Данилевский и славянофилы: общее и особенное в контексте развития «русской идеи»

20 ноября 120 лет со дня кончины Николая Яковлевича Данилевского

«Быть может, со временем Н.Я.Данилевский будет считаться славянофилом по преимуществу, кульминационной точкой в развитии этого направления, писателем, сосредоточившим в себе всю силу славянофильской идеи».
Н.Н.Страхов [7, с.511]

С тех пор как с 40-х гг. XIX вв. воззрения ранних (или истинных) славянофилов становятся неотъемлемой частью русской общественной мысли [1, 2, 3, 4 и др.], появление близкого к славянофилам мыслителя так или иначе связывалось с их воздействием. Естественно, не избежал этого и Н.Я.Данилевский (1822 — 1885). И совсем не случайно Н.М.Соколов среди последователей и учеников («до известной степени») А.С.Хомякова выделял Н.Я.Данилевского, человека «исключительных теоретических дарований, с огромною, почти всеобъемлющею эрудициею, который значительную часть выводов Хомякова облек в строго научные формы и обосновал их на научной почве» [5, с. 148,147]. Более того, по Н.М.Соколову, Н.Я.Данилевский сам поставил и разрешил такие вопросы, которые до него никто не ставил и не решал.

Однако подобные выводы (как и предположения Н.Н.Страхова, вынесенные нами в эпиграф) среди исследователей оказались далеко не общепринятым, если не сказать — замалчиваемыми. В советское время, получили распространение иные суждения. В частности, делался вывод о том, что истоки историко-философских и социально-политических взглядов Н.Я.Данилевского не могут быть прослежены в раннем славянофильстве и «при изучении эволюции славянофильства обращение к системе взглядов Данилевского неправомерно» [6, с.90].

Таким образом, проблема взаимоотношений ранних славянофилов и Н.Я.Данилевского получила в историографии не только разные, но и совершенно противоположные толкования. В рамках статьи мы ограничимся рассмотрением лишь некоторых аспектов общего и особенного их воззрений в контексте развития «русской идеи», что может приблизить к более объективному пониманию вершинных достижений русской светской мысли.

После выхода в свет (в начале мало замеченного) труда Н.Я.Данилевского «Россия и Европа» (1869 г.) Н.Н.Страхов, друг и почитатель автора, счёл возможным назвать эту книгу не иначе как «катехизисом или кодексом славянофильства». Правда, понималось Н.Н.Страховым это славянофильство «в отвлечённом, общем, идеальном смысле», как «учение о славянском мире и его отношении к остальному человечеству» [7, с.510]. Было найдено даже новое понятие — «данилевщина», как особое учение, включающее в себя славянофильство, но не наоборот [7, с.512]. В тоже время книгу Н.Я.Данилевского Н.Н.Страхов видел и «совершенно самобытной»: здесь «всё новое, от начала до конца», а потому и не считал её порождением славянофильства «в тесном, литературно-историческом смысле этого слова» [7, с. 512, 511]. У Н.Я.Данилевского и «источник другой, и главный вывод не похож на славянофильский». Объяснялось это и тем, что автор «России и Европы» не только «не держится германской философии», но и «не стоит к ней даже и в тех очень свободных отношениях, в которых стоят славянофилы» [7, с.514].

Весьма высокого мнения о «России и Европе» и их авторе был К.Н.Леонтьев, видевший «главную заслугу» Н.Я.Данилевского в том, «что он первый в печати смело поставил своеобразие культуры как цель», в то время как «московские славянофилы все как-то не договаривались до этого; они вместо того, чтобы сказать, что без своей культуры и жить России не стоит, говорят, что на Западе все ложь, или что у нас то или другое не привьется, неудобно и т. п. натяжки» [8, с.230]. С последним, конечно, согласиться никак нельзя.

Ещё Д.А.Хомяков показал, что приписывание славянофилам вывода о «гниении Запада» началось «с лёгкой руки» В.Г.Белинского, хотя у них подобного утверждения никогда не существовало [9, с.220]. Нам представляется, что отдание К.Н.Леонтьевым преимущества Н.Я.Данилевскому перед «московскими славянофилами» объясняется следующим выводом К.Н.Леонтьева: если Н.Я.Данилевскому принадлежит честь открытия культурных типов, то К.Н.Леонтьеву (по его же словам) — «гипотеза вторичного и предсмертного смешения», в таком случае теорию Н.Я.Данилевского можно и так «обернуть»: «существование разных культурных типов есть признак жизненности человечества, невозможность создать новый, смешение всех типов в средний есть признак приближения человечества к смерти» [8, с. 288,289]. Славянофилы подобных открытий не сделали, а в то, что они, действительно, сделали, жизнь внесла очень существенные коррективы.

