Выдающийся командир волжан. Генерал-майор А. С. Имшенецкий

От Редакции: В конце ноября 2021 года в издательстве "Посев" вышла в свет новая двенадцатая книга серии «Белые воины» "Добровольцы", посвященная офицерам-добровольцам, участникам Гражданской войны в рядах армий Южного и Восточного фронтов Белого движения. В издании приведены подробные биографии двенадцати офицеров, фронтовиков Первой мировой войны, добровольцами вступивших в белые армии в 1918 году. Сегодня, в день праздника Георгиевских кавалеров, мы предлагаем нашим читателям ознакомиться с биографией одного из таких героев.

Генерал-майор А. С. Имшенецкий своею смертью запечатлел любовь к Родине во время Великого Сибирского Ледяного похода. Подробности биографии этого белого офицера в сравнении со многими другими участниками Гражданской войны в России на сегодня известны мало. Тем не менее, уже введенные в оборот участниками событий, историками и архивистами документы позволяют сегодня показать все главные вехи его боевой биографии.

Александр Самуилович Имшенецкий родился 21 ноября 1871 г. Происходил он из дворянского рода Черниговской губернии, отец его был священником. В 1891 г. Александр Имшенецкий окончил Черниговскую духовную семинарию. По окончании духовного образования, в мае того же он все-таки выбрал военную карьеру, поступив в Чугуевское пехотное юнкерское училище. В сентябре 1893 г. Имшенецкий был выпущен из него по первому разряду. Произведенный в подпоручики он был распределен в расквартированный в Могилеве 162-й пехотный Ахалцыхский полк, входивший в состав 41-й пехотной дивизии. Полк стал по-настоящему родным для Имшенецкого — почти всю свою военную карьеру в русской армии он провел в его рядах. В сентябре 1897 г. Имшенецкий был произведен в поручики, в сентябре 1901 г. — в штабс-капитаны. 8 августа 1904 г. он был награжден орденом св. Станислава 3-й степени.

В рядах 162-го пехотного Ахалцыхского полка Имшенецкий принял участие в русско-японской войне. Во главе со своим командиром полковником А. П. Гавриловым полк в составе 41-й пехотной дивизии прибыл в Мукден 12–13 января 1905 г.

Для описания боевых действий полка обратимся в войне с Японией, обратимся к статье «Ахалцыхский, 162-й пехотный полк», опубликованной в одном из томов «Военной энциклопедии»: «В русско-японской войне Ахалцыхский полк принимал участие с января 1905 г., осчастливленный личным напутствием государя императора. В Мукденском бою полк раздергивался по различным отрядам и колоннам. Сводный батальон принимал участие в боях отряда полковника [Б. Ф.] Запольского, а 10-я рота Ахалцыхского полка находилась в отряде генерал-майора [П. К.] Домбровского, и 24 февраля, ахалцыхцы отбили атаки японцев у Кунцзятуня и атаковали Тхэнитунь. 25 февраля получено приказание отходить на Вазыэ и далее на Телин. 25 февраля, к вечеру, полк отошел к деревне Вазыэ и находился в обширной выемке (промоине) между деревней и полотном железной дороги. Японцы постепенно продвигались к северной части деревни, пытаясь окружить наши собравшиеся части, и с закатом солнца стали действовать решительнее: их густые цепи начали наступление на деревню с южной стороны, а более слабые части показались с северной стороны. Благодаря усиленному огню и лихой атаке стрелков, нашему небольшому отряду удалось пробиться последнему к северу, а прочие части оказались в кольце японцев, которые их почти окружили и готовились к ночному бою».

Интересна история спасения в русско-японскую войну знамени полка, в котором служил А. С. Имшенецкий. Во время описываемого боя в феврале 1905 г. «…оторвавшаяся часть Ахалцыхского полка, при которой находилось и знамя, пробиваясь сквозь окружавшие цепи японцев, наткнулась на занятый неприятелем окоп и атаковала его, что произошло около 7½ часов вечера. К ужасу старшего — капитана Жирнова (Стефана Ивановича) бесповоротно обозначилось, что бившаяся под сенью родного знамени горсть ахалцыхцев, составлявшая его сводную роту, должна будет погибнуть в рукопашной схватке, так как ее уже окружили японцы со всех сторон. Не колеблясь, Жирнов приказывает в этом безвыходном положении знаменщику, унтер-офицеру Гришанову, сорвать знамя и спрятать. Проникнутый истинным чувством долга и сознанием важности приказания, Гришанов, разорвав чехол, срезал с древка полотнище знамени и спрятал его у себя на груди, сперва под шинель, а затем под рубашку, обмотав полотнище кругом своего тела. Капитан же Жирнов, с целью отвлечь внимание японцев от знаменщика, взял древко и, высоко его подняв, устремился в противоположную сторону. На следующий день Жирнов был убит, а Гришанов — захвачен в плен и вскоре отправлен в Японию. Сознавая свою ответственность пред полком и опасаясь, чтобы японцы как-нибудь не обнаружили знамени, Гришанов ухитрился зашить его в подкладку мундира, но потом не вынес постоянных мучительных тревог и тайно передал знамя на хранение поручику своего же полка [С. В.] Хондажевскому, находившемуся также в плену. Хондажевский бережно хранил знамя сперва зашитым в китайское одеяло, а потом под мехом своего пальто почти в течение 9 месяцев при исключительно трудных условиях. О спасении знамени было известно нескольким человекам, а поэтому приходилось опасаться, что как-нибудь тайна эта будет обнаружена. 14 ноября 1905 г. поручик Хондажевский представил знамя генерал-лейтенанту [В. Н.] Данилову, прибывшему в Японию комиссаром для приема наших пленных. Затем знамя было представлено главнокомандующему генерал-адьютанту Н. П. Линевичу, который и передал его торжественно в полк. Поручик Хондажевский и унтер-офицер Гришанов за оказанный подвиг были награждены: первый — орденом святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а последний — знаком военного ордена высшей степени. Кроме того, государь император, желая увековечить память героев, спасших знамя, высочайше повелеть соизволил зачислить поручика Хондажевского и унтер-офицера Гришанова в списки полка. Не был забыт и доблестный подвиг капитана Жирнова, свято исполнившего долг присяги: по высочайшему повелению, Жирнов не только зачислен навсегда в списки полка, но и признан (12 ноября 1907 г.) награжденным за спасение знамени орденом святого Георгия 4-й степени. За подвиги, оказанные ахалцыхцами в эту войну, полку пожалован поход за военное отличие».

По окончании войны, в сентябре 1905 г. Имшенецкий был произведен в капитаны, а 20 ноября того же года — награжден орденом св. Анны 4-й степени. 30 марта 1907 г. за участие в боях ему также был пожалован орден св. Анны 3-й степени с мечами и бантом. 6 декабря 1909 г. он был награжден орденом св. Станислава 2-й степени, а ровно через три года — орденом св. Анны 2-й степени. В 1907–1910 гг. Имшенецкий командовал 5-й ротой своего полка, расквартированном в Могилеве. В 1910 г. 41-я пехотная дивизия была передислоцирована из Виленского военного округа в Казанский. Штаб дивизии вместе с 161-м Александропольским и 162-м Ахалцыхским пехотными полками разместились в Казани, два других полка дивизии были расквартированы в Симбирске. О семейной жизни Имшенецкого неизвестно почти ничего. В одном из документов августа 1914 г. кратко перечислены члены его семьи: жена, два сына (17 и 12 лет) и две дочери (14 и 5 лет).

В конце июля 1914 г. капитан А. С. Имшенецкий в составе того 162-го пехотного Ахалцыхского полка выступил на фронт Первой мировой войны. В его рядах он провел почти всю войну, до января 1917 г. 41-я пехотная дивизия на протяжении войны входила в состав 16-го армейского корпуса, которым «командовали генерал [П. А.] Гейсман, [В. Н.] Клембовский, [А. Н.] Савич и Драгомиров (Владимир). Хорошая 41-я и превосходная 47-я пехотные дивизии имели многотрудные бои под Красником, Ивангородом, на Ниде, в отступлении 1915 г. и в Брусиловское наступление (Бугач, Бобулинцы)».

