Русская линия | Владимир Шульгин | 20.09.2005 |
Вот тут-то и начинается центральный пункт и старого дореволюционного либерализма, и современной «перестройщины», втягивающей нас любой ценой в «общеевропейский дом». Отец русской революционной интеллигенции В.Г.Белинский во время царствования Николая Первого как-то заметил, что у него «ненависть к России является формой любви к ней». Не случайно «неистовый Виссарион», (как его часто называли), очень полюбил немецкую классическую философию и стал прямым безбожником. Дело в том, что немецкий «сумрачный гений», начиная с Иммануила Канта, стал ставить знак равенства между добром и злом. Это была явная антихристианская тенденция, маскировавшаяся научно-философским термином «диалектики». Выходило так, что зло и не зло якобы вовсе, а «диалектический момент» скачкообразного развития добра. Кант, например, утверждал, что в человеческом мире «всё в целом соткано из глупости, ребяческого тщеславия, а нередко и из ребяческой злобы и страсти к разрушению». Немецкий философ явно доволен этой человеческой «злобой», она у него предстаёт некоей добротой «в конечном счёте». Послушаем дальнейшее развитие этой темы. Кант пишет: «Средства, которыми природа пользуется для того, чтобы осуществлять развитие всех задатков людей, — это антагонизм их в обществе, поскольку он в конце концов становится причиной их законосообразного порядка. Под антагонизмом я разумею здесь недоброжелательную общительность людей…». Поэтому сей философ прямо слагает гимн злобе, восклицая: «Поэтому да будет благословенна природа за неуживчивость, за завистливо соперничающее тщеславие, за ненасытную жажду обладать и господствовать!» (И.Кант. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане).
Думаю, что теперь становится ясным, почему нашим «прогрессистам», сделавшим ставку на злобную приватизацию-прихватизацию, мил Кант, и неприемлемы Пушкин, Тютчев и Достоевский. Ведь наши русские гении видели идеал Русской цивилизации в любви к Богу и ближнему, во всяческом добре. Ясно и то, почему враги исторической православной России так ухватились за модную в XIX веке немецкую диалектику. Революционеры, поставившие цель слома нашей старой Христианской государственности, говорили о «диалектике, как алгебре революции». Им не жалко было «по науке» лить потоки крови, сокрушать царский трон и церковный алтарь в ходе революций ради фальшивой цели всеобщего блага в будущем, которое так и не наступило! Это будущее и не могло наступить, потому, что мир основан Богом не на злобе, которую воспевали Кант, Гегель и Маркс, а на Божественной любви. И если законом для этих безбожных диалектиков выступает бесчеловечная злоба, то главной заповедью Христиан выступает Л Ю Б О В Ь нелицемерная. Отсюда по Христу-Богу б л, а ж е н н ы кроткие, милостивые, миротворцы, гонимые за правду, а вовсе не злобные, тщеславные, завистливые и горделивые, как полагали перечисленные немецкие мыслители и их отечественные последователи.
Цивилизация — это определённая личность. Русская цивилизация в своём идеальном, то есть предельном воплощении, стремится к Правде Христовой. Поэтому мы и прислушиваемся к нашим православным праведникам, святым и мирянам. Пушкин стоит посреди них, в первом ряду. Вслушаемся же в слова этого гения, который всем своим творчеством открывал для нас те истинные цели и средства, к которым надо стремиться. В 1836 году Пушкин написал критическую статью, посвящённую творчеству первого русского «идейного» революционера Александра Радищева. Поэт разоблачил ошибочность самого строя мысли Радищева, который следовал не за Русской Правдой, а за модными на Западе философствующими антихристианскими идеологиями. По всеобщей революционной моде Радищев стал, например, безбожником. Посланный на государственные средства учиться в Лейпцигский университет, он не сумел даже «порядочно» изучить латинский и немецкий языки. Радищева влекла за собой так сказать прекрасная дама — Революция. Так ему грезилось. Пушкин вскрыл главную ошибку «политического фанатизма» Радищева, — въевшуюся в его повреждённое сознание ненависть к своей собственной стране. «Он есть истинный представитель полупросвещения», — заключает Пушкин. Следуя за переменчивой идейной модой, Радищев отвернулся от тысячелетней русской православной традиции с её вековечными истинами. В конце статьи Пушкин делает примечательный вывод и изрекает свою важнейшую мысль, которая должна быть нами, наконец, усвоена. Он пишет: «… нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви». Смысл фразы Пушкина таков: Радишев, разлюбил своё отечество и стал поносить его. Но России тысяча лет и она прославилась своими подвигами во всемирном масштабе (спасла себя и Запад от монгольского завоевания, сокрушила Наполеона). Поэтому надо её не поносить бездумно, а любить нелицемерно, стремясь разгадать загадку русской души.
Трагедия нашей истории в том, что три поколения революционеров следовали за Радищевым, а не за Пушкиным. Злоба Радищева в адрес исторической России оказалась заразной. Но сейчас эта душевная болезнь стала очевидной, обернувшись прямым вырождением России и Русских. Россия расчленена и вымирает с гигантской скоростью. Ни к чему другому ненависть привести не может. Поэтому нам, наконец, надо обратиться к собственному духовному капиталу, к истинной Любви к России, о цивилизующей сути которой так верно сказал Пушкин.
И не покончивший самоубийством Радищев должен увлекать нас за собой (в конце своих дней он почувствовал всю ложь своей жизни и пустил себе пулю в лоб). Также как не пристало нам следовать за выжившим из ума Кантом, который последние годы жизни провёл совершенным маразматиком, умея говорить только о клопах. Последуем за нашими!
В дальнейшем мы постараемся проследить за тем, как виделось «обустройство России» тем русским гениям, которые никогда не изменяли своему отечеству.
Владимир Николаевич Шульгин, профессор Калининградского пограничного института ФСБ России
https://rusk.ru/st.php?idar=103647
|