«Верю твердо в светлое будущее России»

Письма генерала С.Л. Маркова к жене М.П. Марковой. 1917—1918 гг.

Генерал-лейтенант Сергей Леонидович Марков (1878—1918) входит в число наиболее известных русских офицеров, участников русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Ко времени начала Первой мировой войны он обладал не только военным опытом, но и был одним из наиболее перспективных офицеров Генерального штаба, преподававшим в ряде военно-учебных заведений, в числе которых была Академии Генерального штаба. Написанный Марковым ряд учебников для военных вузов, а также военно-исторические сочинения, характеризовали его как будущего военного ученого и историка.

Полностью переменила его жизнь Первая мировая война, за годы которой он занимал почти все возможные для офицера Генерального штаба должности. В начале войны полковник Марков оказался в штабе Юго-Западного фронта, затем — в штабе 19-й пехотной дивизии. В декабре 1914 г. он был назначен на должность начальника штаба 4-й стрелковой «железной» бригады, которой командовал генерал-майор А.И. Деникин

. В феврале 1915 г. Марков получил под свое начало 13-й полк 4-й бригады, которым командовал на протяжении года и трех месяцев. Произведенный в конце 1915 г. в генерал-майоры, в апреле 1916 г. он получил назначение начальником штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии, действовавшей на Кавказском фронте. Осенью 1916 г. Марков ненадолго оказался в Петрограде, где преподавал во вновь открывшейся Академии Генерального штаба. 1 января 1917 г. он получил запрошенное им назначение на фронт, получив должность генерала для поручений при командующем 10-й армией Западного фронта.

После Февральской революции карьера Маркова резко пошла в верх. Этому способствовал как опыт и способности молодого генерала, так и назначения на разные командные посты его друга генерал-лейтенанта А.И. Деникина. 15 апреля Марков оставил 10-ю армию, получив должность командующего 10-й пехотной дивизией. Но пребывание в ней было недолгим, в его карьере вскоре произошел резкий взлет. 12 мая Марков был вызван в Ставку и назначен вторым генерал-квартирмейстером при верховном главнокомандующем генерале от инфантерии М.В. Алексееве. Должность начальника штаба главковерха в это время занимал А.И. Деникин, лично рекомендовавший Маркова. После отставки в мае 1917 г., генерала Алексеева с поста верховного главнокомандующего, Деникин получил назначение главкомом армий Западного фронта. Вместе с ним, исполняющим обязанности начальника штаба армий Западного фронта, 10 июня был назначен генерал Марков. После назначения Деникина главкомом армий Юго-Западного фронта, 4 августа должность его начальника штаба также занял Марков (вскоре после этого — 16 августа — он был произведен в генерал-лейтенанты).

Разыгравшиеся в конце сентября события Корниловского выступления привели к аресту генералов Деникина и Маркова. Не принимавшие фактического участия в выступлении, но поддержавшие генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова, Деникин и Марков были арестованы и в ожидании военно-революционного суда находились в заключении в Бердичеве. Только в конце сентября состоялся их перевод в Быхов, где находилась основная группа заключенных по «корниловскому делу».

В ноябре 1917 г., вместе с другими «корниловцами» Марков отправился на Дон, где начинала развертывание Алексеевская организация, развернутая вскоре в Добровольческую армию. Появившись на Дону вместе с другими лидерами русской контрреволюции, он стал одним из главных ее создателей. С именем Маркова неизменно связывается Первый Кубанский поход Добровольческой армии. Во время него он командовал сначала Сводно-офицерским полком, а затем 1-й пехотной бригадой армии. Во многом благодаря Маркову Добрармия смогла уцелеть во время отступления после неудачного штурма Екатеринодара в марте 1918 г. Марков погиб в самом начале Второго Кубанского похода Добровольческой армии — 12 (25) июня 1918 г., в бою под станцией Шаблиевкой. Сформированный им в феврале Офицерский полк в июне получил его именное шефство. В 1919 г. наименование «марковских», получили и другие части, развернутые из этого полка.

Семья Маркова была небольшой. Он женился в 1905 г. на Марианне Павловне Путятиной вскоре после окончания Русско-японской войны (1904—1905 гг.). В браке у них родилось двое детей: сын Леонид (6 января 1908 г.) и дочь Марианна (11 июня 1909 г.). Во время Первой мировой войны семья продолжала жить в Петрограде по адресу Бассейна улица, дом 60, кв. 70. На короткое время — ноябрь–декабрь 1916 г., когда Марков приехал в Петроград для преподавания во вновь открывшейся Академии Генерального штаба, семья воссоединилась. Но уже в январе 1917 г. Марков вновь по собственному желанию отправился на фронт. Переписка между супругами говорит о непростом материальном положении семьи. В середине мая семья переехала в Могилев, где оставалась до начала осени 1917 г. Причиной этого переезда было назначение Маркова вторым генерал-квартирмейстером Штаба верховного главнокомандующего. Но жизнь вместе продолжалась менее месяца — уже в начале июня он оказался на должности начальника фронта штаба Западного фронта и покинул Могилев.

