Русская линия
Независимая газета А. Попов13.01.2004 

Это страшное слово «империя»
Давно назрела необходимость цивилизованного выхода России на международный геополитический рынок

Отклики на «либеральную империю» Анатолия Чубайса не сходят с газетных полос и телеэкранов, и это хорошо. Едва ли не впервые со времен перестройки в центре внимания оказалась не техногенная катастрофа или политический скандал, а «чистая идея».

Хотя совсем без скандала и тут не обошлось. Похоже, только уважение к заслугам отца приватизации мешает его обескураженным поклонникам высказать все, что накипело.

Вопросов много, и они выстраиваются примерно в такую цепочку:

1) Возможны ли либеральные империи в принципе? 2) Если да, то нужны ли они в наше время? 3) Если да, то надо ли России становиться такой империей? 4) Если да, то каким образом, в какой форме, какими ресурсами?

Понятно, что на первые три вопроса Чубайс дает положительный ответ. В тумане остается четвертый, самый трудный. Но прежде чем пытаться ответить на него, надо все-таки разобраться в первых трех.

Возможна ли либеральная империя?

Обратившись к истории, легко увидеть, что никакого противоречия в предложенном словосочетании нет. Империей называют многоэтничное государство, в котором можно выделить метрополию с «титульным» населением и «нетитульные» колонии. Самоназвание и форма правления значения не имеют: Россия стала называться империей лишь при Петре, а Голландская империя в период ее расцвета и Рим до Августа и вовсе были республиками. Ныне император есть только в Японии, которая империей как раз уже не является. Зато империями остаются, пусть и в урезанном виде, Франция, Британия, Испания. Да и США с их захваченными у индейцев и мексиканцев землями, с Гавайями, Пуэрто-Рико, Гуамом; Канада и Австралия с их аборигенными северными и внутренними территориями; Италия с ее «нетитульными» альпийскими провинциями — все эти державы суть империи. И если все они чужды либерализма, то непонятно, где он тогда вообще есть.

Либерализмом именуют торжество прав личности — политических, экономических, социальных, культурных. Но право в его современном виде, включая право на частную собственность, сложилось в Риме, имперском государстве. Базовые институты рыночной экономики, стимулирующие частную инициативу (акционерные компании, биржи и др.), возникли в Голландской и Британской империях. Страной, давшей миру понятие культурно-национальной автономии, была Австро-Венгрия. Пенсионная система — основа социальных прав — ведет начало из Германской империи (в 1889 г. Бисмарк ввел «Закон о социальном страховании рабочих» и «Закон о пенсии по старости»). Даже избирательное право для женщин, и то впервые появилось (в 1906 г.) в Российской империи, в ее колонии (!) под названием Финляндия. Для справки: в Швейцарии — самой неимперской стране Европы — этого права женщины добились в 1971 г.

Главное обвинение, стандартно адресуемое империям, — угнетение народов. Но если говорить о физическом преследовании этнических меньшинств, то в империях оно наблюдалось не чаще, чем в странах, к империям не причисляемых. Избиение народа игбо в Нигерии в 1967 г. (более 1,5 млн. жертв) или народа тутси в Руанде в 1994 г. (свыше 1 млн. убитых) почти сопоставимы с геноцидом евреев в Третьем рейхе или армян в Османской Турции. Жестокая депортация крымских и кавказских народов в сталинском СССР — просто «гуманитарная акция» по сравнению с изгнанием индийцев из неимперской Уганды в эпоху Иди Амина. А уж что касается возможностей социального роста для нетитульных наций, то тут империи вообще вне конкуренции.

Много ли известно случаев, когда высшая власть в «национальных государствах» доставалась этническим чужакам? Кроме варяга Рюрика на Руси, француза Бернадота на шведском престоле да этнического японца Фухимори в Перу, никого и не вспомнишь. В империях же это норма: грузин Сталин, еврей Дизраэли, корсиканец Бонапарт, немка Екатерина II, ибер Траян… Даже Чингисхан — и тот, как ныне пишут представители освободившихся постсоветских наций, был то ли казахом, то ли узбеком…

С конфессиональными меньшинствами, правда, дело обстояло хуже. В той же России полноправным гражданином можно было стать, лишь приняв православие. Это общая беда прошлых эпох: с веротерпимостью почти везде были проблемы. Хотя нелишне заметить, что, к примеру, в Европе и католическая инквизиция, и протестантский «ответ» ей в лице кальвинизма и т. д. возникли в

до- либо внеимперском пространстве. Чтобы в империи воцарился иезуитский дух «единственно верного учения», нужны были очень серьезные потрясения, вроде тех, что обрушились в ХХ веке на Россию и Германию. Но Третий рейх просуществовал 12 лет, ленинско-сталинский СССР — ненамного больше. А Британия, Рим, Арабский халифат и десятки других империй, не воевавших с туземными богами и не сжигавших еретических книг, стояли (иные и поныне стоят) веками. Так что более типично для имперской культуры?

