 |
| Фома | Сергей Худиев | 30.01.2013 |
Некоторые события последних дней заставляют задуматься о том, что «Православием» у нас в стране могут называть очень разные вещи. В Тольятти политтехнологи, обслуживавшие одного из кандидатов на местных выборах, горячо подчеркивали, что их клиент — добрый православный, а противостоит ему сектант-баптист. Делалось это настолько настойчиво и безвкусно, что, похоже, произвело обратный эффект — тольяттинцы выбрали именно баптиста.
Другое событие — потасовка между православными и гей-активистами у Думы, которой предшествовали распространившиеся в сети призывы к «православным братьям», что «православие учит бить гомосеков», а «женщинам портить лица».
Чтобы осмыслить происходящее, важно уточнить термины — а что такое вообще «православный»? Когда я слышу о том, что человек баптист, я предполагаю, что этот человек верует во Христа, как в Бога и Спасителя, но при этом держится ряда ошибочных мнений, касающихся богословия и церковного устройства. Когда я слышу, что человек православный, я не могу предполагать ничего определенного — возможно, это верующий и благочестивый человек, возможно, совсем нет.
Проблема в том, что в России идентификация себя как «православного» (как в США «протестанта», или в Польше — «католика» и т. д.) не обязательно предполагает какую бы то ни было вообще веру во Христа. Это великое благословение, что в России Православие есть «Церковь большинства», фундамент нашей национальной идентичности и культуры. Но любая «Церковь большинства» сталкивается со сходными проблемами — человек, который заявляет о своей к ней принадлежности, вовсе не обязательно верующий.
Если, скажем, немец обозначает себя как православного, это значит, что он стал православным по выбору, в результате внутреннего духовного развития, у него есть реальные и серьезные духовные интересы. Если немец обозначает себя как лютеранина, это ничего нам о нем не говорит — кроме того, что он уроженец протестанских регионов страны. Он может быть ревностным верующим, он может быть атеистом — по данным опросов, и у нас, и в Европе, часть «католиков», «православных» и «протестантов» в то же время определяет себя как атеистов.
Я где-то читал, что в Соединенных Штатах среди людей, которые идентифицируют себя как «рожденных свыше» (сам термин обозначает переживших сознательное обращение ко Христу, в отличие от ходящих в церковь за социальной респектабельностью) такой же уровень разводов, более того, часть «рожденных свыше евангельских христиан» поддерживает гомобраки, право на аборт и т. д. Потому что есть, конечно, и искренние верующие, но для многих быть «рожденным свыше евангельским христианином» это маркер групповой идентичности, принадлежности к «своим», к «настоящим американцам», а чего там Христос заповедал, и как нам обрести вечное спасение — это далеко за пределами реальных интересов. А вот в России «рожденный свыше евангельский христианин» — это как православный в Германии, человек с реальными духовными интересами.
Православие как вера во Христа и Православие как коллективная идентичность могут не только не совпадать, но и приходить в прямой конфликт. Потому что коллективная идентичность строится на отторжении чужаков, «мы» против «них», иногда на прямой и бесстыдной ненависти, и не уж точно не требует какого-либо исправления жизни.
Вспомним хотя бы историю с отпеванием Япончика — сей, благочестивейшей жизни муж, был точно православный, не баптист какой-нибудь. Его, под церковные молитвы, провожали его соратники, мужи столь же великого благочестия. Видели ли они какую-нибудь дисгармонию между иконами, молитвами, свечками и своей профессией? Нет.
Это не уникально русский опыт — итальянские мафиози тоже отличаются большим религиозным благоговением. Ну, расправиться со священником, перешедшим им дорогу, конечно, могут — а так добрейшие католики. К «Церкви большинства» люди часто обращаются вовсе не за верой во Христа.
При этом между Православием как верой во Христа и Православием как племенной идентичностью может усматриваться некое обманчивое поверхностное сходство. Православная вера рассматривает гомосексуальное поведение как греховное; племенные православные рвутся избивать извращенцев за Святую Русь. Ну надо же кого-нибудь избивать — это поднимает боевой дух и сплачивает племя, а тут как раз извращенцы. Православная вера рассматривает нецерковные религиозные сообщества, как находящиеся в заблуждении — хотя и проводит разграничения в зависимости от того, насколько в этих сообществах сохраняется вера во Христа. Племенные православные кричат «секты, ату их!» и бьют стекла в молельных домах.
Светские журналисты называют это «религиозной рознью» или «религиозным фундаментализмом». На самом деле это совершенно другое явление. Суровый религиозный фундаменталист может считать всех остальных еретиками. Он часто находится в опасности признать себя последним истинным христианином, уцелевшим среди всеобщего отступления. Но он исходит из духовных, религиозных интересов. Его действительно волнует исполнение воли Божией и вечное спасение.
Попытки политического манипулирования «я православный, он баптист — голосуйте против сектанта!», как и прямые подстрекательства к преступлению — «православные братья, пойдем изобьем таких-то людей», лежат в совершенно другой области. Это не люди, впавшие в какую-то особо суровую религиозность. Эти люди едва ли смогут вам внятно объяснить, каково православное учение о браке, и в чем состоят наши вероучительные разногласия с баптистами. Потому что эти вопросы их едва ли интересуют.
Не надо путать такое возвышенное и трагическое явление, как фундаментализм, с тупой бытовой ксенофобией, в которой никаких религиозных интересов вообще нет. Первый может быть православным, вторая может на это претендовать — но это нечто принципиально другое.
