Идея «Москва — третий Рим» в геополитической концепции Н. Я. Данилевского

Прежде чем рассматривать элементы идеи «Москва — Третий Рим» в концепции Н. Я. Данилевского, мы должны ответить на некоторые существенно важные вопросы. «Москва — Третий Рим»: в чём суть этой идеи? Чем являлись «Первый» и «Второй Рим»? Почему они пали?

И почему же идея «Москва — Третий Рим» актуальна и важна в сфере геополитики? Рим, — как справедливо отмечает Н. В. Синицына, — это не просто город, столица, а собирательный образ, символ. «Первый Рим» — это столица Римской империи, сама Римская империя, в пределах которой родился Иисус Христос. Это место основания Церкви (апостолами Петром и Павлом), место зарождения западной ветви христианства. «Второй Рим» — это Константинополь, столица Византийской империи, родина зарождения восточной ветви христианства.

Наконец, это православная ойкумена, все страны, в которых исповедуется православие. Москва в идее «Третьего Рима» рассматривается как центр православного мира после падения Константинополя [1, с. 10, 243]. Псковский старец Филофей писал в XVI веке о том, что Москва — это «Третий Рим», объясняя это тем, что Рим «Первый» пал по причине оскудения веры, бесчестия, греховной жизни. Второй Рим пал, согласившись на унию с католиками (речь идёт о Флорентийской унии 1439 г.), т. е. предав православную веру. Таким образом, и в первом, и во втором случае причина падения — духовная. В первом случае — оскудение веры, во втором — её предательство. Филофей пишет о падении не в политическом отношении, а как об отходе от истинной веры — от праведности, как о предательстве [1, с. 236].

Каково значение «Третьего Рима» как идеи, включаемой в мировоззренческие основания геополитической науки?

Во-первых, «Третий Рим» выполняет функцию хранителя православия. После падения Византийской империи в 1453 г. Русь была единственным политически независимым государством, исповедовавшим православие. Поэтому вся ответственность за хранение его чистоты была перенесена на Русь, что и было отражено в концепции «Москва — Третий Рим».

Во-вторых, эта концепция отразила верность христианству первых веков, когда Церковь была едина и когда все решения принимались соборно (на Вселенских соборах) [1, с. 13].

В-третьих, концепция «Москва — Третий Рим» включает формулу «снития». Все православные царства, как пишет Филофей, «снидошася» в «Третий Рим». Это значит, что «Третий Рим» не заменил собой все павшие и/или захваченные турками православные царства, а соединил в себе их метафизический («метаисторический») смысл [1, с. 242].

Такое толкование идеи «Москва — Третий Рим» содержит в себе дальнейшую возможность политического восстановления православных царств, а значит — возможность геополитического расширения «Третьего Рима». Насколько же созвучна геополитическая концепция Всеславянского союза средневековой идее «Москва — Третий Рим»? Проанализируем подробнее мысли Н. Я. Данилевского, которого принято считать одним из предшественников русской школы геополитики.

Концепция Всеславянского союза Н. Я. Данилевского была связана с поисками решения «Восточного вопроса», который на всём протяжении XIX века волновал умы как балканских, так и русских славян. Суть «Восточного вопроса» состояла в том, что балканские народы — православные славяне — ещё с XV века (т. е. со времени падения Византийской империи) продолжали находиться в турецкой зоне влияния. Причём их явно не устраивало такое зависимое положение от турок — чуждых по вере, языку и культуре.

Этим недовольством и объяснялись регулярные восстания балканских народов. В XIX веке проблема балканских восстаний и жестокого подавления их турками настолько обострилась, что уже не могла оставаться локальной и привела к участию международного сообщества. Н. Я. Данилевский считал, что именно Россия обладала законным правом гарантировать освобождение балканских славян, а также их дальнейшее участие во Всеславянском союзе (совместно с русским и рядом восточноевропейских народов).

В своей концепции Данилевский представлял Россию как «восстановительницу Восточной Римской империи», что послужило бы началом «новой славянской эры всемирной истории» [2, с. 467]. Связь, которую выявил Данилевский между Россией XIX века и средневековой Византией, неслучайна. «Восточный вопрос» сам по себе являлся эхом геополитической проблематики XVI века — и прежде всего, завоевания Византийской империи («Второго Рима») турками.

