 |
| Большой город | А. Макеев | 09.04.2004 |
На следующий день я уже был в Манали. Когда покупал билет до Леха, обратил внимание, что это единственный рейс, где в графе «время в пути» стоит прочерк. Одни говорили, что ехать 24 часа, другие — что двое суток, водитель же только посоветовал: «Возьми с собой что-нибудь перекусить».
Автобус набился под завязку. Пассажиры подобрались самые разные: ладакхцы, кашмирцы, старые хиппи-европейцы. Первые несколько часов езды я открыв рот смотрел по сторонам. Заснеженные пики Гималаев, километровые пропасти, террасные поля, напоминающие гигантские лестницы, каменные глыбы, нависшие над дорогой, стекающий по склонам песок и пушистые облака под колесами. На перевалах-пятитысячниках ледяной ветер продувал автобус насквозь. Ладакхцы обмотали головы махровыми полотенцами и стали похожи на моджахедов. Хиппи, обнявшись, накрылись одеялом. Только две сумасшедшие израильские девушки открывали окна, чтобы «подышать свежим воздухом».
С заходом солнца всех начало трясти от холода. После сорокаградусной жары в Дели контраст был разительный. Никаких зимних вещей у меня с собой не было, поэтому я стучал зубами громче всех. Спасибо ладакхцам. Они напоили меня виски и замотали в полотенце, добрые люди, — не дали околеть. Израильтянок трясло не меньше. Они напялили на себя всю имевшуюся у них одежду, а поверх курток натянули бюстгальтеры.
В Лех мы прибыли через два дня. У троих европейцев по дороге пошла кровь из носа, началась горная болезнь, и на попутном транспорте их спустили вниз.
Когда я первый раз прошелся по древней столице Ладакха, то подумал, что у меня тоже горная болезнь и я начинаю сходить с ума. Я ехал в Тибет, а попал в Израиль. Толпы евреев-туристов ходили по улицам Леха, а торговцы в антикварных лавках кричали мне «Шалом!».
Почему израильтянам не сидится дома, мне понятно, но при чем здесь «шалом»? Других европейцев в городе тоже хватает. Однако пока что непоправимо испортить легендарный город им не удалось. Нет здесь ни дискотек, ни ночных клубов, а гостиницы не отличишь от домов местных жителей. Когда-то это место было главным перекрестком на Великом шелковом пути. Торговля здесь кипит и сейчас. Улицы представляют собой торговые ряды, увешанные антикварными коврами, разноцветными масками чудищ и прочей тибетской утварью. Тем не менее нетронутый Тибет был явно не здесь.
Разочарованный, я отправился в долину Нубра, граничащую с китайским Тибетом. Для поездки туда требуется пермит, который выдают на группу, состоящую не менее чем из четырех человек, сроком на шесть дней. Получил я его за 50 рупий. В списке кроме меня значилось еще 30 туристов. Как посоветовали мне в турагентстве, я сделал семь копий пермита и отправился в путь.
Трасса, соединяющая Лех с долиной Нубра, самая высокогорная в мире. Высшая точка пути — перевал Кардунг-Ла (5 625 м). Наш автобус взбирался на него пять часов. Количество пограничных постов на этой дороге не поддается счету, причем на каждом требовали оставить копию пермита и допытывались, где же это остальные тридцать моих спутников. На перевале меня чуть было не отправили назад, копий пермита не осталось. После долгих споров сошлись на том, что оторвали от оригинала несколько фамилий, и я поехал дальше.
По мере спуска в долину все больше чувствовалось удаление от привычной цивилизации. Люди с бирюзовыми серьгами и гребнями в волосах, в засаленных халатах и расшитых войлочных сапогах, всюду у дороги попадались ступы и молитвенные барабаны.
В десяти километрах от долины меня с автобуса все-таки ссадили, так как пермит к тому времени напоминал кусок туалетной бумаги. Пришлось спускаться пешком, обходя посты и каменные завалы. Пока спускался, побывал в двух монастырях. Внешне они выглядели весьма неприглядно: неказистые серенькие мазанки, натыканные в беспорядке прямо на горной круче, издали их даже невозможно было отличить от скал. Принимали меня там как дорогого гостя. Открывали молельни, показывали мандалы, росписи, золоченые статуи Будды, поили, кормили. Особой отрешенности в лицах монахов я что-то не заметил. Назвать их аскетами язык не поворачивается: кельи раскрашивают в яркие цвета, катают на закорках детей паломников, постоянно смеются и подшучивают друг над другом. Что меня поразило, так это то, что на крыше у них были установлены солнечные батареи. «А что, — говорят, — экологично, значит, учению Будды не противоречит». Едят в монастыре тоже недурно. Рис с овощными соусами, дал (местный суп из чечевицы), масло, фрукты, ржаной хлеб. Из его же мякоти, кстати, лепят небольших человечков и ставят их к алтарю.
Долина Нубра оказалась местом совершенно нереальным. Половину ее занимает пустыня, в которой водятся дикие верблюды. Местные жители их понемногу отлавливают и используют в хозяйстве. Бесконечные барханы на фоне снежных вершин выглядят как мираж. На другой половине долины на высоте 4 000 м вызревают сочные и сладкие абрикосы, яблоки, груши. Берега горных рек покрывает облепиха, в зарослях которой бродят коровы на самовыпасе.
Деревенские дома тут не отличаются разнообразием — обыкновенные мазанки из камней и глины, крытые соломой. Причем у многих травой покрыта лишь половина жилища, крыши разорены, в них видны дыры и прогалины. Выбрав дом с самой целой крышей, я постучался в дверь. Открыла девушка в ладакхской цилиндрической шляпе. «Джулей!» — говорю. «Джулей», — отвечает она и стоит в дверях. Других слов на тибетском я не знал, поэтому смело зашел в комнату и завалился на кровать. Посмотреть на вторжение сбежалось все семейство. Не решаясь войти в комнату, все столпились в дверях, улыбались и смеялись. Мне не осталось ничего другого, как накрыться одеялом и заснуть.
Утром меня уже угощали соленым масляным чаем. Все свои вещи владельцы дома из комнаты вынесли, тем самым дав понять, что она безраздельно переходит в мое распоряжение.
Дармоедом я быть не привык, поэтому сразу выбрал себе серп и двинулся в поле. К моему удивлению, на работу пошли только женщины. Мужчины же тем временем занялись делами высокими: крутили молитвенные барабаны, ходили вокруг чхортенов, пели мантры. Присоединились они к нам только после обеда, когда, нарезав сена, мы связывали его в тюки. Ну, думаю, сейчас все это будут перетаскивать. Как бы не так. Забросили на спину бабусе два тюка, направили ее к дому, а сами сели чай пить.
Дома оставался один дедушка Сарчу, который был ответственным за яблоню: целый день носился вокруг нее с лестницей, снимая по яблочку. Но большую часть времени он ходил вокруг дерева, вскидывал руки к небу и негодовал: как же это до верхних веток добраться? Из двухлитровой пластиковой бутылки с обрезанным дном и длинной палки я смастерил приспособление, с помощью которого за полчаса поснимал все верхние яблоки. Дедушка Сарчу был счастлив.
Работают в деревне от восхода до заката. Вечер же проводят весьма оригинально: садятся на кровать и, покачиваясь взад-вперед, начинают читать мантры. «Ом мани падме хум. Ом мани падме хумѕ» — по тысяче раз, пока не заснут, свалившись на подушку.
То, чем меня кормили хозяева, было отвратительно на вид и очень изысканно на вкус. Например, «тупа» представляла собой кашу, среди компонентов которой были полоски теста, картошка, кабачки, нешелушеная пшеница, кусочки домашнего сыра, приправленные какой-то травой. Угощали меня и зеленым чаем, сваренным с картошкой, и печеньем из коры неведомых деревьев.
За страсть к экзотически блюдам я все-таки поплатился. Не знаю уж, какое это было отравление, но живот стал раздуваться, как воздушный шар. Начались жуткие боли, никакие таблетки не помогали. Через несколько часов я уже не мог сдерживать себя и катался по полу. Но и в этот момент улыбка не сходила с лиц хозяев. Они, как выяснилось позже, подумали, что я обкурился. В конце концов кто-то сообразил, что мне нужен доктор, и уже глубокой ночью местный ветеринар вколол мне лошадиную дозу антибиотика.
Очнулся я только через день. На дворе был конец сентября, и перевал Кардунг-Ла вот-вот должны были закрыть. Зимовать же в Ладакхе я не собирался. Мне помогли выйти к трассе и посадили в доисторическую «буханку», набитую китайцами. На каждом посту в автобус заходил полицейский и читал им длинную лекцию о том, как стыдно переходить границу нелегально. Меня же спрятали под сиденьем и накрыли баулами, так что своим давно просроченным клочком пермита пограничников мне удивлять не пришлось.
Когда мы прибыли в Лех, то можно было подумать, что здесь чума. Город вымер. Все магазинчики и антикварные лавки закрыты и заколочены досками, по улицам гуляет только пыльный ветер. Мне с трудом удалось найти открытую гостиницу. Ее хозяин посоветовал мне скорее уносить ноги. «Скоро, — сказал он, — дороги завалит снег, и в Ладакхе наступит время выживания. Здесь будет только холод, черствый хлеб, медитации и молитвы. Это не для туристов…»
ПОЛЕЗНЫЕ СВЕДЕНИЯ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Виза в Индию в зависимости от количества желающих посетить страну делается от двух дней до двух недель. Стоит 40 долл. Обращаться в консульский отдел посольства Индии: Воронцово Поле, 6/8, м. «Курская», 917 19 35
Перелет Москва-Дели-Москва от 460 долл. («Туркменские авиалинии»)
В Лех можно попасть на самолете (120 долл., ежедневно), но для акклиматизации лучше добираться на автобусе: Дели-Манали (8 долл., время в пути 10−12 ч, ежедневно); Манали- Лех (12 долл., время в пути 48 ч и более, ежедневно). Дорога открыта с мая по октябрь; в остальное время в Лех можно добраться только по дороге Сринагар-Каргил (15 долл., 48 ч)
Летом в долинах около +25 град, ночью температура опускается до 0 град., на перевалах до -30 град. Зимой средняя температура в долинах -15град., ночью до -30 град.
Гостиницы есть только в Лехе и некоторых близлежащих деревнях (1−30 долл. за сутки). Летом во многих придорожных поселках работают кемпы (в среднем 0,5 долл. за сутки). Валюта — индийская рупия (1 долл. = 48 рупий)
