 |
| Гудок | Игорь Янин | 29.04.2004 |
Словом, есть у нас причины говорить о религиозном ренессансе в России, о возрождении Православия в Отечестве. И многих это радует. Что и понятно.
Непонятно другое. Оказалось, что немало в России и тех, кого это знаменательное событие не радует, а огорчает. И речь не идет, заметим, о профессиональном «друге» России американском поляке Збигневе Бжезинском, сказавшем в 1992 году не менее знаменательные слова: «После падения коммунизма главный враг свободного мира — традиционное русское Православие, замешанное на шовинизме и выражающееся в имперских рефлексах». Речь идет о наших соотечественниках. Имена их называть не будем, дабы не делать этим персонажам рекламу, да и не в именах тут дело. Дело в тенденции. А потому поговорим о тезисах.
НАСЛЕДСТВО АВГУСТЕЙШИХ НЕЗНАЕК
Пришлось в эти дни услышать из неких либеральных уст, что «старина Збиг» вовсе не так уж и не прав. Есть-де к таковому его заявлению «серьезные основания». Мешает-де наше Православие усваивать нам «основные цивилизационные ценности» и приобщаться к западному мировоззрению. Потому-де и служит оно неким тормозом, мешает нам двигаться по пути прогресса и демократии, является «главной проблемой» России.
Что тут скажешь? Казалось бы, такой большой у нас выбор, куда ни глянь — все главная проблема, а тут еще одну нашли, да и какую неожиданную. Что значит либеральный, сиречь свободный взгляд на вещи? Волей-неволей приходят на ум строки, написанные Пушкиным по поводу такого рода господ более двух веков назад:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Сколько времени прошло, а жива эта секта смердяковствующих, жива и процветает. И даже пытается под свою нелюбовь к родительской вере некую теоретическую базу подвести.
Чаще всего слышится такой довод: есть-де Скандинавские страны, они же — протестантские, и уровень их жизни известен. Они суть эталон успеха и процветания. А есть-де страны православные — Россия, Болгария, Румыния, Греция, и их жизненные стандарты с европейским Севером никак сравнить нельзя. Протестантская, знаете ли, трудовая этика, о чем еще и Макс Вебер говорил. Значит…
В том-то и дело, что ничего это не значит. Да и само сравнение, как минимум, некорректно. Это ведь не шведы, а болгары и греки 400 лет подряд были под страшным турецким игом. А шведы никогда и никем оккупированы не были, да и воевали последний раз при Карле XII. И по сей день, кстати говоря, страшно благодарны России за то, что та его разбила и тем самым положила конец шведским захватническим походам, которые берут свое начало еще во времена викингов. И что говорить о России, которая только в ХХ веке дважды вела войну за само право жить на земле, остаться на карте как независимое, суверенное государство. И уж если сравнивать страны, то можно вспомнить и православную Византию, «второй Рим», которая долгое время была культурной столицей Европы, а Запад — ее задним двором. Можно вспомнить и Киев, мать городов русских, который в домонгольское время был одним из самых крупных и развитых городов Европы. Показательный факт: царевна Анна, дочь киевского князя Ярослава Мудрого, выданная, как известно, замуж за французского короля, до конца своих дней оставалась при французском дворе единственным человеком, кто умел читать и писать и по-гречески. Ее августейший супруг-католик ставил вместо своей подписи крестик…
Да и в собственно христианской морали Западу трудно состязаться с православной Россией, хотя как раз ее византийское «варварство» и «грубость нравов» зарубежные критики веками ей ставят в вину. Да, она была империей, но колоний своих, в отличие от просвещенного Запада, в Африке не имела и индейские племена под корень не уничтожала, как это делали набожные американские поселенцы. И апартеид в Южной Африке создали французские и голландские гугеноты-кальвинисты. Много говорят наши «друзья» о жестокостях и казнях Ивана Грозного, этого символа русского «жестокосердия», но в замечательном городе Париже просвещенный французский король-католик только за одну Варфоломеевскую ночь уничтожил своих подданных в несколько раз больше, нежели грозный русский царь за все время своего правления. В России, как известно, инквизиции не было, а только в немецких городах к концу XVIII века (европейский век Просвещения!) по обвинению в колдовстве на кострах сожгли до 100 000 женщин. И это сделали столь рациональные и прогрессивные немцы-протестанты. Что касается благосостояния, то русские, конечно, были бы намного богаче, если бы в течение четырех веков расширения державы присваивали себе и землю, и труд присоединяемых народов. Россия, расширившаяся до Тихого океана, не отняла ни одного квадратного метра земли у местных владельцев и не отдала его ни русскому крестьянину, ни русскому помещику. А просвещенные британцы согнали в середине XIX века своих братьев во Христе — ирландцев с земли, и около 2 миллионов человек умерли с голоду.