Еще один миф гласит, что империализм — это милитаризм. Между тем военные походы, захваты земель и убийства иноземцев были нормой жизни человечества задолго до появления империй. Больше того: для доимперских народов убийство чужаков — дело не просто полезное для выживания, но и достойное, увлекательное само по себе (вспомним, как сокрушался империалист Миклухо-Маклай по поводу простоты туземных нравов). Империи же впервые подчинили войну сугубо рациональным соображениям: цель имперской экспансии — не скальп врага и не победный танец вокруг костра, а более прозаические вещи: ресурсы и власть. Уничтожению подлежат уже не вообще иноземцы/иноверцы, а лишь те, кто не подчиняется имперской власти. И это, как ни крути, прогресс: если герои былинных эпох пребывали в состоянии перманентной упоительной войны всех против всех, то империям знаком и длительный, устойчивый, плодотворный мир.

А мир — главная ценность, какую только способны предложить политики. В его отсутствие не могут существовать, кстати, и либеральные ценности — свобода, собственность, право вообще и права человека в частности. Если же, как настаивают некоторые не вполне последовательные либералы, оперировать при оценке политических событий не личностями, а народами, то и тут не все просто. Исчезнувшие в имперском котле гуанчи, команчи, нивхи, убыхи — да, было дело. Но кто считал, сколько этносов благодаря колонизации не погибли под боевыми топорами соседей? Что мы знаем о нравах доимперской поры — как решался в те времена «национальный вопрос»?

Кое-что знают этнологи. Скажем, известно, что якуты не всегда жили в Якутии: когда-то они обитали в Прибайкалье, откуда их за пару веков до русской колонизации вытеснил более мощный бурятский этнос. Якутам повезло: в бассейне Лены они наткнулись на подарок природы — «аласы», оазисы степей и лугов в крае вечной мерзлоты. Благодаря чему и выжили. А скольким народам в подобных ситуациях не повезло? Эвенкам, например, и чукчам, которых безжалостно истребляли и вытесняли те же самые пришедшие с юга якуты. Сколько племен сгинуло бесследно в дописьменной истории человечества? И как сгинуло! Легко догадаться, что стоит за корректным термином «вытеснение». Когда-нибудь историки напишут, что в конце ХХ века племена хуту «вытеснили» из бассейна Великих Озер племена тутси.

И последнее. Сегодня средняя продолжительность жизни в Африке — 47 лет (а если бы не африканский СПИД, в котором империалисты никак не повинны, то достигла бы, по оценкам, и 60). Тогда как до прихода колонизаторов она вряд ли была выше 22−23 лет. В «колониальном рабстве» люди жить стали минимум вдвое дольше! И известно почему: благодаря медицине, гигиене, техническому обустройству труда и быта, более стабильному питанию. Есть в этом какая-то заслуга угнетателей? Речь не только о европейцах — спасибо и арабам, а в других частях света — тюркам, персам, китайцам и др. Цивилизация как система распространения гуманных условий жизни, как технология утверждения либеральных ценностей создавалась усилиями многих империй во всех частях света.

Речь не о том, что империи во всем всегда хороши. А о том, что только в империях вызревают ключевые условия для становления свободного общества — многообразие социальных групп и многоязыкость больших городов, высвобождающие личность из мифологизированных общинных пут и переподчиняющие ее более рациональным и прозрачным институтам социального контроля.

В том числе и прежде всего — «римскому» праву, перед которым «несть эллина ни иудея». Или его исламскому конкуренту — шариату (в данном случае не важно, какое из них двоих лучше, важно, что все существовавшее до них много хуже). Чтобы в пестром хаосе общинно-клановых обычаев утвердить единое для всех право (любое), нужна мощная государственная власть, возвышающаяся над многоэтничной массой. Каковой властью и является по определению власть имперская.

Другое дело, что любая власть может сойти с ума, выдохнуться, деградировать. Но ведь такое случается не только с империями. Просто падение империи — гораздо более масштабная трагедия. Что в конечном счете тоже говорит в ее пользу: есть откуда падать.

