Небо или земля?

Христианство — религия парадоксальная. В том числе и во внешних своих проявлениях, когда за очевидным фасадом явлений обнаруживаются вдруг смыслы самые неожиданные. Однако, когда на место христианства поставляется его имитация, парадоксальность легко вырождается в примитивную несообразность.

Это становится очевидным, если Церковь в земной своей части становится заложницей модных течений. Когда сдвинуты приоритеты её деятельности и социальная или, тем более, политическая составляющая её жизни становится превалирующей. Истинная Церковь там, где Христос, чьё Царство не от мира сего (Ин. 18: 36). Попытки вписать её в контекст текущей политической ситуации — искушение, напрочь искажающее церковную природу. Такие усилия предпринимались раньше, предпринимаются и теперь. Но, кажется, ни к чему, кроме потери достоинства и авторитета, попытки соглашательства с «лежащим во зле миром» не приводят. Церковь в мире, уже в силу самой природы мира, если не гонима, то тайно или явно презираема. По слову сербского святителя Николая (Велимировича): «Отделить Церковь от государства — это не всё равно, что, как многие полагают, отделить душу от тела; напротив, это значит — разделить два абсолютно противоположных духа, несродных и враждебных друг другу, как Крест и Содом».

В этой связи примечательным представляется высказывание вроде бы верующего российского премьер-министра о том, что он не понимает смысла подвига святых благоверных князей Бориса и Глеба. Нетрудно догадаться из-за чего: он оценивает его с государственных, а не христианских позиций… Впрочем, святитель исходит из конкретно-исторического негативного опыта коммунизма и демократии и не выступает против Православия как государственной религии. Но даже во времена существования православных монархий явление симфонии светской и духовной властей оказывалось недолговечным, зыбким и во многом иллюзорным. Власть духовная, к тому же, — не вся Церковь, а власть мирская — не весь мир. С миром можно и нужно не соглашаться, — в этом, в том числе, — церковная миссия, которая, безусловно, необходима, и о которой сейчас много говорят.

Но миссия Церкви — не социальная мимикрия. Она, прежде всего, — слово о Боге, причём, как и само Евангелие — слово для всех, без какой бы то ни было выборочности, без выделения внутри Церкви отдельного обособленного социума — мира интеллигенции, детей, молодёжи, кого и чего угодно…

Когда говорят о молодёжи, а говорят о ней много, — естественно, имеют в виду будущее, — страны, народа, общества… Всё это важно, но ещё важнее помнить, что земным будущее не ограничивается. Сосредоточиться исключительно на нём значит исказить саму церковную природу, — если мы только в этой жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков (1 Кор. 15: 19). Дело Бога в мире, прежде всего — спасение людей в вечности. Причём спасение вне зависимости от социального положения, пола и возраста. Церковь живёт общей человеческой направленностью. Поэтому «заигрывание» с молодёжью, декламируемая ныне идея миссии преимущественно среди молодёжи представляется, по меньшей мере, странной. В стране множество людей пожилого возраста, воспитанных в самых жестких атеистических рамках, стоящих, к тому же, на самом серьёзном пороге, за которым болезни и смерть… Может быть, не очень образованных рабочих, крестьян, жизнь которых нередко — борьба за выживание… Разве они требуют меньшего внимания? Хорошо, конечно, если есть понимание, что это вопрос риторический…

Кажется, о. Александр Шмеман, — человек, ориентирующийся в миссионерстве не понаслышке, говорил, что молодёжь для проповеди — самая неблагодарная среда, — это люди с огромной несамостоятельностью во взглядах, меняющие свою точку зрения каждые 15 минут. И вряд ли есть смысл всякий раз подлаживаться под их мнение, подстраиваться под их порой маргинальную субкультуру. Такая позиция может понравиться, но, кажется, да и только… Наверное, не случайно после встречи Патриарха с молодёжью в Ледовом дворце Санкт-Петербурга в отзывах в блогах больше всего его благодарили за то, что он не «грузил» религией… Понятно, что «твёрдая пища» — для взрослых, и прежде, чем становиться верующим, нужно стать для начала хотя бы просто порядочным человеком, но всё-таки желательно, чтобы эти процессы шли параллельно. Бог в любом случае участвует в жизни людей, но тем более тогда, когда Его об этом просят…