К моменту гибели Маркова его супруга, двое детей, а также мама Вера Евгеньевна находились в Области Войска Донского. Его смерть застала их в Новочеркасске, где они обосновались с конца осени 1917 г. Семья присутствовала на похоронах Маркова 15 июня на Военном братском участке старого городского кладбища в Новочеркасске.

В 1918—1919 гг. семья Маркова жила территории Юга России, контролируемой Добровольческой армией, а затем Вооруженными силами Юга России (ВСЮР). Судьба его мамы к настоящему времени не известна. Больше подробностей удалось установить о жизни супруги и детей Маркова. Сохранилось письмо М.П. Марковой, отправленное 3 (17) апреля 1919 г. из Екатеринодара штабс-капитаном Б.Г. Шкилем, близко знавшим С.Л. Маркова. «Христос Воскрес, глубокочтимая и глубокоуважаемая Марианна Павловна! — писал он. — От всего сердца шлю Вам и деткам поздравления со Светлым Праздником и дай Бог вам провести его тепло. Очень и очень извиняюсь, что так долго не присылал муку, но виною был только мой казак, который бездну времени сидит в станице. Удалось Вам послать еще всякой снеди к празднику, но нет никакой возможности провести сейчас что-либо. M-me Трухачева просит Вам передать, что значок Сергея Леонидовича за Кубанский поход за № 4 ей передан от лица, который нашел его случайно. Видимо этот значок Вы утеряли. Он хранится у [С.М.] Трухачева. Новостей наших всех не передать, да Вы то их из газет знаете, но теперь, слава Богу, они лучше. Есть крупные успехи на Дону и у Мариуполя, который вчера взят. Прошу Вас, Марианна Павловна, верить в мою глубочайшую преданность Вам и Вашей семье, семье бесконечно дорогого и любимого Сергея Леонидовича. Никогда в моем сердце не умрет память о нем. Храни Вас Господь. Целую Вашу ручку и еще раз желаю провести праздники тепло. Ваш сердцем Борис Шкиль, P. S. Прилагаю 15 ф[унтов] крупы, которую Вам посылает Елена Михайловна». Как видно из письма, семья генерала Маркова находилась в затруднительном материальном положении.

В январе 1920 г. во время эвакуации ВСЮР М.П. Маркова вместе с детьми выехала из Новороссийска за границу. После отъезда из России М.П. Маркова вместе с детьми обосновалась в Брюсселе. В 1920—1930-х гг. М. П. Маркова вышла замуж во второй раз за бельгийца, но этот брак оказался не счастливым и вскоре распался. По окончании Второй мировой войны Марианна Павловна и сын Леонид остались в Европе, в то время как дочь Марианна успела пожить в Северной Африке, а затем в Канаде и США. Расставание с дочерью произошло, по всей видимости, еще в конце 1930-х гг., после ее замужества. В письме от 20 декабря 1952 г. своей подруге Марианна Павловна сообщала некоторые подробности о жизни своей семьи: «…Я ведь уже старенькая, мне сейчас 68 лет. […] Дело в том, что Мира моя дочь с внуками были у меня здесь и прожили со мной 1,5 месяца. Конечно после 14 лет отсутствия это было и большой радостью, и переменой в моей жизни на некоторое время. Трудно мне было после их отъезда. Внуков своих я так и не видела, знакома только по фотографиям. Мальчику на днях исполнилось 15 лет и девочке 14. Уже большие, а я так раньше любила детей, а как росли мои внуки, так и не видела. Это тоже тяжелая карма. […] Моя дочь уже сейчас как месяц уехала обратно в Египет». Скончалась Марианна Павловна Маркова 22 апреля 1972 г.

Сын Маркова — Леонид Сергеевич, скончался в 1977 г. в возрасте 70 лет (информации об обстоятельствах его жизни и месте смерти обнаружить пока не удалось). Дочь — Марианна Сергеевна Маркова, в конце 1930-х гг. вышла замуж за русского эмигранта Александра Владимировича Чебыкина, с которым познакомилась в Бельгии. За время совместной жизни они сменили немало стран (вероятно, вслед за сменой места работы Чебыкина, инженера по специальности) и успели пожить в Египте, Тунисе, Канаде и, наконец, в США. Согласно письму от 13 августа 1980 г. Марианна, проживавшая в это время в Монреале, передала награды отца («коробку с тремя военными русскими крестами войны») в Безье (Франция) «господину Павлову, в главное управление Союза русских военных инвалидов. М.С. Чебыкина (Маркова) скончалась 6 ноября 1993 г. в возрасте 84 лет. Последние годы своей жизни она провела при Ново-Дивеевском монастыре, на кладбище которого и была похоронена.

В браке у Чебыкиных родилось двое детей — сын Сергей Александрович (1937 г/р) и дочь Елена Александровна. Внук генерала Маркова — С.А. Чебыкин — умер 7 мая 1972 г. во Вьетнаме. Дочь Елена получила образование в одной из итальянских католических школ, а позднее получила высшее образование в Канаде. В 1960-х гг. она жила в Иерусалиме. Ее стремление посвятить свою жизнь Богу привело в итоге к иноческому постригу. Последние годы своей жизни, инокиня Мария, внучка генерала Маркова, провела в Ново-Дивеевском монастыре в США. Она умерла 12 июля 2012 г. и была похоронена рядом со своими родителями на кладбище Ново-Дивеевского монастыря.

