Печеры Псковские — Град духовный

Не раз уже приходилось нам паломничать в Псково-Печерский монастырь, но только в этот раз он предстал перед нами, как настоящий град духовный. В его архитектурном облике запечатлелся образ, сошедшего на землю Иерусалима небесного. И это не фантазии, — как известно предки наши именно такой символический смысл придавали церковным строениям, просто в наше время почувствовать это очень трудно.

Думается, что в этот раз это удалось, потому что народа в монастыре было очень мало (зима, рабочее время) — только монахи, да десяток паломников — не больше. Потому тишина Божья особенно ощущалась и под сводами храмов и на монастырских дорожках.

А еще птицы. В первый раз такое мы пережили: протягиваешь руку, и на руку тут же слетает синичка, и сидит не боится. Такая доверчивая птичка, и голуби такие же доверчивые. Потом в монастырском листке мы прочитали, что в монастыре всегда жило много птиц, особенно голубей. В 60−70е годы за ними в Тайловской башне ухаживал монах Аввакум, так эта башня и звалась — Аввакумовской. Его сменил звонарь монах Алексий. В 90-е годы по благословению наместника архимандрита Тихона на территории подсобного хозяйства монастыря была устроена голубятня. И раз в год на голубятню — в день жен-мироносиц — приглашают детей из местной гимназии и разрешают выпустить голубей из клетки. Одна из девочек написала об этом трогательный рассказ: «Мы узнали, что это домашние голуби, и, если их выпустить, они опять вернутся домой.

Мне достался серенький голубь с хохолком на голове. И вот мы вместе выпустили птиц на волю. Голуби долго кружились высоко в небе. А мы, подняв головы, смотрели на них и радовались то ли тому, что это было очень красиво, то ли тому, что мы в первый раз держали в руках живую птичку и выпустили ее на волю. А потом голуби вернулись в клетку, а мы вернулись в класс. В моей памяти надолго останутся воспоминания о сегодняшнем дне: и то, как стучало маленькое сердечко птички в моих руках, а она пугливо озиралась вокруг черными круглыми глазками поглядывая; и их красивый полет; и как ликовало мое сердце, когда я держала в руках и выпускала на волю это маленькое создание».

Монастырское издание, откуда я выписала это сочинение, украшено фотографиями старцев и братии, окруженных голубями. Так умилительно смотреть на эти райские картины. Там же напечатан еще один короткий рассказ: «Желая испытать мальчика в знании истинной веры, родственник сказал ему: „Если ты скажешь мне, где находится Бог, то я сделаю тебе прекрасный подарок“.

— А я сделал бы два подарка тому, кто сказал бы, где Его нет!»

В Печорах как-то по-особому в этот раз переживалось единство Божьего творения. И, когда мы выходили после всенощной из Михайловского собора, казалось, что служба продолжается под тихим звездным небом, благословение Божие почиет на мягких белых снегах, на всех стройных башнях, башенках, и куполах Печер. На службе, как оказалось, молился в основном местный народ, — давно уже не приходилось видеть таких бабушек в опорках, повязанных крест накрест большими платками, с такими глубокими морщинами на лицах, как будто живут они на земле уже сотни лет, и помнят и настоятеля монастыря священомученика Корнилия, убитого в приступе гнева Царем Иоанном Грозным, и первых подвижников, поселившихся в богоданных пещерах, помнят трудные и цветущие времена в обители, помнят старцев.

Печерские старцы

Последнее уже не из области воображения — а реальность. Многие местные бабушки еще помнят старцев, которые подвизались в Печерах в прошлом столетии. Одна из них рассказала удивительную историю о новопрославленном старце Симеоне (+1960): «В бытность архимандрита Пимена (в будущем Святейшейго Патриарха — Л.И.) монастырские земли — посевы и огороды — были отобраны, и, несмотря на все хлопоты, их не вернули, а дали место за монастырем. Посеяли овощи на новой земле, но они всходов не дали. Много раз архимандрит Пимен приходил в батюшке старцу Симеону и сетовал, что все черно — всходов нет. А батюшка все эти дни потайным ходом ходил на огороды и молился; и по его святым молитвам Господь послал всходы, а затем обильный урожай, да такой, что когда крестный ход пошел, то местный агроном А.Д. выставил охрану, чтобы не потоптали. Было все необыкновенное, все изумлялись и благодарили Бога, что на таком пустыре выросло такое обилие плодов».