Несмотря на то, что к концу жизни позиция К.Н.Леонтьева всё дальше расходилась со «старым славянофильством», Л.А.Тихомиров полагал: «в сущности было бы очень трудно отделить Леонтьева от старых славянофилов» и он «также отметит собою второй фазис» развития русского сознания, как «славянофилы отметили первый фазис его пробуждения» [8, с. 380,391]. С именем Н.Я.Данилевского Л.А.Тихомиров особого «фазиса» развития русского сознания не связывал. Он полагал, что хотя последний «в тесном смысле» и не мог быть причислен к славянофилам, но значение его (как и славянофилов, Достоевского, Каткова, Леонтьева) необходимо определять в связи с судьбой «русской идеи» [8, с.382].

Таким образом, при рассмотрении славянофильства и теории Н.Я.Данилевского нам необходимо выделить именно «русскую» компоненту в контексте «мировой» и «общеславянской».

Общепризнанной заслугой Н.Я.Данилевского является создание им теории культурно-исторических типов. Заметим, что это не просто «типы», но «самобытные цивилизации». Только народы, составлявшие эти, перечисленные им десять типов (плюс два американских), были «положительными деятелями в истории человечества», ибо «каждый развивал самостоятельным путём» начало, заключавшееся в нём [7, с.88].

Ни один из выделенных Н.Я.Данилевским типов «не одарён привилегией прогресса», тем более что под задачей последнего он понимал, «чтобы всё поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях…» [7, с.87]. Прогресс обнаруживается именно в «многосторонности проявлений человеческого духа», а потому и «культурно-исторические типы» пусть и как «положительные деятели в истории человечества» всё же не исчерпывают «всего круга» явлений истории человечества. Есть ещё и так называемые «отрицательные деятели человечества» («временно появляющиеся феномены» — гунны, монголы, турки) и «этнографический материал» [7, с.89]. Но взаимодействие этих групп имеет свои сложные законы, которые и формулирует (числом пять) Н.Я. Данилевский. При таком подходе, естественно нельзя было обойти вопрос об отношении народного к общечеловеческому. Видя задачу человечества в проявлении «в разные времена и разными племенами всех тех сторон, всех тех особенностей направления, которые лежат (в возможности…) в идее человечества» [7, с.116], Н.Я.Данилевский приходит к выводу, что общечеловеческого «нет в действительности», и желать иметь его — значит «довольствоваться невозможною неполнотою». Иное дело — «всечеловеческое», состоящее из «совокупности всего народного, во всех местах и временах существующего и имеющего существовать…» [7, с.123]. Оно-то как раз и несовместимо и неосуществимо в какой бы то было народности.

Итак, «общечеловеческой» цивилизации не существует, как не существует и не может существовать «всечеловеческой» цивилизации, ибо это идеал, достижимый лишь совместным развитием всего человечества в прошлом, настоящем и будущем. Исходя из таких посылок и учитывая, что цивилизация не передаётся («в едином истинном и плодотворном значении этого слова») от народов одного культурного типа народам другого, Н.Я.Данилевский полагал: если славяне не выработают самобытной цивилизации, т. е. не станут «на ступень развитого культурно-исторического типа… то им ничего другого не останется, как распуститься, раствориться и обратиться в этнографический материал, в средство для достижения посторонних целей, потерять свой формационный, или образовательный, принцип и питать своими трудами и потом, своею плотью и кровью чужой, более благородный прививок, и чем скорее это будет, тем лучше» [7, с.125].

Естественно, просто так, с ходом вещей Н.Я.Данилевский согласиться не может. А потому, полагает он, для всякого славянина «после Бога и Его святой Церкви, — идея славянства должна быть высшею идеею <…> выше всякого земного блага, ибо одно из них для него недостижимо без её осуществления — без духовно, народно и политически самобытного независимого славянства…» [7, с.127].