Есть в современном миссионерстве ещё одна настораживающая тональность, идея некоей вседозволенности: живите, как хотите, оставайтесь кем угодно… Своего рода «православный протестантизм"… Даже, несмотря на напоминание, что праведник едва спасается (1 Пет. 4: 18), спасение подразумевается как нечто само собой разумеющееся. И это не удивительно. Современному человеку, особенно интеллигенту, вообще не нравится, когда его пугают. Уже по уши в нечистотах он будет разглагольствовать о непреходящих ценностях, толерантности и свободе совести… Его «свободная» совесть не допускает даже гипотетической возможности наказания, в том числе за самые отвратительные грехи. Впрочем, на эту тему предпочитают и вовсе не «заморачиваться», она где-то за «рамками повестки дня», главное — самоидентификация… Стоит какой-нибудь знаменитости проговориться о своей вере, как тут же появляется надежда, что в скором времени она «засветится» на глянцевой обложке того же, кстати, очень неплохого, журнала «Фома"…

В конце концов, православие можно и имитировать. И такое случается, особенно, если, как сейчас принято выражаться, — у людей проблемы… Оказывается, что для их разрешения хороши все средства, в том числе и в местах уже одним своим статусом долженствующих свидетельствовать о подлинности православия. Например, в московском Покровском монастыре у мощей блаженной Матроны, в многолюдной очереди. Почитание святых — дело, само по себе, почти исключительно православных христиан. Но оказывается, что не только: значительная часть собравшейся публики со своим доморощенным язычеством расставаться и не собирается, нисколько не смущаясь, совмещает посещения святыни с походами к экстрасенсам. Даже если проблемы чисто греховного свойства — пьянство или наркомания, избавиться от них пытаются не потому, что пьяницы Царства Божьего не наследуют (1 Кор. 6: 10), а исключительно из соображений, так сказать, посюсторонней выгоды. Когда перепутаны духовные ориентиры, тогда слова о спасении в вечности превращаются в пустое морализаторство. В таком случае духовным авторитетом простодушных граждан становится, нередко, оракул, уверенно «разруливающий» замысловатые житейские коллизии, но нимало не волнующийся за последствия своего «руководства» и не несущий за них ни малейшей ответственности. Иногда, видимо по привычке, подобного рода актёрство называют старчеством, хотя к подлинному старчеству оно не имеет даже косвенного отношения. Публике, любящей смотреть душещипательные телевизионные сериалы, оно нравится. Но, как говорил один действительно святой старец: «горе священникам, которых любят безбожники"…

В общем и целом, должно признаться, что жизнь значительной части наших соотечественников, по разным причинам именующих себя православными, тео-, христоцентричной становится с трудом или же не становится вовсе. Всё это — как правило, в котором есть, конечно, счастливые и даже значительные исключения. Но кардинальным образом, возможно, положение изменится лишь при осуществлении целенаправленной церковной миссии, в целесообразности которой, кстати, никто не сомневается.

Сомнения возникают в другом: в выборе методов её проведения. Можно, наверное, согласиться, что проповедь уместна и на рок-концертах. Но, всё-таки, только в том случае, если завтра, после неё, захочется придти в храм, а не на очередную пьяную тусовку. И не из праздного любопытства, а из-за понимания того, что жизнь надо менять, что уткнувшись в грязь, к небу не приблизишься.

Вспоминается иная пора, начало 80-х, — времена так называемого «застоя». Тогда, несмотря на разного рода запреты, обратиться к Богу было, пожалуй, проще, чем теперь. Собственно, было от чего отталкиваться и удаляться, — легко и без всяких сожалений — слишком очевидно-фальшивой и, в то же время, незыблемо-твёрдой была окружающая действительность. Сейчас, в обстановке плюралистической неразберихи, когда всё усложнилось, современную молодёжь, да и не только её, окружает вязкое и затягивающее болото. Его свойство — нравиться и не отпускать — вполне в духе господствующего ныне воинствующего гедонизма. Так что совсем не случайно логика современного среднестатистического гражданина естественно вписывается в рамки смысла старой эпикурейской фразы: «станем есть и пить, ибо завтра умрём"… Некоторые юные и не совсем юные персонажи заявляют чуть ли не открытым текстом: отмените седьмую заповедь — тогда, может быть, мы ещё и подумаем — стоит ли иметь с вами какие-либо дела…

