Валаам в творчестве Николая Лескова

Сегодня память перенесения мощей прпп. Сергия и Германа Валаамских

Николай Лесков — уникальный писатель, ни один русский классик не уделял в своем творчестве столько внимания церковной теме, ни один так хорошо изнутри не знал быт и нравы русского духовенства и сумел изобразить его с неподражаемой живостью. «Острым глазом» писатель подмечал именно яркие житейские проявления верующих людей — от архиереев (знаменитые «Мелочи архиерейской жизни») и трудового белого священства (роман «Соборяне») до простых русских праведников (сам писатель именно так определял смысл своего творчества: «Я искал на Руси праведников»).

Был Лесков и мастером путевых заметок, да и само творчество его началось именно с путевых заметок. После неоконченного курса гимназии Лесков служил в Киеве в Казенной палате, и по долгу службы много ездил по России. Вернувшись из путешествия, он увлеченно рассказывал о нем друзьям, они посоветовали ему попробовать изложить свои впечатления на бумаге, — так и родились первые очерки. В очерках ярко проявились особенности художественного стиля Лескова — он любил балагурить, слегка подшучивать над предметом описания, мастерски описывал детали, вообще очень хорошо чувствовал и изображал «пестроту земной жизни».

Потому особенно выделяются в этом ряду очерки, посвященные Валааму. И справедливости ради пора бы православным почитателям русского Афона добрым словом вспоминать Николая Семеновича Лескова, а не только Б. Зайцева и И. Шмелева (как это традиционно делается), оставивших художественные изображения Валаама.

Лесков в очерках о Валааме не балагурит, не занимается бытописанием, он создает символически емкий образ святого острова.

Очерки о Валааме носят название «Монашеские острова на Ладожском озере. Путевые заметки» (1874).

Изначально повествователь излагает нарочито суммарное мнение о Валааме: «Валаам, по всеобщему мнению, незыблемая твердыня русского иночества, пребывающего здесь во всей чистоте древней христианской общины. Это самая строгая христианская коммуна, какую едва ли где встретишь». Затем дается обзор литературы о Валааме, которая условно делится Лесковым на скрупулезные писания апологетов и беллетризованно-анекдотичные сочинения критиканов. И только после этого автор начинает рассказ о своем путешествии на пароходе под названием «Валаам», который движется к острову с тем же названием. Это странный пароход, на который никогда не продают билетов, и в то же время, на котором всем хватает места. На вопрос о местах, один из пассажиров отвечает: «К Господу всем надо и всех Господь донесет». На этом пароходе собраны представители всех слоев общества, разных наций, населяющих Россию. На Валаам едут русский и иностранец, миллионер и нищий, мастеровой и художник. Они едут с различными целями: один — удовлетворить любопытство, другой — замолить грех, третий — избавиться от искушения. Паломники и путешественники прибывают на Коневец, и здесь Лесков повторяет сюжетный прием, уже использованный в рассказе «Павлин», тоже посвященный Валааму. Автор-герой очерков осматривает остров и дает его описание — как и в рассказе «Павлин», точное описание географической местности. Повествователь отмечает: «обозрение острова Коневца было кончено. Достопримечательного мы увидели немного».

И в то же время параллельно с тем пространством, которое было видимо повествователю и его спутникам, существует другое, не увиденное ими, сакрализованное, священное пространство, в котором в ту же ночь происходит чудо исцеления пьяницы-мастерового, которому в видении предстает Илья Пророк: «Он сидит, а перед ним буря. И пророк сидит и бури не боится, потому что он знает, что не в вихре Господь; колеблется земля — пророк и земле не кланяется, ибо он знает, что не в трусе Господь; пробежал мимо страшный огонь, а пророк и на тот не внял, не страшен ему огонь, ибо ему известно, что и не в огне Господь, и вот пронеслось тихое дыхание — и пророк встрепенулся, ибо враз уразумел, что он здесь-то и есть Господь в тишине, и закрыл Илия лицо своим плащом и простерся на землю, и как будто это как раз возле меня… А я не знаю уже, как дерзко осмелел и громко воззвал: „Господи, коснися же сею тишиною и меня, раба твоего, и исцели!“»

Пароход отплывает от Коневца и на нем между пассажирами завязываются споры о вере, о ее осознанности или бессознательности, о том, пропала ли она у русского народа в современном мире или живет. В полифонию спорящих голосов включается голос, близкий автору: «Мы народ привилегированный <…> верим, когда одни заботятся, чтобы мы не верили, а другие, не веря сами, пугают других народным безверием. А Бог нас все милует, все милует и, поверьте, наперекор всем когда-нибудь и совсем помилует. <…> Как верится, так и будет».