Подвергнув тщательному исследованию все предшествующие культурно-исторические типы и особенности славянского мира, Н.Я.Данилевский питал «основательную надежду», что славянский тип будет «первым полным четырёхосновным (деятельность религиозная, культурная, политическая, общественно-экономическая — А.К.) культурно-историческим типом» [7, с.508]. Осуществимость этой надежды он ставил в зависимость от решения «восточного вопроса», который и составил, по его мнению, «узел и жизненный центр будущих судеб Славянства» [7, с.509]. А «единственно разумное» и «единственно возможное» решение «восточного вопроса» Данилевский видел в создании «всеславянского союза», «всеславянской федерации» во главе с единственным независимым славянским государством — Россией. Какой же виделось ему её история и современность?

Автор приходит к выводу о том, что Россия в цивилизационном, культурно-историческом смысле, не принадлежит Европе, а представляет собой самобытное славянское государство. У Н.Я.Данилевского были сложные своеобразные соображения о государстве с сугубо личной терминологией. Пространное, применительно к России, её изложение потребует специального отдельного исследования, а потому мы ограничимся лишь тезисами.

Народу, предназначенному «для истинно исторической деятельности» и идущему от «племенной воли к состоянию гражданской свободы» необходима «зависимость» или «историческое воспитание народа» [7, с. 233,234]. Таких форм «народных зависимостей, составляющих историческую дисциплину и аскезу народов» во всеобщей истории, Н.Я.Данилевский насчитывает три: «рабство, данничество и феодализм» (причём последний он понимал в «самом обширном смысле») [7, с. 234,235]. «Воспитание» же германо-романских народов Данилевскому представляется «существенно-различным» по сравнению с русским и другими славянскими народами. Призвание варягов, рассматривавшееся мыслителем в качестве «русской формы завоевания», оказалось «слишком слабым», «дабы навсегда сообщить государственный характер русской жизни», поэтому появилась надобность в иной форме зависимости и «данничестве» [7, с.257]. Но и оно имело слабый прививной характер, как и варяжское призвание. Для огромного числа отдельных лиц татарское нашествие было «ужасным, сокрушительным», но для целого народа «как существа коллективного», татарское данничество, полагает Данилевский, «должно почитаться очень лёгкою формою зависимости» [7, с.257].

И крепостное право, как «русская форма феодализма», употреблённая для политической централизации Руси, по сравнению с европейским феодализмом, признаётся Н.Я.Данилевским весьма лёгким. Полное развитие крепостного права (как тягость, налагаемая государством) он видит при Петре I. С грамоты о вольности дворянства наступает период, когда крепостное право уже потеряло причину своего существования. С его прекращением исчезают «последние подмостки, употреблённые при постройке нашей государственности» [7, с.262].

Итак, государственный рост обеспечивает приготовление к «гражданской свободе» вместо «племенной воли». Однако, имея и духовное, и политическое здоровье, Россия больна и опасной болезнью, которая может привести и к смерти, и хуже чем смерть — «бесплодному и бессильному существованию». Болезнь эту — «европейничанье», он связывает с Петром, с его страстной любовью к Европе и двойственным отношением к России (любовью к её мощи и силе, как орудиям своей воли и планов, и ненависть к «началам русской жизни, к самой этой жизни) [7, с. 263,265].

Исходя из этого, Н.Я.Данилевский «строго» отличает две стороны деятельности реформатора. Первая — («государственная» — А.К.) заслуживает «вечной признательной, благоговейной памяти и благословения потомства» [7,с.265]. Вторая деятельность («деятельность реформативная в тесном смысле этого слова, т. е. изменения в быте, нравах, обычаях и понятиях») принесла «величайший вред будущности России», русская жизнь «была насильственно перевёрнута на иностранный лад» [7, с. 266,265].

После Петра I правящие государством лица относились к России «с одною лишь ненавистью» [7, с.266]. Это отношение сменилось колебаниями в предпочтениях, когда теряется и само понятие об «истинно русском». Первые (допетровские) три формы зависимости имели «доброкачественный характер». Коренная задача — придать «европейничанью» тот же характер. А это необходимо сделать, ибо от её (задачи) решения зависит судьба не только России, но и славянства. Европейничанье как болезнь может окончательно «лишить историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы» и «сделать бесполезным, излишним самое его существование» [7, с.299]. Для избавления от духовного плена и рабства, необходим «тесный союз со всеми плененными и порабощенными братьями, необходим «грозный опыт истории», который Н.Я.Данилевский видит в разрешении «восточного вопроса"[7, с.300]. И «всё грозное значение России заключается в том, что она прибежище и якорь спасения пригнетенного, но не раздавленного, не упраздненного обширного славянского мира» [7, с.318].

