 |
| Завтра | Евгения Бесова | 30.12.2003 |
Первое Послание Патриарха Тихона от 19 января 1918 года появляется как ответ Церкви на Декрет СНК о свободе совести, церковных и религиозных обществах. Советская власть в законодательном порядке лишила Русскую Православную Церковь статуса юридического лица, у Церкви отняли собственность и возможность свободного саморазвития в изменившейся исторической ситуации.
В данном Послании Патриарх обращается не только к чадам Церкви, но и ко всем мирянам. Обличая ужасы и зверства, совершаемые в России, архипастырь косвенно обвиняет в этих злодеяниях большевиков, называя их «извергами рода человеческого». Здесь Патриарх не только обвиняет новую власть, но и анафемствует её. Мирянам же рекомендуется «не вступать даже в общение с такими извергами». Более того, Святейший призывает чад Церкви встать на «защиту попираемых ныне прав Церкви Православной», посредством духовных союзов верующих противопоставить внешней силе «силу своего святого воодушевления», и даже пострадать за дело Христово.
Конкретный и недвусмысленный характер Патриаршего Послания вызван жестокой, яростной и несправедливой войной против Церкви и верующих, и, как архипастырь православных, Патриарх не мог не отозваться с болью на гонения. Это ответ на всеобщую боль, но ещё не «стратегия» святого Предстоятеля.
В Послании Патриарха от 18 марта 1918 года, обнародованном через день после подписания Брест-Литовского договора с Германией, констатируется усиление бедственного положения нации, а факт заключения мира с германцами характеризуется как «содеянное зло». Однако в данном тексте уже отсутствуют прямые конфронтационные выпады против большевиков, и критика властей носит опосредованный характер, выраженный, в частности, словами эпиграфа: «Посрамились мудрецы и запутались в сети: они говорят: мир, а мира нет».
В третьем Послании от 21 июля 1919 года Патриарх Тихон уже выступает как духовный вождь нации, указывающий пути сохранения нравственной основы народа. Святейший призывает Церковь и верующих выйти из состояния Гражданской войны и не использовать методы врагов Православия даже во имя спасения Церкви. Патриарх напоминает пастве о «незлобивости» святой Церкви и увещевает терпеливо переносить «антихристианскую вражду и злобу». В третьем Послании выражен новый аспект в служении Святейшего — умиротворение гонимых как залог будущего величия Православия, побеждающего зло добром. «Строительство на вражде — строительство на вулкане», — учит Патриарх. Вместо кровавого противостояния и мести указывается иная форма борьбы — врачевание добром, молитва и подвиг сострадательного милосердия по отношению к врагам.
Несмотря на то, что Советская власть несла тяжёлые поражения (осень 1918 г., весна-лето 1919 г.), антисоветские силы постоянно утрачивали поддержку разнородных социальных слоёв, так как буржуазная, по сути, программа Белого движения не предусматривала радикального решения земельного, национального вопросов. Но всё же в 1919 году исход Гражданской войны был ещё не ясен; военная ситуация складывалась решительно не в пользу большевиков. В этих общественно-политических условиях появляется третье Послание Патриарха, находящееся в контрасте с двумя предыдущими.
Ко времени написания третьего Послания Святейший, постоянно находившийся в живом общении со всей Россией, несомненно, уже начинал осознавать, что чаяния и надежды миллионов простых русских людей всё более и более совпадали с содержанием и целями новой власти, сумевшей в условиях Гражданской войны вовлечь огромные людские массы в преобразовательскую деятельность.
Патриарх Тихон понимал, что большевистская власть умело опиралась на сравнительно однородный, но многочисленный слой русского общества, в основе своей — православного по рождению и воспитанию. На стороне Добровольческой и Белой армий стояли военно-государственная машина Антанты, католико-протестантский Запад, что не могло не оттолкнуть от Белого движения многих патриотически настроенных русских людей. Очевидно, что победа подобного альянса в России вполне могла повлечь за собой не просто наступление на основы православного вероучения, но и утрату самого Православия.