Публикуемые письма входят в состав небольшого по объему семейного архива Марковых, оставшегося после смерти Е.А. Чебыкиной. Основу архива составляют почти 30 подлинников личных писем генерал-лейтенанта С.Л. Маркова к супруге М.П. Марковой и маме В.Е. Марковой, несколько писем М.П. Марковой к мужу и некоторые другие документы, датируемые в основном 1917—1918 гг. Помимо них, в состав собрания также входят фотоархив семьи Марковых (фотографии, сделанные в основном в эмиграции), а также отдельные письма за 1930—1970 гг., помогающие уточнить обстоятельства жизни семьи генерала Маркова в эмиграции. В 2012 г. копии документов архива были предоставлены Р.Г. Гагкуеву для работы А.А. Словохотовым (Уфа). Позднее, в 2013 г. материалы архива были переданы друзьями сестры Марии в собрание Архива Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками» (Ф. 5. Д. 12. Л. 1–102). Дополнительные подробности жизни Марковых в эмиграции помогла переписка Натальей Юрьевной Рейнгардт (Брюссель, Бельгия), наследницей офицера-марковца Ю.А. Рейнгардта.

Публикуемые письма Маркова к жене (всего 23 письма) касаются, прежде всего, личной жизни и бытовых сюжетов. Но, наряду с этим, в большинстве писем так или иначе содержатся и подробности происходивших в стране событий, их оценка и связанные с ними переживания генерала Маркова и его супруги. За исключением одного письма, датированного 1918 г., остальные 22 письма относятся к 1917 г. Содержание переписки, а также ведение С.Л. Марковым подробного дневника, позволяют сделать вывод, с одной стороны — о постоянном фиксировании им происходивших событий, а с другой — об утрате большей части его личного архива. Частота сохранившихся писем за 1917 г. свидетельствует о большой интенсивности его переписки с семьей. Даже «выборочная» сохранность писем по счастью — за разные временные отрезки — позволяет уточнить его взгляды и отношение к ключевым событиям революционного 1917 г.

Так, среди писем Маркова за 1917 г. большинство сохранившихся писем датированы январем–апрелем (№ 1—18), когда он занимал должность генерала для поручений при командующем 10-й армией генерале от инфантерии В. Н. Горбатовском, а затем получил назначение командующим 10-й пехотной дивизией. Написанные на «открытых письмах» (почтовых карточках) все они направлялись по адресу семьи Марковых в Петрограде на Бассейную улицу. Лишь отдельные, переданные через знакомых и не подвергавшиеся цензуре, содержат больше подробностей о фронтовом быте. Первоначальная нумерация Марковым открыток позволяет судить о постоянной отправке писем жене. «Спокойная» жизнь Маркова в штабе 10-й армии, которой он не искал, но вынужден был с ней смириться после прибытия на фронт из Академии Генштаба, сменилась с началом Февральской революции участием в органах революционной демократии на Западном фронте. Содержание писем Маркова за это время дает дополнительные подробности реакции на революцию как на фронте, так и в Петрограде. 4 марта, после известия об отречении 2 марта Николая II от престола и получения письма от супруги, он писал ей: «Слежу за тем что делается у вас и думаю лишь о победе над немцами. Верю твердо в светлое будущее России». 23 марта, уже испытав разочарование от своего участия в жизни «армейской демократии, он сообщал жене: «Я честно иду по честному пути, моей путеводной звездой служит любовь к Родине, желание ей счастья. Я твердо верю, что свободная Россия будет Великой Россией». Наконец, уже выехав из штаба 10-й армии в 10-ю пехотную дивизию, 16 апреля в дороге он писал М.П. Марковой: «Знаю, что трудно теперь, но вместе с тем знаю, что переживаемая теперь эпоха перейдет…».

Следующие по хронологии письма (№ 19—20) относятся к лету 1917 г., когда Марков был назначен сначала начальником штаба Западного, а затем Юго-Западного фронтом, главкомом которых был его сослуживец и близкий друг генерал-лейтенант А.И. Деникин.

Еще два письма Маркова к жене (№ 21—22) отправлены осенью 1917 г., когда он, будучи уже начальником штаба армий Юго-Западного фронта был арестован по подозрению в участии в Корниловском выступлении (мятеже) и находился в заключении сначала в Бердичеве, а затем в Быхове. Одно письмо было написано им в Бердичеве и представляет собой, по сути, завещание Маркова. Во время его отправки исполкомом Советов Юго-Западного фронта готовился суд над «деникинской группой» заговорщиков, который должен был вынести смертный приговор «корниловцам». Второе письмо было отправлено Марковым жене уже из Быхова, куда «деникинцы» в конце сентября 1917 г. были переведены к основной группе «корниловцев» из Бердичева. Письмо хорошо передает атмосферу «быховской тюрьмы», в стенах которой находись генерал от инфантерии Л.Г. Корнилов и другие участники контрреволюционного выступления.