«Единственно разумное, осмысленное решение великой исторической задачи» Н.Я.Данилевскому представляется в создании всеславянской федерации во главе с Россией и столицей в Царьграде [7, с. 385,387]. Нравственный, политический и экономический идеал народов славянского культурного типа видится ему в виде «знамени»: «Православие, Славянство и крестьянский надел» [7, с.468]. Если же Россия не поймёт своего назначения, её неминуемо постигнет участь всего устарелого, лишнего, ненужного. Этого-то как раз и не желает Н.Я.Данилевский своей Родине, ибо Россия для него «есть первичный, самобытный, великий исторический факт, основания которого лежат в таинственных глубинах всемирно-исторического плана развития судеб человеческого рода» [7, с.455]. Отсюда и её задачи в религиозной, культурной, политической и общественно-экономической областях.

Даже столь схематично изложенные основные пункты учения Н.Я.Данилевского позволяют заключить, что это был, действительно, самобытный мыслитель. Но в то же время нельзя не увидеть и его духовной близости к славянофильству, которая подчёркивалась и стихотворениями А.С.Хомякова, берущимися в качестве эпиграфов к главам, и другими прямыми ссылками на мысли тех или иных славянофилов, и объективными выводами, следующими из его исследования. Д.А.Хомяков — строгий ревнитель славянофильства, констатировал, что Н.Я.Данилевского «не без основания причисляли» к «так называемому славянофильству» [9, с.108]. При всём при этом Данилевского считать «истинным славянофилом» всё же нет оснований. Ибо великая роль России им мыслилась только в контексте общеславянской судьбы. А потому и в тех вопросах, где он говорил практически то же, что и славянофилы (как, например, о значении деятельности Петра I), были свои немалые отличительные особенности.

Казалось бы, что Н.Я.Данилевский (как и К.С.Аксаков) тоже ошибался, полагая, что свойства русского народа составляют внутреннюю причину того, что «Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции…» [7, с.488]. Но если принять во внимание, что всё это ставилось в зависимость от разрешения «восточного вопроса», то упрёки отпадут сами собой. Весьма близок Данилевский по своим взглядам к славянофилам и в религиозном вопросе, и в понимании духовной сущности древней Руси, и в суждениях о «европейничанье», крепостном состоянии крестьян. Созвучны его душе были идеи К.С.Аксакова о «житийном» характере истории русского народа, о том, что «колесо европейского движения» обращается раз в столетие и нек. др.

Тем не менее, видел он и слабые стороны (в его представлении) славянофильства: «экстравагантность» (впрочем, оставленная впоследствии) в отношении Запада и т. д. В известной степени именно Н.Я.Данилевский, развивая в стройную теорию положения славянофильства о своеобразии России, о враждебности к ней Запада и видя, что настоящая глубокая опасность заключается именно с осуществлении идеала западников («в воцарении не мнимой, а действительной, столь любезной им общечеловеческой цивилизации»), по сути дела даёт толчок К.Н.Леонтьеву и его выводам о «среднем европейце» как «орудии всемирного разрушения».

В вопросе об отношении общечеловеческого и народного Н.Я.Данилевский, в силу обстоятельств времени и тогдашнего увлечения европейскими теориями, счёл нужным дать свою оценку славянофильству и по этому поводу: «Само учение славянофилов было не чуждо оттенка гуманитарности, что, впрочем, иначе и не могло быть, потому что оно также имело двоякий источник: германскую философию, к которой оно относилось только с большим пониманием и с большею свободой, чем его противники, и изучение начал русской и вообще славянской жизни — в религиозном, историческом, поэтическом и бытовом отношениях. Если оно напирало на необходимость самобытного национального развития, то отчасти потому, что, сознавая высокое достоинство славянских начал, а также, видя успевшую уже высказаться в течение долговременного развития, односторонность и непримиримое противоречие начал европейских, считало, будто бы славянам суждено разрешить общечеловеческую задачу, чего не могли сделать их предшественники» [7, с.116].

Но такой задачи, полагал Н.Я.Данилевский, преследующей конкретное решение, вовсе и не существует, чтобы «когда-нибудь какое-либо культурно-историческое племя её осуществило для себя и для остального человечества» [7, с.116]. «Идеальное» постижение задачи человечества (а не реальное осуществление) если и возможно, то только при окончании человечеством всех своих путей. Для человечества «нет другого назначения, другой задачи, кроме разновременного и разноместного (т.е. разноплеменного) выражения разнообразных сторон и направлений жизненной деятельности, лежащих в его идее и часто несовместимых как в одном человеке, так и в одном культурно-историческом типе развития» [7, с.119].

