Христианским смирением и памятью наших героев спасемся

В продолжение спора о нравственном содержании Великой Отечественной

Лично мне показалось, что в диалоге между о. Василием Ермаковым и редактором «Православного Санкт-Петербурга» Александром Раковым по поводу нравственной оценки войны нет никаких противоречий. Просто разговаривают между собой два человека и, может быть, недостаточно друг друга понимают.

Один, о. Василий, говорит как «человек опыта», который большую жизнь прожил, многое испытал, многое повидал, знает, зачем жить и откуда непосредственным образом черпать силы духовные. Второй, Александр Григорьевич Раков, — «человек идеи» или «человек культуры». Для него, как и для большинства из нас, принципиально важно знать: так был подвиг в Великой Отечественной войне или нет, воевали наши солдаты за правое дело или, как выразился о. Василий, «на рожон лезли», грабили и зверствовали? В жизни одно и другое соседствуют вместе, и о. Василий, без сомнения, передает достоверные вещи, когда говорит, что тысячи и миллионы людей на убой гнали, как скотину, и что в Германии 1945-го советский солдат проявил себя не самым нравственным образом. Только проблема не совсем в этом: было иль не было, правда или неправда?

Правда, всё, наверняка, правда. Только кто теперь, кроме самого о. Василия да еще, может быть, считанных священников-фронтовиков, эту правду верно поймет и оценит?

Нашему брату в настоящий момент и без того нелегко: отняты государственность, культура, истоптана и расколота историческая память. И вот, когда у него из души убирают, быть может, последнюю подпорку: уверенность в том, что на войне был совершен подвиг, что мы воевали за святое дело и всему миру показали, чего русский человек стоит, — в этот момент мы, как «люди культуры», «люди знания», а не «люди живого духовного опыта», неизбежно теряемся и сникаем.

Поэтому слова о. Василия правдивы, но, да будет позволено так выразиться, непедагогичны. И недоумение аудитории относительно оценки батюшкой войны наглядно доказывает это. А.Г.Раков в дискуссии с иронией был назван «последним героем нашего времени». Хочется сказать без иронии: это — не героизм, это — реакция самосохранения. Потому что каждый внутри себя отчетливо ощущает: если еще и этот рубеж переступить, если позволить себе еще и о войне рассуждать в нынешнем всекритическом тоне, в таком случае от личности вообще ничего не останется!

Несогласие редактора «Православного Санкт-Петербурга» с устройством немецкого воинского захоронения — это его личное дело. В рассуждениях по этому поводу появляется элемент некоей эмоциональной полемичности и элемент спорный. Одного человека данный факт возмущает, а другой в простоте души своей, глядишь, и порадуется: вот, человеческие останки перестали лежать разбросанными по болотам, а похоронены по-хорошему. И, если не находится у себя в государстве средств на перезахоронение солдат, пусть это хотя бы сделают для своих солдат немцы, коль деньги имеются! Что же это мы будем, как, извините, собаки на сене сидеть: своих хоронить денег нет, так и ваши пускай лежат, где попало!

Но по сути, хотелось бы подчеркнуть, речь в дискуссии шла о большем, чем просто о немецком кладбище в Сологубовке. Убеждение, которое выражал А.Г.Раков, касалось более глубоких и общих вещей. Это разговор о той роли, которую должны играть общественные идеалы, не всегда прямо связанные с религиозной сферой, для православного сознания. Должны ли мы разделять представления общества, исторические свидетельства о силе воли, доблести, славе, то есть о достижениях человеческих, или видеть в них не заслуживающие настоящего почитания и преклонения? Как относиться нам не только к воинскому подвигу, но, например, к завоеваниям культуры, науки, искусства?

Разговор этот старый, он продолжается уже, по крайней мере, полтора десятка лет, с того времени, когда наш соотечественник массово стал идти в храмы и там узнавал, что наука желает построить без Бога рай на земле, а почитаемый всеми Лев Николаевич есть никто иной, как злостный хулитель Церкви и отлученный от Православия еретик. В нашем случае «развенчание мифов» коснулось наиболее болезненного — войны и происходит оно накануне 60-летия, когда все вспоминают Победу. Поэтому и только поэтому позиция о. Василия шокирует. Сама проблема соотношения «мирских» и «духовных» представлений и ценностей для православных существует давно.

