведь, казалось бы, сегодняшние беды «затенили» собой ту трагедию и тот подвиг…
— Это очень важно — люди через воспоминания возвращаются ко времени, когда все были вместе и сражались с общим врагом. Большую ценность представляют и семейные предания о войне, хранящиеся практически в каждом доме. Это наша нравственная опора. Во все эпохи дети играли в войну, и ничего ужасного я в этом не вижу — так начиналось естественное воспитание защитников Отечества. Ужасно другое: в последние годы наши дети всё реже играют в войну, они теперь играют в бандитов, то есть с ранних лет морально готовы повернуть оружие против жителей собственной же улицы, города, страны. Наша задача — возродить, с учётом сегодняшнего тинейджерского сознания, эстетику такого непростого жанра, как, например, приключенческий фильм о войне, который по самой своей природе не может не быть в известной мере жёстким, но притом обязан оставаться гуманным. В этом контексте очевидна наивность подхода Госдумы к проблемам показа экстремальных ситуаций на экране. Здесь нужен не запрет, а вдумчивое разграничение между искусством, преследующим гуманные нравственные цели, и неискусством, смакующим жестокость.
— Не скучаете по спокойному (если сравнивать с министерским) кабинету ректора Московской консерватории?
— Не скрою, я был тронут, что консерватория не бросилась спешно заполнять образовавшуюся «соблазнительную» вакансию. Однако вопрос требовал решения, и на недавнем учёном совете я предложил провести выборы ректора, которые, надеюсь, состоятся в самые ближайшие дни. Сегодня для вуза раскрываются благоприятные перспективы: его экономика выровнена, есть сильная команда порядочных высокопрофессиональных людей… Совсем не то, с чем мне пришлось столкнуться пять лет назад, когда в этих стенах творились криминальные дела, коллектив нищенствовал. Ну, а как профессор, заведующий кафедрой теории музыки, я консерваторию и не покидал. Обсуждение научных трудов, лекционный курс, работа с учениками — без этого не могу, это моя среда обитания.
— Телевизионная карьера не привлекает, как привлекла она предыдущего министра культуры?
— Ни в какой степени. Хотя однажды Михаил Ефимович Швыдкой приглашал меня в эфир ещё в мою бытность ректором…
— Зато министерская практика, думаю, может подкинуть сюжеты для новых книг.
— Конечно, материал накапливается. Но чтобы книжку написать, нужно сосредоточиться хоть на пару месяцев. Вот эта, вышедшая только что «Введение в музыкальную композицию ХХ века», написана за последнее «спокойное» лето, проведённое в Карачарове на берегу Волги, в деревянной избе, некогда поставленной на опушке леса моим дедом, писателем Соколовым-Микитовым…
Беседу вёл Сергей Бирюков