В конце 50-х — начале 60-х годов в результате хрущевских гонений на Церковь на всей территории нашей страны осталось менее двух десятков монастырей, причем в основном женских. Из мужских обителей, помимо нескольких в Белоруссии, Литве и на Украине, в собственно русских землях в тот период действовали только Свято-Троицкая-Сергиева Лавра и Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь.

Именно в Печорах находили себе тогда пристанище иноки, связанные с духовными традициями Оптиной, Вышенской, Макарьевской на реке Лезне и Глинской пустынь — ученики учеников знаменитых старцев. В 1957 году в Печоры прибыли из Финляндии семь старцев Валаамской обители.

Нынешнему духовнику Псковского Спасо-Елеазаровского монастыря архимандриту Кенсорину, в юные годы посчастливилось по послушанию заботиться о некоторых старцах, об этом он поделился воспоминаниями: «По благословению наместника архимандрита Алипия в 1962 году я поступил на послушание к валаамским старцам.

На этом высоком святом послушании мне пришлось ухаживать за тремя великими святыми старцами: схииеромонахом Михаилом, схиигуменом Лукой и схимонахом Николаем.

Я посещал этих старцев еще до поступления к ним келейником. Когда работал я на пекарне, то всегда приносил им теплый свежий хлеб. Мне также приходилось часто исповедоваться у отца Михаила. Старцы меня знали хорошо и очень радостно приняли. Я был бесконечно рад этому новому послушанию и с любовию к нему относился. Я с любовью ухаживал. Входя на послушание, я чувствовал молитву старцев и сердце как-то наполнялось Духом Святым».

«Я лично считаю, что жизнь в монастыре без духовного руководства, без контроля над собой, бессмысленна — не будет духовного совершенства; это будет только название монастыря… А святые Отцы говорят: монах без Иисусовой молитвы — черная головешка. Для этого нам даются четки, ибо четки являются мечом духовным. А чтобы научиться молитве Иисусовой, нужна чистота сердца, а ее приобрести можно только путем смирения, путем послушания и путем откровения помыслов старцу. Я постоянно думаю: как это можно жить в монастыре без старцев? Я лично, живя в монастыре, ежедневно посещал отца иеросхимонаха Симеона, старца иеросхимонаха Михаила, схиигумена Луку, схимонаха Николая и постоянно открывал им свои помыслы, когда можно было (кто был посвободней), поэтому я посещал всех. Не мог один уделить мне столько внимания, сколько мне для этого требовалось. И они все, конечно, принимали меня с любовью, и я мог в то время, при откровении своих помыслов, спокойно жить в монастыре. И святые Отцы говорят: для одних монастырь — это рай, а для других — это тюрьма!

Благодарю Бога, что сподобил видеть подвижников, которые служили нам примером в нашей повседневной жизни, ибо, взирая на них, мы могли наглядно видеть людей, о которых пишут в житиях святых. Когда мы читаем об их жизни, как-то трудно укладывается в нашем сознании, нашем воображении, что они совершали подвиги выше сил человеческих. Конечно, не они совершали, как говорит праведный о[тец] Иоанн Кронштадтский, но благодать, живущая в этих людях.

Конечно, это благодать Духа Святого, живущая в них, укрепляла их. Их молитвы, конечно, очень сильны пред Богом».

…Как-то, снимая киноленту о Валааме «День поминовения», создатели фильма спросили отца Кенсорина о его впечатлении от общения с валаамскими старцами и он сказал знаменательные слова: «Это невозможно передать. Даже нет слов передать. Вот представьте себе — как слепому невозможно красоту природы рассказать, так не могу всех этих чувств… выразить своими словами. Эти старцы — это соль земли. Они также были как бы путеводителями: т. е. они берут как бы за руку свое духовное чадо и ведут ко спасению. Вот в этом — весь секрет. Это значит — не только сами спасаются, этого мало…

Я прихожу к такому убеждению, что если монашество рухнет, то мир без монашества не сможет существовать».