В идеале, конечно, все должно выглядеть так: жить и черпать силы мы должны непосредственно в Боге, и за этим «предания человеческие, стихии мира» утрачивают уже свое значение. Но, в действительности, это позиция почти протестантская, когда человек считает себя уже в полной мере созревшим, чтобы «принять Христа в свое сердце» и дело остается лишь за его волевым решением. Принадлежность к Православию, если хотите, в том и заключается, что человек с осторожностью, но признает важность некоторых земных вещей: Родины, например, церковной и культурной традиции, национального начала, защиты Отечества и пр. И то немощное, самодовольное и прихотливое существо, которое получалось подчас в результате нашего рафинированного «воцерковления», заставлявшего разрывать связи с миром и на все вокруг разом наклеивать ярлыки бездуховности, разумеется, имело мало чего общего с действительным православным мировоззрением и образом жизни.

Наверняка такого «воцерковления», в котором человек «из духовных побуждений» судит о воевавших с фашистами как о насильниках и головорезах, не хотел бы и сам прот. Василий. Просто, мне кажется, в канун юбилея батюшке захотелось немного «расшевелить» аудиторию, а наипаче самого редактора Александра Ракова, очень уж рьяно восставшего против немецкого кладбища, и подбросить иную, альтернативную информации для размышления.

При этом все равно остаются сомнения, нужные ли слова были в тот момент подобраны и произнесены? Например, что это такое: «когда входили в город части вермахта, они нам ничего худого не делали…»? Как это, ничего не делали?.. Они, извините… входили! А кто их сюда приглашал?

И потом, собственный опыт у о. Василия огромный, но неужели и Зою Космодемьянскую батюшке довелось знать лично? В советское время нам рассказывали одну историю ее подвига, потом, в «перестройку», на поверхность всплыла другая, более критическая. В те годы, впрочем, все идеалы и все герои, включая и по-настоящему достойных людей, в авторитете и нравственных достоинствах которых о. Василий наверняка не станет сомневаться, — Иван Сусанин, к примеру, или экипаж броненосца «Варяг» — были преданы осмеянию.

Ну, не уверены мы в действительном героизме конкретной девушки Зои — все равно ведь, героев было не счесть. Так и скажем: не знаем мы, просто не знаем и точка, что там, 60 лет назад в деревне Петрищево происходило! От этого, по большому счету, ничего в отношении нашем к войне не меняется. И уж точно нам, православным, ни к чему встревать во все эти пропагандистские прения, из собственных уст пересказывать сомнительную и глумливую «перестроечную» сказку.

Мне кажется, диспуту попросту не хватило времени, чтобы найти и выделить главное. А главное немудрено. Было насилие и мародерство со стороны советских солдат в Германии в 1945-м? Да, было. Тогда вопрос следующий: за трофеями ли и за женской ли честью наши войска туда пришли? Нет, ни за тем, ни за другим. Врага пришли добить в его логове. Потому как все хорошо помнили свое отступление до Москвы и до Сталинграда. Ничего, отступали, потом собрались с силами, а к-а-а-к жахнули, что только на половине Европы-то и передохнули!

А Гитлер, что бы ни говорили, пришел к нам как раз за трофеями и за честью! Это ничего, что вермахт при вступлении в новые территории порядочный и культурный был: не нахрапом, так временем бы свое взяли! И брали: сколько миллионов наших вывезли как бесплатных рабов по «культурным» немецким заводам и домохозяйствам? Кто-нибудь из наших солдат или офицеров после 1945-го себе домой «трофейную» немку-рабыню привез? Домработницей, так сказать?

