Белый Май

«Наш Кутузов», «будущий губернатор Москвы», «толстый алкоголик», «юбочник и подкаблучник» — так называли командующего Добровольческой армией Владимира Май-Маевского, прототипа генерала Ковалевского в советском сериале «Адъютант его превосходительства»

Самого Май-Маевского (Ковалевского) в вышедшем ровно 50 лет назад сериале сыграл обаятельнейший Владислав Стржельчик, что обеспечило этому персонажу зрительскую любовь. Таких приятных белых генералов советский кинематограф еще не знал. Как правило, белых (особенно офицеров) изображали карикатурными головорезами или страшными в своей ненависти к революции дегенератами, а здесь — интеллигентный генерал в очках. Но насколько реальный Май был похож на созданный в кино образ — вопрос дискуссионный.

Владимир Зенонович Май-Маевский не был первопоходником, то есть не принимал участия в легендарном Ледяном походе генерала Лавра Корнилова, а этот критерий был главным в иерархии белого Юга. Однако весной 1919 года именно он стал командующим Добровольческой армией, объединявшей лучшие офицерские полки — корниловцев, марковцев, дроздовцев. Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России Антона Деникина привлекала честность Мая, его солдатская прямота. «Будущему губернатору Москвы» были чужды интриги, он был лишен болезненного честолюбия и мог сработаться с самыми разными командирами. Эти черты его характера плюс личная храбрость в бою и доверие к подчиненным (возможно, излишнее, как стало ясно позднее) оказались важнее, чем наличие академического военного образования или статуса первопоходника.

Генерал-фронтовик

Командующий принадлежал к потомственным дворянам Могилевской губернии, ведущим родословную от семейств польских шляхтичей — Маев и Маевских. Оба они имели герб «Старыконь», и Владимир Зенонович иронически называл себя «старым боевым конягой». Его отец был штабс-капитаном лейб-гвардии Егерского полка, племянница Вера — женой известного полярника Георгия Седова. Сам Май-Маевский, родившийся в сентябре 1867 года в столице, окончил кадетский корпус и Николаевское инженерное училище, а позже Николаевскую академию Генштаба. На фронтах Русско-японской и Первой мировой войн он проявил не только командирские способности, но и недюжинную личную храбрость. Вдобавок гуманно относился к солдатам: после Февральской революции, когда многих офицеров на фронте поднимали на штыки, солдатский комитет наградил его Георгиевским крестом — так называемым «Георгием с веточкой». Эту награду генерал никогда не снимал и носил рядом с офицерским крестом белой эмали.

Когда из-за революционной агитации армия фактически развалилась, Май-Маевский командовал элитным 1-м гвардейским корпусом на Юго-Западном фронте. Большую часть 1918 года он проживал в Киеве, где участвовал в заседаниях монархических кружков, а потом перебрался на Дон и вступил в ряды Добровольческой армии. В конце года после смертельного ранения генерала Михаила Дроздовского Май-Маевский заменил его в должности начальника 3-й стрелковой дивизии, но это еще не сделало его своим в глазах первопоходников. Его признали только после упорных боев в Донбассе, где весной 1919-го добровольцы сдерживали наступление многократно превосходящих их сил красных на Ростов-на-Дону и Новочеркасск.

Полковник Михаил Левитов, в годы Гражданской войны служивший в Корниловском ударном полку, впоследствии описал то впечатление, которое производил Май-Маевский на соратников: «На фронт в Донбассе очень часто приезжал командующий отрядом генерал Май-Маевский. Страдал генерал от своей тучности, и не было для него большей муки, чем молебны и парады, когда он стоя утирал пот с лица и багровой шеи носовым платком. Но этот человек совершенно преображался, появляясь в боевой обстановке. Пыхтя, он вылезал из вагона, шел, отдуваясь, до цепи, но как только равнялся с нею, на его лице появлялась бодрость, в движениях уверенность, в походке легкость. На пули, как на безобидную мошкару, он не обращал никакого внимания. Его бесстрашие настолько передавалось войскам, что цепи шли с ним в атаку, как на учение».

