Ударный генерал. Генерал-майор М. А. Пешня

От Редакции: В конце ноября 2021 года в издательстве «Посев» вышла в свет новая двенадцатая книга серии «Белые воины» «Добровольцы», посвященная офицерам-добровольцам, участникам Гражданской войны в рядах армий Южного и Восточного фронтов Белого движения. В издании приведены подробные биографии двенадцати офицеров, фронтовиков Первой мировой войны, добровольцами вступивших в белые армии в 1918 году. Все они — кавалеры боевых орденов, в том числе и высшей офицерской награды — ордена Святого Георгия и Георгиевского оружия. Сегодня мы предлагаем нашим читателям ознакомиться с биографией одного из таких добровольцев, память которого отмечается 4 декабря.

Среди офицеров, воевавших в Гражданскую войну в рядах корниловских частей, потери были неизменно высоки. Корниловский ударный полк за время войны сменил несколько составов убитыми и ранеными. Причинами тому служила не только слава корниловцев как главной ударной силы командования, направлявшейся на самые сложные участки фронта. В немалой степени этому способствовало и негласное правило для офицерского состава — всегда находиться на передовой и лично вести ударников в бой. Конечно, едва ли этим можно было кого-то удивить в Гражданскую войну. Но слава, завоеванная во главе корниловцев его первыми командирами — М. О. Неженцевым, А. П. Кутеповым, В. И. Индейкиным и др. — обязывала ко многому. Одним из тех, кто сумел не только пройти через всю войну, но и стать живым символом корниловцев и марковцев был генерал-майор М. А. Пешня.

Михаил Александрович Пешня родился 23 октября 1883 г. в Минской губернии, в православной мещанской семье. При святом крещении он был наречен в честь Архистратига Архангела Михаила — главы святого воинства небесного. Получив образование дома, Михаил продолжил свою учебу в Бобруйской школе садоводства, огородничества, хмелеводства и пчеловодства первого разряда, находившейся в ведении Главного управления землеустройства и земледелия. По выпуску из школы он выбрал военную карьеру, поступив на службу рядовым на правах вольноопределяющегося второго разряда в 157-й пехотный Имеретинский полк 40-й пехотной дивизии. 23 сентября 1902 г. он был зачислен в списки полка, расквартированного в городе Бобруйск Минской губернии. Уже через год — 1 октября 1903 г. — Пешня стал унтер-офицером, а еще через год — 10 августа 1904 г. — был командирован в трехклассное Виленское пехотное юнкерское училище для прохождения курса военных наук.

В традициях училища было равенство всех кадет между собой вне зависимости от их социального происхождения, статуса или материального благосостояния. Готовность абитуриентов к учебе в училище испытывалась не только во время вступительных экзаменов по предметам. Отдельно проверялась их политическая благонадежность и отсутствие судимостей. Виленцев объединяли железная дисциплина и товарищество, готовность к самопожертвованию на службе Родине и царю — выработке этих качеств офицерский состав училища уделял особое внимание. Позднее, оказавшись летом 1917 г. в рядах Корниловского ударного полка, Пешня, вероятно, увидел в нем знакомые для него с училища строгую, совсем не показную дисциплину, и настоящее боевое братство. Офицеры и ударники на равных несли службу (не редко — рядовыми бойцами), так как именно «совместная жизнь солдата и офицера давала полную уверенность в безотказной боевой работе».

По прибытии в училище М. А. Пешня был зачислен в общий класс. 1 октября 1906 г. он был назначен младшим портупей-юнкером, 8 февраля 1907 г. — старшим портупей-юнкером. По окончании полного курса наук по первому разряду высочайшим приказом от 2 августа 1907 г. Пешня был произведен в подпоручики (старшинство 24 марта 1906 г.) и выпущен в 73-й пехотный Крымский его императорского высочества великого князя Александра Михайловича полк. По прибытию в полк 5 сентября он был назначен временно командующим 3-й ротой, а 6 июля 1908 г. — помощником полкового адъютанта и заведующим музыкантской командой.

На службе Пешня большое внимание уделял своей физической подготовке. Результатом его занятий стало направление его в Главную гимнастическо-фехтовальную школу в Санкт-Петербурге, в которой он проходил обучение с 19 октября 1909 по 1 августа 1910 г. Открытая в 1909 г. школа, занималась подготовкой офицеров-инструкторов гимнастики и лыжного спорта для частей русской армии. Пешня, прошедший в ней курс обучения с отметкой «успешно», стал одним из первых ее выпускников. Заметим, что на основании параграфа 26 «Временного положения о Главной гимнастическо-фехтовальной школе» высочайше утвержденного 17 мая 1909 г., «офицеры, окончивший школу, обязаны [были] прослужить в строю в своем округе или в качестве преподавателей в ..школе не менее двух лет и в течение этого времени не могут быть назначаемы ни на какие административные и хозяйственные должности».

Спустя чуть больше года после окончания школы, 15 сентября 1910 г. Пешня получил назначение начальником команды разведчиков своего полка. Менее чем через месяц — 10 октября — за выслугу лет он был произведен в поручики (старшинство 24 марта 1910 г.). До начала Первой мировой войны Пешня был награжден только одним орденом — 31 июля 1911 г. ему был пожалован орден св. Станислава 3-й степени. Знакомясь с послужным списком Пешни, не перестаешь удивляться тому большому объему разного рода заданий и командировок, которые ему приходилось выполнять: командировки для обучения ратников государственного ополчения, выезды на местность с личным составом для проведения занятий по топографии, обучение военнослужащих гимнастике. Последнее было особенно значимым направлением в его службе.

Имея за плечами курс Гимнастическо-фехтовальной школы, Пешня в довоенные годы неоднократно отправлялся в разные воинские части для обучения офицеров гимнастике. Так, 13 сентября 1911 г. он на два месяца был командирован в 76-й пехотный Кубанский полк; в апреле-мае 1914 г. находился в Севастополе для обучения гимнастическим упражнениям флотских экипажей. Помимо этого, он и сам ездил на продолжительные по времени курсы для совершенствования своих навыков и пополнения знаний. С 11 ноября 1911 г. по 15 марта 1912 г. Пешня находился на гимнастических курсах в Киеве. 15 июня он вновь был командирован в Киев на гимнастические фехтовальные курсы, где, согласно послужному списку, находился до 9 октября 1912 г. Даты командировки Пешни на курсы в Киев по всей видимости не случайно совпадают со временем проведения V летних Олимпийский игр летом 1912 г. в Стокгольме. Известно, что Российская империя отправила на Олимпиаду около 200 человек, которые выступали во всех видах спорта. В их числе была команда из 18 спортсменов, представителей Гимнастическо-фехтовальной школы, в числе которых, вероятно, был и Пешня. Эта команда не соревновалась и не боролась за медали — ее выступление 11 июля 1912 г. завершило показательные выступления гимнастических команд.