Нужны ли империи в наше время?

Но, может быть, империи сделали свое дело и могут уходить, дабы не мешать народам самостоятельно и самобытно двигаться по пути к процветанию? Так рассуждали многие либералы ХХ века, добиваясь тотальной деколонизации человечества. Предполагалось, что оно от этого сильно выиграет. Жизнь данную гипотезу не подтвердила.

Достаточно взглянуть на «третий мир» после ухода колонизаторов. Политкорректность ооновских экспертов общеизвестна. Тем показательнее вывод авторов свежего, за 2003 г., доклада ООН о человеческом развитии. Оказывается, в освобожденной Африке за последние сорок лет в межплеменных и иных распрях было убито больше людей, чем погибло или было вывезено в Америку за три века европейской работорговли! Конечно, действуя одними топорами и пиками, без внедренных империалистами автоматов, было бы трудно за считанные месяцы перерезать сотни тысяч чужаков, как в той же Руанде. Но ведь и население континента в доколониальную эру было на порядок меньше!

Можно взглянуть и в другую сторону — на Южную и Юго-Восточную Азию. Афганистан — это понятно, тут вина империалистов (советских) очевидна. Но Индия с Пакистаном, Шри Ланка, Бирма, Индонезия, Филиппины? Эти бурнокипящие котлы кровавой этнической и религиозной вражды — кто разжег, тоже империалисты? А свободная Кампучия, особенно хорошо смотревшаяся в очищенном от оккупантов Индокитае? Настолько хорошо, что когда в страну вошли новые оккупанты, вьетнамские, мир вздохнул с облегчением. А если бы не вьетнамцы, а французы или американцы — тогда снова: «Долой»?

И кто, положа руку на сердце, возьмется утверждать, что в Палестине после ухода англичан жить стало лучше, счастливее, безопаснее? Что постсоветские Закавказье и Средняя Азия, за несколько лет погромов и войн выдавшие на-гора миллионы беженцев, объективно выиграли от того, что стали свободными? Нет ощущения, что жители некогда процветавшей Грузии или подданные Туркменбаши сегодня беззаботно радуются свободе.

Вину за фиаско деколонизационного проекта можно, конечно, свалить на империалистов. Не там провели границы, не ту навязали экономику, порушили древние традиции. Словом — родимые пятна колониализма. Поверить в эту теорию мешает то обстоятельство, что особенно много пятен высыпало как раз на теле тех колоний, которые решительнее прочих порвали цепи. К уже упомянутым заповедникам революционной свободы можно добавить умирающую от голода, но размахивающую ядерной бомбой Северную Корею, накачиваемую «черным расизмом» Зимбабве, дотла разоренные внутренними войнами Анголу, Сомали, Заир, захлестнутый исламистским террором Алжир.

На этом фоне Кения, Сенегал, Тунис, Габон, Ботсвана, не говоря уж о Южной Корее, выглядят оазисами процветания. Не потому ли, что сохранили самые тесные связи с метрополиями? Или, если называть вещи своими именами, так и остались колониями (в чем, кстати, и не сомневаются истинные борцы с «глобальным империализмом»).

В современном мире (как и в несовременном) по-настоящему жизнеспособны лишь империи. Думать, что империализм обязан своим возникновением злой воле чингисханов и цезарей, — такая же глупость, как считать капитализм порождением ротшильдов и чубайсов.

Тоталитарные империи принесли много горя человечеству. Но из того, что люди гибнут под колесами автомобилей, не следует, что автомобили надо запретить. Сейчас уже, слава богу, мало кто вдохновляется анархической идеей упразднения государства. Осталось сделать следующий шаг и понять: государство и империя — это синонимы.

Клеймят империю обычно те, для кого она «чужая» — иноязычная. Но любое государство для живущих в нем этнических меньшинств — иноязычное, а государств, населенных одними «большинствами», почти не бывает. От того, расселены меньшинства в стране дисперсно или компактно, были они завоеваны или мирно «вошли», имеют права территориальной автономии или только культурной, или никаких прав — зависит многое, определяющее политический климат в стране. Но суть не меняется: всякое устойчивое надплеменное образование — всякое государство — есть империя. Большая или маленькая.