К началу августа 1914 г. 4-я армия, куда вошел 16-й армейский корпус, сосредоточилась в районе городов Люблин — Холм (ныне Польша). К 5 августа корпус находился главными силами в районе Пиотроков — Крщонов, авангарды — по линии Косаржев — Гельчев. 10 августа главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал от инфантерии Н. И. Иванов приказал войскам 4-й армии перейти в наступление и разбить обнаруженные австрийские силы. 16-й армейский корпус двумя колоннами по пехотной дивизии в каждой продвигался на фронт Баторж — Гузовка, далее Янов — Фрамполь, содействуя Гренадерскому корпусу во взятии Горайских высот. Наступление 41-й пехотной дивизии на Янов первоначально развивалось успешно, однако около часа дня 11 августа на левом фланге был обнаружен подход значительных сил противника. В тяжелом бою полки дивизии потеряли около трети личного состава и в 18 часов были вынуждены начать отступление. В самом начале этих боев 10 августа 1914 г. Имшенецкий был ранен.

21 декабря 1914 г. он был награжден орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а 2 августа 1915 г. «за отличия в делах против неприятеля» произведен в подполковники (старшинство 2 мая 1915 г.). 3 апреля 1916 г. Имшенецкий бы произведен в полковники (старшинство 24 ноября 1915 г.). В рядах 162-го пехотного Ахалцыхского полка Имшенецкий участвовал в Брусиловском прорыве. В составе 7-й армии генерала от инфантерии Д. Г. Щербачева 25 мая 1916 г., занимавший при наступлении армии центральную позицию 16-й армейский корпус, опрокинул 6-й корпус противника. Русские войска форсировали Стрыпу, переправившись на ее правый берег. С 28 мая противник, воспользовавшись выдвинутым положением 16-го корпуса, повел сильные атаки на его открытый правый фланг у Бугача. На линии Бобулинце — Езержаны части русского корпуса атаковали не только австрийцы, но и подошедшие на подкрепление германские части. 41-я пехотная дивизия в этих боях понесла большие потери и была оттеснена противником на исходные позиции. В бою 29 мая 1916 г. А. С. Имшенецкий «под губительным огнем противника, бросившись вперед, увлек за собою пришедший в замешательство под натиском превосходных сил [Ахалцыхский] полк и восстановил утраченное положение». За этот подвиг приказом армии и флоту о военных чинах сухопутного ведомства от 10 апреля 1917 г. Имшенецкий был награжден Георгиевским оружием. За участие в боях 12 октября 1916 г. он был также удостоен мечами к ордену св. Анны 2-й степени.

18 января 1917 г. подполковник Имшенецкий был назначен командиром 21-го Финляндского стрелкового полка. Эта воинская часть четвертой очереди входила в 6-ю Финляндскую стрелковую дивизию, формировавшуюся при 11-й армии Юго-Западного фронта. Полки и дивизии четвертой очереди в русской армии формировалась в зимой 1916–1917 гг. и не отличались высоким качеством своего состава. Дивизия была сформирована из батальонов, выделенных полками 2-й и 4-й Финляндских стрелковой дивизий (в свою очередь, эти дивизии были развернуты весной 1915 г. из одноименных бригад 1-й очереди) и чинов запасных полков. В марте 1917 г. 6-я Финляндская стрелковая дивизия вошла в состав образованного 49-го армейского корпуса.

6 июля 1917 г. командир 21-го Финляндского стрелкового полка полковник А. С. Имшенецкий был представлен полковым комитетом к Георгиевскому кресту 4-й степени за бой 18–19 июля. Соответствующее представление было направлено командиру 49-го армейского корпуса генерал-лейтенанту В. И. Селивачеву при рапорте от 22 августа за № 3271. На титуле стояла резолюция: «Достоин единогласно по статье 8, пункту 2 и 23 11 сентября».

Основные разделы наградного дела А. С. Имшенецкого, ярко отразившие атмосферу Июньского наступления 1917 г., мы приводим полностью. Примечательно, что «описание боевых заслуг» командира 21-го Финляндского стрелкового полка за бои 18–19 июня было составлено командующим 6-й Финляндской стрелковой дивизией генерал-майором Н. Э. Бредовым, в будущем — одного из известных участников Белого движения на юге России.

«Вследствие шатания во взглядах и повсеместных отказов от выполнения боевых приказаний под влиянием широко развившейся агитации, — писалось в рапорте, — 21-й полк перед операцией 18 июня у д[еревни] Конюхи пришел в небоеспособное состояние и к 16 июня, к началу артиллерийской подготовки, лишь малая часть полка стала на позиции и была согласна выполнять приказы; большая же часть полка, небоеспособная, была оттянута в глубокий тыл, в д[еревню] Цебрув. Поэтому 21-му полку вначале пришлось дать лишь пассивную задачу, быть в полной готовности к развитию успеха после прорыва неприятельской позиции 23-м и 24-м полками [дивизии], наносившими главный удар. Несмотря на столь неблагоприятно сложившуюся для наступления обстановку, полковник Имшенецкий, лично и тщательно изучив на месте участок атаки полка и самостоятельно составив план действий, блестящим руководством своими недостаточными силами дал больше, чем можно было ожидать от полка при данных условиях.

В день прорыва 18 июня полковник Имшенецкий, несмотря на заминку в наступлении соседнего с ним 1-го батальона 23-го Финляндского стрелкового полка, перешел в наступление левым флангом своего полка, захватил укрепленные неприятельские заставы, 1-ю и 2-ю линии основных неприятельских окопов, оказав содействие продвижению 23-го полка, отбив четыре контратаки со стороны противника, закрепился в занятом положении и тем в полной мере выполнил возложенную на полк дневную задачу, причем ведя бой в трудных условиях необеспеченности фланга, лично руководил боем, находясь в первой линии окопов и направляя роты, а затем и наступал сам с цепями, подвергая жизнь своей явной опасности под сильным огнем всех видов со стороны противника. В целях сосредоточения превосходных сил в точке удара [он] притянул и вел в дело роты 3-го батальона, только накануне вечером подошедшие по раскаянии из Цеброва и присоединившиеся вновь к своему полку.

19 июня в целях развития успеха, достигнутого накануне, одновременно с атакой 4-й Финляндской стрелковой дивизии на высоту Могила и Чехословацкой бригады на высоту 392, мною было приказано полковнику Имшенецкому, усиленному 1-м батальоном 326-го [пехотного Белгорайского] полка [82-й пехотной дивизии], перейти в наступление на своем правом фланге. Несмотря на трудность атаки при недостаточности артиллерийской подготовки на данном участке, полковник Имшенецкий, лично руководя ходом боя, атаковал своим правым флангом в тесной связи с чехами, а при первых признаках неустойчивости противника перешел в наступление по всему фронту полка, что дало возможность захватить неприятельскую позицию сразу на широком участке с большим числом пленных (всего взято за два дня боя 15 офицеров и 738 солдат). Энергично произведенный удар вызвал у противника паническое бегство и наши разведчики, преследуя противника, доходили до д[еревни] Годово.

Неутомимая, самоотверженная, полная энергии работа полковника Имшенецкого до исчерпания всех своих сил, в связи с глубокой преданностью долгу и настойчивым желанием выполнить задачу во чтобы то не стало, а также личный во всем пример беззаветной храбрости, засвидетельствованный постановлением полкового комитета, присудившего полковнику Имшенецкому Георгиевский крест 4-й степени имени военного министра Керенского, сознательное глубоко продуманное руководство всеми отраслями боевой службы вверенного ему полка — привели в бою 18 и 19 июня к блестящим результатам. 21-й Финляндский стрелковый полк, благодаря искусному управлению полковника Имшенецкого, понеся сравнительно небольшие потери (19 офицеров и 333 солдата), находясь на крайнем правом фланге всего нашего фронта, участвовавшего в прорыве под Конюхами 18 июня, не только надежно обеспечил этот фланг, но своим порывом и своевременным продвижением вперед облегчил продвижение замявшейся соседней части. Только что переживший тяжелый внутренний кризис и еще не окрепший после болезни полк (речь идет о невыполнении приказов. — П. Н.), благодаря исключительно выдающейся работе полковника Имшенецкого, поддержанного более сознательными элементами в полку, с честью вынес первое крупное боевое испытания, спаявшее вновь полк воедино и давшее 21-му полку почетное имя “полка 18 июня”.

