Как я была санитаркой в Чечне

Наш спецкорреспондент Ярослава Танькова три недели проработала в Ханкале, в военном госпитале N 22

В Чечне сейчас нет массовых боев и бомбардировок, зато хватает обстрелов из засад, фугасов, растяжек… Это не считая ранений по глупости типа «мальчики соревновались, кто дольше продержит в руке гранату с выдернутой чекой…». Так что я заранее знала, что в госпитале работы хватает.

Ханкала — целиком военный городок, состоящий из палаток и казарм. Госпиталь — на самой окраине. Дальше — только минные поля. На очередном блокпосту нас в очередной раз тормозят. Проверка документов. Я уже привыкла. Но в этот раз что-то слишком долго стоим. Вдруг: ба-бах! Грохот страшный. Впереди над дорогой взмывает столб земли. Оказывается, прямо на обочине бойцы обнаружили и взорвали фугас. От неожиданности я начинаю икать. Добро пожаловать на войну!

Снова КПП. За ним военный городок. Потом еще один КПП, а за ним территория госпиталя. Деревья, газончики, цветочки. На крылечках курят перебинтованные солдатики в коричневых пижамах и взглядом раздевают проходящих мимо медсестер и санитарок.

Захожу в штаб устраиваться на работу. Увы, инкогнито — мол, я не журналистка, а просто хочу поработать медсестрой — не вышло. Просто не взяли бы. По России местные зарплаты санитарок и медсестер считаются очень высокими (военнообязанные санитарки получают 11 тысяч рублей, гражданские — 6 тысяч). И конкуренция бешеная.

Начальник медицинской части госпиталя N 22 в Ханкале Руслан Адырхаев, узнав, что я журналистка, напрягается:

— Не верю, что вы добровольно будете работать санитаркой. Это слишком тяжело! Скажите честно: чего вы хотите?

— Просто хочу понять, как это. Вообще, что чувствует женщина на войне…

— А у нас нет войны!

— Угу, — вспоминаю полчаса назад разорвавшийся перед машиной фугас. — Я заметила.

— И что, будете выносить судно, таскать отрезанные руки-ноги раненых в морг?..

— Да.

— Вот что я решил: я вас просто проведу по госпиталю, все покажу, и вы уедете.

Я в сотый раз начинаю объяснять, что буду жить под стенами госпиталя, пока не получу все необходимые разрешения, но работы здесь добьюсь. Мой напор возымел действие. Начмед разрешил пару дней поработать. Однако не в травме, куда и попадают раненые, а только в инфекции! На следующий день в восемь утра я заявилась в сестринскую инфекционного отделения.

«Невеста? Уже не ждет»

Меня встречает санитарочка Марина — красивая молоденькая рутулка (как выяснилось, есть такая горская народность). Она наглаживает для меня халат и шапочку.

— Я о тебе забочусь первые полчаса, пока ты гостья, — смеется Маринка. — А как приступим к работе — мало не покажется. Ты «взлетку» видела? (Имеется в виду громадный коридор 100 на 5 метров.) Плюс лестница, семь кабинетов и десять палат (каждая метров по 30). Ну и так, по мелочи — туалет, санпропускник… Все это нам с тобой мыть два раза в день. Всего по 1500 квадратных метров на каждую выйдет.

ДТС-ГК — это не ругательство, а белый порошок на основе хлорки, который надо сыпать в воду для мытья полов. По две столовые ложки на полное ведро. Менять воду надо после каждой палаты.

Захожу в палату. Начинаю шуровать шваброй и параллельно отвечать на вопросы мальчишек типа: «А вы откуда?», «Замужем?» В ответ интересуюсь, откуда они и сколько осталось служить. Эти вопросы здесь — «правила хорошего тона», как в приличном обществе поговорить о погоде. Выясняется, что подавляющее большинство солдаты-срочники. Почти все — дембеля. Последние год-полгода — в Чечне. В боевых спецоперациях участвовали почти все. Но в перестрелках-столкновениях — немногие. (Воюют в основном контрактники, но их в инфекционном не было.) Про лежание в госпитале почти все говорят с презрением: «Скукотища! Уж лучше на службе».

Из журналистского любопытства задаю еще один вопрос, не входящий в «правила»: «Девушка ждет?» И получаю один и тот же ответ: «Уже нет». И следом тираду: «И хорошо! Значит, не достойна. Я ей и сам говорил, чтобы не обещала. А она пристала, как банный лист…» Явно выучено с чужих слов. Каждый раз после такого ответа я чувствовала себя сволочью, ковырнувшей душевную рану, поэтому пообещала себе больше этот вопрос не задавать.