Как видим, Н.Я.Данилевский всё-таки преувеличивал зависимость славянофильской мысли от германской философии и чётко и недвусмысленно высказал своё отношение к назначению России. Д.А.Хомяков, отмечая сложность и запутанность общественной мысли в России пореформенного периода, полагал, что на место славянофильства как «настоящего русского направления» («православно-русского») были выдвинуты «сомнительного происхождения суррогаты, не замечая под русскими названиями их заморского происхождения» [9, с.108]. К числу таковых Д.А.Хомяковым был отнесен Н.Я.Данилевский с «Россией и Европой», перенесший «приёмы своей науки (естествоведения — А.К.) в область ей чуждую», чем и принёс так называемому славянофильству «скорее вред, чем пользу», ибо «учение о «культурных типах» не искажает, но съуживает понимание славянофильства «основного» [9, с.108].

К.Н.Леонтьев же, наоборот, полагал, что заслуга теории культурных типов как раз в том и заключается, что Н.Я.Данилевский «дал нам нечто вроде научной основы для избрания дальнейшего самобытного пути (если возможно), или, по крайней мере, дальнейшего исторического мышления…»; «Данилевский даёт нам твёрдый фундамент в православии, в царстве, в общине поземельной. Он не запрещает нам строиться выше, по-нашему, на этом основании» [10, с.226]. Но ведь подобный фундамент даёт и славянофильство. Более точной здесь нам представляется оценка Л.А.Тихомирова, заметившего, что «ещё старые славянофилы почувствовали необходимость осветить положение России при помощи идеи органического развития» [8, с.384]. Хотя, конечно, об этом «думали» и раньше.

Таким образом, Н.Я.Данилевский существенно углубляет понимание трудноопределимого понятия «народность» (а о том, что оно трудно- и разноопределимо указывал ещё в 1847 г. в своём послании к «московским друзьям» И.В.Киреевский), обосновывая понятие «культурно-исторический тип». И в этом смысле, Н.Я.Данилевский, конечно, продолжал осмысление тех вопросов, которые волновали ранних славянофилов. Но делал он это, не ставя задачу специально развивать именно «славянофильскую идею», как один из конкретно-исторических вариантов «русской идеи», сформулированный целым направлением светских религиозных мыслителей, единомышленников А.С.Хомякова, которых противники «злохитростно» (по словам Д.А.Хомякова) стали называть «славянофилами», используя уже имеющий отрицательную репутацию термин, что не соответствовало сути их воззрений. Вот почему нельзя не согласиться с выводом Д.А.Хомякова о «съужении» славянофильства Н.Я.Данилевским. Но если брать всё творчество Н.Я.Данилевского в целом, с его «Дарвинизмом» и др. работами [11−14], то мы можем говорить и о «расширении», «углублении», но уже не столько славянофильства, а проблематики русской мысли о России и её предназначении.

---

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА:
1. Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. I-YIII. М., 1900.
2. Киреевский И.В. Полн. собр. соч. Т. I-II. М., 1911.
3. Аксаков К.С. Полн. собр. соч. Т.1−3. М., 1861, 1875, 1880.
4. Самарин Ю.Ф. Сочинения. Т. I-Х, XII. М., 1877−1911.
5. Соколов Н. А.С.Хомяков и Н.Я.Данилевский // Русский Вестник. 1904. N7.
6. Цимбаев Н.И. Славянофильство (Из истории русской общественно-политической мысли XIX века). М., 1986.
7. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.
8. К. Леонтьев, наш современник. СПб., 1993.
9. Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Монреаль, 1983.
10. Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993.
11. Данилевский Н.Я. Дарвинизм: Критическое исследование. Т.1. Чч.1−2. Т.2. СПб., 1885, 1889.
12. Данилевский Н.Я. О низком курсе наших денег и новых источниках государственных доходов. СПб., 1886.
13. Данилевский Н.Я. Сборник политических и экономических статей. СПб., 1890.
14. Данилевский Н.Я. Горе победителям: Политические статьи. М., 1998.

Александр Дмитриевич Каплин, доктор исторических наук, профессор Харьковского Национального университета им. В.Н.Каразина