За выдающееся, самостоятельное руководство в бою полком, приведшее к полному успеху и личное редкое мужество и самопожертвование, ходатайствую о награждении полковника Имшенецкого орденом святого Георгия 4-й степени на основании статьи 8[-й] Георгиевского статута пунктов 2 и 23».

Командир 24-го Финляндского стрелкового полка генерал-майор Е. А. Гроте-де-Буко в своем свидетельстве о подвиге А. С. Имшенецкого от 30 июня 1917 г. писал: «Свидетельствую, что в бою 18 июня при взятии укрепленных австро-германских позиций у д[еревни] Конюхи, командир 21-го Финляндского стрелкового полка полковник Имшенецкий лично ведя в бой свой полк под сильным артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем противника своими действиями способствовал успеху, который в день 18 июня был достигнут полками 6-й Финляндской стрелковой дивизии».

Подробное описание подвига Имшенецкого содержится в показаниях командующего 1-м батальоном 21-го Финляндского стрелкового полка поручика Берестовского: «В бою 18 и 19 июня 1917 г. у д[еревни] Аугустовка, 21-й Финляндский стрелковый полк, имея в первой линии 12-ю, 2-ю и 4-ю роты, во второй 1-ю, 3-ю и 11-ю роты, в резерве роты 2-го и 3-го батальонов и правее себя 3-й Чехословацкий полк, левее 23-й Финляндский стрелковый полк, имел задачу атаковать и взять заставу противника (цель 133) и закрепиться в ней. При неуспехе слева, атаковать основную укрепленную полосу противника левее цели 132.

18 июня в 9 часов утра, согласно полученного от командира 21-го Финляндского стрелкового полка полковника Имшенецкого приказания, 4-я рота вышла и атаковала укрепленную заставу противника. Несмотря на ураганный артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь противника, яростно защищавшего заставу, она была занята. 4-я рота к 9 часам 55 минутам вполне овладела заставой и закрепила ее за собой. В виду того, что 4-я рота, выдвинутая вперед не имела никого не вправо, ни влево, то командир полка для обеспечения ее справа под сильным огнем лично вывел, объяснив задачу и дал направление 3-й и 2-й ротам, которые выдвинулись и заняли позиции правее и на линии 4-й роты.

К 12 часам выяснилось, что 23-й Финляндский стрелковый полк своим правым флангом, заняв заставу, дальше двигаться не мог, ввиду больших потерь. Учитывая момент, командир 21-го Финляндского стрелкового полка отдал приказание ротам 3-го батальона атаковать и занять 1-ю основную линию противника. Подавая пример мужества, храбрости и неустрашимости, несмотря на сильнейший артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь противника, командир полка сам лично повел роты и выбил противника из 1-й линии, причем захвачено 2 пулемета и свыше 100 человек пленных.

Вслед за 1-й (линией) была занята 2-я, а правым флангом и 3-я линия, где было приказано остановиться и закрепиться. С наступлением сумерек, противник начал вести контратаки против 3-го батальона. Командир полка находясь в 1-й линии противника и наблюдая за контратакой противника лично руководил отбитием контратак. Все контратаки были встречены дружным ружейным и пулеметным огнем. На подкрепление рот 3-го батальона командир полка выслал 8-ю роту, которая прибыла как раз к последней, но довольно сильной контратаки, которую и отбили с большим потерями для противника. Остальными ротами командир полка закрыл прорыв между ротами, занимающими нашу 1-ю линию и укрепленную полосу противника.

Ночью для привидения рот 3-го батальона в порядок, он был сменен 1-м батальоном 326-го пехотного Белгорайского полка. С раннего утра 19 июня происходила артиллерийская дуэль, во время которой около 12 часов была подбита одна из фланговых неприятельских батарей. Желая использовать этот момент, командир полка бросил со стороны д[еревни] Юзефовки две роты 1-го батальона и немного погодя со стороны заставы противника (цель 133) и две роты 2-го батальона. Совместно с ротами 1-го батальона пошел в атаку и 3-й Чехословацкий полк. Атаки были настолько стремительны, что противник не успел даже развить сильного огня, как роты оказались в его окопах. Ворвавшись в окопы роты 1-го батальона зашли правым плечом, а роты 2-го батальона левым и дружно ударили во фланг противника, который в панике стал покидать окопы. Благодаря этому маневру, ротам удалось прорвать четыре линии окопов, взять более 600 человек в плен (в том числе и командира 75-го имперского полка), 10 пулеметов, 1 миномет и много другой военной добычи. А за два дня взято около 750 пленных, 12 пулеметов и прочего (1 прожектор, 500 винтовок).

Успех полка зависел от личного примера и от умелого управления полком командира полка полковника Имшенецкого».

Не менее яркое описание подвига своего командира, оставил временно командующий 3-м батальоном 21-го Финляндского стрелкового полка, поручик Постернаков: «В ночь с 17 на 18 июня 1917 г. полковник Имшенецкий, объяснив задачу как командирам рот, так и командирам батальонов, лично указывал плацдарм, на котором роты заняли исходное положение. Происходило это ночью под проливным дождем и артиллерийским обстрелом.

Утром (в 9 часов) 18 июня в минуту выхода рот из окопов в атаку, командир полка полковник Имшенецкий, стоя на бруствере окопов передней линии, под сильнейшим ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем, воодушевлял стрелков, указывал ротам направление и с первыми цепями двинулся вперед. Так благодаря безграничной преданности общему делу, находясь все время среди стрелков, ежеминутно рискуя жизнью, полковник Имшенецкий, являясь примерам стрелкам своей храбростью и неустрашимостью, повел их на штурм неприятельской позиции, заняв две неприятельские укрепленные полосы и того же числа под вечер и ночью, лично руководя ротами в отражении яростных контратак, отбил три контратаки противника и закрепил за собой занятую полосу.

19 июня, после артиллерийской подготовки, полковник Имшенецкий, указав ротам направление и идя с цепями под сильным артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем, воодушевлял стрелков, из коих малодушные видя командира своего полка впереди, не щадящего своей жизни, рвались сами вперед, яростно выбивал из окопов ожесточенного противника, захватив при этом около 800 человек пленных, 12 пулеметов, 2 миномета и много других трофеев, заняв три неприятельские укрепленные полосы.

Вообще успех 18 и 19 июня зависит в большей мере от умелого управления и распорядительности командира полка полковника Имшенецкого, который не щадя своей жизни, находясь все время впереди под сильным огнем противника, воодушевлял стрелков, ободрял малодушных, направлял удары, являл личный пример храбрости, энергии и мужества и, как истинный сын революционной армии, отдавал все свои силы, свои знания и опытность и свою жизнь за общее дело. Полковник Имшенецкий, изнемогая шел вперед и геройски выполнил свой долг перед Родиной».

Наконец, исключительные действия полковника Имшенецкого подтверждались свидетельскими показаниями рядовых стрелков. «Когда было получено приказание 3-й роты перейти в наступление, на указанном участке, — писал один из них, — командир полка полковник Имшенецкий первым вышел вперед, не взирая на ураганный пулеметный и артиллерийский огонь противника, а за ним двинулась и рота. Быстрым движением других рот, под умелым руководством полковника Имшенецкого, благодаря его личной храбрости и примеру, были взяты первая и вторая сильно укрепленные линии противника, где были захвачены пулеметы и пленные. С третьей линии противник переходил три раза в контратаку. Умелым направлением ударов и личной храбростью полковника Имшенецкого контратаки были отбиты. Видя повсюду появление командира полка впереди нас, мы увлекались его примером и шли вперед, не считаясь с опасностью. Весь успех полком, мы считаем, достигнут только благодаря умелым распоряжениям командира полка, его личной храбрости».

