 |
| Аргументы и факты | Полина Иванушкина | 11.02.2004 |
Самое трудное — объяснить, зачем Александр Плигин, бывший директор вентиляционного завода, на тот момент безработный отец семейства, все бросил и поехал на заброшенный островок размером 150 на 70 метров восстанавливать памятник архитектуры пятнадцатого века. Ему и самому непросто было это всем объяснять, особенно жене Надежде и детям, оставшимся на «материке», в Вологде.
..Тринадцатилетним мальчишкой он прикатил на велосипеде из Вологды поплавать в Кубенском озере и увидел за качнувшимися высокими травами кусочек земли на глади воды и возвышающуюся колокольню. Тогда он понял, что это место — его.
— Хрустальной моей мечтой было показать жене тот таинственный остров, который был мне дорог с детства, — говорит он сейчас, подбирая такие нежные и тихие слова, что трудно поверить, что этот седовласый мужчина говорит о куске земли.
Женой стала Надежда, преподаватель французского языка. Две недели «свадебного путешествия» они прожили на острове Спасе-Каменном. Среди груд кирпичей, зарослей крапивы и безродного хлама, который замел остров за последние полвека. Монастырская колокольня и остовы разрушенных стен высились над их головами.
— И такое ощущение, как будто все они рядом с нами — стоят сзади и слева и справа.
Они — это те, кто приходил на этот клочок земли до них. Так они и стоят за их плечами — справа и слева. И князь Глеб Василькович, терпевший бедствие со своими судами на Кубенском озере в году 1260-м и давший обет, что поставит храм Божий на том месте, где обретет твердь земную. И двадцать три инока, искавших Бога в землянках на острове, которым князь построил обетованный каменный монастырь. И святой Иоасаф, семнадцатилетний князь, ушедший в монахи и поразивший братию своим ангельским нравом. И шестьдесят три настоятеля, служившие на острове с тринадцатого века по век двадцатый. И несовершеннолетние преступники, сосланные в бывший монастырь советской властью и учинившие последний из несчетных пожаров, пожравший все деревянные постройки. И милиционер Диванов, в двадцать пятом году уничтоживший двумя взрывами Спасо-Преображенский монастырь. И смотритель маяка, устроенного в шестидесятых в уцелевшей колокольне, который в туман бил в сковороду, чтобы лодки и теплоходики не постигла та же участь, что и княжеский флот. И семь веков теней, семь веков костей под ногами.
В одной упряжке
ПЛИГИНЫ, бывший инженер и учительница французского, стали восстанавливать монастырь своими силами. Может, потому так ценен каждый вбитый гвоздь, каждый еще не купленный кирпич («Только для Преображенского собора их надо пятьсот тысяч штук!»). Ручеек государственной помощи мелеет или вовсе пересыхает по временам. И тогда остается надеяться только на себя и на добрых людей.
Конечно, все было непросто. Особенно в самом начале. Нанятые рабочие, очень скоро не дождавшиеся очередной зарплаты, уплыли с острова, оставив там Плигина одного. Они же без злого умысла спьяну утопили катер, который так был нужен для сообщения с берегом. В Вологде младший сын прятал с вечера в ранец кусочек хлеба, чтобы было что поесть назавтра, и жена выставляла чемоданы за дверь, устав бороться с жизнью на «материке» в одиночку. Кирпичи в кладке, которую Александр делал уже сам, прибавлялись мучительно медленно, а сердце вдруг сжималось болью и подолгу не отпускало. И ни души вокруг. И никому этот остров не нужен, и никому ничего не объяснить.
Только все это было не важно. Потому что на острове Плигин поверил в Бога, потому что уже были сложены печи в восстановленной монастырской гостиничке, потому что он хотел, чтобы на его острове, как и много веков назад, стоял монастырь и в нем жили монахи.
— Все какая-то неправда кругом была, — вспоминает он те, более чем десятилетней давности времена. — Все по головам шли. Смотреть, как завод наш вентиляционный разворовывают, я не мог, поэтому ушел с работы.
На острове он эту правду нашел.
И в этом нет ничего странного. Просто она у всех разная. Главное — найти свою.
— Я счастлив, потому что мне ничего не надо, — говорит он.
И еще потому, что «вместе в одной упряжке» они с Надеждой прошли этот путь.
В самом сложном девяносто третьем году сокращенная из Дома пионеров учительница французского ушла в коммерцию — чтобы содержать семью. Купила подержанное авто и стала завозить в ларек сникерсы. Так и кормила троих детей и покупала гвозди на остров. Иногда казалось, что это слишком. Что одна не выдержит, да и не должна одна. Но. но по вечерам ровно в девять они устраивались у своих радиопередатчиков (она на кухне, лицом к острову, представляя его себе вместо серой пятиэтажки напротив, он — лицом на запад, к городу) и протягивали друг к другу мостик:
— Вологда, ответьте Спасу-Каменному!
— Спас-Каменный, прием!
А в свободную минутку она садилась в машину, ехала на берег озера и на условленном холме подавала фарами знак: «Я здесь!» Он садился в лодку и плыл на свет.
— Просто мне всегда, каждую минуту так хотелось быть с ним. Где бы он ни был.
Уже давно на остров потянулись новые паломники, как будто и не было десятилетий забвения. И любопытствующие пассажиры теплоходов, и священнослужители окрестных обителей, и друзья, и очарованные странники, и спонсоры, и бескорыстные труженики. И те, кто находит здесь «твердь земную», всегда возвращаются.
— Уже не знают, куда бежать на этом своем берегу, и тогда приходят сюда. И здесь успокаиваются душой.
А успокоиться душой, считают Плигины, и значит стать счастливым.
Когда материал готовился к печати, в редакцию пришло известие: Александр Плигин умер от болезни сердца.
— Он терпел боль до конца, — рассказала нам Надежда. — Врачи, конечно, знали, что сердце слабеет, но он не подавал виду, как ему плохо. Но я это знала. Я знала, что он может умереть, но думала, что и оттуда он сможет выбраться. Ведь он всегда из всего выбирался. А я. Я завтра еду на остров.
Завтра она едет на остров. Там ждет ее он. Он всюду: и справа, и слева, и поддерживает за плечо. Он — с ней.
Москва — Вологда — о. Спас-Каменный — Москва