Казалось бы, парадокс, но только внешний, если судить с точки зрения стереотипов, которые нам упорно навязывают.
В УГОЖДЕНЬЕ БОГУ ЗЛАТА…
Другой тезис наших новейших веры хулителей: в основном протестантские США — ведущая держава мира, лидер. Значит, их протестантизм «сильнее» Православия будет, он более «успешный». Значит, более христианский.
Значит ли? И почему материальный достаток должен знаменовать собою правоту веры? Вера — понятие духовное, а материальное — оно и есть материальное. И первое вовсе не тождественно второму. И разве не об этом же говорится что в Ветхом, что в Новом Завете?
Или нам пытаются сказать о чем-то другом, но никак не о вере? Похоже на то.
Одним из основателей американской духовной культуры (определенной системы ценностей и путей их достижения) считается выдающийся ученый, писатель и государственный деятель Бенджамин Франклин. Это, наверное, самый известный, самый узнаваемый — зрительно — американец: именно он изображен на 100-долларовой купюре. В известной мере это воплощение американского типа и самого его духа, по крайней мере, духа капитализма по-американски. Недаром немецкий философ Вернер Зомбарт (сам, надо полагать, протестант) сказал, что в «Автобиографии», написанной Франклином, представлен дух предпринимательства «в его высшей… законченности». В этом сочинении очень наглядно говорится о «первенстве приобретательских интересов», о «безусловной, безграничной, беспощадной наживе» и о «величайшем экономическом рационализме» как основах этой незаурядной, конечно, личности.
Но можно ли их назвать духовными, можно ли их назвать христианскими?
Христианство и Евангелие, как известно, учат не собирать сокровищ на земле, не прельщаться миром материальным, но думать более о душе, мире духовном. Это одна из основ данного вероучения, что известно даже людям, знакомым с ним весьма поверхностно. Но в чем же видит суть христианского долга человек, изображенный на американской денежке? Этот долг он видит в трех, собственно, добродетелях: «не объедаться», «копить» или «помолиться Всевышнему о ниспослании еще большего успеха и богатства». Видимо, недаром все-таки Франклин попал на эту денежку: это все что угодно, но не христианство. Видимо, это какая-то своя, особенная религия, изобретенная американскими предпринимателями-пуританами. Религия, специально придуманная как оправдание накопительства и приобретательства. Религия, так сказать, капитализма. Вот еще одно из суждений-«заветов» этого воплощения если не духа христианства, то духа американизма точно: «Человек, которому Бог дал богатство и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и превосходное знамение милости».
Это, в сущности, религия интересов третьего сословия (купцов, сиречь), составившего основу американского общества. И недаром, кстати, знаменитая крылатая фраза Франклина «Время — деньги», столь популярная в США, была им написана в таком сочинении, как «Совет молодому купцу» — книжке об искусстве зарабатывать деньги. И эту особенность американской «духовности» давно уже заметили все мало-мальски серьезные ее исследователи, как, например, француз Алексис де Токвиль, написавший в XVIII веке труд «Демократия в Америке». В США очень гордятся этой книгой: там-де еще в столь отдаленное время было предсказано нынешнее могущество этой страны, то, что она станет ведущей державой мира. Все так, об этом де Токвиль там и писал. Но там же он писал о другом — о том, что эта страна движима интересами третьего сословия, купцов. И он фактически констатировал, что собственно христианское чувство в США заменено на чувство собственности: «Ни один класс не обнаруживает столь упорного и цепкого чувства собственности, как средний класс», для которого «постоянные заботы и ежедневные усилия, направленные на увеличение своего состояния, все крепче привязывают их к собственности. Мысль о возможности уступить самую малую ее часть для них невыносима, а полную утрату собственности они расценивают как самое страшное из несчастий… Ни в одной стране мира чувство собственности не носит столь активного, беспокойного характера, как в Соединенных Штатах». Поэтому там нет и не может быть истинной свободы Духа, свободного духовного поиска, а потому там нет и не будет ни истинной культуры вообще, ни великой литературы в частности.