«Нашей роте было приказано атаковать и занять линию застав противника, — показывал старший унтер-офицер 4-й роты Л. Будько, — сильно укрепленную проволочными заграждениями. В момент атаки, я лично видел, как полковник Имшенецкий, не обращая внимание на ураганный артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь, повел сборную роту, идея впереди цепей, показывая всем стрелкам пример беззаветной храбрости и отваги. Преодолев лично восьмирядное проволочное заграждение, захватил линию застав, чем обеспечил успех атаки. Определив точно место расположения пулеметов противника, которые поражали подходивший 3-й батальон для развития успеха фланговым огнем и заставили его залечь, полковник Имшенецкий, лично управляя огнем, заставил замолчать эти пулеметы, чем и дал возможность 3-му батальону выполнить возложенную на него задачу».

Итогом рассмотрения представления Имшенецкого к награждению, стало решение заседания полкового комитета 21-го Финляндского стрелкового полка от 22 июня 1917 г. в котором под пунктом 3 значилось: «Полковой комитет признавая, что успех боя был связан с изумительно храбрым поведением командира полка подавшим пример своей отвагой всем боевым товарищам в самые тяжелые минуты полка, следуя всегда впереди всех, не щадя своей жизни, ни сил и здоровья на благо дорогой нам Родины, — выражая ему свое сердечно спасибо и считаем достойным награждения Георгиевским крестом».

О тяжести боев, в которых принял участие 21-й Финляндский стрелковый полк 18–19 июня 1917 г., свидетельствуют его потери. В них 2 офицера было убито и 17 ранено; среди рядового состава в числе убитых было 34 солдата, 264 раненых и 35 пропавших без вести. Начальник штаба 11-й армии генерал-майор Б. В. Геруа телеграфировал командиру 49-го армейского корпуса генерал-лейтенанту С. Н. Люпову: «Солдаты 21-го и 23-го Финляндских полков просят о награждении их командиров полков за бои 18 и 18 июня. Командарм (генерал от кавалерии И. Г. Эрдели. — П. Н.) приказал представить». Приказом по 11-й армии от 25 сентября 1917 г. № 676 Имшенецкий был награжден орденом св. Георгия 4-й степени.

Подвиги стрелков-финляндцев во время Июньского наступления 1917 г., тем не менее, были лишь одним из немногих эпизодов во время их нахождения на фронте. Разложение русской армии делало многие из ее частей небоеспособными. В особенности это касалось полков и дивизий, образованных уже в ходе войны. 16 августа 6-я Финляндская стрелковая дивизия была назначена к расформированию. 26 августа управление дивизии расформировывалось, а стрелковые полки — включены в состав 82-й пехотной и 4-й Финляндской стрелковой дивизий, в качестве третьих бригад (приказ по 11-й армии № 68-С).

Дата отъезда Имшенецкого с разложившегося фронта Первой мировой войны точно не известно. В начавшейся вскоре в стране Гражданской войне он оказался в рядах Белого движения. Согласно имеющимся сведениям, в декабре 1917 г. он оказался в Казани, где вступил в тайную офицерскую организацию. Пребывание в антибольшевистском подполье продолжалось большую часть 1918 г. Только после того, как 4–6 августа отряд подполковника В. О. Каппеля овладел Казанью, Имшенецкий вступил в Народную армию эсеровского Комитета Учредительного собрания (Комуча). С 27 августа 1918 г. он был командира 1-го Казанского добровольческого полка. К тому времени, в состоявшем из четырех рот полку насчитывалось всего 27 офицеров и 429 солдат (еще 5 офицеров и 57 солдат в тылах и перевязочном пункте) — меньше, чем в штатном составе батальона старой русской армии.

После оставления Народной армией 11 сентября 1918 г. Казани, Имшенецкий получил назначение в штаб 1-й Казанской стрелковой дивизии, которой командовал полковник А. П. Перхуров. Осенью, у станции Нурлат, она сдерживала наступление частей Красной армии, двигавшихся на Бугульму со стороны Чистополя. 3 октября Казанская дивизия была включена в сводную Симбирскую группу полковника В. О. Каппеля. Последняя 18 октября была влита в состав Самарской армейской группы генерал-майора С. Н. Войцеховского. После того, как 29 ноября 1918 г. группа Каппеля была переименована в Сводный корпус, Казанская дивизия стала одноименной бригадой в ее составе. На 10 ноября ее численность составляла 820 бойцов при 39 пулеметах и 10 орудиях. В конце декабря 1918 г. Сводный корпус Каппеля был выведен походным порядком с фронт в тыл, где был расквартирован в районе Кургана для отдыха и переформирования. Командование Западной армии белого Восточного фронта ввиду малочисленности корпуса, планировало переформировать его в 8-. Волжскую стрелковую дивизию. С этими планами не согласился командир корпуса, произведенный к тому времени в генерал-майоры В. О. Каппель. 1 января 1919 г. он обратился за поддержкой к верховному правителю России А. В. Колчаку, который распорядился сохранить корпус, переименовав его с 3 января в 1-й Волжский. В дальнейших планах командования корпус должен был составить стратегический резерв белого Восточного фронта.

При переформировании корпуса в начале 1919 г. Имшенецкий получил назначение командира 4-го пехотного кадрового Тюменского полка. Кадровые полки были запасными, в их задачи входила подготовка резервов для находившихся на фронте частей. Подобное назначение, для офицера неоднократно отличавшегося в боях, выглядело по меньшей мере странно. Но уже 31 января приказом верховного правителя и верховного главкома Имшенецкий был назначен на должность командира 1-й отдельной стрелковой Самарской бригады. Имшенецкому ко времени назначения комбригом было 47 лет. На этой должности он сменил 58-летнего генерал-майора С. З. Потапова, командовавшего бригадой осенью 1918 г. и продолжившего свою службу в глубоком тылу.

1 февраля 1919 г. 1-й Волжский армейский корпус был подчинен непосредственно Ставке как стратегический резерв. По приказу начальника Штаба верховного главнокомандующего генерал-майора Д. А. Лебедева 27 февраля 1919 г. его бригады были развернуты в одноименные дивизии, лишившись названия отдельных: 1-я Самарская, 3-я Симбирская и 13-я Казанская. В 1-ю Самарскую стрелковую дивизию полковника А. С. Имшенецкого (начальник штаба — подполковник В. О. Шимановский) входили 1-й Волжский (полковник Б. С. Бузков), 2-й Самарский (подполковник Миронов, затем полковник В. Калатц) и 3-й Ставропольский (полковник Мельников, с 1 мая подполковник И. Ф. Ромеров) стрелковые полки, 1-й егерский батальон (капитан М. М. Максимов), 1-й Самарский стрелковый артиллерийский дивизион (капитан Шмагайлов, с 22 марта — подполковник Лусунов), инженерный дивизион (капитан Яковлев). Начальником артиллерии дивизии был назначен полковник В. Н. Прибылович.

Командование 1-го Волжского корпуса испытывало большие трудности с пополнением личным составом, поскольку мобилизованные или уже были давно распределены по другим частям или еще не были призваны. Верховное командование передало на пополнение корпуса 5479 пленных красноармейцев, захваченных войсками в декабре 1918 г. под Пермью. Но при таком массовом вливании в корпус бывших красноармейцев, Самарская дивизия избежала пополнения пленными. Состав 1-й Самарской стрелковой дивизии был пополнен мобилизованными в Ишимском уезде Тобольской губернии. 31 марта 1919 г. в нее прибыло 1250 человек, а 1 апреля еще 480. На 27 апреля в составе дивизии насчитывалось 418 офицеров, 31 военный чиновник и врач и 5991солдат (кроме того — еще 447 солдат в командировках и на излечении), при 43 пулеметах и 13 орудиях. 3-й Ставропольский стрелковый полк в мае–июне 1919 г. на время был оторван от дивизии — отправленный в Енисейскую губернию он на протяжении трех месяцев действовал против красных партизан.