Зависимость Белого движения от военно-финансовой помощи крупнейших держав мира таила в будущем не только угрозу неудержимой экспансии Западной Церкви, но и, как следствие этого, — реальную возможность распада русского государства как национального тела. В этот момент победа Советской власти, жестокой и твёрдой, была единственным спасением страны от государственного краха.
История показала, что Белое движение не смогло подняться до осознания национально-государственных интересов державы, исходящих из соборно-общинного уклада русской цивилизации. Эту миссию в новых исторических условиях и в прикровенной форме осуществил Патриарх Тихон. Осенью 1919 года Святейший продолжает призывать паству к спасению через неучастие в политической и военной жизни страны. Но в отношении к государственной власти намечается явный перелом. Так, в четвёртом Послании от 8 октября 1919 года Советская власть Патриархом признаётся как осуществившаяся Воля Бога.
Если в первом Послании Церковь в лице Патриарха резко осудила любые контакты с властью, то в четвёртом Послании уже определённо выражается аполитичность и даже лояльность по отношению к новому государственному строю: «Памятуйте же, братцы, отцы и братья, и канонические правила и завет святого Апостола: «блюдите себя от творящих распри и раздоры, уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, повинуйтесь всякому человеческому начальству в делах мирских» (1 Пётр, 2, 13), не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрения Советской власти, подчиняйтесь её велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию, «ибо Богу», по апостольскому наставлению, «должно повиноваться более, нежели людям».
Эта декларация Патриарха (четвёртое Послание), по воспоминаниям князя Г. Трубецкого, смутила белых генералов более, чем категорический отказ Святейшего дать личное благословение деятелям Белого движения. Четвёртое Послание запрещало духовным лицам участвовать в Гражданской войне посредством одобрения действий с той или другой стороны, в нём также возбранялось служителям Церкви приветствовать смену власти торжественным богослужением, церковными празднествами и колокольным звоном. Этим же Посланием Патриарх освободил Церковь от ответственности её членов за лояльное отношение к новой власти.
Как отмечает проф. Д.В. Поспеловский — в момент выпуска данного Послания белые были на подступах к Москве, и нельзя здесь обвинить Патриарха в оппортунизме. «Очевидно, — предполагает Поспеловский, — он духовно, пророчески прозрел, вернее, узрел неизбежность большевизма как итог исторических грехов Церкви, и видел спасение от него только во всеобщем возвращении к Богу, в покаянии, а не в кровавой бойне. И вот, когда все ожидали победы белых, Патриарху было мистически дано прозреть, что этой победе не бывать, и надо было приготовить Церковь и церковный народ к бытию в новых условиях, к необходимому гражданскому примирению с неизбежной новой властью».
В первых четырёх Посланиях Святейшего к пастве, опубликованных в самый разгар Гражданской войны (причём в то время, когда военный приоритет белых был очевиден), ясно фиксируется изменение взгляда Патриарха Тихона не только на государственную власть, но и на духовные задачи верующих в новой исторической ситуации. Важно выявить мотивацию столь кардинальной перемены в отношениях Святейшего к советской власти. В онтологическом смысле эта мотивация лежит в сфере Божественного прозрения и связана с предвидением будущей судьбы России.
В плане человеческой истории Патриарх Тихон выступил как духовный вождь, способствующий единению нации, а следовательно, и укреплению государственности. Если политические лидеры большевиков решали главную свою задачу — достижение власти — рационально используя исторический момент, то Святейший противостоял обстоятельствам, преодолевая их вроде бы очевидную целесообразность. Так, Патриарх явно «нелогично» поступил, отказав в тайном благословении представителям Белого движения. Армия Деникина подошла к Москве, положение большевиков — критическое, однако, вопреки обстоятельствам, Патриарх выпускает Послание, запрещающее духовным лицам участвовать в Гражданской войне.