И разве де Токвиль оказался не прав в своих пророчествах? Основу американской культуры, как известно, составляют Голливуд и его наивысшее достижение — мышь ушастая — Микки-Маус, наипопулярнейший брэнд американской духовности. Этот француз предвидел многое. Так, он видел в будущем «неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их души». Предвидел он экспансию американской массовой культуры (хотя тогда такого термина еще не было, но суть ее была уже ясна), писал о том, что в будущем человечество ждет унификация и приведение всех к единому американскому образцу. Предвидел он также и то, что можно назвать новым тоталитаризмом — тоталитаризмом не идеологии, не Идеи, но потребительства. Он пишет о людях, утративших свою индивидуальность, и о том, что «над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе», эта власть стремится к тому, чтобы «сохранить людей в их младенческом состоянии». Она вроде бы работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром. «Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить…»
Разве это не день сегодняшний американской культуры, стремящейся к глобализации? Разве не видна тут нынешняя американская воля всех учить и направлять, вести к «идеалам свободы и демократии»?
Такая-де, как сказал недавно Буш, у Америки миссия. Дух имперского мессианства тут явственно просматривается, но что касается духа христианства… Где он тут, собственно?
КТО ОСТАНОВИТ ГОНКУ РАСТОЧИТЕЛЬСТВА?
И вновь возникает вопрос: чем же не угодило Православие его новоявленным критикам — и доморощенным, и иностранным, имена которых хорошо известны Бжезинскому, Пайпсу и прочим? Может быть, оно тем нехорошо, что «неэффективно» делает Россию слабее, менее «конкурентоспособной» (модное слово)?
Вряд ли это так, иначе бы нас наши иностранные «доброжелатели» не порицали, а хвалили бы всячески. А коли они так беспокоятся, все переживают о чем-то, значит, есть к тому серьезные основания.
Видимо, им не нравится в Православии именно его христианский, духовный смысл, который так хорошо выразил преподобный Серафим Саровский, сказавший о необходимости стяжания Духа (не денег), Духа святого в себе, мира и душевного покоя. «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». А Франклин и его последователи призывают к иному, материальному стяжанию — накопительству и потребительству. Конечно, тот, кто думает о душе, а не о покупках, новых и новых вещах, которые нужно приобрести (этому ведь учит наша новейшая «идеология» — телереклама?), тот для мировых корпораций потерян. Не ловится он на их крючок, на их рекламу — не несет свои кровные денежки в их кассу. И это, понятное дело, не нравится. Не нравится, что есть у русского православного человека в душе предел, перед которым он останавливается в своем зарабатывании денег. Понимает, что бесконечно много их ему не нужно — православная вера веками приучала его к разумному самоограничению в материальном. Понимает, что не на все можно пойти ради денег. Хотя верные полпреды и наемники мировых корпораций стараются изо всех сил, как могут разрушают эти нравственные основы русского человека. «На что вы готовы ради денег?» — орут инфернальные ведущие тщательно раскручиваемых телепередач (Абдулов, Трахтенберг, прости Господи, прочие). «На все!» — заученно отзывается массовка-тусовка. Но так отвечают на этот соблазн не все, далеко не все — Россия велика, и живет она по своим законам. И это очень и очень кому-то не нравится. Не нравится именно эта непохожесть (наглядно выраженная в своеобычной православной обрядности), не нравится это желание быть человеком со своими именно духовными ценностями, а не безликим покупателем-приобретателем с тугим кошельком и штрих-кодом на руке.
А вообще-то все уже сказано и точки над «i» стоят. Это сделали и русские мыслители, и западники, те, кто сознательно пел хвалу протестантизму как «основе современной цивилизации».
Так, Д. Хомяков, сын и духовный наследник известного славянофила А. Хомякова, писал, что цель жизни западного человека — «заполучать всего как можно более: власти, богатства…». Философ И. Ильин, упоминая, как французы не могли понять, почему русские сжигают собственную Москву, чтобы она не досталась завоевателю, пишет: «Россия победила Наполеона именно этой совершеннейшей внутренней свободой… Нигде люди не отказываются так легко от земных благ… ради высшей цели, нигде не забываются так окончательно потери и убытки, как у русских». В этом сила русского человека. А кому понравится чужая сила и собственная духовная слабость? Вот и не нравится Православие его новоявленным критикам.