Согласно директиве начальника штаба Ставки генерал-майора Д. А. Лебедева со 2 мая 1919 г. 1-й Волжский армейский корпус включался в состав Западной армии. К тому времени, она находилось под контрударом войск Красной армии. Части Волжского корпуса были переброшены по железной дороге в район Белебея. 1-я Самарская дивизия следовала последней, выгрузилась в районе боевых действий к 10 мая. Не успевший завершить свое комплектование и подготовку корпус, вводимый в бои прямо по высадке из эшелонов, частями, потерпел тяжелые поражения. Несмотря на это, по оценке красного командования корпус Каппеля «остался наиболее боеспособной силой у противника на центральном участке фронта».

Во главе 1-й Самарской стрелковой дивизии Имшенецкий участвовал в боях под Белебеем, Уфой, Златоустом, Челябинском и на Тоболе, в районе Кургана. 12 мая части Волжского корпуса, атаковавшие правый фланг 25-й стрелковой дивизии красных на реке Ик, потерпели неудачу. 16 мая войска белого Восточного фронта начали отходить к Уфе. «Волжский корпус, на создание которого было потрачено столько сил и энергии, в короткое время хотя и не был совсем уничтожен, но был сильно потрепан … Каппель собрал измотанные и полу уничтоженные части Волжского корпуса на реке Белой», вспоминал участвовавший в боях В. О. Вырыпаев. К 10 июня 1-я Самарская дивизия в своем составе насчитывала (без 3-го Ставропольского полка) 2250 штыков и 214 сабель, при 40 пулеметах и 15 орудиях. В июне–июле она приняла участие в Златоустовской, а в июле–августе Челябинской операциях. 14 июля 1919 г. Волжский корпус Каппеля был преобразован в Волжскую группу. В конце лета — 6 августа 1919 г. Имшенецкий был произведен в генерал-майоры. 

Оставив прикрытие по восточному берегу реки Тобол, командование белых отвело на реку Ишим — на 200–250 км восточнее лини фронта — свыше половины сил 3-й армии, планируя с 1 сентября начать контрнаступление. Но уже 20 августа части РККА форсировали реку Тобол и развернули наступление на восток. Так началась 1-я Петропавловская (Тобольско-Петропавловская) операция, продолжавшаяся до 13 октября. Наступление Красной армии 2 сентября сменилось контрударом белых армий, отбросивших противника ко 2 октября обратно за Тобол. Тобольская операция оказалась последним крупным успехом для белого Восточного фронта.

Самарская дивизия была непосредственным участником всех перечисленных сражений, развернувшихся летом–осенью 1919 г. на Восточном фронте Гражданской войны. Так, 13–14 августа 1919 г. у станции Логоушка восточнее Кургана, оборону позиций вели 1-й Волжский и 2-й Самарский стрелковые полки с двумя бронепоездами, чьи команды взрывали железнодорожное полотно. Саперы 1-го Самарского инженерного дивизиона до последнего момента, ожидали остававшиеся на западном берегу Тобола части. Лишь после полудня 14 августа 1919 г, когда Курган уже был взят красными, над берегами Тобола грянул сильный взрыв. Была повреждена береговая ферма, но до конца мост не был разрушен. Проход бронепоездов по нему стал невозможен, но пехота смогла переправиться через Тобол. Наиболее ответственный участок, напротив курганского железнодорожного моста занимали части 1-й Самарской стрелковой дивизии.

К 17 августа 1919 г. 1-я Самарская дивизия (1-й Волжский и 2-й Ставропольский полки, егерский батальон) занимала позиции на реке Тобол в районе деревень Глинка, Смолино, Кетово (Щучье) и села Введенского. В трех ее полках насчитывалось 6 кадровых и 167 офицеров военного времени, 2785 штыков и 29 сабель, при 59 пулеметах и 7 76-мм и 3 122-мм орудиях. По приказу Каппеля, 3-й Ставропольский полк взят из резерва Самарской дивизии и выдвинут для самостоятельных действий к д. Обухово.

Несмотря на малочисленность частей Волжской группы, генерал Каппель верил в волжан, о которых газеты писали, что «…части Волжской группы, сильны своим боевым духом, но поражают своей малочисленностью. Нужно удивляться, как эти полки, представляющие собой небольшие горсточки храбрецов, пролагают себе дорогу вперед». Общая численность сил Волжской группы оценивалась советской разведкой по состоянию на 15 августа 1919 г. в 5400 штыков и 650 сабель, при 45 орудиях и 125 пулеметах — всего около 7000 человек. 17-18 августа самарцы руженым и артиллерийским огнем дважды отразили попытки красных закрепиться на восточном берегу Тобола. Особенно серьезные потери потерпел 44-й стрелковый полк РККА. Тем временем южнее Кургана прорвалась 27-я стрелковая дивизия красных, вынудив направить туда 1-й Волжский полк. Под фланговой угрозой доля оставшихся частей 1-й Самарской дивизии 20 августа начался десятидневный отход, боевыми вехами которого были разъезды 270 и Утяк, деревни Нестерово, Шепотково, Сычево, Пестерево, станция Варгаши, деревня Копай, село Лопатки, деревни Сухмень, Песьяное, Требушное, Серебрянная. С 28 августа в подкрепление самарцам прибыла Ижевская дивизия, включившись в ожесточенные бои на заблаговременно подготовленных белыми саперами позициях (рубеж д. Большегусиная-с.Большеприютное).

Белое командование в оборонительных боях августа 1919 г. стремилось выиграть время для сосредоточения отведенных в тыл войск и подготовки их к переходу в контрнаступление. Однако получить искомую передышку не удалось. Вывод с фронта в тыл назначенных для наступления четырех белых стрелковых дивизий привел к тому, что у остальных соединений на рубеже Тобола оказался чрезмерно широкий фронт обороны. Как следствие обширные незанятые войсками промежутки, а фактически открытый левый фланг, давал красным шанс окружить и уничтожить всю белую армию в полосе железной дороги. Это вынуждало белые части к стремительному отходу. Тяжелые бои, в условиях постоянных обходов и полуокружения, которые пришлось при этом вести, быстро истрепали малочисленные арьергарды Волжской группы. В ходе тяжелейшего отхода, белые полки понесли большие потери в личном составе, утратили материальную часть. Из-за стремительности продвижения красных войск контрнаступление белых, началось не из движения вперед, а с оборонительных боев, чтобы остановить красных и не дать им выйти непосредственно на линию готовящихся резервов. Это ослабило силу намеченного белыми удара.

В августе–сентябре 1919 г. Имшенецкий во главе Самарской дивизии участвовал в крупнейшем за всю историю сражении на территории Сибири, доблестно выполняя поставленные Верховным командованием боевые задачи. Соединение Имшенецкого вынесло основную тяжесть боев восточнее Кургана. Так, 1-й Волжский полк с 360 штыков уменьшился до 170 штыков, 2-й Самарский — с 360 до 120 штыков, 3-й Ставропольский — с 400 до 150 штыков, 1-й Самарский егерский батальон — с 500 до 70 штыков. На 4 сентября 1919 г. его Самарская дивизия наступала на станицу Михайловка.

14 октября 1919 г. войска Красной армии повторно форсировали Тобол, начав 2-ю Петропавловскую (Тобольско-Петропавловскую) операцию. К 18 октября 1919 г. сопротивление белого Восточного фронта было сломлено, началось все более ускоряющееся отступление за реку Ишим. В октябре–ноябре 1919 г. белыми были последовательно оставлены Тобольск, Петропавловск и Ишим.