Сохранилось еще одно письмо, отправленное Марковым из Быхова 5 ноября 1917 г. своей маме В.Е. Марковой, в котором также хорошо зафиксированы настроения «быховских узников» уже после прихода к власти большевиков. «Моя жизнь в Быхове протекает прекрасно, я думаю, что давно никто не сидел за решеткой в таких условиях, — писал генерал. — Беспокоит нас, меня и Миру, лишь ваше существование в Питере. Мысль мутится, когда подумаю, что вам угрожает и чему вы все подвергаетесь. […] О себе писать мне нечего, вы все знаете из газет. Дух мой крепок и вера в лучшее будущее не иссякла. Кошмар Родины продолжаться бесконечно не может, конец наступит и быть может скорее, чем ожидают. Гнусно читать о мерзостях, творимых большевиками, но гнусно и сознавать всю покладистость так называемой буржуазии. Авось наступит час, когда и буржуазия поймет, что лишь в борьбе она сохранит себя. Разум отказывается охватить и оценить будущее, но сердце, нутро, дает веру и надежду. Не падайте духом и вы все. Что мои ребятишки, надо теперь же приучать их к тем лишениям, которые лишь закаляют человека в жизни. […] Были ли у вас в квартире подонки улицы, претендующие на громкое имя “народ”? Не падай духом, моя старушка, молись и верь в лучшие дни. Вокруг имени Корнилов и нас много шумят, но шум этот создает ту атмосферу, при которой с нами трудно разделаться втихомолку. Проглотить нас мудрено — костей много. Что судьба лично мне готовит, не знаю, но верю глубоко, что зря не погибну, и много, много еще работы предстоит мне впереди».

Последнее по дате письмо (№ 23) написано С.Л. Марковым родным незадолго до смерти — 1 (14) мая 1918 г., сразу после завершения Первого Кубанского похода. Личное письмо генерала — один из редчайших документов этого периода, — пропитано атмосферой мая 1918 г., когда неожиданно для всех возвратившаяся из кубанских степей Добровольческая армия обрела надежду на дальнейшую борьбу («наше дело даст должные плоды») и начала готовиться к новому походу на Кубань. Не случайно в письме Марков пишет родным: «При первой возможности загляну к вам, но бросить теперь армию не имею права». Крайне интересна и оценка генералом боевого опыта Гражданской войны: «Скажу лишь, что было часто много труднее, чем в обычной войне».

Предлагаемая вниманию читателей публикация писем С.Л. Маркова — первая полная публикация материалов сохранившегося семейного архива. При подготовке писем к печати исправлены явные ошибки и описки, раскрыты сокращения (в квадратных скобках). Во вступительном тексте и примечаниях полностью или в отрывках приведены тексты документов архива, помимо писем Маркова к жене. За рамками публикации остались прозаические тексты и стихи, написанные М.П. Марковой в разные годы.

Публикацию подготовил доктором исторических наук Р.Г. ГАГКУЕВ

 

 

№ 1

14 [января] вечер 1917 г.

Дорогая моя Мушка, пишу тебе уже из штаба армии. Доехал прекрасно, перебравшись в первый класс очень скоро. В Минске был два часа, которые провел с [А. А.] Самойло, он просил тебе и маме очень кланяться, мил, как всегда. К себе приехал 13-го вечером, на вокзале меня встречали офицеры с автомобилем. Вани не было, он на фронте и только что вернулся, я его еще не видел. Начальство приняло меня поразительно мило. Командующий произвел на меня чарующее впечатление. 16-го еду на фронт на несколько дней. Завтра опять напишу. С фронта писать не буду. Не ленись, Мушка, и не забывай своего мужа. Целуй маму, детей, князей, всем привет.

 

Твой Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 1.

 

№ 2

№ 3 22 января 1917 г.

Дорогая моя Мушка, пишу тебе третью открытку, а все еще не имею от тебя и одной. Я почти все время в разъездах. В штабе сижу лишь наездом, бумаг не пишу — это хорошая сторона моей деятельности. Плохо то, что нет определенного дела, куда не пойдешь всем можешь помешать. Живу теперь уже не в поезде как было в первые дни, а в отведенной мне большой комнате, кажется, немного холодной и пустынной, ибо кроме стола, кровати и двух стульев ничего нет. Скажи Юрику, что я был у него в полку, ночевал там. Память его жива в полку и штабе, все добрыми чувствами его вспоминают. Крепко обнимаю и целую. Пиши.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 2.

 

№ 3

№ 4 22 января 1917 г.

Родная моя Мушка, только что получил твою первую открытку и в награду пишу тебе второй раз в этот день. Завтра я опять еду, сегодня устроил себе перерыв и сижу «дома». Бездельничаю я здорово и в этом самый большой минус, меньший денежная сторона. Моя должность оплачивается плохо. Я больше 350 р[ублей], кроме оставленных, уже и получаемых тобою, выслать не могу. Постарайся т[аким] об[разом] уложить свой бюджет в цифру 750 р[ублей] (400 + 350). Знаю, что будет трудно, но помочь пока ничем не могу. Крепко всех целую, тебя обнимаю много раз.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 3.