В «Монашеских островах на Ладожском озере» по мере движения парохода к Валааму жанр произведения — «путевые заметки» — претерпевает постепенную эволюцию. В середине повествования появляется авторское лирическое отступление, отсылающее читателя к поэме Н. Гоголя «Мертвые души»: «Боже мой! Боже мой! Что мы за необыкновенный народ! И кто, какой чужеземец может нас знать, и понимать, и отводить нам место и значение? Куда стремишься, куда плывешь ты, о святая родина, на своем утлом корабле со своими пьяными матросами? Как варит твой желудок эту смесь гороха с капустой, богомолья с пьянством, спиритских бредней с мечтательным безверием, невежества с самомнением?.. О, крепись, моя родина! Крепись — ты необходима: кроме тебя, этим всяк поперхнется!» Подобно Гоголю, который создал емкий символ России — образ мчащейся тройки, Лесков, используя библейский образ, уподобляет Россию кораблю, плывущему по морю житейскому. По мере развития сюжета светский жанр «путевых заметок» трансформируется в жанр духовной литературы — жанр «хождения», паломничества к Святому месту. Если Россия у Лескова уподобляется «кораблю», то Валаам в символической системе повествования осмысляется как символ чаемого грядущего Царства Божия, Небесного Иерусалима. Пароход плывет и плывет к Валааму, но в конце повествования так и не достигает его. Финал очерка таков: «<…> как верится, так и сбудется. Пред нами стал обрисовываться Валаам, о котором я напишу когда-нибудь в другое время. Место серьезное, и живут там люди, про которых надо говорить не спеша и подумавши».

Кроме путевых очерков Лесков посвятил Валааму и несколько художественных произведений — наиболее известное из них — рассказ «Очарованный странник», написанный почти сразу же после первого (в 1872 году) паломничества писателя на Валаам. Повествование начинается так: «Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму…». Сюжет рассказа о «добром русском богатыре» в подряснике Иване Флягине восходит к типу патерикового рассказа, где герой, по пути в «пустыню», в священное пространство, преодолевает различные искушения и испытания. В финале герой видит конец своего странствия по морю житейскому в достижении сначала Валаамского, потом Соловецкого монастырей, поклонения их Святыням, а затем в смерти за народ. Характерно, что он рассказывает о преодолении искушений и своем пути к Богу на пути от Коневца к Валааму, как бы в преддверии сакрализованного пространства.

Дальнейшее развитие тема Валаама получила в уже упоминаемом рассказе Лескова «Павлин» (1874). Здесь повествование начинается с декларативного утверждения автора о том, что Валаам является пространством особого рода: «Я был участником в небольшом нарушении строгого монастырского обычая на Валааме. На этой суровой скале не любят праздных прогулок. <…> На Валааме за обычай всякий паломник подчиняется послушанию. <…> На прогулки и обозревания здесь не рассчитано; но, однако, мне <…> удалось обойти в одну ночь весь остров и запечатлеть навсегда в памяти дивную картину, которую представляют при бледном полусвете летней северной ночи дикие скалы, темные урочища и тихие скиты русского Афона». Далее следует также ориентированное на сюжетный тип патерикового рассказа повествование о «богатыре духа» — одном из скитников, праведнике Павлине. Образ самого Валаама появляется вновь лишь в финале рассказа: «И этот схимник. <…> Где же? Неужто здесь, на этом острове, — на этом Валааме?
— Ну, не все ли это равно для вас, — воображайте его где хотите; он везде возможен».
Таким образом, особое пространство Валаама с его праведными обитателями, одним из которых стал Павлин, существует, но оно остается сокровенным для повествователя и его слушателей.

Если в «Очарованном страннике» символическое расширительное истолкование образа Валаама только намечено, то в «Павлине» происходит его дальнейшая художественная кристаллизация как одного из устойчивых образов-символов творчества Лескова.

Валаам — символ Царствия Небесного, к которому стремится человек по волнам житейского моря, в котором обитают уже достигшие его праведники.

Однако, в более позднем рассказе, Лесков все-таки и в Валаамскую тему вносит характерный для него прием развенчания выспренных мечтаний и выдуманных чудес. Имеется в виду рассказ «Таинственные предвестия» (1885) из цикла «Рассказы кстати».

В 1852 г. Валаамский монастырь желал посетить Государь Император Николай Первый, и перед его поездкой санкт-петербургский митрополит Никанор отправился на Валаам с инспекцией монастыря. Одновременно с его пароходом на Валаам отошел другой пароход, на котором ехали артисты и художники. Оба судна прибыли на остров почти одновременно. Из-за приезда митрополита братия бросила неубранным сено, а утром нашла его чудесным образом собранным в копны. О сем происшествии доложили писателю А.Н.Муравьеву, и тот готовился известить мир о чудесных «легких естеством и препоясанных воздушным кругом сеножатех» — ангелах, убравших сено. Слух о чуде распространялся, пока к Муравьеву не пришел актер Мартынов и не рассказал, как было убрано сено: «Одна французская актриса взяла грабли и говорит: „давайте уберем за этих бедных старичков“, — и все стали гресть и копнить, и скопнили. Но теперь мне — как православному — это очень неприятно, и я пришел просить вас разъяснить это кому нужно и не допускать ложных толкований». Таким образом, так называемое чудо оказалось делом грешных людей, гаеров, казалось бы, далеких от служения Богу.

Однако на происшествие, описанное Лесковым, можно посмотреть и иначе — Валаам здесь по-прежнему представлен, как особое, святое место, на котором грешники перерождаются, где по-новому открывается путь России к Богу.

Таким образом, все произведения Лескова, посвященные Валааму, в отличие даже от его талантливых «собратьев по цеху» — писателей духовных и светских, посвятивших свое вдохновение Валааму, — не стали этнографической или историко-архивной зарисовкой, а помогли и помогают увидеть преображающую силу, которая от начала основания обители и доныне освящает монашеские острова, помогают ценить те духовные дарования, которые послал Господь русским людям через это особенное место, куда и сейчас стремится душа каждого православного верующего.