Подобно тому, как гениальный полководец меняет стратегию битвы, интуитивно предугадывая её победный исход, так Патриарх Тихон изменил своё отношение к советской власти, тем самым спасая не только саму власть, но и то духовно-нравственное ядро России, которое первоначально эта власть пыталась изменить. По своей воле Церковь с самого начала встала против исторического потока. И прозорливость и величие Святейшего состояли в том, что он, пережив все трагические коллизии новейшей церковной истории, всё же переломил свою антипатию и свою личную неприязнь к Советам, так как становилось совершенно ясно — иной власти, кроме советской, большинство народа не желает. То, что власть показала себя безбожной и кощунственной, не остановило Патриарха, и он призвал в дальнейшем весь верующий народ совершить жертвенный подвиг — искренне признать новую власть как организующую и созидающую силу нации. Этот призыв, несомненно, основывался на святом предвидении будущей судьбы России.
Большинство светских и церковных историков трактует государственно-церковные отношения в России в ХХ веке как оправданную и необходимую традицию компромисса с властью, идущую от святого Патриарха Тихона и Патриарха Сергия (Старгородского). Первоначально относительно нейтральное, а затем открыто лояльное отношение св. Патриарха Тихона к Советской власти привычно рассматривается как компромисс, не всегда совместимый с чистотой христианского учения, но необходимый для предотвращения уничтожения самого института Церкви.
Несомненно, одной из пастырских задач Святейшего было в том числе и сохранение во всей полноте исторической Церкви. Но всё же истинный смысл «компромиссного» отношения Патриарха к государственной власти коренился не в страхе за судьбу церковной организации, а в самой традиции Русской Православной Церкви, которая всегда оставалась со своей паствой в самые тяжёлые исторические времена. Окормляя народ, умягчая его нравы, призывая его к покаянию, Церковь на духовно-мистическом уровне способствовала укреплению государственности.
Древняя Русь унаследовала от Византии и пронесла вплоть до петровских времён идею симфонии духовной и светской властей, при этом духовное служение полагалось выше служения земного Царя. Освящая власть, далеко не всегда святую, Церковь понуждала её носителей к нравственному исправлению. И в трагические моменты русской истории церковная проповедь способствовала улучшению характера светской власти.
Представление о высоком предназначении Церкви в государственной жизни всегда лежало в основе тысячелетней истории России, и даже в синодальный период идея симфонии властей не исчезла совсем, но со временем преобразовалась в форму религиозно-нравственной идеологии государства. Вера, Государь и Земля — эта триединая формула в разные исторические периоды имела и разные степени воплощения в системе государственной политики и идеологии. Но всегда идея единения Православной Церкви, Православного Царя и Православного Народа как идеал лежала в основе русского державного строительства.
Известно, что с момента своего зарождения в языческой империи, христианская Церковь признавала мирскую власть как особую, Богом данную сферу действия, необходимую для спасения верующего человека. Царство Небесное противостоит царству земному в плане онтологическом. Отсюда исходят и основные задачи Церкви земной — не политическая борьба с мирским царством кесаря, а преображение и одухотворение начал народной жизни, и насколько это возможно, — христианизация самой власти.
При этом необходимо отметить, что Церковь изначально никогда напрямую не соподчиняла себя с какой-то определённой формой правления, она лишь призывала к воцерковлению власти и освящала её. Ибо — «…все власти от Бога», «Отдавайте Кесарю кесарево, а Богу — Божие». Н. Бердяев справедливо отмечал: «Христианство не знает застывшей формулы, которая навсегда бы определила христианское царство кесаря». «Царство кесаря, — по Н. Бердяеву, — не означает непременно монархии, оно есть обозначение царства этого мира, порядка греховной природы; демократическая или социалистическая республика в такой же степени есть царство кесаря, как и монархия. И вопрос об отношении Царства Божия к царству кесаря есть одинаково вопрос об отношении и к монархической государственности и к революции. Это есть вопрос об отношении Царства Божия к «миру».
Призыв к покаянию и очищению в переломный для русского народа период социально-исторического бытия, стремление к воцерковлению основ государственности — эти церковные традиции духовного окормления общества нашли своё отражение уже в первых документах Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917−1918 гг. Так, в декларации «Об отношении Церкви и государства» читаем: «И ныне, когда волею Провидения рушится в России царское самодержавие, а на замену идут новые формы государственности, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности. Но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением».
