 |
| Русская линия | Александр Каплин | 08.02.2006 |
На самом же деле формирование его мировоззрения имело немало своеобразия. И стоит обратить на это внимание, ведь славянофильство явилось первой и едва ли не единственной в XIX в. соборной попыткой в светской части русского образованного слоя осмыслить историю русского народа как православного духовного организма.
В данной статье мы кратко рассмотрим формирование религиозных воззрений И.С.Аксакова в 1840—1850-е гг. и понимание им исторической судьбы России. При этом главным источником для нас будут его письма (о которых он как-то заметил: «Мои письма заменяют мне дневники»).
* * *
После четырёхлетнего обучения в закрытом императорском училище правоведения в Петербурге И.С.Аксаков возвращается в Москву (1842 г.) и поступает на службу в Уголовный департамент Сената. В конце следующего года его включают в состав специальной комиссии, назначенной для ревизии Астраханской губернии, в письме откуда (2 мая 1844 г.) он пишет о себе как о человеке, не имеющем «никаких твердых убеждений, к которым бы питал глубокое душевное участие и которые бы считал Божьею правдою…» [6, ч.1, т.1, с.130]. Конечно, И.С.Аксаков понимает, что истина должна быть одна, но «где она, у кого она и всегда ли торжествует»? На это он не знает ответа.
Потому-то так противоречивы его поведение и суждения. И.С.Аксаков не может удержаться от скоромной пищи в пост, который не пробудил в душе «никакого особенного чувства», хотя заутреня Светлого Христова Воскресения его восхитила [6, ч.1, т.1, с. 78, 98, 104]. Он «совершенно рознится» с братом Константином в отношении к «национальности», русскому костюму («я никогда не надену зипуна прежде времени»), бороде…[6, ч.1, т.1, с.218]. Да и по другим вопросам молодой Аксаков имел собственное суждение.
Питая отвращение к канцелярской службе, он желает участвовать в «делах государственных». Но, рассматривая «применение государственного механизма к народу», находит, что «древние формы управления и законодательства решительно обветшали» [6, ч.1, т.1, с.109].
Петр ?, как «везде поспевающий», вызывает в нем восхищение; «порядок вещей» «времен царя Алексея Михайловича и бояр» ему явно не по душе; вызывает отвращение у него и современное высшее общество («свет такая дрянь») с его равнодушием и ленью [6, ч.1, т.1, с.218].
Таким образом, 1843−1844 гг. для И.С.Аксакова — время поисков, в результате которых рождается мысль: пока брат и его приятели будут спорить и теоретизировать, он пойдет своим путем, займется изучением России «в отношении к ее материальным силам». Первым плодом на этом пути, не без влияния Константина и его друзей, была небольшая поэма «Зимняя дорога».
Литературные герои решают те же вопросы, что и их реальные современники: о собственном пути России и ее отношении к Европе. Один из героев уверен, что народ пойдет путем «самостоятельным и русским…». Сам же автор принимается за новую поэму «Мария Египетская», которая сыграла немаловажную роль в духовном становлении И.С.Аксакова.
Он обрел «живую потребность евангельского слова, чтения духовных книг и в особенности Четиих-Миней» [6, ч.1, т.1, с.275]. И не то чтобы «пробудилась» в нем вера, но он «почувствовал и значение Церкви и важность церковных обрядов», по крайней мере уже язык его, по уверению самого И.С.Аксакова, «не станет больше кощунствовать и легкомысленное воззрение заменилось уважением» [6, ч.1, т.1, с.275]. Эти слова относятся к ноябрю 1845 г., когда ему случалось «почти молиться».
И.С.Аксаков понимает, что «Мария Египетская» должна иметь большое влияние на его развитие и «надо еще много очиститься душою». А душа человеческая, как признавался он в январе 1847 г., для него «всегда и во всякое время… имела сильное значение…» [6, ч.1, т.1, с. 231, 412].