Занятие спортом было не единственным направлением, в котором М. А. Пешня стремился продолжить свое развитие. До начала мировой войны он дважды неудачно пытался поступить в Николаевскую академию Генерального штаба. В первый раз для прохождения вступительных экзаменов в академию он командировался в Киев с 27 февраля по 9 марта 1913 г.; повторно — с 28 февраля по 10 марта 1914 г. Заметим, что офицеры, служившие не в Санкт-Петербурге при поступлении в академию сначала держали предварительный экзамен при корпусных штабах и только после его удачного прохождения командировались для сдачи экзаменов в саму академию. Свою мечту получить высшее военное образованию Пешня сумел реализовать лишь позднее, уже в эмиграции, окончив Высшие военно-научные курсы генерала Н. Н. Головина.

Боевой опыт поручик М. А. Пешня получил на фронтах Первой мировой войны в составе одного из вновь сформированных летом 1914 г. полков русской армии. 18 июля он был зачислен в списки 257-го пехотного Евпаторийского полка, получив назначение командиром 4-й роты. Евпаторийский полк был создан 1 июля на основе кадра, выделенного для его формирования 73-м пехотным Крымским полком. Дислоцировавшийся в городе Винница Подольской губернии полк входил в состав 65-й пехотной дивизии 3-й армии Юго-Западного фронта. Его командиром был назначен полковник И. П. Игнатьев, также ранее служивший в 73-м пехотном полку и хорошо знавший Пешню. 7 августа полк начал свое участие в войне перейдя австрийскую границу. Пешня, как кадровый офицер имевший немалый опыт работы с личным составом, почти сразу стал одним из самых заметных в полку офицеров. 15−17 декабря 1914 г. и 16 января — 3 февраля 1915 г. он назначался временным командующим 2-го и 1-го батальонов полка. 3 февраля 1915 г. Пешня был командирован в Петроград для получения телефонного оборудования для полка. Примечательно, что именно в этот же день высочайшим приказом он был награжден мечами и бантом к имеющемуся ордену св. Станислава 3-й степени.

Впрочем, непродолжительные поездки Пешни в тыл были скорее нехарактерными для него эпизодами военной жизни. Сведения о наградах свидетельствуют о нем как об одном из лучших офицеров полка. 2 августа 1915 г., произведенный к тому времени в штабс-капитаны, М. А. Пешня был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом за отличия в делах против неприятеля. 10 декабря 1915 г. он был награжден своей самой высокой наградой — Георгиевским оружием. В приказе по 8-й армии от 11 августа 1915 г. за № 615 о его подвиге говорилось: «257[-го] пехотного Евпаторийского полка поручик Михаил Пешня в бою с австрийцами 7 марта 1915 г., командуя батальоном, атаковал и захватил высоту 713, а за ней, продолжал наступление — и высоту 788, доведя батальон до удара в штыки. При атаках взял в плен 1 штаб-офицера, 4 обер-офицера и 400 нижних чинов». 19 июля 1916 г. состоялось награждение Пешни орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом; 28 октября 1916 г. — орденом св. Станислава 2-й степени. Наряду с наградами следовали и очередные производства в чинах: 18 июля 1916 г. он был произведен в капитаны (старшинство с 23 августа 1915 г.), а 28 января 1917 г. — в подполковники (старшинство — 30 октября 1916 г.).

Об участии в войне 65-й пехотной дивизии, в состав которой входил 257-й пехотный Евпаторийский полк, историк русской армии А. А. Керсновский писал в эмиграции: «Отлично воевала развернутая из 19-й пехотной дивизии 65-я, особенно 257-й пехотный Евпаторийский полк. В ее формуляр занесены Первая Галицийская битва ([местечко] Ферлеюв, [город] Рогатин), Лесистые Карпаты, затем отступление из Галиции, Виленская операция, окопная война у Сморгони, а в последний год войны, когда она составила с 78-й дивизией XXVI армейский корпус, борьба в Буковине у Дорна-Ватры и Кирлибабы».

Подробностей жизни М. А. Пешни во время революционных событий 1917 г. на сегодня мы не знаем. Очевидно, что его полк, находившийся на Юго-Западном фронте вдали от революционных центров, сравнительно долго сохранял свою боеспособность. За боевые отличия во время Июньского наступления 1917 г. Пешня в июле был произведен в полковники (старшинство — с 21 ноября 1916 г.). В конце того же года, в условиях разложения армия и начавшейся украинизации многих частей фронта, Пешня был назначен командиром 257-го пехотного Евпаторийского полка. К концу 1917 г. 65-я дивизия, входившая в состав 26-го армейского корпуса 9-й армии, была украинизирована и в составе Украинской армии, стала основой для формирования 11-й пехотной дивизии.

Вскоре после начала Гражданской войны Пешня оказался в рядах противников советской власти. Точная дата оставления им фронта и отправки на Дон неизвестна. Вероятнее всего, он присоединился к Добровольческой армии к началу лета 1918 г., уже после завершения ее Первого Кубанского похода. В мае — начале июня шло активное пополнение полков армии и развертывание ее сил перед новым наступлением на Кубань. Вероятно, одним из офицеров пополнивших Добрармию в это время стал полковник М. А. Пешня. Его место службы в армии летом 1918 г. остается на сегодня неизвестным. В Корниловском ударном полку Пешня оказался спустя несколько месяцев после прибытия в Добровольческую армию. В сентябре он получил назначение командиром 3-го батальона одной из самых знаменитых добровольческих частей. Уже в декабре 1918 г. Пешня был назначен помощником командира полка. В конце 1918 — весной 1919 г. он неоднократно временно исполнял обязанности командира полка.