Церковное понимание власти как христианского служения вошло в непримиримый конфликт с идеологией радикального крыла большевизма (впрочем, как и ранее — с либерально-реформаторским духом февральской буржуазной революции, сломавшей национальную традицию государственности). Однако Патриарху было очевидно, что Советская власть после победы в Гражданской войне сумела организовать общество на новое государственное строительство: созданный в 1922 году СССР — не просто детище большевистских функционеров, это — творческий ответ русского народа на угрозу национально-государственной катастрофы.
И в 1923 году Патриарх Тихон признаёт Советскую власть, несмотря на усилившиеся гонения с её стороны. Глубоко уязвлённый гибелью священства и поруганием Церкви, святейший нашёл силы промыслительно и смиренно поддержать новую власть как единственную власть, данную от Бога к исправлению и славе народа.
Окончательное, положительно-твёрдое отношение к российской государственной власти выражено в последнем, так называемом «Посмертном завещании» Патриарха Тихона — в «Послании Святейшего Патриарха Тихона об отношении к существующей государственной власти» от 7 апреля 1925 года.
«Пора понять верующим христианскую точку зрения, что «судьбы народов от Господа устрояются», и принять всё происшедшее как выражение Воли Божией. Не погрешая против Нашей веры и Церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя порядок внешней церковной жизни с новым государственным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против неё».
Невозможно удержаться от полного цитирования данного абзаца Послания, потому что в этих словах Патриарха в сжатой форме как бы представлена программа Православной Церкви на долгие времена. Выражая пастырскую заботу о чистоте церковных устоев, о недопустимости компромисса в делах веры (об этом заявлено прежде всего), Патриарх в этом же предложении, через запятую напоминает верующим о их гражданском долге по отношению к властям. Патриарх в одной фразе, конструктивно близко сводя разные понятия, призывает и к сохранению чистоты Православной веры, и к искреннему отношению к Советской власти, к работе на общее благо. Сама стилистическая логика предложения, где главная мысль — забота о самой Церкви — выражена в самом начале, уже свидетельствует о подлинности текста. (Нелогично полагать, что так выражать свои мысли мог какой-нибудь советский чиновник-атеист.)
Далее в тексте «Послания» читаем: «Вознося молитвы Наши о ниспослании благословения Божия на труд народов, объединивших силы свои во имя общего блага, Мы призываем всех возлюбленных чад Богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти в её трудах для общенародного блага». Странно, что некоторые церковные историки, сомневающиеся в искренности Послания Патриарха, не вдумались в суть изложенного: «…вознося молитвы Наши», — говорит Святейший. То есть, по-мирскому мы можем сказать так — Патриарх Тихон молился, и подвергать сомнению искренность этих слов или самой молитвы, творимой Патриархом, полагать, что Святейший лишь формально написал о своих молитвах за благо народа, надеясь усыпить бдительность чекистов — само по себе святотатство, несовместимое с верой.
В Послании Патриарх выражает свою заботу о том, чтобы в церковно-приходских общинах не было людей «политиканствующих»: «Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры православной, ибо враги Святого Православия — сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники — стремятся использовать всякий момент в жизни Православной Церкви во вред».
Эти слова Патриарха могут быть программными и в наше время, когда условная свобода дала возможность активизироваться всем перечисленным выше врагам Русского Православия, которые не только стремятся к равным с Православной Церковью правам, но и жаждут изменить сам характер Православия. Кстати, можно и здесь утверждать о подлинности Послания, в противном случае лицо, чуждое интересам Церкви, обязательно исключило бы из перечня «врагов православия» «безбожников и им подобных».
«Труд по умиротворению паствы и благоустроению Церкви Божией», — вот смысл не только данного Послания Патриарха, но в большей степени — и его пастырского подвига. Умиротворение — смягчение и улучшение тех нравов народа, которые стали присущи ему после всех развращающих влияний, исторических потрясений и вмешательства извне. Употребляя два понятия — умиротворение паствы и благоустроение Церкви — Патриарх связывает эти два процесса воедино и объясняет их взаимообусловленную связь. Если это написано не Патриархом Тихоном, а каким-то советским работником, то надо бы признать и наличие второго патриарха в системе Советов.