 

№ 4

№ 5 25 января 1917 г.

Родная моя Мушка, вчера опять целый день был вне штаба. Я вообще, кажется, пока больше сижу в автомобиле, чем на стуле. Чем все это окончится, мое дело очень похоже на безделье. Это единственный минус моего положения. Слышу много, вижу еще больше. Новые лица и новые места всегда интересны. Любопытно проникать в суть вещей там, где вам показывают лишь поверхность. Дамам запрещено приезжать к нам ближе Минска, но это не важно, я приеду к тебе сам, раньше, чем ты ожидаешь. Ну а пока крепко обнимаю и целую мою Мушку, ребят и маму.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 4.

 

№ 5

№ 6 26 января 1917 г.

Дорогая моя Мушка, шлю свою очередную открытку. Сегодня сижу дома, завтра проделаю то же самое. Целую и закрытое письмо. Узнал что Ю. Н. П.-П. получил назначение и едет в Ставку. Не знаю радоваться ли за него, но грустно, что у тебя в Питере не будет человека, способного помочь в некоторых случаях. За Степу не беспокойся, или приеду сам, или спишусь с ним надо и как-нибудь его вытяну. Завтра уезжает Ел[ена] Мих[айловна]. Постараюсь снабдить ее письмами к тебе. Пока много целую и обнимаю тебя и всех.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 5–5 об.

 

№ 6

26 января 1917 г.

Родная моя Мушка, пользуюсь оказией и Ел[еной] Мих[айловной], а то жадная цензура перехватывает наши поцелуи. Место мое прекрасное в смысле начальства и сослуживцев, но дело скучное, а вернее его совершенно нет. Это и только это меня удручает. Ездить по фронту (что я проделал уже шесть раз) и быть глазами командующего армией — не работа. Угнетает меня исключительно милое отношение Горбатовского. Это умный, хороший, чистый старик. С ним приятно говорить и легко высказывать что думаешь. Числа до 20 февраля я буду часто на фронте и это помешает вызвать тебя или приехать к тебе. Во всяком случае твой приезд в Минск (в Молодечно теперь запрещено) не прост — нужно достать билет и пропуск. Жаль, что Плющ уезжает, он бы помог тебе в том и в другом. Пропуск выдаст Мих[аил] Ив[анович] Тяжельников, тебе придется просить его по телефону, или через жену сделать ей визит. Рекомендую расспросить Ел[ену] Мих[айловну] она расскажет отчасти как все надо сделать. В Минск я всегда могу приехать только должен знать заранее, дабы получить разрешение и сообразить свои отъезды на фронт. В смысле обихода устроился очень хорошо. Стол у нас приличный повар готовит вкусно. Помещение мое шикарное — очень большая комната в четыре окна и передняя. Комната пуста — стол, кровать и стулья. На столе стоят три твоих мордочки и рожицы ребятишек. Вот и все убранство моей берлоги. Денег пока еще не получал, получу их только 1-го числа и сейчас же вышлю 350 рублей. Шубы не нужно, переезды небольшие, когда очень холодно, беру николаевскую шинель у Вани. Пока не мерз, и морозы доходили до 25° [С], дальше будет мягче. Вот тебе и все мои новости, ответы и разъяснения. Поцелуй крепко ребят, маму. Приветы и поцелуи князьям и Соне. Мою Мушку целую долго и много раз во все родинки и очень и очень хочу крепко ее обнять. Не забывай мужа, пиши чаще, не ленись.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 6–7 об.

 

№ 7

28 января 1917 г.

Родная моя Мушка, новостей буквально никаких, ибо вчера и сегодня просидел дома. Вчера с уехавшей Ел[еной] Мих[айловной] послал тебе письмо, а маме колбасу. Сегодня был занят составлением инструкций, а завтра с утра поеду на позицию. В свободные часы, а их много, читаю Локка и т. п. произведения литературы. Все время думаю о вас и, кажется, начинаю скучать. Вот и все что хотел сейчас написать тебе, а пока крепко обнимаю и целую мою Мушку, целую маму, детей и всех, кому еще памятен.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 8.

 

№ 8

31 января 1917 г. Номер забыл

Родная моя Мушка, второй день сижу дома и занимаюсь сочинением инструкции, какой [—] не имеет значения. Сегодня за всяким удержанием получил 269 р[ублей] 42 к[опеек] содержания, при всем желании больше 250 р[ублей] выслать тебе моя дорогая не могу. Меня беспокоит как ты обернешься, помочь не могу пока не переменю своего места. Опять ужу несколько дней не имею от тебя писем, все ли благополучно. Не забывай меня Муха и не ленись. Ведь время у тебя есть и уважительная причина молчать отсутствует. Крепко обнимаю и целую.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 9.

№ 9

2 февраля 1917 г.

Дорогая моя Мушка, время идет, а я все сижу без писем. Имей ввиду, что теперь нужны на письмах от тебя какие-то марки, без них письма не будут доходить. У меня нет ничего нового, эти дни сижу дома и сочиняю сочинения. В ночь на 1-е [февраля] почти не спал — разболелся зуб и первого, пользуясь тем, что у нас здесь есть хороший врач, начал реставрацию зубов. Мушка пиши, не ленись. Крепко обнимаю и целую.