Несмотря на подобный круг чтения и такой настрой души к началу 1847 г., по аксаковским уверениям, его не тревожили «никакие мировые и религиозные вопросы». Хотя, безусловно, он не мог не иметь своего мнения по тем из них, которые были предметом всеобщего обсуждения. «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В.Гоголя И.С.Аксаков, несмотря на изменение своих взглядов, оценивал весьма высоко и видел в авторе «идеал художника-христианина».
В начале 1848 г. он приходит к выводу, что Запад «запутался в лабиринте своих умствований», выйти из которых не может, и «отрекается ото всех начал». В связи с этим для России наступает «великое время», вырастает «огромное значение» ее: «одно спасение нам в нашей самостоятельности» [6, ч.1, т.1, с.439]. Для И.С.Аксакова «дело обращения к самим себе» облегчается не потому, что самоценна Россия и ее начала, а потому что «не за что ухватиться на Западе».
Летом 1848 г. он пишет: «если есть что хорошее, так этим я обязан московскому направлению», но себя считает совершенно независимым и находящимся в «других отношениях» к жизни [6, ч.1, т.1, с.458]. По собственному признанию И.С.Аксакова, весь 1848 г. постоянно разбивались его «с таким трудом усвоенные верования» [6, ч.1, т.2, с.197].
Вышеупомянутые признания позволяют согласиться с издателями писем И.С. Аксакова в том, что его религиозные убеждения в 1844—1848 гг. «еще совершенно не определились. Высоким нравственным строем духа и жизни он был с самой молодости христианином, но мысль его еще была смущена сомнениями…» [6, ч.1, т.1, с.4].
И.С.Аксаков в этом смысле проходит те же стадии, что и И.В.Киреевский, К.С.Аксаков, Ю.Ф. Самарин, но только в свое время и по-своему: от бытового православия до осознания необходимости осмысления русской истории с позиций истинной духовности.
* * *
В ответах на предложенные ему письменные вопросы он изложил как бы общие воззрения славянофилов, хотя нет достаточных оснований считать, что его ответы — идеология славянофильства. Однако не следует и пренебрегать этими ответами, ибо И.С. Аксаков еще в 1844 г., ставя для себя практические цели, от старшего брата и его друзей надеялся принять «готовый плод умозаключений» [6, ч.1, т.1, с.211].
Очевидно, этот плод в условиях ареста стал уже в определённых отношениях и своим, когда И.С.Аксаков представлял не только себя, но и все «московское направление». Во всяком случае, в октябре 1848 г. он причислял себя к «москвичам-славянофилам», хотя в своем произведении «Бродяга» «самородка русской мысли и слова» не находил [6, ч.1, т.2, с.5].
По мнению И.С.Аксакова, «старый порядок вещей в Европе так же ложен, как и новый», а к этому его привели ложные начала, «авторитет католицизма, рационализм протестантизма и усиленное преобладание личности, противное духу смирения христианской общины» [6, ч.1, т.2, с. 151, 152]. Русь не такова. Ее спасло православие, внеся в жизнь совершенно другие начала.
Хотя при «Петре Великом» верхние слои увлеклись Западом, и впоследствии так называемое общество заслонило от правительства народ и мешает последнему понимать Россию в «настоящем свете». Русский же народ смотрит на царя как на самодержавного главу всей русской православной общины. Несомненно, народу противен всякий насильственный путь. И «только правительство может практически осуществить возрождение русской народности и самобытное развитие русской жизни» [6, ч.1, т.2, с.156−157].
Кроме этого, И.С.Аксаков подтвердил, что он, подобно Ю.Ф.Самарину, отцу и брату Константину, негодует против остзейских немцев как касты, действующей «в духе презрения к России и ее народу» [6, ч.1, т.2, с.158]. Он выразил также свое негативное отношение к панславизму и коммунизму. Естественно, что в подобных ответах император Николай I не мог найти ничего опасного. Более того, собственноручные заметки государя свидетельствовали об одобрении некоторых ответов задержанного.