Особенность момента состоит в том, что маленькие империи, лукаво именуемые «национальными государствами», свой век отжили. Точнее, отжила свой век идея, будто за ними будущее. Ибо в реальности они никогда и не определяли ход истории. Видимо, надо было пройти через опыт деколонизации «третьего» и «второго» (Югославия, СССР) миров, чтобы понять это. Если уже и Далай-лама готов признать, что Тибету лучше остаться в составе Китая, значит, лед тронулся.

Андрея Дмитриевича Сахарова реакционером никто не считает, а ведь именно он назвал Грузию конца 80-х «маленькой империей». Проживи он чуть дольше, тот же эпитет ему пришлось бы дать и независимой Абхазии, которая с помощью российских штыков ухитрилась изгнать из своих пределов вдвое больше «чужаков-грузин», чем там осталось «титульных» абхазов. Не исключено, что, глядя на гагринскую резню 1993 г., объективный Сахаров и переоценил бы свои соображения насчет пользы дробления больших империй. Как это сделали впоследствии многие его единомышленники-либералы (в числе которых, судя по всему, и Чубайс).

Чем теснее границы государства, тем острее возбуждающий запах крови и почвы. Тем, кого угораздило попасть под жернова «национально-освободительных» революций, такое достоинство даже не самых лучших больших империй, как межнациональный мир — пусть и не во всем справедливый, пусть принудительный, — уже не кажется историческим хламом. Советского коммунизма не жалко, а вот интернационализм советский, как выясняется, не такой уж был и хлам. Особенно как антитеза резне.

Вопрос, нужны ли сегодня человечеству «настоящие» — большие — империи, не стоит. Антиимпериалисты не зря зовут себя сегодня антиглобалистами: «империализация» мира и его «глобализация» — это один и тот же процесс. Его придумали не на Уолл-стрит и не вчера — он идет уже веков сорок. В разных формах, с разных сторон, натыкаясь то на тех варваров, то на этих. В варварах и нынче нет недостатка, только теперь в отличие от прошлых эпох они выступают единым фронтом. Армия революционных леваков, сепаратистов и исламистов-экстремистов, сплоченных общей ненавистью к цивилизации, а часто и общей финансовой и информационной инфраструктурой, — что там наивные гунны минувших веков!

Силами разъединенных наций люксембургской размерности с такими точно не справиться. Это, видимо, поняли уже и в самих суверенных люксембургах, вдруг двинувшихся под крыло франко-германского гегемона в новую империю под названием Европейский союз. Разумеется, совершенно добровольно. То есть на либеральной основе. Такое в истории тоже бывало.

Надо ли России становиться либеральной империей?

Но следует ли нам со своим евразийским рылом стремиться в калашный имперский ряд? Не случится ли так, что и империей порядочной не станем, и демократии лишимся, потеряв все, нажитое непосильным реформаторским трудом? И вместо того, чтобы «замкнуть кольцо», позорно его «разомкнем»?

Это — главный вопрос, который ставит жизнь перед российской элитой. Реакция либерального крыла известна: «Чур нас! Может, где-то и бывают либеральные империи, да только не у нас!» Что говорить о либералах, если сам Солженицын — и тот согласен: надорвалась Россия имперскостью, шабаш! Хватит бредить о земном шаре, надо сосредоточиться на внутреннем и сберегаться, сберегаться.

Правда, сберегаться он предлагает в достаточно интересных границах — с присовокуплением Белоруссии с Малороссией, плюс «русская» часть Казахстана. Но главное не в том, какую территорию считать русской. А в том, как относиться к стране, именуемой Российской Федерацией. Это что, «национальное государство», вроде Исландии? Весь юмор в том, что вопрос, быть или не быть России империей, равнозначен вопросу, быть или не быть России государством. Просто потому, что Россия уже является империей.

Точнее, еще ею является — пока не отпали кавказские и урало-поволжские земли, не отвалились Тува с Бурятией, не потянулись к свободе ненцы с коряками, не вспомнили о былой вольности Тверь с Великим Новгородом. Все это ведь колонии наши, в разное время вошедшие в Русское царство, оно же Российская империя, оно же Советский Союз, оно же Российская Федерация. Так на чем сосредоточимся, в каких границах будем сберегаться?

Ответ ортодоксов от либерализма таков: да, Россия — империя, она такой сложилась исторически, но мы не хотим, чтобы она и в будущем оставалась империей. Пусть все ее колонии, какие пожелают, получат независимость. Подход, может, и благородный, но уж больно наивный. И безответственный.