Казалось бы, формула, выраженная Филофеем, выражала изменения, произошедшие в геополитической картине мира XVI века на языке сугубо религиозных представлений. Главное — дала оригинальный ответ на вопрос о причине падения Византии, о судьбе Константинополя и о роли Московского княжества. Филофей обосновал переход центра православия от Константинополя к Москве, а сам факт падения Константинополя (прежде всего, духовного), по идее Филофея, не подлежал пересмотру.

Однако балканские восстания XIX века воскресили память о событиях трёхвековой давности: в повестку дня международных отношений той поры вновь был включён вопрос об отношении к Константинополю. И та роль, которую Данилевский отвёл «Второму Риму» в проекте Всеславянского союза, противоречила идее «Москва — Третий Рим». Данилевский, обосновывая претензии России на Константинополь, желал впоследствии (при создании Всеславянского союза) сделать Константинополь столицей Всеславянского союза [2, с. 470].

По Филофею же, возвращение к столичному статусу Константинополя невозможно. Причина в том, что духовная функция хранителя православия и духовного центра православной ойкумены уже перешла от Византии к Руси, от Константинополя к Москве. «Второй Рим» (Константинополь) пал — и возвращение к нему как к столице невозможно.

Есть и ещё одно существенное несоответствие между идеями Филофея и Данилевского.

Если философ В. С. Соловьёв стоял на той позиции, что «Третий Рим» потому и называется «Третьим», что содержит в себе уникальную и отличную от «Второго Рима» миссию [5, c. 72], то в концепции Данилевского Россия играла роль наследницы Византии, реставратора византийской сферы влияния. В XIX веке, на фоне непрекращавшихся русско-турецких войн, Данилевский задавался вопросом: если Константинополь будет освобождён, то кому он должен принадлежать? Тому, кто продолжит воплощение идеи Восточной Римской империи, — таков был его ответ. И поскольку восстановление Восточной Римской империи — это духовная и геополитическая задача России, то именно ей и должен впоследствии принадлежать Константинополь. Восстановленное единое славянское пространство, в свою очередь, должно составить новый культурно-исторический тип и в то же время противовес Западу (Европе) [2, с. 455- 456, 489].

Последнее утверждение соответствует классической теории международных отношений, согласно которой любая система международных отношений основывается на балансе сил. Именно баланс сил, подразумевающий наличие противовесов, гарантирует стабильность данной системы международных отношений. По этому сильная сторона концепции Данилевского состоит в том, что она соответствует теории «баланса сил» и, следовательно, вероятно, может быть вполне успешно реализована на практике. Однако уязвимая сторона концепции Данилевского — в том, что он лишил понятие «Третьего Рима» уникальности, так что невозможно найти никакой разницы между «Вторым Римом» и «Третьим Римом». Другими словами, задачи Всеславянского союза и, соответственно, Византии в эпоху её существования — одинаковы. Это делает бессмысленным звание «Третьего Рима» для России.

Однако есть и то, что делает идеи Филофея и Данилевского взаимосвязанными, родственными. У Данилевского есть до того схожие с Филофеем мысли, что можно было бы даже увидеть в Николае Яковлевиче «Филофея XIX века» (или, другими словами, продолжателя Филофея). Это сходство суждений проявилось, в частности, в том, как характеризовал Данилевский роль России во Всеславянском союзе: «…только одна она (Россия. — А. К.)… между всеми славянскими государствами сумела… не только сохранить свою самостоятельность, но и объединить почти весь русский народ и образовать могущественнейшее в мире государство» [2, с. 472]. Очевидно сходство этого суждения с теми мыслями Филофея, которые были выражены в его посланиях и которые раскрывают содержание концепции «Москва — Третий Рим». Например: «Сиа же ныне третиаго новаго Рима церкви…, иже в концых вселенныа … во всеи поднебеснии паче солнца светится… блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася в твое едино» (из «Послания о крестном знамении») [3].

Приведём ещё одну мысль Данилевского, созвучную идее «Москва — Третий Рим»: «Все… значение России заключается в том, что она — прибежище и якорь спасения… славянского мира» [2, с. 389]. Эта мысль напоминает нам формулу «снития» («снидошася») Филофея: Русь в его глазах виделась тем же прибежищем для православных царств, что и в глазах Данилевского.

Ещё одним важным элементом идеи «Москва — Третий Рим» в концепции Данилевского стало осмысление православного христианства в качестве духовной основы жизни как в Византии, так и на Руси (в дальнейшем — Российской империи). Православие — это то, что объединило эти две великие империи (и все православные народы в целом) и придало им статус, в определённом смысле, родства, взаимосвязи, сонаследия. «… Русскому и большинству прочих славянских народов достался исторический жребий быть вместе с греками главными хранителями живого предания религиозной истины — православия и, таким образом, быть продолжателями великого дела, выпавшего на долю Израиля и Византии, быть народами богоизбранными» [2, с. 585−586].

В этом суждении Данилевского чётко прослеживается мысль, сформулированная именно Филофеем: о продолжении и хранении православия как о миссии, и, более того, как о миссии «богоизбранного царства». Но следует сделать уточнение касательно того, что в корне отличает идею «Москва — Третий Рим» от каких-либо других концепций «предопределённости», «богоизбранности» (например, американской «Manifest Destiny»). Филофей воспринимал миссию хранения истинной веры — православия не как мотив для подчинения себе других стран, а как причину ответственного отношения к духовному состоянию государства и народа [1, с. 244].

Ещё один схожий аспект между воззрениями Филофея и Данилевского касается роли столицы, «организующего центра» [4, с. 133]. Эта роль столицы — символична, что происходит из самой формулировки Филофея, который весь смысл «христианских царств»: Римского, Византийского и Российского — сконцентрировал в названиях их столиц. Данилевский также придавал большое значение понятию центра, т. е. столицы. И при том, что во времена Данилевского столицей Российской империи был Петербург, Данилевский всё равно именно в Москве («Третьем Риме») признавал истинный центр России: как бы ни расселялись русские люди, «центром их народной жизни все-таки остается старая Русь-Москва» [2, с. 592−593].

Тем не менее, не стоит забывать и о том, что, признавая за Москвой, а не за формальной столицей Петербургом, особую роль для России, Данилевский при изложении своей концепции Всеславянского союза в качестве его столицы видел не Москву, а «Второй Рим» — Константинополь, и этот факт, по сути, отменяет всю им же (Данилевским) признанную особую роль Москвы.

В целом, в сравнениях выше мы находим лишь косвенные сходства между концепциями Филофея и Данилевского. Приходится констатировать, что «Третий Рим» и Всеславянский союз (точнее, роль России в нём) в главных чертах своих не схожи.

Сравним: если для Филофея уникальность и мощь Руси были в её способности стать после падения Византии хранительницей мирового православия (задача, хотя и глобального масштаба, но сугубо духовная по смыслу), то для Данилевского — в возможности играть ведущую роль во Всеславянском союзе. Византийское наследие для Данилевского, таким образом, не обретало метафизический (историософский, духовный) характер, как в посланиях Филофея, а выражалось в реальном геополитическом проекте Всеславянского союза.

Если для Данилевского Россия — это активно ведущая себя в международных отношениях «восстановительница» единого славянского пространства, то для Филофея — это, прежде всего, «хранительница» православной веры и благочестия, что не имеет прямого отношения к международным отношениям. В посланиях Филофея России (Руси) не предписывалось роли «восстановительницы» ни в настоящем времени, ни в перспективе.

Таким образом, Данилевский в своей концепции заменил приоритет религиозного аспекта — этнографическим; (обще-, всемирно-) христианского аспекта — национальным (православно-славянским); духовную миссию заменил на геополитическую миссию. В целом, Россия Данилевского в сравнении с Русью Филофея превратилась из «хранительницы» православия в «восстановительницу» православно-славянской ойкумены. Важно отметить при этом, что понятие «православия» стало у Данилевского неотделимо от понятия «славянства».

Примечания

1. Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. (XV-XVI вв.) М.: Индрик, 1998. 416 с.

2. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2008. 704 с.

3. Гольдберг А. Г. Три «послания Филофея» (Опыт текстологического анализа). http:// odrl.pushkinskijdom.ru/

4. Сахаров А. Н. Русь на путях к «Третьему Риму». Тула: Гриф и К, 2010. 236 с.

5. Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Том II. Философская публицистика. М.: Из-во «Правда», 1989. 688 с.

А.Н. Клименко

Журнал «Геополитика и безопасность» № № 2 (22) 2013

http://gold-words.ru/publ/1−1-0−157