5 ноября 1919 г. Имшенецкий вступил во временное командование Волжской армейской группой, передав командование 1-й Самарской стрелковой дивизией генерал-майору Н. П. Сахарову. Остатки сил белых стекались к столице белой Сибири Омску, который также был оставлен 14 ноября. Войска белого Восточного фронта начали свой Сибирский «Ледяной» поход — одну из самых драматических страниц Гражданской войны. Многократно описанный в воспоминаниях современников, поход стоил жизни многим его участникам — офицерам, солдатам и гражданским лицам. В сводке настроений войск 3-й армии белых к 29 ноября 1919 г. говорилось о состоянии частей Волжской группы Имшенецкого: «1-я Самарская и 3-я Симбирская стрелковые дивизии находится в армейском резерве. 13-я Казанская стрелковая дивизия… благодаря непрерывным маршам после отвода в резерв фактически никакого отдыха не имела… Чины Волжской группы, числящейся в резерве, не только не отдохнули, но еще больше утомлены и измучены беспрерывными переходами. Изо дня в день главной заботой солдат является есть ли хлеб и квартиры в той деревне куда они идут, а по приходе в нее оказывается, что все квартиры переполнены и хлеба нет. Дома бывают настолько переполнены, что иногда в них нельзя войти, так как внутри их сплошной стеной стоят люди. Вместо хлеба людям выдается мука, да и то недостаточно аккуратно, из которой они пекут преимущественно какие-нибудь лепешки. С каждым днем нашего отступления усиливается усталость и падает дисциплина и вера в успех дела, увеличивается мародерство, растет количество проступков, а подчас и преступлений. Люди открыто начинают выражать недовольство “высшим начальством”. Даже добровольцы и офицеры смущены общей картиной отступления и колеблются…».

Во время Сибирского «Ледяного» похода частям 3-й армии, в которую входили волжане, пришлось тяжелее многих других. Они отходили на восток через Щегловскую тайгу южнее железной дороги, по узкому и почти безлюдному переселенческому тракту. Под Кемчугом и Красноярском почти целиком погибли симбирцы. Удалось прорваться горстке казанцев, и лишь самарцы пришли в Забайкалье сплоченной боевой единицей. Во многом чины 1-й Самарской дивизии были обязаны этим своему бывшему командиру — генерал-майору Имшенецкому, сделавшему из самарцев наиболее боеспособную их всех волжан часть.

Сам генерал-майор А. С. Имшенецкий умер в самом конце Сибирского «Ледяного» похода. Он скончался от тифа в ночь на 21 января 1920 г. в селе Ук Нижнеудинского уезда Иркутской губернии. Командование Волжским отрядом после него принял генерал-майор Н. П. Сахаров. «В селении Ук умер от тифа всеми любимый и уважаемый начальник Самарской дивизии генерал Имшенецкий, — вспоминал о его смерти полковник В. О. Вырыпаев. — Он был примером доблестного и честного воина и пошел на войну с большевиками со всеми своими сыновьями…». В воспоминаниях генерал-майора П. Ф. Рябикова относящимся к 17 января упомянут другой пункт: «Насколько я помню именно в этой деревни (Шелехово) скончался любимый войсками начальник Самарской дивизии генерал Имшенецкий — старый кадровый офицер уже довольно солидного возраста (ему шел только 49-й год. — П. Н.); умер он от сыпного тифа». Деревня Шелехово находится на 125 км западнее Ука.

Судьба генерала Имшенецкого, на протяжении всей Гражданской войны командовавшего добровольцами-волжанами, оказалась удивительным образом связана с судьбой другого героя Поволжья — генерала В. О. Каппеля. Оба они умерли в тяжелых условиях Сибирского «Ледяного» похода с разницей всего в пять дней —Имшенецкий скончался от тифа в ночь с 20 на 21 января, а заболевший воспалением легких и обморозивший ноги Каппель — 26 января. Волжане лишились сразу двух своих выдающихся командиров — бывшего начальника Самарской дивизии и легендарного творца побед на Волге в 1918 г., ставшего главнокомандующим Каппеля. Последний, перед смертью, вспоминал своего подчиненного на протяжении почти двух лет Гражданской войны. «…Когда я уговаривал Каппеля лечь в чешский эшелон, — писал в эмиграции Вырыпаев, — он категорически отказывался, хотя чехи предлагали места для проезда с больным для двух-трех сопровождающих. На все мои доводы генерал Каппель отвечал, что в такой тяжелый момент он не оставит армию, а если ему суждено умереть, то он готов умереть среди своих бойцов. Закончил он фразой: “Ведь умер генерал Имшенецкий среди своих… И умирают от ран и тифа сотни наших бойцов!” После этого говорить с ним на эту тему было бесполезно».

 

Приложение

Свияжские дни (1918 г.)

Еще по дороге из Москвы в Казань, в поезде тов[арища] [Л. Д.] Троцкого, мы получили сообщение о том, что Казань взята учредиловцами, а наши части задержались на левом и на правом берегах Волги, верстах в 30 выше Казани по течению и впереди железнодорожного моста через Волгу.

Тяжелая обстановка, в которой оказалась юная Советская Республика (чехословацкое восстание, отрезавшее нас от сибирского хлеба, учредилка в Самаре, восстание в Ярославле, высадка англичан в Архангельске), властно предписывала быстрые и решительные меры обороны от неожиданно возникшей опасности, хотя о заговоре Антанты против нас мы знали до того очень мало. Вот почему появилась необходимость в поезде тов[арища] Троцкого, вот почему ЦК партии в начале августа согласился на мобилизацию в Питере и Москве обширной группы ответственных товарищей, часть которых находилась в поезде тов[арища] Троцкого.

В поезде были установлены строгие порядки: все обитатели поезда были снабжены винтовками и при сигнале тревоги обязаны были становиться у заранее намеченных пунктов. Пока мы доехали до Свияжска (а ехали мы медленно, так как по дороге приходилось подолгу останавливаться на крупных станциях для принятия решительных мер к тому, чтобы сломить саботаж железнодорожников), нам пришлось раз десять в разные часы дня и ночи вскакивать по тревоге со своих мест, хватать винтовки и становиться на свои места… Эти «пробные мобилизации», производившиеся по инициативе тов[арища] Троцкого, привили обитателям поезда жесткую военную дисциплину, которая в ближайшие же дни оказала нам большие услуги.

Армию мы застали в Свияжске в состоянии большого развала. С одной стороны, это было результатом поражения в Казани и крайне беспорядочного отступления оттуда, а с другой стороны, мы еще не сумели к этому времени придать нашей армейской организации планомерность, стройность и законченность. Считалось, что в обеих группах — право- и левобережной — было до 15 000 бойцов, — цифра «потолочная». Вероятно, было значительно меньше. А отдельных частей (полков) было несколько десятков. Среди этих многочисленных полков были некоторые, оставшиеся еще от старой армии (главным образом, латышские), по нескольку сот человек, были и полки партизанского характера, нередко в несколько десятков штыков. Часть этих полков находилась в состоянии разложения и отказывалась сражаться (например, 4-й латышский полк, в котором, в виду его полной деморализации пришлось предать трибуналу председателя и члена полкового комитета — оба коммунисты). Остальные части, хотя и сражались, но нередко бежали пред немногочисленным, но активным и лучше организованным неприятелем. Снабжение армии находилось в беспорядочном состоянии: всего было вдосталь, нехватка была разве в артиллерии, и то лишь вначале, но организация питания частей серьезно хромала.

Штаб был малочислен и состоял из усердных, честных, но слабых работников. Политический отдел, разведка, трибунал состояли из работников, которые еще не имели никакого опыта в работе и частенько попадали впросак.

Общее состояние свияжской группы войск (превращенной затем в 5-ю армию) в начале августа можно было кратко определить так: неверие в свои силы, отсутствие инициативы, пассивность во всей работе и отсутствие дисциплины сверху донизу.

Приезд тов[арища] Троцкого внес решительный поворот в положение дел. В поезде тов[арища] Троцкого на захолустную станцию Свияжск прибыли твердая воля к победе, инициатива и решительный нажим на все стороны армейской работы. С первых же дней и на загроможденной тыловыми обозами бесчисленных полков станции, где ютились политотдел и органы снабжения, и в расположенных впереди — верстах в 15 — частях армии почувствовали, что произошел какой-то-крутой перелом.

Прежде всего это сказалось в области дисциплины. Жесткие методы тов[арища] Троцкого для этой эпохи партизанщины, самовольщины, недисциплинированности и кустарнической самовлюбленности были прежде всего и наиболее всего целесообразны, и необходимы. Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было. И в течение тех 25 дней, которые тов[арищ] Троцкий провел в Свияжске, была проделана огромная работа, которая превратила расстроенные и разложившиеся части 5-й армии в боеспособные и подготовила их к взятию Казани.