Появившись в Корниловском полку осенью 1918 г, пройдя вместе с ним тяжелую школу боев за Ставрополь и Армавир, а также многомесячной «железнодорожной войны» в Донбассе, Пешня сумел за короткий период времени стать для корниловцев своим. Между тем, планка личной храбрости и служебных навыков для офицера в Корниловском ударном полку была более чем высока. К этому обязывали примеры многих доблестных корниловцев — начиная от первого командира полковника М. О. Неженцева, продолжая полковником А. П. Кутеповым и завершая имевшими не меньший авторитет в полку командирами батальонов и рот. Корниловцы ценили в Пешне его бесстрашие и мужество, железную волю и организаторские способности. «Пешня был славен своей невозмутимостью во всех обстоятельствах жизни полка в бою и вне боя — вспоминал в эмиграции корниловец полковник Е. Э. Месснер; — ничто не могло вывести этого человека духовной и физической силы из душевного равновесия, что, в соединении с храбростью и с пониманием боевой обстановки, приводило к великолепному командованию полком». Его боевые товарищи отмечали, что «качества спортсмена гармонично сочетались в нем со всей его внешностью: стройный, всегда подтянутый, он был олицетворением образцового строевого офицера по призванию». Не случайно, именно Пешня был избран корниловцами председателем суда чести для офицеров.

В условиях нехватки снаряжения, продовольствия и гужевого транспорта, части Вооруженных сил Юга России в 1919 г. нередко занимались самоснабжением. Вопреки приказам вышестоящего начальства во многих случаях командиры воинских частей оказывались в безвыходной ситуации и закрывали глаза на произвол по отношению к населению со стороны своих подчиненных. Подобный подход был не допустим для Пешни. Свои авторитет и власть он в полной мере стремился использовать для поддержания в полку железной дисциплины. Так, 25 мая 1919 г. на станции Лоскутовка, будучи временно командующим полком, он подписал приказ № 147 а: «Последний раз приказываю всем начальствующим лицам имеющимися в их распоряжении средствами прекратить грабежи и всякого рода реквизиции. Внушить всем ударникам, что мы несем России порядок и законность, своим же поведением убеждаем местных жителей в противоположном — этим мы готовим себе верную гибель. Приказываю немедленно оплатить из собственных средств все незаконно выданные расписки; по всем неоплаченным распискам, поступающим в штаб полка, виновные будут преданы полевому суду. О неполучении продуктов из хозяйственной части немедленно сообщать в штаб полка. Я глубоко верю, что благоразумие нас еще не оставило и мы поймем: 1) необходимость принятия репрессивных мер и 2) что попустительство начальствующих лиц, на глазах которых происходят самые отвратительные грабежи, являющиеся в данное время величайшим преступлением».

Опыт Пешни в развертывании воинской части в сжатые сроки в 1914 г. в Первую мировую войну был использован командованием 1-го армейского корпуса Добровольческой армии в войну Гражданскую. Летом 1919 г. на посту помощника командира Корниловского ударного полка он занимался набором офицеров, на место убитых корниловцев, что было особенно актуальным в связи с развертыванием 2-го Корниловского полка. Так, 13 июля из Ростова-на-Дону в новый полк прибыло 25 офицеров для занятия ряда командных должностей. «Подбор этих 25 господ офицеров 1-го Корниловского ударного полка был сделан полковником [М. А.] Пешня». С назначением 2 сентября 1919 г. полковника Н. В. Скоблина командиром 2-й бригады 1-й пехотной дивизии, Пешня стал командовать Корниловским ударным полком. После создания Корниловской дивизии, полк получил название 1-го Корниловского ударного полка. Впрочем, во главе полка Пешня оставался недолго. Уже 11 сентября он был назначен помощником вступившего в командование Корниловской ударной дивизии полковника Н. В. Скоблина.

Осенние назначения Пешни происходили в момент напряженных боев белого «похода на Москву». Корниловская ударная дивизия находилась на самом острие деникинского наступления. Для ударников-корниловцев Пешня стал настоящим «ударным генералом», который в обстановке лета-осени 1919 г. как никто другой отвечал стоящей перед добровольцами задачи стремительного наступления малыми силами к центру Советской России. «..Сухой мускулистый спортсмен с неизменяющимся спокойным выражением лица, — вспоминали корниловцы, — офицер твердый, решительный, преисполненный доблести, что красноречиво показывали четыре галунных нашивки на рукаве его коричневого френча (речь о нарукавных нашивках за ранения. — Р. Г., С. Ш.) — он вполне оправдывал название бесстрашного, ударного генерала». В вышедшей в 1936 г. работе «Корниловский ударный полк» М. А. Критский писал, что полковник Пешня был «человек невозмутимо спокойный при всяких обстоятельствах. Никакая тяжелая боевая обстановка не могла его вывести из душевного равновесия, и это спокойствие командира настолько передавалось всему полку, что полк не нервничал даже тогда, когда приходилось одновременно отбивать атаки лобовые и атаки с тыла».

Занятие корниловцами 30 сентября 1919 г. Орла стало последним крупным успехом во время наступления ВСЮР. Нехватка сил на фронте, неустроенный тыл белых в конечном счете привели к поражению сил Деникина в решающем сражении, разыгравшемся на путях к Москве осенью 1919 г. О причинах этого поражения и последующем надломе, произошедшем во время отступления белых, сами его участники позднее много писали, пытаясь разобраться в причинах произошедшего. Пешня главную причину разложения ВСЮР видел в том, что «так мало осталось в строю лиц кадровой нравственности с правильной государственной точкой зрения… Добровольческой армии, открыто говоря, — не было, так как не было устоев».

В 1920 г. в Крыму М. А. Пешня оставался одним из главных корниловских командиров. 28 мая — впервые за всю Гражданскую войну — он получил производство в следующий чин, став «за боевые отличия» генерал-майором. 7 июня 1920 г. начальник штаба Корниловской ударной дивизии полковник К. Л. Капнин писал находившемуся на излечении начальнику дивизии генерал-майору Н. В. Скоблину из Симферополя о произошедших назначениях и производствах: «Стоим уже неделю на отдыхе, пополняемся. Полковник [К. П.] Гордиенко за блестящие бои ком[андиром] кор[пуса А. П. Кутеповым] допущен к командованию [1-м] полком. Все полки получили Николаевские знамена (наградные знамена ордена св. Николая Чудотворца. — Р. Г., С. Ш.), а 1-я, 6-я и 7-я Корниловские батареи Николаевские трубы (наградные трубы, с лентами ордена св. Николая Чудотворца. — Р. Г., С. Ш.). Полковники [Л. М.] Ерогин и [М. А.] Пешня произведены [в] генерал-майоры. Смотр главкомом [генерал-лейтенантом П. Н. Врангелем] прошел блестяще, и главком принял корниловскую форму. [..] Штаб Корниловской ударной дивизии. Симферополь. Угол Пушкинской и Александриевской. Квартира Чернова».