Старец Сампсон

У отца Кенсорина мы спросили и о старце, вокруг которого в наше время возникли споры, — о схииеромонахе Сампсоне (Сиверсе). Как известно его пребывание в Псково-Печерском монастыре было связано с драматическим эпизодом, — по вражьему навету — доносу душевнобольной женщины он был обвинен в неблагообразном поведении, и наказан тем, что с него было снято монашеское платье, и мантию его сожгли за стеной монастыря.

Мне было всегда непонятно, как это могло произойти при таком наместнике как истинный человек Божий — архимандрит Алипий (Воронов). И вот, наконец, все встало на свои места. Старец Сампсон был добровольной жертвой. В то время, когда разыгралась, связанная с ним история, стоял вопрос о закрытии монастыря. Одним из предлогов и было якобы «безнравственное поведение братии». Отец Алипий устроил «образцово-показательное наказание», — бросил «собаке кость», чтобы она успокоилась. Хотя при этом братии он, конечно же, ничего объяснить не мог. Но многие сами поняли в чем дело. Старцу Сампсону, когда он уходил из монастыря настоятель поклонился в ноги.

О том, что вся сцена с сожжением рясы была устроена ради «усмирения врага», свидетельствует и тот факт, что когда старец приехал в Москву в Патриархию он был направлен на новое место служение в сущем монашеском чине.

Отец Кенсорин, рассказывая о старце Сампсоне и злобе властей против монастыря, объяснил, что одной из причин того, что именно отца Самсона обрушился главный удар, было то, что вокруг него всегда собиралось много молодежи. При этом он «тщательно работал» с каждым человеком, — принимал исповедь не уровне помыслов. Помогал человеку по-настоящему очиститься. Не терпел формализма. «Он был настоящий духовник!» — сказал отец Кенсорин, — «И настоящий старец».

Архимандрит Иоанн (Крестьякин)

И сейчас в Печорах живут старцы, нам не пришлось повидать их. Но мы получили назидание от старца Иоанна (Крестьянкина), — отец Марк, который занимается книжным делом в обители, подарил нам несколько книг старца — «Опыт построения исповеди», «Настольную книгу для монашествующих и мирян», «Размышления о бессмертной душе», а главное — только что выпущенный издательским отделом монастыря, том писем Старца. В первых же, открывшихся письмах, мы почувствовали, как любовь, явленная одному человеку, изливается на всякого, их читающего:

«Дорогая о Господе Н. М.
Никто за нас не может решать наших жизненно важных вопросов, и даже в прежние времена старцы не командовали наследием Божиим. Обдумывать, на что брать благословение, должен сам человек. Вот недавно было письмо мне, залитое слезами. Некто распорядился двум солидным супругам жить как брату и сестре, через весьма короткое время потребовал развестись, и на все согласился с болью в сердце любящий супруг. Ну, а финал такой, что у него на старости лет все же появилась другая утешительница. Дети взрослые осудили материнский „подвиг“ и ушли с отцом. А духовник в конце концов изгнал ее от себя. И после всего этого мне она написала подробное письмо обо всем с вопросом: „что же делать?“
Дорогая моя, бездумно ныне жить нельзя. Бог правит миром, а не люди. Приказов в духовной жизни быть не может. Господь даровал человеку духовную свободу, и Он, Он Сам, ни в коем случае и никогда не лишает человека ее — этой свободы.
Вот и подумайте, стоит ли Вам при Ваших возможностях брать на себя невозможное?»