За 25 дней была сделана огромная работа, но для того, чтобы превратить части 5-й армии в действительно боевые части (скажем, в такие, какими они были, когда переваливали через Урал), нужно было проделать работу не меньшую, если не большую. Главный результат 25-дневного сидения на станции Свияжск — это тот, что части, отступавшие и бегавшие от неприятеля, части, почти сплошь терпевшие до этого поражения, были превращены в части, смеющие и умеющие побеждать, в части, поверившие в себя, в части, усвоившие основы воинской дисциплины и отказавшиеся от партизанщины. Обучены же они были плохо, командный состав имели весьма слабый, ошибок делали великое множество и победы свои покупали весьма дорогой ценой. Таким образом, поскольку дело касалось человеческого материала, он был за этот период «морально» улучшен.

Значительные улучшения были произведены и в материальной части: приведена в порядок организация снабжения, быстро сколочен волжский флот, сыгравший в дальнейших операциях восточного фронта важную роль, и, наконец, организована небольшая-воздушная флотилия.

Последние меры имели для нашей победы под Казанью, пожалуй, даже большее значение, чем моральный подъем частей 5-й армии. Впрочем, и для того, чтобы организовать волжский флот и наши воздушные силы, пришлось потратить немало сил на внедрение дисциплины в личный состав их. Неприятельский, флот был значительно слабее нашего, воздушных же сил у него совсем не было, если не считать единственного аэроплана, который неудачно сбросил две плохие самодельные бомбы, а у нас было не то 6, не то 8 аэропланов, большой запас бомб, миноносцы и дальнобойные морские орудия на железных баржах. Ни миноносцев, ни дальнобойных морских орудий у неприятеля не было. Рассказывали, впрочем, что Каппель, которого учредиловцы расхваливали на все лады, придумал способ прикреплять тяжелые 6-дюймовые гаубицы на обыкновенных баржах. Эти слухи шли из наших «морских» кругов, но подтверждения не получили. Сообщение об этом изобретении Каппеля было даже напечатано в казанских белых газетах, но именно потому, что об этом открытии очень шумели, можно было с уверенностью сказать, что это — выдумка, специально для того, чтобы подбодрить свои и устрашить наши части.

Отношения между нашим сухопутным командованием и речным, флотом не были точно установлены. Хотя формально флот в оперативном отношении и был подчинен сухопутному командованию, но вначале он проявлял большую «самостийность» и нередко-предпринимал самостоятельные операции, не сообщая даже о них в штаб армии, находившийся от флотского штаба всего в одной версте. Такое положение повело к ряду осложнений. Улучшение произошло лишь с приездом тов[арища] [Ф. Ф.] Раскольникова. Впрочем, «самостийность» волжской флотилии, которая нередко проявлялась к позже, имела своим источником также и особые трудности в тактическом употреблении объединенных сухопутных и речных сил. В военной истории такое тактическое сочетание встречается не часто и разработано слабо. Кое-что можно найти по этой части в американской гражданской войне. В истории нашей гражданской войны мы имели два наиболее типичных случая такого сочетания сил, когда наши сухопутные части наступали по обоим берегам реки, а флот продвигался по реке вместе с ними. Первый раз это было под Казанью, второй раз — при нашем наступлении на Колчака вдоль Камы (от устья Вятки до устья Белой), при чем по правому берегу двигалась вторая армия, по левому — пятая, а между ними шла волжская флотилия.

Под Казанью дело было проще, так как у станции Свияжск имелся железнодорожный мост, позволявший маневрировать сухопутным силам путем их переброски с одного берега на другой. Кроме того, под Казанью право- и левобережная группы были объединены единым армейским командованием, находившимся вблизи от фронта и имевшим непосредственные сношения с речными силами. Значительно труднее была задача (и, — надо тут же сказать, — она была выполнена гораздо хуже) при наступлении вдоль Камы. По каждому берегу наступала отдельная армия, а между ними шла не подчиненная ни той, ни другой флотилия (да и подчинить-то ее нельзя было). Объединение действий второй и пятой армии и флотилии происходило в штабе фронта (Симбирск), естественно, очень отдаленном от боевого фронта, а потому неминуемо запаздывавшем со своими указаниями. Здесь не место подробно останавливаться-на этой организационно-тактической проблеме, но чтобы не оставлять вопроса на полпути, небесполезно будет использовать случай и предложить любителям сложных тактических задач следующее ее решение на основании положительного опыта под Казанью и отрицательного на Каме. Примыкающие своими флангами к берегам реки части, наступающие вдоль нее, вместе с речной флотилией, находящейся между ними, должны быть объединены под общим командованием в отдельное тактическое соединение, подчиненное фронтовому командованию. Продвижение вдоль реки производится путем постоянного равнения приречных флангов и полного согласования действий флотилии с продвижением сухопутных частей. С разрешения командования флотилия может предпринимать вылазки против неприятельской флотилии с целью ее полного или частичного уничтожения, принимая, однако, самые серьезные меры к тому, чтобы не напороться на установленные неприятелем на берегу реки так-называемые «кинжальные батареи». С армиями, идущими вправо и влево от такого тактического соединения, «седлающего» реку, держится крепкая связь в целях выравнивания флангов и прочного обеспечения стыков.

До 29 августа на обоих берегах и на реке происходил ряд боев, большею частью оканчивавшихся для нас неудачно. Особенно было плохо на левом берегу, где противник систематически обходил наш левый фланг, висевший в воздухе, и этим заставлял наши части, не раз продвигавшиеся успешно вперед, отступать на исходные позиции. Эта угроза левому флангу и опасность быть припертой к железнодорожному мосту или же быть отброшенной в непроходимые леса создавала в левобережной группе неустойчивость, нервность и чрезмерное опасение за свой фланг и тыл. На правом берегу наш правый фланг также висел в воздухе, но, — потому ли, что здесь неприятель обходов не предпринимал (ибо ему здесь гораздо важнее было удержать сильную, господствующую над Казанью позицию на Услоне), или же потому, что штаб 5-й армии находился на правом берегу и что отступать здесь можно было по более заселенным местам, — части наши здесь стояли значительно тверже и спокойнее. Да и части здесь подобрались получше. Вот почему командование 5-й армии высказалось, вопреки мнению [И. И.] Вацетиса, за наступление по правому (а не по левому) берегу для овладения Услоном, после чего неприятель уже не мог держаться в находящейся на противоположном берегу Казани. Дальнейший ход операций вполне оправдал нашу оценку.

Надо сказать, впрочем, что забота о правом фланге не оставляла пишущего эти строки, и, в целях «освещения» его, к берету Волги, южнее позиции правобережной группы, было направлено несколько разведчиков (исключительно коммунистов), которые произвели обследование этого района по разным направлениям и решительно ничего не обнаружили. А между тем, через несколько дней именно из этого района Каппель, сделавший десант на правый берег Волги с 1200 бойцами и тремя орудиями, начал свое наступление на станцию Свияжск, где находился штаб армии, в тыл верст на 15–20 обеим группам, право- и левобережной. Разведка была произведена чересчур рано и не была вовремя повторена. Надо было все время держать там разведчиков.

Наступление Каппеля на станцию Свияжск — самое крупное по своему значению военное событие этого периода. Если бы Каппелю тогда удалось взять Свияжск, разгромить штаб (который в лучшем случае мог спастись только на судах нашей речной флотилии, при чем он оторвался бы полностью от армии) и захватить мост через Волгу, наша правобережная группа была бы окончательно разгромлена и рассеяна, а левобережная, в лучшем случае, рассеялась по лесам. Путь на Нижний был бы открыт, а там уж недалеко и до Москвы. Республика оказалась бы перед еще большими военными трудностями, чем под Казанью. Вот почему бой у станции Свияжск 29 августа 1918 г. имел огромное значение. И если всей предшествовавшей работой были как в личном составе армии, так и в материальной ее части подготовлены условия для будущей победы под Казанью, то бой под станцией Свияжск был тем переломным моментом, после которого можно было сказать: «Теперь инициатива попала в наши руки, теперь мы прекращаем оборону и переходим в наступление, теперь неприятель на время не в силах ничего предпринять против нас и вынужден только обороняться». Удачный налет нашей речной флотилии на Казань в ночь на 29 августа, потопившей несколько неприятельских судов, только усилил значение боя у станции Свияжск.

Особенность этого боя в том, что силы, выставленные нами против Каппеля, подошедшего в ночь на 29 августа на 3–4 версты к станции Свияжск, были значительно слабее неприятельских сил. Мы имели в непосредственном распоряжении штаба в ближайшем районе один только питерский рабочий полк (600 человек), очень слабо обученный и ни разу еще не бывавший в бою. Кроме того, за ночь, — после того, как обнаружилось, что в ближайших к штабу селах засел неприятель, — мы быстро сформировали отряд моряков с флотилии в 100 человек и несколько мелких отрядов из обозников, оберегавших обозы своих полков на станции. Таких отрядов было сформировано 5–6, не одинакового численного состава (30–60 человек). В общем число наших бойцов доходило до 1000, обучены они были гораздо хуже, чем каппелевцы. Таким образом, почти несомненной была победа Каппеля, у которого, как уже сказано, было 1200 человек, обученных лучше, чем наши части, имевших правильную организацию и хороший комсостав и много офицеров в рядах и, наконец, возглавляемых одним из самых ученых и талантливых генштабистов, Каппелем. И, однако, Каппель был в течение 7–8 часов боя разбит и спешно отступил, даже не преследуемый нашими частями. В чем же дело? Как это случилось?

Случилось это потому, что Каппель не дал себе ясного отчета, какую задачу он себе ставит: прочное ли овладение мостом через Волгу и выход в тыл нашей армии с тем, чтобы перерезать единственную линию, соединяющую ее с глубоким тылом (Нижний — Москва), или же только партизанский налет с целью разгрома штаба и истребления запасов с тем, чтобы затем убраться восвояси назад. Для первой, серьезной задачи силы Каппеля были явно недостаточны. Как бы внезапно и неожиданно ни было сделано его наступление (30–35 верст от берега Волги, то есть утомительный дневной переход), Каппель должен был рассчитывать, что мы успеем подтянуть достаточные силы с левого берега. Для второй же задачи — партизанского налета — он явно был перегружен пехотой (кавалерии у него было всего около 100 сабель) и обозами на крестьянских телегах, которые крайне замедляли его продвижение и почти лишали возможности маневрировать. Вся операция в том и в другом случае висела на ниточке, ибо сообщение Каппеля с Волгой решительно ничем не было обеспечено.

Неясность замысла Каппеля явно выразилась в том, что днем 28-го, почти за 16 часов до начала боя под Свияжском, одна из его частей, имея одну пушку, сделала налет на соседнюю станцию Тюрлема (22 версты от станции Свияжск) и взорвала там поезд с. артиллерийскими снарядами. Понятно, что об этом через четверть часа стало известно в штабе. Это нападение на станцию Тюрлема было совершенно излишне в обоих случаях, — и в случае попытки серьезного и прочного овладения мостом, и в случае партизанского налета на штаб. В первом случае, уже после захвата станции Свияжск и прочного овладения мостом, Каппель мог десятки раз успеть взорвать станцию Тюрлема, чтобы воспрепятствовать подходу наших подкреплений из Москвы. Во втором случае (партизанский налет) взрывать Тюрлему совсем уже не к чему было. Более того: это было вредно, для его же операции, ибо взрывом он давал нам сигнал: «Иду на вы, готовьтесь». Этим внезапность нападения на станцию Свияжск полностью уничтожалась.

Возможно, что Каппель рассчитывал, что взрывом станции Тюрлема и перерывом железнодорожного сообщения 5-й армии с Москвой он вызовет в штабе панику. Но и это был совершенно неправильный расчет: во-первых, нельзя строить расчеты на трусости и глупости противника, во-вторых, кроме железнодорожного пути у штаба имелась связь по Волге, обеспеченная сильной военной флотилией.

Впрочем, Каппелю могло помочь то, чего он менее всего ожидал: наше командование отнеслось к нападению на станцию Тюрлема очень легковесно и поверхностно… «Взорвали поезд со снарядами и уйдут». Вопреки моим упорным настояниям, командование не согласилось перебросить с левого берега бригаду Панюшкина (а времени хватило бы) и пошло на уступку лишь в отношении бронепоездов: один бронепоезд был подтянут с левого берега к станции Свияжск. Это было часов в 7 вечера. Наступила черная, холодная августовская ночь. А часов в 9 в штаб стали непрерывно поступать сведения из многочисленных соседних деревень о появлении там неприятельских частей. Это — после утомительного дневного перехода — неприятель стал подходить к станции Свияжск и располагаться на ночлег. Еще одна ошибка Каппеля: расчет времени был произведен неверно. Надо было остановиться верстах в 7–8, а на рассвете начать наступление. Между тем, подход к намеченному ночлегу в крайне густо населенной местности, темной ночью, привел к большой путанице, особенно потому, что вся местность вокруг Свияжска покрыта многочисленными деревнями, расположенными одна от другой на расстоянии 1–2 верст и среди этих деревень многие носят одинаковые названия да еще в двойном комплекте, ибо наряду с татарскими деревнями там есть русские деревни того же названия.

В результате части Каппеля перепутались, ночевали не там, где было указано, некоторые роты заблудились в темноте, а в одном случае дело дошло даже до перестрелки между ними. Местами было так, что каппелевские роты ночевали ближе к Свияжску, чем наши части, и, проснувшись утром, увидали у себя в тылу наших красноармейцев. А увидеть неприятеля у себя в тылу всегда неприятно. Словом, вместо стройной, обдуманной операции получилась какая-то неразбериха. К тому же ночью пошел «осенний мелкий дождичек», и многочисленный обоз Каппеля увяз в ужасающей грязи.

В таких условиях Каппелю не могла помочь высокая генштабистская ученость, и его победили наши совсем необученные обозники. Победили несмотря на то, что Петроградский рабочий полк, расстреляв сгоряча все патроны, сбежал с позиции, бросился к Волге, захватил пароход и начал требовать, чтобы его везли в Нижний. Оставшиеся на позиции 300 обозников и 100 моряков проявили чудеса инициативы и храбрости, а регулярные роты Каппеля, лишившиеся вследствие создавшейся неразберихи правильного управления, «сдрейфили» и к 11 часам дня начали в беспорядке отступать. О преследовании, конечно, нечего было и думать (будь бригада Панюшкина налицо, — а через день она все же была переброшена на правый берег, — Каппелю не удалось бы унести ног).

В штабе во время боя сохранялось полнейшее спокойствие несмотря на то, что неприятель находился в какой-нибудь версте, снаряды рвались невдалеке, а пули с пытливым жужжанием нащупывали, где тут сидят «красные». Но автосанитарные отряды и политотдел панически бежали на Волгу.

Бой обозников против генштабистов был выигран, благодаря ряду благоприятных случайностей, но наша победа была еще нам самим не ясна, и, несмотря на наступившие в 12 часов дня затишье («перерыв на обед», как шутили в штабе), лихорадочная работа в штабе продолжалась. Формировались новые отряды, посылались на позицию патроны, подвозились подкрепления с левого берега, и т. д. А в это время под огромным обрывом, внизу, на берегу Волги, шли суд и расправа над трусами. Петроградский рабочий полк был ссажен (под угрозой потопления) с парохода, и созданный тут же полевой трибунал приговорил к расстрелу каждого десятого. В числе расстрелянных были и коммунисты (командир и комиссар полка и другие). В тот момент, когда этот расстрел был произведен, и в той обстановке, в какой он был произведен, это была безусловно правильная и необходимая мера. Этот расстрел красной кровавой чертой подводил итог предшествовавшему партизанскому хаотическому периоду существования Красной армии и был последней переходной ступенью к регулярной дисциплине.

На следующий день, 30 августа, поезд Троцкого отошел в Москву, вследствие получения известия о покушении на тов[арища] [В. И.] Ленина. Впрочем, после боя 29 августа, в Свияжске нечего было уже больше делать. Победа 29 августа предрешила быстрое взятие Казани.