Успешно отразив наступление РККА, в июне 1919-го добровольцы стремительным ударом заняли Харьков, а кубанские казаки вошли в Екатеринослав (позже Днепропетровск). Май-Маевский, незадолго до этого назначенный командующим Добровольческой армией, стал заодно и главноначальствующим громадной Харьковской области. От имени «благодарных граждан Юга России» ему преподнесли золотую саблю, а король Великобритании Георг V наградил его орденом Святых Михаила и Георгия. Может быть, ошибочно: существует красивая легенда, что орден предназначался некоему «генералу Харькову», которого в ряду белых военачальников по незнанию упомянул британский премьер Дэвид Ллойд-Джордж, и лишь по прибытии эмиссары узнали, что Харьков — это не человек, а город. В итоге якобы поэтому орден вручили главноначальствующему Харьковской области, то есть Май-Маевскому.

Между тем ободренное победами командование Вооруженных сил Юга России приняло решение идти на Москву, и Добровольческая армия оказалась на острие этого удара. Наступление развивалось поначалу удачно. Взятие Курска, продвижение к Воронежу, Орлу, Туле и Брянску, занятие почти всей Малороссии с Одессой, Черниговом и Киевом вдохновляли многих. И если в частных беседах «отец», как порой называли «белого Мая» подчиненные, иногда высказывал сомнения в возможности быстрого захвата Тулы и тем более Москвы, то перед «орлами-корниловцами» генерал всегда выступал бодро и вместе с ними подсчитывал, сколько дневных переходов осталось до Златоглавой. После взятия древней столицы ему прочили пост ее генерал-губернатора или даже военного министра освобожденной от большевиков России.

Поражение после победы

Первые признаки кризиса наступления проявились после тактической неудачи 2-го Корниловского ударного полка под Кромами (16−17 октября 1919 года) и оставления белыми Орла (20 октября). Делая хорошую мину при плохой игре, Май-Маевский в очередном интервью о положении на фронте отмечал: «Красные, сосредоточив большие силы отборных своих частей, повели наступление в Кромском районе и районе Орла с целью, прорвав фронт, выйти к нам в тыл. Маневр этот, благодаря доблести войск, не удался, и наше командование ответило контрманевром, пожертвовав некоторыми пунктами, в том числе Орлом». Генерала куда больше беспокоил рост повстанчества в тылу: «В Полтавской и Екатеринославской губерниях в настоящее время бродят разбойничьи банды, с которыми ведется энергичная борьба. Несомненна их связь с немецким изменником Петлюрой, и очевидно, что все эти выступления происходят не без участия большевиков». И тут «добровольческий Кутузов» был абсолютно прав. В октябре армия Нестора Махно заняла Мариуполь и Екатеринослав, под угрозой оказалась Ставка Деникина в Таганроге. Май-Маевский был вынужден немедленно перебросить туда Терскую казачью дивизию и пехотные полки.

Сражаясь сразу на нескольких фронтах, Добровольческая армия все острее нуждалась в резервах. 14 (27) октября 1919-го Май-Маевский телеграфировал Деникину: «Считаю нужным оговорить, что предписанная. перегруппировка вряд ли может скоро совершиться, ибо войска прикованы к фронту отражением непрерывных атак противника». Незначительные пополнения (мобилизованные новобранцы, бывшие пленные красноармейцы и добровольцы-горожане из гимназистов, студентов и чиновников), приходившие на фронт, незамедлительно ставились в строй. Но это не помогало: добровольцам пришлось отойти на линию Киев — Харьков. В ходе отступления ни одна крупная воинская часть Добровольческой армии не была окружена и уничтожена, что следует признать заслугой Май-Маевского и его начальника штаба Николая Ефимова.