Еще я наблюдение сделала, что в мусоре с госпитального пола преобладают перья, как в курятнике. Объясняется это просто — из подушек. Перьевики старые, а мальчишки ими кидаются. Детский сад! А один боец попросил разрешения дернуть меня за косичку. Разрешила. Дернул. Сказал: «На душе полегчало».

Всех раненных в Чечне везут в Северный или Ханкалинский госпитали. А уже потом, отмыв и прооперировав, — в госпитали «на земле».

Солдаты плачут, когда теряют друзей

В тихий час, когда мыла коридор, я наткнулась на бойца Пашку в закутке для просмотра телевизора. Он из села в Рязанской области. Хотел от армии откосить, даже в институт ездил поступать, но не вышло. К армии относится с мрачной тоской. Хочет домой.

— А ну быстро спать! — прикрикнула я на мальчишку.

Пашка глядел в окно и не шевелился.

— Совсем обнаглели! Паша, ты… - Я осеклась, подойдя ближе и увидев, что у него красные глаза и мокрые щеки. — Ты чего?

— У меня друг в Шали от взрыва на минном поле погиб, — спокойно и бесцветно сказал парень.

Я растерялась. Погладила его по плечу, попыталась найти нужные слова:

— Ну это же война… Мне уйти? — спросила я, поняв, что выходит какая-то фигня. Пашка кивнул.

— Ты, если что, подойди, поговорим, — добавила я и поплелась домывать коридор.

На сердце было паршиво.

Пашка подошел часа через полтора: «Если можешь, зайди, пожалуйста». Я зашла в палату. Он там был один, другие ребята вышли покурить. Села рядом.

— Мы с ним с одного двора. Вместе призывались, вместе уйти хотели. Я его маму знаю… - сказал Пашка и замолчал. А потом вдруг уткнулся мне головой в плечо и разрыдался. Совсем по-детски, со всхлипываниями. А я сидела ошарашенная, гладила его по стриженой башке и повторяла: «Ну что ты? Просто устал, да? Хочешь домой, да? Скоро уже. А там девушки, мама…» Наконец всхлипы прекратились. «Нет уж, я на контракт теперь пойду». — Пашка встал и, ожесточенно растирая глаза, ушел в ванную умываться. Я тоже тихо вышла. От мытья 1000 квадратных метров пола я так не уставала.

Вечером в наш морг (большая грузовая машина с железными полками внутри и покрытая сверху маскировочной сеткой) разгрузили десять искромсанных взрывом тел из Шали. А в травмохирургию привезли нескольких раненых. Война была совсем рядом, и я чувствовала, что не буду иметь права рассуждать о том, что такое быть санитаркой, если ограничусь даже очень старательным мытьем полов в инфекции.

Утром я пошла в штаб к начмеду просить о переводе меня в травматологическое отделение.

Ярослава с несколькими из своих подопечных — из 9-й «тяжелой» палаты.

Санитарки не любят «запаха войны»

Начмед смотрит на меня настороженно и удивленно, как на гуманоида.

Дело в том, что реанимация и травма (куда я напрашиваюсь) — самые кровавые отделения. Именно туда попадают раненые. Если делают серьезную ампутацию, то первые часы отлеживаются в реанимации, а потом их спускают в травму. Наверное, несправедливо было бы говорить, что в одном отделении легче, чем в другом (получают санитарки везде одинаково). Но в травме психологически тяжелее. Да и лежачих больных больше.

С большим трудом мне все-таки удалось убедить начмеда перевести меня в травматологию.

Расставаться с девчонками из инфекционного, да и с подопечными мальчишками было очень грустно.

— Правильно делаешь, что переходишь, — поддержал меня начальник инфекционного отделения Саша и немного патетично добавил: — У нас она запаха войны не почувствует.

Уже подходила к травматологии, когда за спиной раздался топот. Обернулась, а там запыхавшийся Пашка:

— Ясь, ты нас бросила? Жаль, — смотрит под ноги.

— Тебе кто разрешил бегать?

— Да я на секунду. Просто хотел сказать… Ты не думай, я уже давно не ревел. А при девчонках вообще никогда. В общем, извини. И спасибо.

На секунду поднял глаза и убежал.

Ежедневно каждая санитарка моет примерно по 1500 квадратных метров пола.