Тогда же, с 28 мая по 13 июня, — во время лечения Скоблина, — Пешня временно командовал Корниловской ударной дивизией. Его приказы и распоряжения отличались ясностью и простой. В них он стремился уделять внимание не только оперативным вопросам, но и моральному состоянию войск. Так, в приказе Корниловской ударной дивизии № 28 от 24 августа 1920 г. Пешня писал: «На местах расположения частей немедленно приступить к интенсивной работе по приведению их в боевой вид, которым корниловцы всегда гордились, чтобы вновь славная доблесть корниловская загорелась ярким светом, по которому равнялись бы другие полки многострадальной Русской армии. С Богом, за работу!».

Один из немногих случаев, когда М. А. Пешне изменило его хладнокровие, произошел 21 августа 1920 г. под Каховкой, в бою у Любимовки, где корниловцы понесли тяжелые потери. Полковник М. Н. Левитов возвращаясь в 1974 г. к этому эпизоду Гражданской войны, приводил свидетельство сестры милосердия В. Я. Гайдуковой, которая 21 августа во время перевязки раненых «видела, как помощник начальника дивизии генерал Пешня, в ужасе от результатов этого боя, ходил и все повторял: „А кто же будет отвечать за ужасы этого боя?“». Сам Левитов писал, что, не смотря прошедшие «с тех пор 47 лет. яркость пережитого нами в этом бою жива своей изумительной жертвенностью Корниловских ударных полков, которые в упорной атаке почти все пали. Ужасы этого заключались не в том, что наши жертвы были так велики, а в том, что командование не вняло доводам начальника нашей дивизии [Н. В. Скоблина] и командиров 1-го и 2-го полков, отказавшихся при таких условиях от атаки, и только после второго приказа они должны были двинуть свои полки на проволоку укреплений Любимовки. Что побудило штаб 2-го корпуса (во главе корпуса к тому времени стоял дроздовец генерал-лейтенант В. К. Витковский. — Р. Г., С. Ш.) пустить нас в атаку в момент, когда наша главная сила — артиллерия и тяжелые пулеметы — не могли действовать, а ударники едва двигались?! Да, эта операция спасла тогда армию от разгрома, но, по-нашему, этого можно было добиться и без столь кошмарных жертв, которые были принесены нами в боях под Любимовкой и Каховкой».

Несмотря на значимость боев в районе Каховки для всего дальнейшего хода Гражданской войны на юге России, действия корниловцев у Любимовки не имели стратегического значения. Большие потери, понесенные Корниловской ударной дивизией, тем не менее, не привели к ее расформированию. Очевидно, что полного разгрома корниловцев не произошло. В аналогичных случаях, когда в декабре 1919 г. и в январе 1920 г. терпела сокрушительные поражения Марковская пехотная дивизия, она оба раза сводилась в один полк. Касаясь боев у Каховки 20−21 августа 1920 г., главком Русской армии генерал-лейтенант П. Н. Врангель писал как о неудачных действиях 2-го армейского корпуса, так и потерях корниловцев: «Ударная группа генерала Скоблина в два часа подошла к проволоке и около пяти часов Корниловская дивизия и части 6-й пехотной дивизии ворвались в Любимовку. Встреченные сильнейшим огнем и забросанные ручными гранатами, атакующие части отошли с большими потерями в исходное положение на две версты восточнее Любимовки».

В октябре 1920 г. Пешня получил неожиданное назначение начальником Марковской пехотной дивизии. Во главе марковцев, потерявшими за 1919 г. почти всех своих знаковых командиров, к этому времени находился артиллерист генерал-майор Н. А. Третьяков. Командование, не довольное его действиями в последних боях, решило назначить в Марковскую дивизию командира из другой «цветной» дивизии, не найдя достаточно опытных офицеров среди самих марковцев. Попытка снятия Третьякова привела к драматическим событиям, в которых сам Пешня повинен никак не был. 14 октября генерал-майор Н. А. Третьяков покончил собой, после получения телеграммы о снятии с должности, подписанной главкомом Врангелем. «В результате последнего ночного боя мы снова пережили бессонную нервную ночь, — вспоминал марковец подполковник В. Е. Павлов. — Опять утомились, опять все готовились прилечь. Я предварительно зашел в комнату службы связи. Дежурный телеграфист подал мне кипу телеграмм, поступивших в течение ночи. Первая телеграмма гласила, что генерал Третьяков назначается комендантом крепости Керчь, а начальником Марковской дивизии — генерал Пешня, командир бригады Корниловской дивизии. Человек на войне привыкает ко всякого рода неожиданностям, но это было сверх всякого ожидания. Не было никаких причин отчислять генерала от командования дивизией. Дивизия в последнее время вела целый ряд удачных боев. Генерал был представлен к ордену св. Николая Чудотворца. И вдруг — отчисление. Я ровно ничего не понимал. Как генерал будет реагировать на это отчисление? Как он, старый марковец, сдаст дивизию генералу Пешне, приезд которого можно было ожидать с минуту на минуту? Я был неспокоен. Я решил пойти в столовую и выпить чашку чая. Как бомба влетел в столовую один из офицеров штаба и доложил: „Начальник дивизии застрелился“».

Впрочем, возглавить в Крыму марковцев Пешня так и не успел. 16 октября 1920 г. после того, как у Верхнего Рогачика был ранен генерал-майор Н. В. Скоблин, Пешня вступил во временное исполнение должности начальника Корниловской ударной дивизии. Дроздовец капитан П. М. Трофимов подводя итог действиям в Северной Таврии писал: «В бою был легко ранен начальник дивизии генерал [Н. В.] Скоблин и в командование вступил его помощник генерал [М. А.] Пешня. Начальник Марковской дивизии генерал [Н. А.] Третьяков, действия которого признавались неудовлетворительными, выстрелом из револьвера покончил с жизнью. В командование дивизии было приказано вступить генералу [В. В.] Манштейну». Управление Пешней дивизией в боях после вступлении в должность, «при колоссальном превосходстве сил противника, не могло дать лучшего, и мы с достоинством отходили. Если где человеческие силы и сдавали, то только потому, что, с момента пополнения после штурма Каховки былое упорство корниловцев ушло в прошлое и несмотря на это, удивляло то, что красноармейцы (имеются ввиду бывшие красноармейцы, влитые в состав полков Русской армии. — Р. Г., C. Ш.) жертвенно умирали за честь национальной России».