+++

«О., дорогая!
Ну сколько раз я говорил тебе о том, как тебе быть, а ты все не знаешь. Нет, детка, все ты знаешь — и по слову нашему, и опытно; но вот делать как надо бы — не по душе тебе. Хочется огульной свободы, чтобы как все. Но „как все“ — это по стихиям мира сего, а не по Богу. Как все — это страшная болезнь в будущем и горе, которого не избежать.
Вот хотя бы о делах сердечных твоих. Разве трудно в самом начале, когда только зарождается искушение, отстранить его? А ты попускаешь чувствам дойти до такой глубины, за которой следуют слезы и разочарование.
Скажу и не ошибусь: дружить нынешние молодые люди не умеют. Дружба не успевает созреть, как все обрывается близостью, за которой нет ни дружбы, ни тем более любви.
А дальше следует ад. Ад извращений, растоптанной жизни. Хорошо еще, если одной, а то ведь в фундамент будущего ложатся младенческие гробики. Вот все, что я хочу сказать тебе, О…
У Господа ошибок не бывает. И если человек Ему верен, то эта верность вознаграждается счастьем жить с ясной душой и миром совести. Вот и выбирай. Выбирать-то только самому человеку предстоит. И когда успеваешь ты страдать глупостями, когда занята так основательно и дома, и в институте?
Давай и о предпринимателе поговорим. Одной он уже обещал золотые горы… Да полно, не одной, а без счета!
Там ловят на мираж, кто клюнет — сам виноват. Но поставь себя на место его жены, на место его детей, ведь ты не намного старше его детей.
Их изуродованная жизнь войдет и в „счастливое“ будущее его очередной жены и его будущих детей. Чем ты лучше всех тех, кого он уже бросил? А ведь и им всем он рисовал воздушные замки, которые разрушились после первой же близости.
Всё, О., умудри тебя Бог. Умудряйся сама. Молюсь о тебе всегда, как и обещал, но жить надо самой. И ответственность за свои поступки понесешь ты сама.
Божие благословение тебе».

И еще один замечательный подарок мы получили, о котором хочу рассказать особо, — это альбом «Видевше свет вечерний», посвященный старцу Иоанну. На ста шестидесяти больших книжных страницах запечатлелась любовь. Любовь к Богу и к человеку. Она греет и светит и с многочисленных фотографий старца Иоанна — от юности до нынешних дней, она поэтически выражена в акафисте «Слава Богу за все!», который как лейтмотив звучит чрез все повествование в книге, она дышит в кратких поучениях Старца, расположенных под «Славами» Акафиста: «Слава Тебе, Господи, раскрывшему предо мною небо и землю как вечную книгу радости», «Слава Тебе, Господи. Явившему мне красоту вселенной», «Слава Тебе, Господи за тайные и явные милости Твои"…

Книга начинается замечательными словами, в которых братия монастыря выразила свою любовь к старцу Иоанну, процитируем их: «Эта книга о любви, которую дал нам Господь, заповедавший: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всей душою твоею…возлюби ближнего твоего, как сам себя» (Мк 12, 30−31). А еще эта книга о старце и нашем монастырском духовнике архимандрите Иоанне (Крестьянкине), который вместил в своем сердце эту двуединую заповедь о любви… Эта книга — образ православного пастыря, прожившего долгую и многоплодную жизнь в Церкви. По искорке огненной, по уголечку собиравшего в свое сердце огоньки уязвимой, крестной, отдающей себя людям евангельской любви, пока оно не растеплилось до самых глубин, и на это тепло потянулись люди».

У книги «Видевше свет вечерний» есть подзаголовок — «Встреча со старцем», и эта встреча действительно происходит, когда погружаешься в рассматривание и прочитывание ее. Потому великая благодарность издателям — они дали возможность тысячам людей, которые хотели бы соприкоснуться со старческой благодатью отца Иоанна (Крестьянкина) ощутить ее, даже не беседуя со старцем лично.