 

Весь твой Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 10.

 

№ 10

5 февраля 1917 г.

Дорогая моя ленивая Мушка, я уверен, что ты еще не забыла меня, но обязательные доказательства (письма) получаю больше чем редко. Ужасно хочу тебя видеть, хотя бы для того, чтобы отвести душу и побранить. Ведь в письмах можешь излагать не одни факты, если жизнь ваша идет нормально. Я рад буду и отвлеченным произведениям пера и сердца. [Нрзб.] иду обедать. Крепко и много раз обнимаю и целую.

 

Весь твой Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 11.

 

№ 11

19 февраля 1917 г.

Родная моя Мушка, вчера около 11 ч. утра приехал к себе в М[олодечно]. Встретили как всегда очень мило. Меня ждала телеграмма с предложением на выбор шести штабов корпусов. Из них я соблазнился лишь одним, в этот корпус входят мои железные стрелки. Не знаю, получу ли, но, во всяком случае, жребий брошен. Будем ждать дальнейших событий. Посылаю тебе малость деньжат (125 руб[лей]). 1-го [марта] вышлю еще. Ехал я прекрасно, в вагоне было тепло, светло и просторно. Много спал и читал. Итак, теперь сижу в периоде выжидания. Правда, что избранный корпус не у Д., но опять попасть к стрелкам мне очень улыбается. Все судьба, я не думал об этой комбинации, предложили — дал согласие, не дадут [—] буду мирно ждать. Во всяком случае, если получу назначение заеду в Питер к вам. Ну пока крепко обнимаю тебя и всех целую.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 12.

№ 12

25 февраля 1917 г.

Родная моя Мушка, почти 10 дней как я уехал, а от тебя нет ни одного письма. Что с вами, беспокоюсь?! Штаб 40[-го] до меня не дошел, и я пока остаюсь на старом месте. Вот и все новости. Настроение духа среднее — ибо начинаю скучать от безделья. Мушка, пиши, не забывай, а то и я перестану писать. Крепко обнимаю тебя, поцелуй детей, маму. Привет всем.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 13.

 

№ 13

2 марта 1917 г.

Родная моя Мушка, теперь я понял причины твоего молчания. Получил только открытку от 25 февраля о болезни детей. Береги их и себя. Помни что все в жизни к лучшему, и всякая буря сменяется спокойствием. Я жив и здоров. Работенка кое-какая есть. Продолжаю мирно сидеть и ждать штабов и назначений. Ужасно хочу тебя видеть, но раньше Пасхи не попаду к вам. Крепко обнимаю и целую.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 14.

 

№ 14

4 марта 1917 г.

Родная моя Мушка, я ужасно беспокоюсь о вас, что вами, как вы живете, есть ли продукты, хватает ли денег? Ради Бога пиши чаще хоть по два слова, ведь за все это время я получил лишь одну открытку и телеграмму. Слежу за тем что делается у вас и думаю лишь о победе над немцами. Верю твердо в светлое будущее России. Крепко обнимаю и целую тебя, детей, маму. Что князь?

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 15.

 

№ 15

Вечер 23 марта 1917 г.

Родная, любимая моя Мушка, я давно уже не был так занят как теперь. Меня оценило начальство высшее и я делаюсь популярен в работающих ныне военных комитетах, советах и т. д. Жизнь бьет ключом, делать надо много, не хватает сил и времени, а хороших, умных работников мало. Я честно иду по честному пути, моей путеводной звездой служит любовь к Родине, желание ей счастья. Я твердо верю, что свободная Россия будет Великой Россией. Мне предложили уже одну дивизию в Севастополе, мое прямое начальство хлопочет дать мне другую дивизию на фронте. Пусть будет что будет, все судьба. Ездил я в Брянск налаживать отношения, там я вышел победителем, выступал в Минске и не без успеха, теперь, пока весь с головой ушел в работу в армии. Крепко всех обнимаю, целую и люблю.

 

Твой весь Сергей

Храни вас Бог.

Получил твою открытку от 17 и 18 марта.

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 16.

 

№ 16

2 апреля 1917 г.

Моя любимая, родная Мушка, продолжаю кипеть в котле событий. Сижу во всех комитетах и советах. Дивизию еще не получил, жду назначения. Скучаю. Если не боишься самой поездки, приезжай в Молодечно, сговорись с Ел[еной] Мих[айловной], ехать можешь с Николаевского вокзала (кажется, ехать в 5 [часов] с минутами) на Молодечно. Пропуска вероятно не нужно. В крайнем случае, можешь сказать, что едешь через Молодечно в Минск, куда всякий может проехать. Целую, люблю.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 17.

 

№ 17

16 апреля 1917 г.