Девушка, даже если бросила, — девушка

Быстренько знакомлюсь с девчонками в травме. Они веселят меня историей о том, что недавно в отделении лежал боец с незабываемым именем Ананий Лопоушков. У него было ранение в член, который постоянно приходилось смазывать синькой. Поглазеть на процедуру собиралось все отделение.

Уже привычно набираю воды, беру швабру и начинаю мыть палаты. Но через полчаса приходится прерваться — меня отправляют забирать сверху (реанимация на втором этаже) бойца. Его зовут Валя. Срочник, из какого-то шахтерского городка Пермской области. Дембель. (Через месяц должен был ехать домой.) Разбирали завалы. Дом был заминирован. Рвануло, и на парня рухнула бетонная плита. Перелом тазобедренных суставов — легко отделался. Он в сознании, но в шоке.

— Надо лежать «лягушкой» — колени врозь, стопы вместе, понятно? — спрашивает доктор и начинает разводить бойцу колени.

Парень стонет от боли. Мы быстренько связываем ему щиколотки бинтом. У меня дрожат руки. Кажется, чувствую его боль. Передается через прикосновения к теплой коже. На тумбочку — поилку с водой. На стул рядом — утку. Вроде все. Но ему же больно! И скучно (все ребята в холле телик смотрят, а он лежачий). Как же я уйду?

— Ясь, а ты можешь в моем рюкзаке поискать фотки? — тихо просит мальчишка.

— Вообще-то вещи уже убраны на хранение… Ладно, вечером, когда суета уляжется, я поищу. Какие фотки?

— Там их только две — родители и девушка. Мне с ними легче лежать будет.

— Девушка-то ждет? — улыбаюсь я, думая, что наконец-то нашла хоть одного не брошенного любимой бойца.

— Уже нет, — грустно отводит глаза Валя.

«Твою мать! Опять промахнулась», — досада камнем прихлопывает радостную улыбку. Я автоматически начинаю повторять всю ту ерунду, которую пару дней назад мне заученно говорили пацаны: «Значит, не твоя она судьба, радоваться надо, что именно сейчас…»

— Одного не пойму, а зачем же тебе ее фото?

— Так легче. Девушка все-таки, — смущенно улыбается Валька.

САМАЯ ПОПУЛЯРНАЯ У БОЙЦОВ ПЕСНЯ

Солдаты России

(Музыка и слова В. Мазура)

Лишь пыль от сапог и окопы в округе,
Но душу согреет письмо от подруги.
Надежда на то, что в тебя кто-то верит,
Проверит любовь и солдата проверит.

Какою бы трудной ни стала дорога.
Две бани до дембеля — это немного,
Крестами зачеркнутый весь календарик,
Но что этот бой нам сегодня подарит…

Припев:

Солдаты России! Солдаты России!
Вы звезд на погонах своих не носили.
И только на небе вам звезды светили,
Кому на Кремле, а кому на могиле.

Солдаты России! Солдаты России!
За веру и правду огнем вас крестили.
Пусть все продается, но вас не купили.
Вы гордость и слава великой России.

Так пусть повезет на пути вашем ратном,
И каждый найдет дорогу обратно,
Где мир и покой и родные улыбки,
Где вы не в ответе за чьи-то ошибки.

И пусть вас встречает любовь и удача,
И мать, и подруга от счастья заплачут.
Здесь все по-другому и все так знакомо,
И хочется крикнуть: «Мама, я дома!"…

Припев.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

В номере за 13 мая вы узнаете, почему чеченским боевикам, попадающим в госпиталь, заклеивают глаза скотчем; как вытаскивают осколки из глубоких ран и что заставляет бойцов продлевать контракт на войне.

КСТАТИ

Почти все бойцы — из глубинки

Большинство ребят, служащих в Чечне, — солдаты-срочники из маленьких городов, сел и деревень. За время моей работы я встретила только одного мальчика из дальнего Подмосковья. Из крупных городов типа Москвы или Питера — ни одного. Объясняется все просто: благополучные родители, как правило, «отмазывают» своих детей от службы. И даже те, кто уверен, что «мальчик должен служить», стараются сделать так, чтобы он попал в хорошее место, в престижные войска. Но уж точно не в Чечню (даже если сам парень хочет на войну). Говорят, бывают и исключения, но я их не видела.

(Имена медсестер и бойцов изменены из этических соображений.)

11 мая 2004 г.