Большое место в Послании уделено резкой критике деятельности Карловарского собора, сыгравшего негативную, а порой и трагическую роль в судьбе многих священнослужителей Русской Православной Церкви.
Говоря об установлении чистых и искренних отношений, Святейший надеется, что государство позволит иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в «защиту православной веры книги и журналы». Обращает на себя внимание тот факт, что в Патриаршем Послании главное место занимает не призыв к признанию власти «по совести», а отстаивание на законных правах интересов Православной Церкви как живого созидательного организма, могущего и долженствующего возродить духовно-нравственный потенциал русского народа.
В конце Послания Патриарх Тихон ещё раз призывает и молит со «спокойной совестью, без боязни погрешить против Святой веры, подчиниться Советской власти не за страх, а за совесть».
Заканчивая чтение «Посмертного завещания» Святого Патриарха Тихона, считаем необходимым привести ещё одну цитату: «Мы объявляем за ложь и соблазн все измышления о несвободе Нашей, поелику нет на земле власти, которая могла бы связать Нашу Святительскую совесть и Наше Патриаршее слово…» Действительно, невозможно представить себе не только Святого Патриарха, но и любого другого, даже весьма грешного иерарха или обыкновенного священника, которые бы прикрывали ложь Святым Божиим Именем. Верующему человеку ясно, что даже сама угроза смерти не кажется решительным аргументом для предательства Бога. Признавая неискренность посмертного Послания Патриарха Тихона, мы одновременно должны признать и безбожие его, что абсурдно и кощунственно.
Между тем, для многих благочестивых современников Патриарха Тихона имя его уже было свято. О.И. Подобедова, профессор Института искусствоведения, в своих личных воспоминаниях о Святом Патриархе Тихоне и о Патриархе Сергии (Страгородском) приводит малоизвестное сообщение Б.Ю. Конюса, духовного сына митрополита Евлогия (Георгиевского), посвящённое блаженной кончине Святейшего:
«В числе прихожан и близких духовных детей Владыки Евлогия был один уже немолодой русский эмигрант, который очень возмущался отношением Святейшего Патриарха Тихона к большевикам. Он яростно поносил Святейшего за мягкость, «лояльность». Утверждал, что после убийства Царской семьи Патриарх должен был затворить храмы и отлучить весь народ, допустивший это злодейство.
Владыко разъяснял правоту Святейшего, руководимого желанием сохранить Церковь и таинство Божественной Евхаристии как единственную возможность спасения.
Такие беседы, носившие весьма резкий характер со стороны яростно настроенного прихожанина, порой превращались в ожесточённый спор. Так продолжалось довольно долго…
25 марта 1925 года, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, неистовый противник Патриарха Тихона прибежал в храм рано-рано. Он был в сильнейшем волнении и рассказал Преосвященному Евлогию, что, вернувшись домой от праздничной всенощной очень усталым, сразу лёг спать и увидел такой сон: по широкой дороге шла большая толпа людей, а впереди, в светлом облаке, на которое он не смел взглянуть, шла Царица Небесная, с двух сторон Которой были святители — Василий Великий и Тихон Задонский. Вся эта мерно двигающаяся группа была осенена светом, и он услышал голос: «Се, Пречистая грядёт принять душу Святейшего Патриарха Тихона». В страхе и волнении спящий проснулся, вскочил, долго ходил по комнате, а затем вновь лёг. Едва уснул, как сон опять повторился. И так до трёх раз. После чего он не смог одолеть своего волнения и бросился в храм к Владыке. Преосвященный Евлогий внимательно выслушал рассказ, задумался, помолчал, — видимо, внутренне молился, — и сказал: «Это сон от Бога. Вы не могли знать, что Патриарх, в миру Василий Белавин, был крещён во имя Василия Великого, как знаю это я. Подождём, что будет дальше. Ведь праздничный сон до обеда».
Началась литургия, к концу которой была получена телеграмма с просьбой молиться об упокоении новопреставленного Патриарха Тихона».