Однако в этих непростых условиях Ставка потребовала возобновления наступления на Москву. 14 (27) ноября 1919 года в адрес «белого Мая» пришла директива от начштаба Деникина Ивана Романовского с предписанием «наступать на фронт Ливны — Орел — Брянск». Нереальность такого плана была очевидна: все наличные силы уже сражались, в бой шли даже отряды милицейской Государственной стражи. В подобных обстоятельствах можно было рассчитывать лишь на успех скорой и тотальной мобилизации. Так, один из документов по гарнизону Харькова от 22 ноября (5 декабря) гласил: «Ввиду того что многие из числа подлежащих призыву лиц не явились по призыву и тем не исполнили свой гражданский долг, командующий армией приказал принять по отношению к означенным лицам принудительные меры к привлечению их на службу».

24 ноября (7 декабря) 1919-го в своем последнем интервью в качестве командующего Май-Маевский открыто заявил: «Положение на фронте серьезное, даже тяжелое. Героические части Добрармии, которые уже почти два месяца истекают кровью в неравном бою, сильно поредели в своих рядах и нуждаются в спешном пополнении их сознательными бойцами. Можете сказать гражданам города Харькова, которых мой долг перед Родиной повелел мне призвать в ряды вверенной мне армии, что судьба их семей и домашних очагов в их руках..» Но мобилизация не удалась, и через несколько дней, 10 декабря, Май-Маевский был отстранен от должности с зачислением в резерв.

Под градом обвинений

Официально его сняли с поста командующего за оставление Орла и другие поражения Добровольческой армии, а также за моральное разложение. Не меньше нареканий, чем неудачи на фронте, вызывала деятельность Май-Маевского в тылу в качестве главноначальствующего четырех обширных губерний. В его адрес как из рога изобилия сыпались обвинения в развале местной администрации, высоких назначениях «бывших царских сановников-реакционеров», поощрении грабежей, содействии спекулянтам, наконец, в «беспробудном пьянстве», в котором будто бы преуспели и сам командующий, и его штаб. Интересно, что в роли обвинителей выступали самые разные силы, поэтому в вину генералу вменяли одновременно украинофобию и украинофилию, антисемитизм и пособничество «еврейским дельцам-спекулянтам».

Даже простое перечисление подобных утверждений выглядит по меньшей мере чрезмерным, в то время как анализ конкретных распоряжений главноначальствующего производит иное впечатление. Первым же его приказом от 8 (21) июня 1919 года в ведение военно-полевых судов передавались дела «против порядка управления, о лихоимстве и мздоимстве, об убийствах, разбое, грабеже, против чести и целомудрия женщин, о стачках и локаутах, о зажигательстве, об умышленной порче ж.д. путей, мостов, телеграфных и телефонных линий, о спекуляции и всех преступлениях, связанных со снабжением продовольствием, и о преступлениях по государственной и общественной должности». Преступникам грозило суровое наказание — до расстрела включительно. Другие приказы Май-Маевского обязывали командиров воинских подразделений «со всей строгостью» взыскивать с подчиненных за несоблюдение «правил ношения установленной формы одежды», а также за «распитие спиртных напитков и буйство в общественных местах».

В вину главноначальствующему часто ставили приказ, запрещавший преподавание в школах занятой белыми Восточной Украины украинского языка и украиноведения. Однако приказ этот запрещал украинизацию только в отношении казенных образовательных учреждений, что, по мнению Май-Маевского, было «недопустимо в Единой России». В частных школах вышеназванные дисциплины разрешались, но если преподавание в них велось «в общегосударственном духе», то такие учебные заведения могли принять на госфинансирование.

Не выдерживает критики и обвинение генерала в желании возродить «реакционные порядки». Назначение на прежние должности бывших чиновников свидетельствовало не о реставрации «старого режима», а о стремлении передать местное управление лицам, уже имевшим опыт гражданского руководства. Эксцессы, связанные с возвратом земли помещикам, расследовались, а уличенный в подобных действиях екатеринославский губернатор Сергей Щетинин был снят с должности. Следует отметить, что Май-Маевский в личных беседах с Деникиным и телеграфных сообщениях в Ставку неоднократно настаивал на проведении земельной реформы, поскольку только она, по его убеждению, способна была обеспечить эффективность мобилизации и организации снабжения войск.