Именно за то, что оно полное воплощение духа христианского. И именно этим оно отличается от протестантизма и человеческой духовности, на нем основанной. И это, кстати говоря, признавал сам Макс Вебер, основоположник теории о «протестантской трудовой этике», теории, которой нас так настойчиво, если не навязчиво, призывали следовать все эти последние ура-реформаторские годы («Все взять и поделить». Между своими, понятное дело). Так вот, этот теоретик сам признавал, что протестантское отношение к труду, богатству и его накоплению несовместимо ни с Нагорной проповедью Христа, ни с христианскими заповедями. И считал, что это хорошо, потому что полагал, что Нагорная проповедь с мирской деятельностью (с успешной мирской деятельностью — накопительством, то есть) объективно не сочетается.
Иными словами, Максу Веберу не нравилось само христианское учение.
Не потому ли и Православие не нравится его последователям-апологетам?
Словом, трижды прав был уже упоминавшийся выше Иван Ильин, который писал, что подобные авторы и «все их единомышленники отвергают Россию за то же самое, за что они отвергают христианство: Россия ими презираема именно за ее христианский дух — столь прочувственно выговоренный Тютчевым…».
И дело не только в том, что критикам Православия не нравится его христианский дух — если бы речь шла об отвлеченных богословских дискуссиях, вряд ли они вышли бы на первый план общественной жизни, вызывали бы столь живой общественный интерес. Не нравится именно экзистенциальная (жизненная, подтвержденная мирской деятельностью), идейная правота, истинность Православия и его именно остросовременный, актуальный характер. Именно потому так настойчиво говорят нам о его «анахроничности» и «несовременности». А оно и истинно, и современно потому, что лучше, чем, скажем, протестантизм, отвечает на объективные вызовы современности.
Земные ресурсы ограничены, и человечество объективно не может жить по принципам, по которым живут все развитые страны сегодня, — «производить все больше и больше», «продавать все больше и больше» и, наконец, «потреблять все больше и больше». В том-то и дело, что потреблять больше нельзя. Нужно разумное и добровольное самоограничение, а у столь агрессивно (и очень небескорыстно) пропагандируемого в России общества потребления есть свои пределы роста. Все мало-мальски разумные люди давно уже поняли, что на смену этому обществу потребителей должно прийти другое общество — то, которое основано на началах разумности и духовности, то, где приобретательство и потребительство займут именно свое, а значит, далеко не первое место. А на первое место должны выйти другие ценности — дети, семья, гармоничное соединение с природой, творческое самовыражение и человеческая самореализация. Сейчас правит словно в издевку переиначенный декартовский принцип: «Я покупаю, значит, я существую». Мало сказать, что в нем нет ничего христианского, этот принцип бездуховен и бесчеловечен по определению, ибо речь тут идет не о неповторимой индивидуальности, а о безликом потребителе, о покупателе. И чем больше их будет, таких вот безликих, тем лучше для производителя, тем лучше для транснациональных корпораций. Тем ближе мы будем к тоталитарному обществу потребления.
Но такая логика приходит в прямое противоречие с объективными потребностями человечества, с интересом его выживания. Протестантская этика, ныне преобладающая в западной цивилизации, это противоречие разрешить не может и — главное — не хочет. Не хочет потому, что смена ценностей для апологетов протестантизма будет означать элементарную потерю денег.
Православная традиция, ставящая на первое место стяжание духовное, богатство духовное, а не материальное, свободна от этого противоречия. Она в наше время и современна, и актуальна, и во всех смыслах этого слова спасительна. И как свет обнаруживает тень, так и она обнаруживает и исчерпанность идеи общества потребления, и шаткость «духовных» основ, на которых это самое общество покоится. Точнее, покоилось до недавних пор.
Сейчас же для такого покоя оснований все меньше и меньше. Видимо, потому и нападок на Православие все больше и больше. Что ж, тут можно вспомнить известную древнюю пословицу, где говорится о причинах и следствиях — о гневе и неправоте гневающегося. И если кто-то уж слишком рьяно нападает на Православие, на растущий интерес к нему, значит, этот кто-то очень хорошо чувствует свою слабость и историческую неправоту. Потому и злобствует.
Что для нас — хороший повод порадоваться и духом укрепиться. Ведь известно — что Бог ни делает, все к лучшему…
«Гудок», от 24 апреля 2004 г.