Но, высказав, как он понимал, славянофильские ответы на предложенные вопросы, И.С.Аксаков не разрешил собственно в себе и для себя то, что уверенно писал для других. Сразу после освобождения из-под ареста он замечает, что простой народ по всей России не по-христиански празднует праздники. А его стихи наполнены стремлением к пользе, воззваниями к деятельности, строгими нравственными требованиями.
Почти два года (май 1849 г. — март 1851 г.), проведенные в Ярославле, не убавили сомнений. Да, «в старину земля русская была сильна единством веры», а раскол «есть самое скверное и опасное явление», и он уверен, что есть спасение от томившей его тоски: «Конечно, есть лекарство, я знаю его, но не в силах его принять, — религия!» [6, ч.1, т.2, с. 184, 189].
По собственному признанию И.С.Аксакова, весь 1848 г. постоянно разбивались его «с таким трудом усвоенные верования», и к июлю 1849 г. не осталось у него «ни одной человеческой истины, о которой нельзя было бы сказать и pro u contra, я потерял всякую веру и в ум человеческий, и в наши выводы и соображения, и в логику, и в жизнь. Есть Нравственная Истина, но я не умею согласить ее с жизнью, а отречься от жизни недостает сил. От того-то такая тоска…» [6, ч.1, т.2, с.197].
Все эти искания и сомнения на фоне попыток преобразовать «поповскую касту», хотя сам И.С.Аксаков не ест скоромную пишу лишь потому, что все постятся. Он считает, что «Церковь наша и все духовенство поладили с современностью, заслонили истину или, яснее, так обмотали евангельские истины своею обрядовою, административно-полицейскою стороною, что не всякий в состоянии отделить ее. Православное духовенство совращает народ; а раскольнические учители… также вне истины и также не устоят…» [6, ч.1, т.2, с.273].
И.С.Аксаков уверен, что «просвещение должно быть основано на религиозных началах», что «вся жизнь должна быть проникнута духом Христова учения». Но Священное Писание он видит не «такою книгою, на которую устремились все деятельные силы живого человеческого ума», а книгою «успокоительную», «прибежищем» и т. д. [6, ч.1, т.2, с. 287, 288].
Он терпеть не может «правил в самой жизни», не любит «обычая», «монашеских уставов, где формулировано аскетическое стремление». И.С.Аксаков не чувствует «никакой в посте потребности» и просит сестер «не слишком усердствовать» в нем и «в хождении в церковь», хотя и «с удовольствием» отслужил молебен св. Димитрию Ростовскому, которого «уважал больше других святых» [6, ч.1, т.2, с. 296, 298].
К концу 1850 г. он признается, что «носит в душе» убеждения без веры. Христианское же учение, по его мнению, «разрушает жизнь», а «живая жизнь не мирится со строгим христианским учением» [6, ч.1, т.2, с.360]. Но все эти мысли или наедине с собой, или в посланиях к родным. Сына купца Серебренникова в Угличе он предостерегает, чтобы тот «на пути к просвещению держался бы веры и церкви, как якоря», ибо в противном случае «поток унесет его» [6, ч.1, т.2, с.243].
С братом Константином И.С.Аксаков согласен в том, что «юридические понятия существовали всегда в древней Руси», но он идет дальше и делает вывод, что «едва ли где юридический быт был так развит, как у нас», а «существующая многосложность наших законов у нас в крови, что администрация наша в старину была весьма сложна…» [6, ч.1, т.2, с.247]. В то же время он считает, что не все понятия римского права были в России, и понятие города, «как одного лица», сильнее развито на Западе. Видит он различие между служилым и земским человеком.
Насколько И.С. Аксаков любил крестьянина как выразителя «истинного типа русской народности», настолько «не лежала» у него душа к боярину. Это сословие он называл не иначе как «гнилым», которое полетело «вверх тормашкой» с появлением Петра I. И.С.Аксаков «вполне признает» «древние начала жизни», лежавшие «в самой церкви и народе», но он видит и то, что мыслящая часть высшего сословия отделена от народа «пропастью: сознанием и анализом жизни» [6, ч.1, т.2, с.250]. А потому для него современный купец ближе к крестьянам, чем они.