Пещеры, Богом зданные

Бог послал нам замечательного проводника по пещерам, — как профессиональный экскурсовод, я постоянно прислушивалась к тому, что рассказывают паломникам другие монахи-проводники, и удивлялась глубине передачи нашего вожатого по святому подземному городу. Более десяти тысяч усопших покоятся на семи улицах (так они и называются!) дивного подземного града. Но об этом граде не скажешь — «царство мертвых». Удивительно, но в толще земли, при виде открытых в некоторых местах гробов, не чувствуется веяние смерти, наоборот, ощущается теплота духовная. Странно это прозвучит, но даже как-то уютно в пещерах псковских (в Киеве, например такого ощущения нет, там дух суровой аскезы преобладает), — мягкий песочек ласково ложится под ноги, а наверху песчаные своды поражают красотой рисунка, — наш провожатый недаром не раз повторил нам, что мы идем по бывшему ложу древнейшего моря, и что здесь обнаруживаются отложения девонского периода. Рассказал и историю об исцелении от песочка. Мне трудно на бумаге передать его интонации, но попробую.

Одна паломница отстала от группы, осталась одна и начала бедная метаться под пещерными сводами, от этого свечка у нее потухла и она оказалась в полной темноте. Стала она искать выход — шарит руками по потолку песчаному, тут и глаза ей все песком засыпало и начала она реветь. Но Господь ее вывел к свету, а когда она глаза протерла, оказалось, что к ней вернулось почти потерянное зрение. Вот так Господь устраивает исцеления через скорбь.

Сам наш проводник, явно может, что называется с закрытыми глазами путешествовать по пещерам. Интересно, что шел он по галереям, двигаясь спиной вперед, а лицом к нам, и безошибочно поворачивал там, где было нужно. Мы заметили, что никто больше из монахов так не делал, — все они вели свою группу «гуськом». А мы двигались в каком-то удивительно замедленном темпе, даже не скажешь, что шли, а именно перемещались в этом священном пространстве, и рассказ нашего провожатого был такой же неспешный, отрешенный от земно суеты, явно из внутренней молитвы происходящий. Хотя немало интересного и о земной истории рассказал нам батюшка.

Например, о том, как Хрущев обещал закрыть монастырь. К наместнику архимандриту Алипию (Воронову) приехали с официальным предписанием, а он на глазах у «хрущевцев» сжег предписание в печке и сказал, что пусть ему руки и ноги отрубают, а он из монастыря не уйдет.

Когда мы стояли у мироточивого афонского креста, за которым покоится митрополит Вениамин (Федченков) батюшка рассказал, что во многом благодаря владыке президент Рузвельт дал распоряжение об открытии второго фронта во время Второй мировой войны. Владыка Вениамин тогда нес служение в Америке, и получил возможность общения с американским Президентом.

Рассказал батюшка об истории монастыря в годы войны. Когда немецкие власти распорядились снести на монастырский двор все древние иконы для отправки их в Германию, братия собралась на молитву. Всю ночь простояли немецкие машины на монастырском дворе, но приказ оккупантов так и остался невыполненным, — и иконы не отдали. Рассказал батюшка о том, что во время оккупации по благословению тогдашнего наместника монастыря архимандрита Павла (Горшкова) в пещерах прятались наши партизаны. А после войны старец-подвижник был оклеветан, возведен на Голгофу неправедного суда, претерпел поругания и мученическую кончину в узах Ленинградской тюрьмы политзаключенных.

Нелегко монастырю было и в послевоенное время. Обитель надо было восстанавливать из руин. Власти недолго давали какие-то послабления, вскоре у монастыря отобрали все земли. Отец Алипий решился на мудрую меру, — в то время, когда в Печоры приехали высокие гости, он выпустил коров гулять прямо по монастырскому двору, А когда потом печерские власти пытались его за это распекать, сказал: «Мы пустили скотинку, чтобы она последнюю травку смогла поесть на нашей земле, лугов-то у нас своих нет». После этого покосы и огороды монастырю вернули.

По-особому воспринимались эти рассказы во время шествия по пещерам, при гробах святых подвижников — ощущалась близость вечности, — того, что все, что здесь на земле происходило совсем еще недавно, уже вписано в скрижали вечные.

Храм у ворот монастыря и его настоятель

Встреча с монастырской историей ожидала нас и в приходском храме Великомученицы Варвары, что стоит у ворот монастыря.