Не личное страдание, не тяжёлая ноша ответственности перед верующим народом и даже не сохранение исторической Церкви с её незамутнённым молитвенным служением составили, на наш взгляд, величие духовного подвига Святого Патриарха Тихона. Его святость не в том, что в ущерб собственной христианской совести во имя спасения веры приходилось мириться с безбожной властью. Ведь Советскую власть искренне или поневоле признали многочисленные представители всех классов и сословий бывшей империи: и дворяне, и военные, и священство, и часть (причём довольно значительная) творческой интеллигенции, и — тысячи иже с ними. Но от этого никто не стал свят.
Святой Патриарх Тихон не мог разделять мыслей новых властителей и не мог идти на условное, обманчивое соглашательство с большевиками даже ради спасения Церкви — ибо и то, и другое, согласно православному Преданию — есть подобие принятия печати Антихриста. Но, твёрдо не приемля временного богоборческого характера власти, Патриарх, тем не менее, абсолютно признал эту власть как единственную и не подлежащую сомнению со стороны справедливости её существования. Подвиг Святейшего состоял в том, что он смог преступить через своё личное, человеческое и узреть великое будущее нации в период её невиданного духовно-нравственного потрясения. Патриарх осознавал, что сила большевиков в народе, который не только поддержал власть, но, заплатив кровью, соединился с нею. Соединился во имя построения общинного государственного проекта, где есть место всем сирым и обездоленным. И Святейший встал между властью и обществом. Он разделил власть, данную от Бога, и волю антихристианских сил, внедрившихся в эту власть (позднее жестоко подавленных советским кесарем). Патриарх призвал верующих подчиниться властям, так как он пророчески предвидел, что в своём соборно-жертвенном служении государству русский народ не только неизбежно преобразится сам, но изменит характер и содержание власти. В этом осуществилось божественное предназначение Святого Патриарха Тихона.
Конец конфронтационного отношения Церкви к власти означал прекращение общенациональной смуты. В дальнейшем, внешне гонимая Церковь становилась реальной силой, влияющей на содержание всей общественной жизни. Признавая и принимая Советскую власть, Русская Православная Церковь не просто спасала саму себя, но, обретая статус духовного авторитета, в конечном счёте незримо способствовала сохранению национально-общинного ядра советской цивилизации.
Сегодня современная государственная элита, несмотря на либерально-космополитическую сущность, явно жаждет сакрального оправдания своего господства. Но постсоветский режим никогда не получит общецерковной поддержки не только потому, что он отторгается всей нацией и глубоко ей враждебен, но и потому, что эта власть, как падший ангел, не способна к покаянию и никогда не изменится к лучшему. Призывая «россиян» то к «примирению», то к «раскаянию», правящий режим постоянно и методично внедряет в наше общество деструктивную идеологию, главное содержание которой составляет необъективное и несправедливое отношение к исторической судьбе нашего народа в ХХ веке, переходящее в открытую русофобию.
Идеология оголтелого антисоветизма и пропаганда либеральных ценностей, искусно внедряемых сегодня в общественное сознание, могут очень скоро привести к необратимым изменениям национального характера русского народа. Замена общинного сознания на крайне индивидуалистические потребует от всей нации колоссальных духовных жертв. И первая жертва в этом ряду — Русская Православная Церковь, теряющая главную опору — общинно-соборное сознание народа. Божественная диалектика заключена в словах Спасителя: «Подвизайтесь пройти сквозь тесные врата». Общинный строй — и имперский, и советский, — это и были тесные врата спасения русской нации, всегда в истории выбирающей крест, а не хлеб. Православная Церковь вместе с народом жертвенно хранила в советские времена чистоту православного вероучения, самоотверженно служа ближнему и твёрдо уклоняясь от всех соблазнов обновленчества и экуменизма. Духовный плюрализм, царящий в современной России, потребует от нашей Церкви обязательной модернизации. И если мы, православные, выступим против этих перемен, то с нами поведут войну не атеисты, как в ХХ веке, а сам Враг Божий. Уже сейчас в нашей жизни мы видим плоды его «диалектики», когда память о духовном подвиге Церкви в советские годы попирается грехом злопамятства и оголтелой, наглой ложью.
Столкновение двух «диалектик» в сердце каждого человека и создаст тот выбор будущего нации, который она заслужила.