Призыв отказаться от имперских забот во внешних делах, сосредоточившись сугубо на внутренних, недалеко ушел от призыва распасться на части. Мысль о том, что если ты не будешь заниматься политикой, политика займется тобой, справедлива и применительно к политике глобальной. И даже в первую очередь к ней. Может, в какие-то прежние времена ставка на изоляционизм и срабатывала, но в наше время она почти наверняка ведет к вассализации. И хорошо еще, если сюзерен подвернется добрый и передовой. А ну как злой и отсталый?

В условиях, когда от потенциальных сюзеренов с запада и востока нет отбоя, неортодоксальный либерал Чубайс дает свой ответ — не вполне вписывающийся в привычные клише, но зато здравый и ответственный. Россия, как и все крупные страны мира, является империей, и задача не в том, чтобы от этой имперскости отречься в пользу каких-нибудь нахрапистых конкурентов, а в том, чтобы данную историей империю сделать более либеральной и за счет этого — более конкурентоспособной, чем сегодня. Это значит: не трогая границ, не покушаясь на международное право, поактивнее включиться в конкурентный процесс глобализации, дабы не остаться на его обочине. Что тут нелиберального, где тут отступление от демократических идеалов?

Одно отступление, впрочем, есть. Это — отказ от распространенной среди наших демократов уверенности в том, что России незачем самой толкаться на геополитическом рынке, поскольку «Запад нам поможет». Во-первых, не стоит обольщаться: не поможет. Ни пряником (уже пробовали — не работает), ни, слава богу, кнутом. Россия не Сербия, бомбить Москву на предмет воспитания в россиянах либеральных ценностей охотников нет. Не бомбят же натовцы Пекин. Наоборот, очень хвалят коммунистическую империю за политическую стабильность и хороший инвестиционный климат. А во-вторых, если Америке с Европой дозволено воспитывать Россию, пусть не пушками, а только умиротворяющим экономическим воздействием, то почему России нельзя того же? Что это за либерализм такой и что это за антиимперский пафос: тому нельзя опекать меньших братьев, а этому — можно?

Все знают: рынок жесток. Кто-то преуспевает, кто-то прогорает, у кого-то получается быть капиталистом, кому-то остается «наемное рабство» или пособие. Некоторые добрые либералы на этом основании отказывают капитализму в праве на жизнь. Таких зовут уже не либералами, а социалистами. Как надо называть социалистов от геополитики с их неистребимым «все поделить» (каждому народу по государству, а империи — распустить)? Антиглобалистами? Демагогами? Важно другое: упреки в адрес капитализма были куда весомее в позапрошлом веке, когда была не развита такая штука, как акционерный капитал. Благодаря ему участвовать в управлении бизнесом и получать доходы сегодня могут миллионы людей, а не только «акулы капитализма». Это называется «народным капитализмом». Вот точно так же империализм должен заработать право на прилагательное «либеральный». А это достигается, как учит исторический опыт, не варварским разрушением «всего мира насилья до основанья», а прямо противоположными действиями, основанными на терпении и законопослушании.

При хорошо поставленном управлении все граждане и общины империи, а не только «титульные», больше того — все, кого интересуют ее «акции» и «инвестиции» на глобальном рынке геополитических услуг, получают возможность вложить в них свои скромные капиталы. Всего-то и нужно: чтобы власть уважала права миноритарных акционеров, а те уважали власть, на каком бы языке и в каких бы границах ни осуществлялся ее документооборот. Называть ли такой империализм «народным» или «международным», «национальным» или, наоборот, «интернациональным» — дело вкуса. Но что подобная империя и есть либеральная империя — бесспорно. Почему бы не пожелать России стать ею?

Сказанное не отменяет того факта, что любое серьезное предприятие сопряжено с серьезными рисками. Есть отличная от нуля вероятность, что проект «Российская либеральная империя» может обернуться болезненным крахом для инвесторов и акционеров. Кто поручится, что задуманное «как лучше» не получится у нас «как всегда»?

Но есть и обратный риск — что задержка давно назревшего цивилизованного выхода России на международный геополитический рынок приведет к тому, что на месте нынешнего, пока еще худо-бедно демократичного государства мы вдруг стремительным рывком получим какой-нибудь дикий вариант империи с явственным душком средневековых ценностей. Как это случилось с веймарской Германией.

Какой риск вероятней и весомей? Надо думать. Или, как говорят кризисные менеджеры, «надо считать».

Об авторе: Аркадий Попов — сотрудник аналитического отдела группы «Меркатор».


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика