В прошлый вторник министр образования и науки А. А. Фурсенко, выступая на «круглом столе» «Наука, образование, воспитание молодежи и религия», неожиданно высказался за то, чтобы в российских школах появился курс истории религий, да не факультативный, а обязательный — как часть уроков истории. Министр заявил, что «через пять месяцев» должен появиться учебник по истории религий — «и история православной культуры станет одним из его разделов. У нас многоконфессиональная страна, и неправильно преподавать на всей ее территории только историю православия». Эта последняя фраза показала генезис новой идеи — и позволяет предсказать ход ее публичного обсуждения. Сперва насчет генезиса. Примерно два года назад тогдашний минобр В. М. Филиппов циркулярным письмом рекомендовал регионам ввести в школах факультативный курс «Основы православной культуры». Тогда в медиа поднялся чрезвычайно активный скандал: мол, клерикализм на марше! мол, где отделение церкви от государства и школы от церкви? — и проч. Филиппов потом вроде даже извинялся. (Я тогда чуть было не написал об этом колонку: мол, не постигаю, что уж будет такого дурного или особенно клерикального, если школьникам предложат — не заставят, а предложат! — узнать, чем отличается епитимья от епитрахили. Но я отвлекся на какую-то другую тему — и потом не знал, какому святому свечку ставить, что уберег — не дал ляпнуть никакой неизгладимой глупости. Потому что кое-какие цитатки из рекомендуемого по названному курсу учебнику попали в печать — и тошно от них стало до бесконечности.) Отсюда и нынешняя новация. В тайных баталиях выкован компромисс: с одной стороны, уже не факультатив, а базовый курс; с другой стороны, мощный рост политкорректности и мультикультуральности. Уже не «православие», а «религии» («Что мы скажем, например, Минтимеру Шариповичу, если будем преподавать только историю православия?» — А. А. Фурсенко) и уже не религия и даже не религиозная культура, а история. Ясно, кто и что будет по новому поводу говорить. Да уже и говорят — и именно эти разговоры вызывают раздражение. Потому что сама идея знакомить детей с азами истории религий никаких возражений, по-моему, вызвать не может. В гимназиях царского времени такие сведения в достаточных объемах давались также в курсе истории, и никому это не казалось странным. Всякое укрепление гуманитарного блока в школе следует приветствовать. Тем более можно только радоваться, если речь заходит о попытке хоть как-то бороться с ужасающим дефицитом самых элементарных познаний об основах нашей культуры, которые, воля ваша, сплошь религиозны. Человек, не обученный свободно ориентироваться хотя бы в базовых понятиях христианства, не знакомый хотя бы с основными фигурами и сюжетами библейской и евангельской истории, испытывает огромные трудности в добывании ключей к культуре (не только в смысле «культуры и искусства», но, пожалуй, и в смысле неживотной, человеческой жизни) и оказывается вынужден своими силами лепить для себя ее подобие из попавших под руку материалов. Повсеместное сегодня распространение самых разных, порой дичайших суеверий и псевдорелигий проистекает именно из невежества, и оно далеко не безвредно. Споры шли — и идут, и будут идти — по двум вопросам: о соотношении в преподавании подобных дисциплин православия и других конфессий, а также о том, допустимо ли вообще в нашей школе религиозное воспитание. По обоим этим вопросам говорится, на мой взгляд, много совершенно лишнего. По части инославия и иноверия — глупо протестовать против почтительного и внимательного изучения основных понятий и истории других мировых религий: любовь к своему не означает пренебрежения к чужому. Впрочем, вслух никто не протестует, и этого достаточно. Зато до странности много голосов раздается против ключевой роли, которая в штудиях обсуждаемого толка неизбежно отведется православию. Мы, спору нет, многоконфессиональная страна; но все века своего существования до недавно истекшего двадцатого столетия, в течение которого все конфессиональные проблемы, вежливо говоря, сильно запутались, Россия была страной православной — в этом никогда не сомневались ни ее подданные, какой бы веры они ни были, ни внешний мир. Стало быть, стержневая роль православной культуры во всем объеме культуры, накопленной в России, автоматически получается, извините за прозаизм, «нарастающим итогом». С чем тут спорить? И в обсуждении этого вопроса, и особенно в обсуждении второго вопроса — о допустимости каких-либо признаков религиозного воспитания в конституционно светской школе — слишком часто, мне кажется, дискутирующими движут не вполне осознанные ими же мотивы. Многие дорассудочно убеждены, что любые разговоры с детьми на темы, сколько-нибудь открыто затрагивающие религию, являются способом внушить им веру (именно ту, о которой говорится) — и даже, пожалуй, безотказным способом. Одни именно поэтому желают появления в школах подобных курсов, другие именно поэтому их активно не желают. И те и другие ошибаются. Изучение истории религий и даже догматов какой-то веры — малоперспективный способ веру внушить или приобрести. Вот я только что прочел у Честертона, как Мэтью Арнолд и Ренан, «рационалистические поклонники» Франциска Ассизского, не смогли понять этого святого: «Для этих прекрасных писателей стигматы оказались камнем преткновения, потому что религия для них — разновидность философии. Религия для них безлична; но только самая личная из страстей поможет в какой-то мере хоть что-нибудь понять». Именно так. Вере нельзя обучить в рамках школьного предмета, поскольку вера — не разновидность философии, не плод рациональных занятий, а «самая личная из страстей». Равным образом, боюсь, высказываемые печатно надежды на то, что занятия историей религии обучат школьников нравственности, тоже сильно преувеличены. Известен всего один способ учить нравственности: личным примером. Разговоры о святых предметах не многим большее подспорье для личного примера, чем теорема Пифагора или бензольное кольцо.