И.С.Аксаков полагает, что изучение народа по древним памятникам не дает права на убедительные заключения, для этого надо знать современную действительность. По окончании пребывания в Ярославской губернии он хочет написать большую статью или записку «о современном положении и значении городских общин в России», необходимым дополнением к этому труду он считает «изложение внутренней жизни и администрации городов» [6, ч.1, т.2, с.332]. Но еще до написания он убежден, что с ХVI века до Екатерины II городских общин не существовало.
Как видим, к началу 1850-х гг. И.С.Аксаков, по сути, не имел четкого внутреннего убеждения ни по одному ключевому вопросу, который занимал его и близких ему людей. Развитие его воззрений проходило на фоне усиливающейся потребности «говорить словом правды» при неприятии «лжи официальности» и условностей высшего общества.
Естественно, что ни по внутреннему состоянию, ни по целям и задачам своего жизненного пути И.С.Аксаков никак не может быть безоговорочно причислен в 1840-е гг. к кругу лиц, которые занялись сознательной разработкой славянофильской идеи исторического развития России. Скорее всего, это один из собеседников-родственников, стремящийся к самым высоким идеалам и жизни, органичной такому пониманию идеалов.
* * *
Несмотря на то, что Малороссия, Киев оказали большое воздействие на И.С.Аксакова, подвиги киево-печерских отцов вызывают у него лишь протест против «самоумерщвления». Он по-прежнему различает истину, хранимую Церковью, учение Церкви и катехизис митрополита Московского Филарета. И.С.Аксаков восхищается проповедниками-протестантами и «не видел еще ни одного обращенного проповедями Филарета» [6, ч.2, т.3, с. XIII]. В последних словах мы слышим голос раннего, до «обращения», И.В.Киреевского.
Вообще И.С.Аксаков не сомневается в истине догматов православия, но считает необходимым внести «жизненный элемент» в «церковь историческую». Россия, по его мнению, грешит безличностью, т. е. «уничтожением личности всюду, в семье, в общине и преимущественно в сословии духовном и в жизни церковной» [6, ч.2, т.3, с. XIII].
И.С.Аксаков по-прежнему убежден, что тот круг, к которому он принадлежит, хотя и изучает древнюю Русь, почти не знает современной России. Тяжелый труд изучения ее не приносит ему ни утешения, ни твердости и постоянства в суждениях и выводах. Он хочет «делать дело жизни», хочет простоты и «мудрости душевной, не той, которая почерпается из Канта или Фихте» [6, ч.2, т.3, с.88−89].
Зиму 1854/55 гг. И.С.Аксаков проводит в Москве, Абрамцеве, Троице-Сергиевой Лавре, посещает Петербург. Со смертью Николая I у него появляется уверенность, что начинается «новая эра и для нравственно-общественного существования каждого русского» [6, ч.2, т.3, с.105]. Но в мае 1855 г. в письме к А.И.Кошелеву он признавался: «я все-таки в жизненной деятельности еще не попал на свою колею» [6, ч.2, т.3, с.125]
Таким образом, первая половина 1850-х гг. для И.С.Аксакова был временем активной деятельности, он стремился приложить свои силы к познанию современной России и осмыслению ее бытия. Но плоды оказались и малозаметными, и малоудовлетворительными. Период духовного отрезвления И.С.Аксакова явно затягивался.
* * *
И.С.Аксаков ищет «таинство русской жизни» и не находит, не «сняли с нее печать» и другие. Отсюда его недовольство программой «Русской беседы», недовольство «от русского направления», которым изволит проникаться светское общество" (и он «охотно согласился бы прослыть в обществе и западником и протестантом») [6, ч.2, т.3, с.243]. Не доволен он русской армией, оставившей по себе «скверную память» в Крыму.
Да и в самой России ему порой жить «невыносимо тяжело» — «в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений…» [6, ч.2, т.3, с.205]. В конце концов он восклицает: «Право, мы стоим того, чтобы Бог открыл истину православия Западу, а восточный мир, недавший плода, бросил в огонь!» [6, ч.2, т.3, с.282].