Больше того, Гитлер к нам из-за гордыни своей пришел, которую, кстати говоря, в виде философии «высшей расы» и «вечного Рейха» вполне разделили с ним и те миллионы немцев, которых о. Василий оправдывает как невиноватых и подневольных. И такого уж Гитлера с немцами ни в коем разе нельзя было оставлять ни в границах Германии, ни тем более в Польше, Прибалтике, Венгрии, Румынии, Чехословакии. Надо было добить, и Советская Армия его добивала. Беспредел же и грабежи при этом, как не крути, не были философией победителей. Впоследствии, когда страсти успокоились, немцы «под советами», надо сказать, не слишком-то горевали: жили культурно, в достатке, на Запад, за небольшим исключением, не рвались… Оккупация оккупации рознь, и те разговоры, которые теперь полюбили прибалты про то, дескать, что им во времена СССР плохо жилось, — свидетельство такого их подлого человеческого качества, что неудивительно будет, если судьбина еще и еще в будущем возьмет их и как следует потреплет за спесивую холку.

Я присоединюсь целиком к той мысли постоянного автора Русской линии Л. Ильюниной, которая была высказана ей в недавней статье про чеченскую войну: в каждом народе есть свое основополагающее свойство, «доминанта души». И вот, это прозвучит странно, но русская история во всех основных событиях последнего времени, даже таких трагических как 1917-й, Великая Отечественная или развал Союза, сохраняла и сохраняет по-прежнему за собой, невзирая на многочисленные отклонения и грехи, НРАВСТВЕННЫЙ характер.

Или чем думаете была наша пресловутая «перестройка»? Да нас попросту застыдили, а мы и поверили! Потому как, несмотря ни на что, стыд все же имеется. Другого, и поймав на горячем, не больно-то застыдишь. А Афганистан, а Чечня? Искали ли мы там какой-то самореализации, американского суперменства? Нет, по примеру Российской империи тушили чужие пожары, брали под крыло слабых, а особо драчливых силой принуждали к миру с соседями. То же самое и с сегодняшней политической разноголосицей, всеми этими реформами, бесконечными шараханьями из стороны в сторону, добровольным самоотрицанием и поношением всего отечественного. Откуда это? Петр Аркадьевич Столыпин в свое время об этом хорошо сказал (за дословную передачу слов не ручаюсь): «В России и Россией так много недовольных, потому что Россия сама недовольна собой».

Вот так-то: недовольна собой. А значит, хотела, как лучше. И что же это: нелепо, смешно? «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда…» Тогда смейтесь, смейтесь. Никто ведь не хочет «лучше», каждый хочет только «по-своему», и никаким «лучше» его не заманишь и не переубедишь. И потому нравственная позиция, позиция совести, особенно в нынешнем мире, оказывается всегда уязвима.

Да, мы как дети, верим всему, даже тому, во что верить не следует. Но от этого, как замечал И. Ильин, у нас не закрыта сама способность верить — способность, которую, увы, давно уже все потеряли. И, коли рассуждать по апостолу, тот характер, который «не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13, 5−7) — не есть ли такой характер как бы детский в значительной мере?

Если же понять эту вещь, если допустить хотя бы на мгновенье, что в очах Божьих вся эта «геополитика» с ее самоуверенными представлениями об успехах и неудачах может не стоить ровным образом ничего, а в промыслительном отношении взлеты могут в действительности означать падения, а падения — взлеты — так вот, если допустить, что вся наша последняя история, не исключая, конечно, и событий Великой Отечественной войны, представляет собой как бы испытание основной нравственной доминанты народа и избавления от ослепления собственными успехами, достоинствами, ростом и кажущейся самодостаточностью, тогда православному на свете белом становится жить светлее и легче. Потому как не бессмыслица вокруг, и всякая зубоскальная критика со стороны, жлобская доблесть разная, наподобие чеченской, надмевающейся, — они тоже нам в испытание даются, а другим, увы, — в наказание.

Потому как без русских нету на них теперь управы, ох, нету! Вот, они сами себя и погубят. Без опаски и осторожности, возвышая себя, низвергнутся. А мы смирением и памятью своих героев что-нибудь да увидим. Себя разглядим как положено и с помощью Божией спасемся.