В опубликованной в № 49 информационного бюллетеня «Корниловцы» (октябрь-декабрь 1961 г.) полковником Е. Э. Месснером статье «Нападение с налета», приводится один из последних эпизодов успешных действий корниловцев перед отступлением в Крым. Во время боев у Крымских перешейков, утомленные за сутки переходом корниловцы, по приказу командира 1-го армейского корпуса генерал-лейтенанта А. П. Кутепова для остановки на ночлег должны были 17 октября с боя занять село Рождественка. В последнем к тому времени находилась 14-я кавалерийская дивизия 1-й конной армии С. М. Буденного. Исполняющий обязанности начальника штаба дивизии Месснер вспоминал, что, когда утомленные суточным переходом корниловцы «подходили к Рождественке, исполняющий обязанности начальника дивизии генерал Пешня сказал мне: „Устали мы, чтобы драться… Давайте спугнем красных. Несколько выстрелов по селу из пушек, и красные зададут лататы“». Еще до того, как артиллерии было дано распоряжение открыть огонь, к Пешне «приехал офицер из головной заставы и доложил: „Красные не выставили сторожевого охранения, не имеют даже постов у входа в село. Головная застава остановилась в ожидании приказания, входить ли ей в село“». По воспоминаниям Месснера «..выслушав это, полусонный генерал быстро пришел в себя, в нем проснулся охотничий азарт. „Прикажите батарее огня не открывать! 2-й полк, вперед! Быстро!.. Захватим их спящими“. И он поспешил к головной заставе. Я послал штабного офицера на батарею и со штабом нагнал начальника дивизии. Когда мы уже были у входа в село, раздался артиллерийский выстрел, посланный [отменить приказ] офицер опоздал на несколько секунд. Дальнейших выстрелов не последовало. 2-й полк ворвался в село, вытаскивая из хат сонных буденовцев, захватывая поседланных лошадей. Начальник дивизии и командир полка принимали деятельное участие в этой чистке села».

«Огромное село было расположено в лощине, — описывал в 1936 г. этот бой поручик М. А. Критский. — Корниловцы подкрались к нему шагов на триста и открыли огонь залпами. Забили пушки и пулеметы. Когда корниловские цепи подошли к хатам вплотную, в селе была полная паника. Через полчаса корниловцы сидели по теплым хатам и кончали прерванный ужин красных. Борщ, баранина, птица, яичница с салом дымились на столах. Сразу прошла усталость, все стали веселы, разговорчивы. Два перевернутых орудия, кухни, оседланные лошади, целые подводы с мукой, свиными тушами и всяким добром были добычей корниловцев». По оценке Месснера, прозвучавший перед атакой «артиллерийский выстрел разбудил часть красной дивизии, и ее полки, ночевавшие подальше от входа в село, куда мы ворвались, успели улепетнуть. Но нам все же достались сотни пленных и множество лошадей. Если бы генерала Пешня не соблазнила мысль накрыть сонного противника, если бы мы не взяли село с налета, то, вероятно, завязался бы бой. Мы понесли бы потери, мы бы не нанесли противнику столько урона и, может быть, до утра не очистили бы село для ночлега в нем конницы и для собственного отдыха. Неожиданность нападения и скорость нашего удара дали нам быструю победу без малейших потерь».

Свои последние бои перед исходом из России корниловцы во главе с Пешней провели в конце октября, защищая укрепления на Перекопе. Приехавший на позиции 26 октября начдив приказал ударникам «не стрелять до подхода красных до самого рва». Произошедший в этот и последующие дни бой был особенно ожесточенным и привел к большим потерям как у наступавших частей РККА, так и среди Корниловских полков. «Красные, по-видимому, были уверены в силе своего артиллерийского огня и быстро катились на нас, — обобщал воспоминания корниловцев о бое 26 октября Левитов. — Их явный громадный перевес в силах и наше отступление воодушевляли их. Быть может, и наше гробовое молчание создало у них иллюзию того, что мы уже перебиты, а поэтому „перли“ они веселые, с воинственными криками. [..] Первая цепь была уже на расстоянии 300 шагов от нас, у пулеметчиков уже чесались руки, но приказания стрелять не было. Красные совершенно осмелели, и некоторые подбегали ко рву. Хотя мы и были уверены в себе, но все же нервы были сильно напряжены и первым нарушил наше молчание сам начальник дивизии генерал Пешня, отлично знавший пулемет и взявшийся за него сам. Эффект огня не менее 60 пулеметов и четырех батальонов, это только на участке 2-го полка, был поразителен: сраженные падали, задние цепи напирали и тем подбадривали остатки передовых цепей, которые местами добегали до рва. Наше преимущество, несмотря на нашу малочисленность, было в том, что артиллерия красных не могла бить по нам из-за близости к нам их стрелков, а пулеметы противника могли бы отлично поражать нас, но они почему-то только тянули их, а не стреляли через головы своих. [..] Через четверть часа вся атакующая масса смешалась и залегла. Худшего положения для красных нельзя было придумать и нарочно: для нас, с высоты вала, они представляли отличные цели, без возможности где-либо укрыться, и вот здесь-то они и понесли самые большие потери. Наша артиллерия тоже била по ним, но не так, как всегда. Оказывается, что, помимо повреждений от огня артиллерии противника, она частично была отозвана вправо, на участок Дроздовской дивизии, где красные прорвались через лиман. До самого вечера вся эта масса не двигалась под нашим огнем, наполняя воздух криками раненых».