Генерал не был антисемитом и в приказах не раз требовал гуманного отношения к еврейскому населению. Но подчиненные часто его не слушались: именно при нем произошло большинство погромов на занятых белыми территориях, в том числе печально знаменитый погром в городе Фастове близ Киева, когда погибло более 200 человек.

Преемник Май-Маевского на посту командующего Добровольческой армией барон Петр Врангель на вопрос, что ему тот оставил, ответил так: «Пьянство и грабежи, повальные грабежи». «Генерал пропил фронт» — это стало настоящим штампом в оценке «белого Мая». Как известно, «у победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота». Когда поход на Москву завершился провалом и начался поиск виновных, пьянство Май-Маевского стали считать едва ли не главной причиной всех неудач. Действительно, знавшие его офицеры отмечали, что «отец» был не чужд «хорошего стола» (после ограничений походной армейской жизни), но при этом не переходил известных границ. Куда больше ему вредила доверчивость, что имело отношение как к штабному окружению, так и к местному чиновничеству, среди представителей которых были не только обычные воры и взяточники, но и большевистские агенты. Самый известный из них — адъютант командующего Павел Макаров — стал прототипом Павла Кольцова, героя уже упомянутого сериала «Адъютант его превосходительства».

Отставка или опала?

Кому было нужно смещение Май-Маевского? Во-первых, политикам-правоцентристам, заинтересованным в продвижении на одну из высших армейских должностей близкого им по взглядам генерала Врангеля. Во-вторых, молодым офицерам штаба Деникина, не любившим «пьяного рамолика» и предпочитавшим ему того же Врангеля. В-третьих, представителям торговых кругов Юга России, мечтавшим об ослаблении военного руководства хозяйственными делами.

Недостаточно твердая политика Май-Маевского, его стремление к сотрудничеству с «общественными кругами» позволяли им влиять на него. По их предложению он, например, согласился создать «городскую дружину для защиты семейных очагов», оказавшуюся прибежищем для уклонявшихся от мобилизации представителей буржуазии. Но едва лишь главноначальствующий стал «проявлять власть», как те же «общественные круги» принялись дружно распространять слухи о развале штабной работы и пьянстве и разврате комсостава армии, смакуя пикантные подробности. Цели этой группы смыкались с интересами подпольных большевистских организаций, использовавших, естественно, любую возможность для подрыва власти белых.

После увольнения из армии Май-Маевский жил в гостинице «Кист» в Севастополе «в нищете и забвении» (выражение генерала Деникина). Скудные средства к существованию ему давали продажа мебели из гостиничного номера и помощь немногих друзей. По утверждению этих немногих, бывший командующий много пил и читал сентиментальные романы, главным образом Диккенса. Здесь уместно привести слова ближе других знавшего «белого Мая» генерала Бориса Штейфона: «Май-Маевский умер тем неимущим человеком, каким он и был в действительности. Лично я ни на мгновение не сомневаюсь, что он был человеком честным. Честным, конечно, в узком смысле этого слова. Эта примитивная честность все же не мешала ему быть неразборчивым в своих знакомствах и принимаемых чествованиях. Не подлежит сомнению, что вокруг генерала группировались всевозможные дельцы и рвачи, которые под прикрытием громких фраз обделывали свои дела и делишки. Это создавало легенды, не только задевавшие доброе имя Май-Маевского, но и наносившие серьезный ущерб Добровольческому делу».

История белого Юга, равно как и Белого движения в России в целом, подтверждала: можно быть честным, порядочным руководителем, можно издать сколь угодно много демократических и своевременных приказов, но если разлажена исполнительная вертикаль, если расстроен тыл и слабо доверие населения, а местная власть может извратить или саботировать распоряжения сверху, то на победу, на прочный успех рассчитывать нельзя. Но можно ли вообще создать стабильную систему управления за несколько месяцев?..

Жизнь Май-Маевского оборвалась в последние часы пребывания белых в Крыму. 12 ноября 1920 года, во время эвакуации армии Врангеля из Севастополя, генерал скоропостижно скончался. По одной версии — от разрыва сердца, по другой — застрелился. Место его захоронения неизвестно.

https://историк.рф/journal/53/belyij-maj-7b.html