Родная моя Мушка, пишу тебе в вагоне, в дороге на Могилев, точнее на Оршу, откуда через Могилев, Киев, поеду на Дубно в штаб 11-й армии. Качка мешает писать. Моя дивизия стоит где-то около Брод, впрочем, точно не знаю. Я ужасно рад что вырвался из Молодечно, надоело там, скучный и несчастливый фронт. Порадуйся и ты за меня, знаю, что трудно теперь, но вместе с тем знаю, что переживаемая теперь эпоха перейдет, перейдут и наши волнения, ждет нас лучшее, вытянем и мы с тобой. Как ты устраиваешься, помни что сдать квартиру можно и должно, но хорошо было бы выяснить у Сер[гея] Ник[олаевича] Потоцкого, устраивает ли их сдача на 6 месяцев, думаю, что да, ибо иначе кв[артира] будет пустовать. Пиши мне по адресу[:] начальнику 2[-й] Финл[яндской] стрелковой дивизии, когда приеду туда дам тебе знать. Посылаю тебе 150 руб[лей], из них 50 р[ублей] дай маме, а 100 бери себе. Маме надо посылать за могилы в Москву. Деньги и это письмо тебе предаст Горбатовский или его адъютант Шеншин. Последние дни в Молодечно провел мирно, меня никто не тревожил, простились со мной тепло. Бедный Ваня еще не смог уехать, а ему так хотелось уехать вместе с нами. Он мечтает хоть на день заехать в Питер. Я этого сделать не смог, меня торопят в дивизию, да и тебя я недавно видел. До Орши еду вместе с Горбатовским, от Орши до Могилева думаю добраться на автомобиле, а затем завтра по жел[езной] дор[оге] через Киев еду дальше. Ну вот пока и все. Обнимаю целую много раз тебя и всех. Мужайся, береги себя, детей, стариков. Думаю, что вернусь к вам, но будь готова к всяким случайностям. Да хранит вас Бог мои любимые. Лелю и Дитю благословляю быть хорошими и честными людьми. Дай свой адрес, как только переменишь его.

 

Твой весь всегда всем сердцем Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 18–19 об.

 

№ 18

30 апреля 1917 г.

Родная моя Мушка, приезжай, жду тебя 7-го [мая], выехать надо 6-го. Посылаю тебе два удостоверения на проезд, за № 58, одно из них надо предъявить в кассу при покупке билетов, другое держать у себя в вагоне. Поезд с которым ты должна выехать 6-го мая отходит с Царскосельского вокзала кажется в 5 ч[асов] 50 минут [нрзб.]. Вагон штабной, по телеграмме тебе уже заказано купе 2-го класса, в нем вы должны поместиться все вместе с [нрзб.]. Билеты продают кажется от 9 до 12 часов. За день или лучше два побывай на вокзале у командира станции полковника Барышева, он научит как и что надо сделать, в какой класс брать билет. Что с собой брать скажет Ящук которого я посылаю тебе в помощь. Конечно не плати за землю ничего никуда, это брошенные деньги. Деньги береги, один Бог знает, что будет дальше. Бери из Государственного банка все свои деньги [и] бумаги с собой. В Могилеве не жди удобств никаких, квартиру наняли плохонькую. Меня сильно озадачило и скажу прямо огорчило твое желание взять какую-то барышню, теперь надо самим все делать и самим учить детей, тут каждый рот на счету. Ну да уже раз сделано не изменишь. Посылаю еще на всякий случай, еще удостоверение кто ты такая, держи его при себе. Отнюдь не откладывай свой отъезд, иначе застрянешь в Питере, оставаться там больше не нельзя. Ну вот и все указания и советы. Да хранит вас Бог мои любимые, обнимаю, целую, люблю.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 20–21 об.

 

№ 19

2 июня [1917 г.]

7-го [мая] приехал и через час уже ушел в бумаги по горло. Заниматься приходится 18–19 часов в сутки, рвут на части. Скучать, думать не успеваю. На будущее смотрю философски, пока все идет сносно. Целую крепко новорожденную и обнимаю Миру с минувшим днем ангела. Через 1 [день] я еду с Д. на фронт. Что вы поделываете. Не обижают ли вас. Крепко целую и обнимаю мою Мушку, детей и маму. На баловство прикладываю 25 рублей.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 22–22 об.

 

№ 20

27 июня 191[7] г.

Люблю, целую, скучаю. Занят по горло. Место каторжное. Денег пока дают много. Через несколько дней могу выписать тебя, но пока только одну. Конечно меняй квартиру, ищи лучше, удобнее через [нрзб.], пообещай ему рублей 50–100 за поиски. Считай, что всю осень, а может быть и зиму проведешь в Могилеве. В Питер теперь возвращаться не модель. Целую крепко мою Мушку, ребят и маму.

 

Весь твой Сергей

Квартиру сними хоть по годовому контракту, но конечно с правом передачи, лучше если на ½ года или помесячно. Плата хорошо бы только за месяц вперед.

 

С. М.

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 23–23 об.

 

№ 21

[Бердичев] [Начало сентября 1917 г.]