Несмотря на успешную оборону отдельных участков, позиции Русской армии на Крымских перешейках были вскоре прорваны. В ходе Перекопско-Чонгарской операции Южного фронта РККА, для участия в которой были стянуты значительные силы, войскам Врангеля было нанесено решающее поражение. Державшие оборону своего участка корниловцы за два дня понесли тяжелые потери и начали терять свою боеспособность. 28 октября, когда 2-й Марковский полк численностью всего 250 штыков, сменял на позиции 2-й Корниловский полк — его численность была еще меньшей. Очевидцы вспоминали, что корниловцы были в «отчаянном состоянии»: «Их дивизия понесла огромные потери; ранен командующий дивизией, генерал Пешня; во 2-м их полку выбыл из строя командир полка и почти весь командный состав. Однако корниловцы держались». М. А. Критский писал, что «в этом бою был переранен почти весь командный состав Корниловской дивизии: генерал [М. А.] Пешня, полковник [В. П.] Щеглов, подполковник [А. Н.] Лысань, подполковник [Р. Ф.] Пух». Как видно, ранение М. А. Пешни произошло в бою 28 октября. В этот день он должен был вступить в командование Марковской дивизией. Спустя два дня — 31 октября 1921 г. — приказом главкома Русской армии № 248 Пешня был награжден орденом св. Николая Чудотворца 2-й степени.

Как начальник Марковской пехотной дивизии М. А. Пешня вступил в должность уже в пути из Крыма в Константинополь. На пароходах он начал работу по сведению дивизии в один полк. 14 ноября 1920 г. приказом по 1-му армейскому корпусу, все «цветные» дивизии сводились в полки: Корниловский, Марковский, Дроздовский и Алексеевский. В Галлиполийском лагере Марковский полк стал одной из образцовых частей Русской армии, в котором были открыты курсы самого разного характера — от военных до общеобразовательных.

По окончании пребывания в Галлиполи Пешня переехал в Болгарию, где проживая в Видинском округе оставался командиром Марковского полка и других русских военных организаций. В начале 1920-х гг. Болгария разрешила жить и работать на своей территории частям Русской армии генерала барона П. Н. Врангеля. Но уже в скором времени, после прихода в стране к власти левого по своей ориентации правительства А. Стамболийского, начались постоянные трения между болгарскими властями и русскими эмигрантами. Последние обвинялись в попытке вмешательства в политическую жизнь страны. В 1923 г. вместе с группой других белых офицеров Пешня был выслан из Болгарии в Сербию. Впрочем, уже в июле 1923 г. вместе с рядом других видных белых офицеров, ему было разрешено возвратиться в страну. В телеграмме полномочного представителя ГПУ на Юго-Востоке Е. Г. Евдокимова заместителю председателя ГПУ СССР И. С. Уншлихту от 30 июля 1923 г. сообщалось, что «..из Сербии в Болгарию начал возвращаться ранее высланный комсостав». В числе прибывших в «первую голову» указывался и командир Марковского полка генерал-майор М. А. Пешня.

Осенью 1923 г. в Болгарии произошли события, в которых непосредственное участие приняли белые русские эмигранты. В сентябре Болгарской коммунистической партией было поднято восстание против правительства страны, во главе которого в это время стоял А. Цанков. Накануне выступления коммунистов болгарская разведка арестовала их штаб, оставив заговорщиков без единого центра. Несмотря на это, они сумели занять значительную часть населенных пунктов. На исход противостояния прямо повлияли действия находившихся в Болгарии чинов Русской армии. Тяжелыми для болгарского правительства и белогвардейцев стали бои на северо-западе страны, в районе города Белоградчик, где располагался Марковский полк. По воспоминаниям профессора В. Х. фон Даватца, «..болгарский гарнизон в Белоградчике насчитывал всего 30 человек и фактически был бессилен. Генералу Пешне со своими марковцами приходилось рассчитывать на собственные силы. Город был со всех сторон окружен восставшими коммунистами; оставалась только связь по направлению к городу Видину». По сведениям штаба Врангеля сводный отряд Русской армии под командованием Пешни, несмотря на не благоприятную ситуацию, принял энергичное участие в ликвидации выступления противников правительства: «В пятидневной операции силы коммунистов на пространстве Видин — Лом — Вратца — Берковица были совершенно уничтожены. По свидетельству генерала Пешни и других офицеров части болгарской армии действовали весьма нерешительно, не разбираясь в обстановке, быстро поддавались панике и не проявляли никакой твердости. Быстрый успех был обязан только присутствию русских..».

«Генерал Пешня сформировал отряд русских из 400 человек, — писал наблюдавший за событиями в Болгарии Даватц, — в котором находился двухорудийный гаубичный взвод, и, оставив небольшую охрану в городе, выступил из него на соединение с прочими частями полка в районе Братцы. В охваченном восстанием районе генерал Пешня собрал отдельные группы марковцев, не успевших соединиться, и направился на Видин. Группа марковцев в количестве 21 человека в районе Рахово два дня защищала город под командованием капитана Керна, но, уступая силе, погрузилась на австрийский пароход и была перевезена в Видин, где влилась в организованный русский отряд, под командой генерал-майора [А. А.] Курбатова. Отряд этот двинулся по железной дороге и соединился на станции Брусарцы с ядром [сил] генерала Пешни. Генерал Пешня обладал теперь уже значительными силами и имел возможность не только отбить все атаки коммунистов, но очистить весь район. Восстание, быстро распространившееся, было столь же быстро и энергично ликвидировано. То же произошло в целом ряде других мест, где наши части, собираясь вокруг старших офицеров, неизменно одерживали верх. Правительственные болгарские войска, хотя и крайне ничтожные по численности. проявляли высокие боевые качества и преданность новому правительству». Подводя итог событиям произошедшим осенью 1923 г. в Болгарии, главком Русской армии Врангель отдельно выделял действия Пешни. «Счастлив отметить, — писал он в приказе 16 октября, — что в эти тяжелые дни все господа офицеры, солдаты и казаки снова проявили полную выдержку и самообладание, в точности выполняя указания мои о невмешательстве во внутренние дела приютившей их страны и в то же время по мере сил, мужественно защищая находящихся при частях женщин, детей и инвалидов в часы опасности. Горячо благодарю всех дорогих соратников, выполнявших беззаветно свой долг. Отдельную благодарность приношу славным марковцам, во главе с доблестным генералом Пешней, мужественной защите которых многие русские семьи обязаны жизнью».