И брата Константина он просит не навязывать «насильственных неестественных сочувствий к тому, чему нельзя сочувствовать, к допетровской Руси, к обрядовому православию, к монахам (как покойный Ив. Вас.) (И.В.Киреевский — А.К.)» [6, ч.2, т.3, с.281].
Итак, по И.С.Аксакову, допетровской Руси сочувствовать нельзя, а «можно сочувствовать только началам, невыработанным или ложно направленным, проявленным русским народом; но ни одного скверного часа настоящего я не отдам за прошедшее!» [6, ч.2, т.3, с.281].
Что касается «бытового исторического православия», то И.С.Аксаков предупреждал брата Константина: «зажить одною цельною жизнью с народом, обратиться опять в народ» он не сможет, даже если и будет соблюдать «самым добросовестным образом все его обычаи, обряды» и подчинится его верованиям [6, ч.2, т.3, с.281].
И.С.Аксаков в сентябре 1856 г. был убежден, что «не воскреснет ни русский, ни славянский мир, не обретет цельности и свободы, пока не совершится внутренней реформы в самой церкви…» [6, ч.2, т.3, с.281].
Но если так тяжело было в России в целом, то впечатление сглаживала Малороссия. Ее И.С.Аксаков очень любил и оставил в своем дневнике и многочисленных письмах множество любопытных наблюдений и суждений. Итогом неутомимых трудов 1854 г. стало капитальное «Исследование о торговле на украинских ярмарках» (СПб., 1858 г.), за которое И.С.Аксаков получил Константиновскую медаль Географического общества и Демидовскую премию Академии наук [1].
Прежде всего в аксаковском исследовании необходимо отметить основательную источниковую базу: тут и официальные сведения о ярмарках, и различные факты из географических словарей и описаний, записок ХVIII в., периодики, частные свидетельства купцов, крестьян и т. д. При этом автор не только пишет о торговле, но дает немало сведений о социальном, национальном составе городов и сел Украины, нравах, обычаях населения, тонкие психологические наблюдения и т. д.
Не случайно спустя полстолетия после выхода в свет «Исследования…» И.С.Аксакова историки Д.И.Багалей и Д.П.Миллер назвали его «классическим трудом» [13, с.490]. А уже во второй половине XX в. И.А.Гуржий отмечал, что ни один из исследователей социально-экономической истории Украины 30−50-х годов XIX в. не может обойтись без труда И.С.Аксакова [14, с.18].
Особое место занимает «Введение к украинским ярмаркам», где автор дает очерк истории Малороссии и ее взаимоотношений с Великороссией. По мнению И.С.Аксакова, внезапное нашествие татар нарушило единство русской земли, «разделило на два рукава некогда цельный поток» [5, т.6, с.88]. В Малороссии «начатки гражданственности… оживились вновь» с освобождением её от татарского ига «помощью языческой Литвы», «но это уже была не свободная самобытная деятельность народного духа, а скорее отношение подчиненное» [5, т.6, с.88−89]. После соединения Литвы и Польши возникла главная опасность православной вере — единственному оплоту нравственной самобытности. Малороссия стала на страже своей веры и народности и оружием отстояла их.
Присоединившись к России, Малороссия «ревниво и упорно стерегла себя от тесного нравственного и гражданского сближения». И если бы после Петра I Великороссия шла «путем самобытного развития, Малороссия вероятно бы легко присоединилась к общерусскому делу: но трудно было ей принять искреннее участие в направлении лживом <…> Вторжение российско-немецкого нравственного элемента и великорусской народной порчи, укрепление крестьян, учреждение дворянства… все эти явления вполне объясняют нам и недоумения малороссиянина… и тогдашнюю неприязнь к москалю», к XIX в. уже несуществовавшую [5, т.6, с.93−94].