Свою полковую шашку я передам доктору Торбеку, это бывший мой полковой врач. Он передаст эту шашку Леле, но пусть мой мальчик не думает, что я хочу ему непременно военную карьеру, пусть идет туда, куда почувствует призвание и лишь всюду будет честным человеком. Я послал тебе через милицию 2500 р[ублей] это на первое время, но вместе с тем я делаю и крупный, хотя вероятно и бесполезный расход, я беру себе защитника. У меня могут на суде не выдержать нервы, мне трудно будет доказывать, что и во мне есть достоинство, наконец делаю я это больше для вас всех, чем для себя, ему придется тебе заплатить. Там, в Могилеве посоветуйся с Мар[ией] Влад[имировной] она хороший добрый человек и, я уверен, чем возможно поможет тебе. Вот и все родная, дальше советы и соображения. Чтобы со мной не случилось свою личную жизнь устраивай как захочешь, помня одно что я благословляю наше прошлое и желаю тебе заслуженного счастья в будущем. Знаю и вижу, что тебе больно читать эти строки, но я должен в этом письме сказать все моя любимая. А ты должна во имя наших детей и стариков найти в себе и силы и волю все снести, все подавить. Будь готова к худшему, а лучшее перенесем легко. Рассказывать тебе день за днем, передавать тебе мои мысли, мне трудно и больно, я стараюсь не позволять себе мечтать о будущем и готовлюсь ко всему, но что-то подсказывает мне что жизнь еще не уходит, а если уйдет значит так суждено. Я жил полной жизнью 39 лет и не имею данных назвать эту жизнь бесцветной. Много и хорошего, и плохого пришлось испытать, но было бы грешно теперь жаловаться на прошлое. Дай Бог каждому прожить так как прожил я. Многим я обязан тебе моя подруга и моя жена и Бог не оставит тебя. Не падай духом, молись и не проклинай меня за эти тяжелые дни. Они пройдут, как проходит все в жизни, как проходит сама жизнь. Смягчится острота грусти и тоски и останется лишь одна забота о тех чья жизнь вся впереди — о детях. Храни вас Господь, мои любимые, мои близкие, мои все. Мой долгий крепкий поцелуй тебе моей любимой, моей старушке, моему мальчугану и крошке девочке. Мое благословление и мое духовное [пропущено слово] всегда будут с вами.

 

Твой навсегда Сергей

Не думаю я чтобы, какая бы то ни была просьба о ходатайстве облегчат мою участь, а поэтому и не прибегаю к ним. Посоветуйся с М[арией] Вл[адимировной] П.-П. она скажет стоит ли просить и как это сделать.

 

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 24–25 об.

 

№ 22

№ 6. Бердичев. Лысая гора 13 сентября 1917 г.

Мушка моя родная, вот уже несколько дней не писал тебе ничего, меня гнетут эти подцензурные письма, хоть я не могу ни на кого жаловаться. Следствие над нами, по-видимому, закончено, скоро суд, я жду его, пусть гласно на всю Россию докажут мою вину, тогда тем, кто ныне вторит с чужого голоса, будет видно, виноват ли я и все мы. Будущего никто не знает, все в руках судьбы, но прошлого никому не изменить, ибо я никогда ничего не скрывал, и все мои действия имели многих свидетелей. Я готовлюсь к худшему, если считать расстрел (политическое убийство в данном случае) худшим, но суд… […]

 

Физически я чувствую себя прекрасно, вряд ли [нрзб.], сплю долго и много, раньше мешали служба и тысячи забот, теперь все отошло и остается лишь думать [нрзб.] [Думаю] о вас, моих близких, думаю о том, как вы проживете, лишь это мучает меня, а о себе я как-то устал думать, скучно и все равно ничего не придумаешь. Пусть будет, что суждено свыше. Но [нрзб.] и я до конца приложу все силы, чтобы не изменить ни самому себе, ни своим убеждениям. Напиши мне и Шкилю точно свой адрес, до сих пор его не знаю, но, если будешь писать, пусть дух уныния не станет между нами. Я верю, что моя жена и мать найдут в себе силы лучше многих женщин. Христос с вами. Крепко обнимаю, целую и благословляю всех вас.

 

Твой весь Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 26–27 об.

№ 23

[Станица] Егорлыкская 1 [(14)]мая 1918 г.

Вчера после долгих тяжелых недель полного незнания, что творится с вами, я наконец получил твою и мамину записки. Моя родная Мушка, я не буду описывать тебе наших битв и походов, их расскажет податель сего, да и многие, кто так или иначе уже в Новочеркасске. Скажу лишь, что было часто много труднее, чем в обычной войне. …верю, что наше дело даст должные плоды. Армия наша растет. Большевики… Их россказни в газетах о нашей гибели полная ложь. При первой возможности загляну к вам, но бросить теперь армию не имею права, нас, старых, единицы, на нас все держится. Посылаю тебе 2200 руб[лей], верни Кислякову 1000 р[ублей] я ему денег не давал и это с его стороны милая любезность. Деньги береги, я со страхом думаю, как вы, обойдетесь, если я задержусь с высылкой денег. Пришли мне с подателем сего штаны, рубаху, верхние подштанники… Да хранит вас Бог, мои любимые. Знаю, что настанут на Руси иные дни и мы заживем нормально и прилично. Люблю долго и много целую мою бесценную Мушку. Поцелуй маму и детишек.

 

Весь всегда твой Сергей

Архив Мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками». Ф. 5. Д. 12. Л. 28–29 об.