Интересная оценка Пешни содержится в агентурном сообщении в Иностранный отдел ОГПУ о позиции частей генерала П. Н. Врангеля в Болгарии, датированном 14 марта 1924 г. В нем сообщается об отношении чинов Русской армии к выступлению коммунистов в Болгарии. В районе входившим в непосредственное подчинение Пешни — Белградчик — Бойчиновцы — Вратце — Бековице — проживало по разным сведениям от 300 до 800 человек русских эмигрантов. Этот район, находившийся к северо-западу от узловой станции Мездра (около села Лютобор), был стратегически важным, так как прикрывал путь к Софии с севера страны. Анализируя сложившуюся ситуацию, агент приходил к выводу, что при выступлении в районе коммунистов им вновь активно будет противостоять Марковский полк: «..Выступление 1923 г. дает все основания полагать, что действия руководимых генералом Пешней частей будут энергичны, активны и беспощадны. В случае необходимости ген[ерал] Пешня предполагает увести свои части в Сербию, в общем направлении на Ниш». Автор документа заключал, что коммунисты в Болгарии довольно сильны, но «северная магистраль находится под серьезной угрозой в районе станции Мездра (место нахождения Марковского полка. — Р. Г., С. Ш.) и г. Орховица».

В распоряжении Пешни в описываемое время находились достаточно внушительные силы марковцев, продолжавших в эмиграции организационно составлять полк. К 1 декабря 1923 г. его численность составляла 848 человек (572 офицеров и классных чинов и 276 солдат и казаков); к 1 августа 1924 г. — 813 человек (563 офицеров и классных чинов и 250 солдат и казаков). В сводке командира 1-го армейского корпуса генерал-лейтенанта В. К. Витковского о Галлиполийской группе от 10 августа 1924 г. сообщалось, что моральное состояние чинов Марковского полка хорошее, как и его отношения с местным населением.

В 1926 г. Пешня переехал из Болгарии во Францию. Его популярности среди русской военной эмиграции и чинов Марковского и Корниловского полков способствовало то, что он переносил все ее тяготы вместе с рядовым чинами. Обосновавшись во Франции, он зарабатывал себе средства на жизнь сначала шахтером на севере Франции; позднее — рабочим на заводе по производству каучука, а затем таксистом в Париже. В 1927 г. Пешня вошел в число первых выпускников Высших военно-научных курсов в Париже, созданных профессором Академии Генерального штаба генерал-лейтенантом Н. Н. Головиным. В 1928—1930 гг. он также входил в состав правления Общества галлиполийцев.

Оказавшись во Франции, Пешня не играл какой-либо активной роли в жизни 1-го отдела РОВСа. Одним из немногих его условно политических жестов, стало участие в своеобразном демарше высших руководителей 1-го армейского корпуса в отношении председателя РОВСа генерал-лейтенанта Е. К. Миллера. 23 февраля 1935 г. к Миллеру явилась делегация из 14 генералов и старших офицеров, среди которых были В. К. Витковский, Н. В. Скоблин, М. А. Пешня и другие, вручившая главе РОВС записку «с пожеланиями, граничащими с требованиями». Наряду с этим делегация высказала тревогу в связи с возможным уходом Миллера и заменой его генерал-лейтенантом А. И. Деникиным. О политических взглядах Пешни — как и большинства других офицеров «цветных» частей известно немного. В около исторической публицистике корниловцев, как правило, принято считать республиканцами. В реальности, среди них было немало офицеров, придерживавшихся монархических взглядов. К ним, вероятно, относился и М. А. Пешня. В одной из сводок иностранного отдела ГПУ о состоянии Русской армии генерала П. Н. Врангеля к концу 1923 г. с пометкой «сведения требующие проверки» сообщалось, о том, что он монархист.

В эмиграции Пешня, единственный из начальников «цветных» полков, оказался в уникальной, скорее даже двойственной ситуации, будучи своим и для марковцев, и для корниловцев. У чинов Марковского полка он, как командир полка в 1920—1931 гг., безусловно, пользовался авторитетом и уважением за свою работу в эмиграции. При этом он не имел глубоких корней в полку, так как оказался среди марковцев только во время эвакуации из Крыма. Для корниловцев Пешня формально не был командиром, но именно он обладал наиболее высоким авторитетом среди всех офицеров Корниловского полка, особенно после разоблачения деятельности Н. В. Скоблина в 1937 г. Участие Пешни во всех мероприятиях, которые во Франции проводили корниловцы, показывает его, прежде всего ударником, прошедшим с корниловскими частями всю войну. Как командир марковцев, Пешня регулярно участвовал в их полковых праздниках. Так, на состоявшемся 11 октября 1931 г. в Париже собрании чинов Марковского пехотного полка, Пешня и другие офицеры, «отметили стойкое упорство марковцев в эмиграции и их стремление к продолжению борьбы. Марковские части продолжают жить заветом своего шефа крепкой и сплоченной семьей». Но гораздо активнее была роль Пешни в жизни корниловцев.

Как правило, полковые праздники Корниловского полка не обходились без него. Так, в репортаже о торжественном собрании корниловцев 12 июля 1931 г. Пешня упоминался наряду с полковниками К. П. Гордиенко и М. Н. Левитовым. «Полковники, капитаны. Поручики. Ротмистры, Подпоручики — живые свидетели и участники шестисот легендарных корниловских боев… — говорилось в отчете. — «В благоговейном молчании вспомним также всех наших соратников, ушедших от нас навсегда, на крови и муке которых воздвигся Храм Славы Корниловского полка». В репортаже о праздновании полкового праздника 1 сентября 1935 г. Пешня присутствовал наряду с начальниками РОВСа: «..Корниловцы в Париже праздновали день полка — памяти св. св. Флора и Лавра. С присущей и уже ставшей традиционной скромностью боевые соратники, еще раз собрались под свои знамена на торжественный молебен в церкви Галлиполийцев. У знамен часовые. Рослые, подтянутые старой выправкой, ассистенты, четкая смена — сразу дают настроение бодрого духа и выносят на высоту былого, где честь, долг и Родина так ясны и просты!.. [..] Адмирал [М. А.] Кедров, генералы [В. К.] Витковский, [М. И.] Репьев, [А. В.] Фок, [М. А.] Пешня в теплых словах единодушно подчеркнули великую роль корниловцев в освободительной борьбе с красными и огромное значение их тесной спайки за рубежом».