Самое печальное, что в самой Церкви обретаются деятели, готовые «отменить» не только эту заповедь, но много чего и ещё: посты, подготовку к Причастию, регулярную исповедь и так далее… И тоже, вроде бы, из «человеколюбивых» миссионерских соображений. Но там, где нет жертвы, там нет и приобретения; Царство Небесное силою берётся (Мф. 11: 12), «отдай кровь, и прими дух» — звучит древнее аскетическое правило. Для того, чтобы слова о Боге имели вес, необходимо иметь о Нём не только умозрительное представление. Не красна похвала во устех грешника (Сир. 15: 9): больше внимания люди обращают не на слова, а на машину, на которой ездит батюшка. И как вера зарождается в человеке от веры другого, так и безверие — от чужого лицемерия, лжи, расслабленности, от торжества зла и греха вокруг. Так или иначе, человек, именующий себя христианином, останется таковым только по имени, если из опыта не познает, что такое благодать Божья, не поймёт, что она — единственно по-настоящему ценное, ради чего стоит жить и трудится. По слову преподобного Исаака Сирина, восприятие истины бывает в меру жития. «Скотоподражательное житие», замечает уже вполне светский Иосиф Бродский, к Богу не приближает:

«Есть истина, есть вера, есть Господь.
Есть разница меж них, и есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье — слепота, но чаще — свинство».

Не только и не столько особое или дополнительное знание, но преодоление «свинства», прежде всего, способно послужить успеху церковной миссии. Само знание, если оно подлинное, начинается с очищения и обновления взора, слуха, каждого чувства. Только переворот в образе жизни приводит к решительному изменению образа мышления. Однако, это, учитывая грехолюбивый характер человеческой натуры, непростое дело становится и вовсе неподъёмным, если переиначивать жизнь Церкви «под собственные немощи», искусственно занижать планку и без того не слишком высоких требований сложившейся в последнее время церковно-дисциплинарной практики. Покойный митрополит Антоний (Блюм) любил повторять, что трудно придти к Богу, пока не увидишь человека, в лице которого отражался бы свет вечной жизни… Откуда ему взяться, если о вечности даже и не задумываться…

Принято оправдывать свои немощи временем и обстоятельствами. Но, при условии сохранения правой веры, духовный опыт в древние времена и в нашу эпоху — один и тот же. Ведение мира горнего, достигаемое подвижниками на заре христианства, не отличается от ведения, которое возможно и теперь. Ибо как Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8), так неизменна и природа людей. Больше стало, разве что, расхлябанности; и чем больше блуда, тем больше заблуждений. Проблема — отнюдь не маловажная, какой многим она представляется… Не случайно в древней Церкви грехи против седьмой заповеди приравнивались едва ли не к греху убийства. А тот же святитель Николай (Велимирович) называл их не иначе, как наиболее ярко выраженным и самым полным сатанизмом, прямым путём к помрачению ума, ядовитым микробом, всю душу обращающим в тление… Было понимание, что естественное следствие блуда — духовное омертвение, потеря адекватного восприятия окружающей действительности, то, что делает человека абсолютно невосприимчивым к Божьей благодати.

Принимая исповеди, убедиться в этом совсем нетрудно… Греховность самого разного свойства становится нормой жизни. И уже в силу одного этого бедственного обстоятельства, перспективы декларируемого ныне миссионерства радужными не представляются. Но не стоит забывать и о том, что само христианство «вызрело» не где-нибудь, а среди ужасающего разврата поздней античности. В среде не только бытового, но и официального государственного язычества. Ни одна эпоха не обладала всей истиной, но ни одна не была её полностью лишена. Так что и у нас есть надежда… Во всяком случае, пока Церковь — столп и утверждение истины и в земном своём измерении таковой и останется.
Игумен Даниил (Гридченко)