Нам, что называется «повезло», — хотя был будний день, мы застали в храме его настоятеля — протоиерея Евгения Пелешева. 1 февраля 2005 года исполнилось тридцать лет его священнического служения. Начинал Евгений Федорович свой церковный путь послушником в Псково-Печерском монастыре, куда пришел пешком за 250 км из Эстонии пятнадцатилетним пареньком. Пять лет шесть месяцев и пять дней — это число несколько раз повторил сам батюшка, — он провел на послушании в монастыре: был и трапезником, и конюхом, и понамарем, и звонарем, проводником делегаций по пещерам, шофером (получил права). Много пришлось трудиться на земле: косил траву, жал рожь, копал картошку. На работе по десять — пятнадцать часов в день и на молитве часами. О том, как трудно восстанавливался Печерский монастырь после войны, отец Евгений написал книгу воспоминаний, которая стала «православным бестселлером» — дважды она уже переиздавалась и мгновенно расходилась среди паломников, сейчас готовится третье издание.

Мы все допытывались у батюшки, почему же все-таки он ушел из монастыря. Он не стал рассказывать о подробностях, сказал только, что его благословил старец прп. Симеон, назвав «попиком» и сказав, что таких в монастыре нет. А еще батюшка сказал, что теперь виден промысел Божий в его судьбе. Если бы не он, то могли бы и закрыть Варваринский храм — дело в том, что храм этот был эстонским приходом. И, когда скончался его настоятель, нужен был священник, который мог бы совершать службу на эстонском языке, — кроме отца Евгения в Псковской епархии назначить на приход было некого. Так и стал батюшка служить для эстонцев (в округе Печер было семь эстонских деревень) на их родном языке, но потом и русские прихожане к нему потянулись, привлеченные сердечностью, живым юмором, простотой, исходящим от отца Евгения.

Из рассказа батюшки мы наконец-то поняли, зачем рядом с монастырем, где пять храмов и сто монахов, нужен еще приходской храм с одним, как предсказал преподобный старец Симеон «незаменимым священником», — в монастыре не крестят, не венчают и не отпевают. Потому весь печерский народ из окрестных деревень идет к отцу Евгению. «У нас в Печорах нет некрещеных и почти нет невенчанных», — с особой радостью сообщает нам веселоглазый (так мы его про себя назвали) батюшка.

Из местной газетки мы узнали, что отец Евгений опекает городскую ветеранскую организацию, на праздники служит панихиды на братских могилах на городском мемориальном военном кладбище. «Отец Евгений доступен и прост, участливо подскажет, что и как полагается делать. Он всегда как добрый наставник, воистину отец», — написано в Печерском листке.

В 2002 году Евгению Федоровичу Пелешеву по ходатайству прихожан, ветеранов города присвоено звание «Почетный гражданин города Печеры». Это первый священнослужитель в России, ставший почетным гражданином города.

+++

Уезжая из Печор, мы получили в напутствие приглашение приезжать в святую обитель почаще, — как бы хотелось, чтобы это пожелание сбылось. «Хорошо нам зде быти», — вспоминали мы апостольские слова, сказанные на горе Фавор. Здесь на святой монастырской земле души действительно преображаются незримым образом. Здесь получаешь назидание от самого вида рукотворенного чуда — замысловато раскинувшейся в глубине оврага и на горе архитектурной симфонии шпилей, главок, башен, островерхих крыш, лесенок с решетками, и все это вписано в природное чудо. Здесь мы увидели, как въяве воплотилось славославие, выраженное в изданном в книге о старце Иоанне (Крестьянкине) акафисте «Слава Богу за все!»:

«Когда на землю сходит закат, когда воцаряется покой ночного сна и тишина угасающего дня, я вижу Твой чертог под образом сияющих палат и облачных сеней зари. Огонь и пурпур, золото и лазурь пророчески говорят о неизреченной красоте Твоих селений, торжественно зовут: Пойдем к Отцу!
Слава Тебе за тихий час вечера,
Слава Тебе, излившему в мир великий покой.
Слава Тебе за прощальный луч заходящего солнца;
Слава Тебе за Твою благость во мраке, когда далек весь мир;
Слава Тебе за обещанное пробуждение к радости вечного невечернего дня;
Слава Тебе, Боже, во веки!»