В 1937 г., под сильным впечатлением от состоявшегося похищения главы РОВСа генерал-лейтенанта Е. К. Миллера, корниловцы именно Пешню называли первым среди старших чинов полка, выражая надежду на создание полковой летописи. «Жив еще генерал Пешня, — писал „Часовой“, — живы полковник [М. Н.] Левитов, [Г. З.] Трошин, [Р. Ф.] Пух (ныне монах), немногие из тех, которые создавали славу полка, живы еще и их соратники. Дух корниловский еще жив! Когда было тяжело, корниловцы всегда теснее жались друг к другу, так оно будет и теперь. Все корниловцы в свой полк! Первым проявлением действенного единства Корниловского полка должно быть издание истории полка „со всеми подробностями повседневного героизма, без которых. всякое изображение является условным и субъективным“, как сказал в предисловии к книге „Корниловский ударный полк“ генерал [Н. Н.] Головин. В ней будет отведено подобающее место и генералу [Н. В.] Скоблину и всем живым по их истинным заслугам, а, самое главное, в ней должен быть запечатлен героизм тех, которые отдали Родине самое дорогое, самое ценное — свою жизнь».

Важным событием для Пешни должно было стать участие в гражданской войне в Испании, в которой русские белые готовы были поддержать генерала Ф. Франко. Для РОВСа в 1936—1937 гг. переброска добровольцев для действий против республиканского правительства стала одной из главных целей. Стоявший во главе организации Миллер видел в участии в испанских событиях способ сберечь кадры РОВСа, подвергавшиеся во Франции гонениям, от уничтожения. Эту идею поддержали корниловцы генералы Скоблин и Пешня. Согласно плану Миллера, добровольцы должны были переправляться в Испанию небольшими группами по 8 человек. После того, как границу преодолело бы порядка 150−200 человек, в Испанию должен был прибыть назначенный командиром отряда Скоблин со знаменем Корниловского полка. Пешня, с подчиненными ему марковцами, назначался его заместителем. План РОВСа по переброске добровольцев был одобрен представителем армии Франко в Париже Ф. Родесом. Но реализовать намеченные планы не удалось. Скоблин ссылаясь на личные обстоятельства, отказался встать во главе всей акции. Вместо него, ответственным за переправку добровольцев в Испанию был назначен генерал-лейтенант П. Н. Шатилов. В скором времени, Шатилов был отстранен Миллером от руководства акцией, что по некоторым данным было связано с растратой им средств, выделенных на поездку в Испанию и недобросовестной финансовой отчетностью. Сам Шатилов, вспоминая свое отстранение от этой работы, писал, что Миллер «сам вызвал к себе генерала Пешню и предложил ему заместить меня. Пешня охотно согласился, и отправки стали продолжаться, но уже совершенно другим темпом. Многие офицеры, узнав, что я отошел от дел и отправок, отказались ехать».

Безусловно, что для Пешни как офицера, продолжительное время не участвовавшего в каких-либо активных акциях, отправка в Испанию была значимым и ожидаемым событиям. Но внезапная болезнь и смерть поставили крест на этих планах. «В первый же месяц восстания генерала Франко против красной республики, — вспоминал главный редактор журнала „Часовой“ капитан В. В. Орехов, — я был в белой Испании и, проезжая через Париж, сделал доклад на собрании старших начальников РОВСа о положении на белом Испанском фронте. На этом собрании зародилась мысль о создании крупного белого отряда. В те времена это был большой риск — французский „народный фронт“ занял резко отрицательную позицию против испанских белых. Генерал Пешня решил ехать в Испанию и формировать отряд. Я немедленно сообщил об этом в штаб в Саламанку. Увы, неожиданная для всех смерть Михаила Александровича нарушила его планы. Вместо него, в первую очередь, поехал генерал [А. В.] Фок, павший смертью храбрых в борьбе против красных. Все знавшие генерала Пешню сохраняют о нем память, как без всякого преувеличения — о рыцаре без страха и упрека».

Михаил Александрович Пешня скончался 4 декабря 1937 г. в парижском госпитале «Ларибуазьер» после тяжелой операции на печени. Гроб с останками покойного был перевезен в сбор Александра Невского в Париже на улице Дарю. «..Огромный храм не мог вместить всех, — писал очевидец, — пришедших отдать последний долг белому генералу и выразить беспредельное сочувствие его осиротевшей вдове Марии Николаевне и всем тем, кто в лице покойного потерял защитника чести русского имени, стойкого борца за национальную идею». Почетными часовыми у гроба Пешни стояли, сменяя друг друга чины «цветных» частей — корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы. Из собора катафалк с гробом, сопровождаемый вереницей автомобилей, направился в пригород Парижа город Севран, где жил и на местном кладбище был похоронен Пешня. Генерал-лейтенант В. К. Витковский 6 декабря 1937 г. писал по случаю смерти старшего на то время корниловца: «Тяжелая и мучительная болезнь унесла в могилу одного из доблестных наших соратников генерал-майора Михаила Александровича Пешню. Ушел от нас редкой души человек — добрый, отзывчивый, исключительно скромный и вместе с тем выдающейся храбрости офицер и начальник. Михаил Александрович пользовался огромным авторитетом, уважением и искренней любовью своих подчиненных и всех, кто с ним соприкасался. Как в мирной, так и в боевой обстановке генерал-майор Пешня выделялся всегда своей исполнительностью, прямотой и редким смирением. Тяжела для всех нас потеря и особенно велика она для родных ему марковцев и корниловцев. Да сохранится в сердцах наших светлая память об усопшем Михаиле Александровиче».

Спустя 25 лет после смерти Пешни состоялась торжественная панихида, которая была отслужена 8 декабря 1962 г. в Париже, в церкви Знамения Божией Матери. Значимость события подчеркивало присутствие на панихиде начальника Русского общевоинского союза генерал-майора А. А. фон Лампе, представителей всех частей Добровольческого корпуса и вдовы покойного — Марии Николаевна (умерла 30 октября 1977 г. также в Париже). Корниловцы вспоминали о том, как «много славных страниц вписал генерал Пешня в историю Корниловской ударной дивизии, орошая их кровью своих новых ранений». Объединение марковцев и корниловцев посвятило своему командиру несколько некрологов. «Безукоризненно храбрый офицер, волевой и энергичный командир, М[ихаил] А[лександрович] был редко прямым и благородным человеком и до последних дней своей жизни отдавал много сил объединению марковцев за рубежом, которое он возглавлял» — именно таким оставался Пешня для всех его боевых товарищей, с которыми он прошел через Гражданскую войну и тяжелую жизнь в эмиграции.