Но разум народный, «признавши однажды необходимость воссоединения Православной Руси, решился терпеть и ждать, пока минуют невзгоды» [5, т.6, с.94]. С последним разделом Польши, а потом с присоединением Бессарабии, отодвижением сухопутной границы, заселением Новороссии, Малороссия перестала быть Украиной (пограничьем), а сделалась срединной землей, между Великой и Новой Россией.
Такой виделась И.С.Аксакову история Малороссии. Но ему, еще «не попавшему на свою дорогу», душно в России, душно ему и в компании «Русской беседы» (хотя он и ставит второй номер журнала выше всего издающегося в России); он не желает журналу сочувствия «архиереев, монахов, Святейшего Синода», не ждет ничего хорошего от российского общественного устройства и отправляется в марте 1857 г. в первую заграничную поездку.
С.Т.Аксаков надеялся, что сын сразу убедится в том, «до каких жалких результатов довела народы так называемая цивилизация», что он снисходительнее взглянет на недостатки России, испорченность ее общества и убедится в том, что у России «по крайней мере есть будущее, а в Европе его уже нет» [6, ч.2, т.3, с.314]. Вернувшись в Россию, И.С.Аксаков, несмотря на свои особые взгляды, принимается за издание «Русской беседы» и «Сельского благоустройства», а затем и «Паруса». В январе 1860 г. он вновь отправляется за границу.
Как видим, при всей своей многолетней близости к славянофильскому кружку, к концу 1850-х гг. И.С.Аксаков остается достаточно критически настроенным к основным убеждениям славянофилов. Сам «не доделавшись нравственно», он требует «внутренней реформы» «в самой церкви». Монашество он не только пока не полюбил, но даже сочувствие к нему считал «неестественным». И в дальнейшем, его газета «День» (1861−1865) выступала против монастырей и монашества, на что обращал внимание святитель Игнатий (Брянчанинов) [20, с.450].
И то, что для К.С.Аксакова было понятным и ясным, для младшего брата пока оставалось неопределенным и замутненным. Он видит «страшную разницу» между понятиями «умереть за веру» и «победить». Хотя не только «страшной», но и просто «разницы» для верующего человека здесь нет.
* * *
Эти замечания имеют огромное значение. Несмотря на то, что при жизни главных славянофилов, в силу указанных выше причин, И.С.Аксаков не смог внести заметный вклад в славянофильскую идею исторического развития России, в прояснении сущности этой идеи в последующие годы, особенно после смерти сестры Веры (1864 г.) и Ю.Ф.Самарина (1876 г.), он был одним из самых ревностных деятелей.
Нельзя не отметить, что его оценки исторического значения славянофильства исходят уже из иного внутреннего состояния: «…вся вселенная не стоит единой души человеческой», «и разве может опошлить человека ежедневная будничная жизнь, когда есть молитва, когда есть возможность читать Евангелие?» [6, ч.2, т.4, с. 114,115].
Риторический вопрос 1865 г. вряд ли был бы возможен для младшего Аксакова в предшествующие десятилетия, а потому и цена его высказываниям и оценкам теперь должна быть иной.
Он, сознательно взявшийся «поддержать по крайней мере нравственную чистоту знамени» славянофильства, «предупредить перерыв преданий», надеялся «дождаться, может быть, времени, когда явится человек более достойный, способный наследовать преемство духа всего учения» (См. письмо к гр. А.Д.Блудовой от 7 февраля 1861 г. [6, ч.2, т.4, с.182]).
По И.С.Аксакову, «только приняв в свою душу православие», И.В.Киреевский «почувствовал» «себя естественно ближе к русскому народу, стал углубляться в народную сущность, вникать в туземные предания, и только с того времени стал «славянофилом» [2, с.2522].
Подобное (с некоторыми оговорками) можно сказать и о самом И.С.Аксакове. Своим пониманием значения славянофильства он способствовал истолкованию и распространению славянофильской идеи исторического развития России. Поэтому историческая традиция не без основания стала воспринимать его как истинного и при том последнего славянофила.
Александр Дмитриевич Каплин, доктор исторических наук, профессор Харьковского университета
https://rusk.ru/st.php?idar=104083
Страницы: | 1 | |
