Второе. В контексте нашего разговора я обратил бы внимание на одну важную причину сознавать себя человеком счастливым или несчастливым. Человек уверен в своем счастье, когда живет не для себя, а по большому счету и не для ближайших родных только, которые субъективно есть как бы продолжение себя, расширительное эго. Наши мысли, труды, предпочтения обязаны подтверждаться извне посредством понятий об общей цели и общей пользе. Иначе внутри нас не находится достаточных стимулов действовать, стремиться куда-л. исключительно по своим внутренним поводам. Жизненный фон блекнет, счастье, которое в суматохе дней рисуется в форме "покоя и воли" - какого-нибудь загородного отпуска в лесу наедине с дорогим тебе человеком - быстро исчерпывает себя. Очевидно, что, если тему социализации что-либо связывает с вопросом о счастье, то именно это.
Но тут возникают два принципиальных препятствия, затрудняющих достижение такого счастья. Во-первых, наше время уже почти потеряло общий контекст. Невзирая на то, что здесь пишет Читательница: про то, что в офисе может сидеть сто человек и ни одного курящего; что можно поддерживать прекрасные отношения в рабочей среде и пр. - контекст безнадежно испорчен разного рода стереотипами индивидуальных интересов, рынка и частной выгоды. Наверно, не ошибусь, сказав, что в современных условиях мало кто из огромной армии занятых ходит на работу во имя большой цели: открытия, продвижения вперед человеческой мысли, избавления человечества от одолевающих его бедствий и пр. Всё прозаичней. Существуют интересы карьеры, оклады, патенты, авторское право, конкурентные позиции, доли в сегментах и еще масса придумок, чтобы самое долгожданное и остро востребованное достижение, как например лекарство от рака сделать по возможности более закрытым, приватизированным и приносящим отдельным личностям максимальные дивиденды.
Зигмунт Бауман в одном месте назвал постмодерн "модерном, смирившимся с собственной невозможностью". Он прав. Именно ощущение невозможности, распадения модерна как процесса совокупного продвижения вперед составляет основу циничного настроения нашего времени. В такой обстановке почти невозможным становится счастье, достававшееся нашим предшественникам по одному только сознанию причастности к какому-н. большому общему делу. Вот почему проблематичным становится «социализаторский план» - как воспитания, так и вообще жизни. Елена З. убеждена в том, что ее сын станет военным летчиком и продолжит династию. Это дает ей определенный оптимизм, ощущение важности и слитности происходящего. В отличие от большинства, социализация для нее не имеет аморфного и мистифицированного качества: отдать мальчика в школу и пусть знакомится и привыкает, как все. У нее это вполне положительный план, против которого трудно возражать и который, дай Бог, чтобы осуществился. Многие ли из нас, родителей, говоря о социализации, дышат благородным пафосом, напоминающим этот? Многим ли удается сохранить настрой на большие цели, доставляющий счастье и исключающий впоследствии банальное приспособленчество?
Проблема в том, что окружающая нас «среда», институты цивилизации в настоящий момент сами настроены против упомянутого пафоса и сделают все возможное, чтобы у молодого человека не осталось сомнений в невозможности как таковых больших дел. Среда военного училища и гарнизона будет, в частности, действовать против побуждений к служению, среда научного учреждения – против пафоса научного поиска и т. д. Не так, как прежде, когда каждое из поприщ предполагало свою культуру, свои кодексы чести, преемственность и т. д. Так переборют ли, отстоят ли себя, по кр. мере, во всем этом побудительные родительские мотивы: династия, воинский долг и пр. – вот основной вопрос, о котором сторонниками социализации на этом форуме ничего не только не разбиралось, но даже и не было упомянуто.
Еще раз: кто хочет утверждать необходимость и ценность социализации, как того, что в настоящих условиях дает православным счастье и смысл, тот пусть потрудится представить всю трудность такого счастья и свои меры против понижения планки. Социализация же как догма, как сверхценность, принимаемая без рассуждения, обнаруживает в нас отнюдь не упование на волю Божию, а, увы, конформизм - слепое копирование и потерю себя, неспособность создать что-л. своё вне мирского шаблона.
Пускай православные приходы и семьи будут ставить перед собой цель воскресить типы самоотверженных строителей, государственных деятелей, офицеров, конструкторов, врачей и т.д. Я согласен. Пускай они определенно рассмотрят и скажут: что нужно и чего не хватает, чтоб обстановка окружающего масс-общества нам в этом не помешала. Такая социализация будет по-православному приемлема и понятна, даст осознание спокойствия и счастья. Но пока этого нет, понимаете, «социализаторство» представляет собой пустой звук, абсолютную вольность и свидетельство кризиса православной общины. Тем паче, что воскрешение упомянутых типов строителей, офицеров, врачей наверняка будет требовать от нас опять-таки построения своего мира, своих учреждений, отграниченных от внешних влияний, и расставания с сервильными страхами «пещеры», «гетто», «аквариума».
Наконец, отвлечемся от целикового социума, где православные в меньшинстве и не принимают решений. Счастье ускользает от нас, поскольку даже и внутри церковного круга не существует ясных целей и пафоса, а только подмена того и другого в приспособленческой идеологии социализации. Единицы, как «просто матушка» (Ксения?) или создатели интернет-агентства «Русская линия» могут сказать, что обрели для себя то, что можно делать вместе с другими, для других и устоялись в своем делании. А что большинство? Большинство, да простят меня зде присутствующие, попросту уныло сидит в норах. Объясняя всё таким образом, что нора – это и есть золотая середина. Что мол есть правые (ИНН, Доимид, Назаров и др.), а есть левые (Мещеринов, Курова, Фролов сотоварищи). И достаточно не быть ни с теми, ни с теми. А как-то там правильно рассуждать о традициях и послушании священноначалию. Не быть белой вороной ни в обществе, ни на приходе. Больше всего бояться прослыть «маргиналом». И это есть путь православного спасения и счастья.
Ерунда. Можно не быть ни с Куровой, ни с Диомидом и при этом остаться никем и ничем. Церковь ведь по идее совсем не обязана подчиняться постмодерновым упадочным закономерностям. У нее свои источники, своя история, свое видение ценного. Малое доброделание ничуть не менее замечательно, чем большой прогресс. Нуждающихся, как всегда, в избытке. Мирские поражения, такие как например крушение СССР или грядущее обрушение мировой экономики, отнюдь не приводят Православие в пессимизм и растерянность, а только заостряют, подчеркивают правоту его критики современности. Так почему в православном сообществе мы в последнее время не наблюдаем никаких собственных «биоритмов», а только пассивное следование за тенденциями общей социологии? Маловероятно, что от большого счастья. Мы просто потеряны и пытаемся спрятаться от неудобных для себя вопросов за рассуждениями о «пещерах» с «аквариумами». Но необходимо понимать, что следование общей социологии – это следование логике общего упадка. Иначе, признание «собственной невозможности». Если подобные вещи нас в отношении себя, своих детей, своей общины нас устраивают – что же, тогда будем утешать себя тем, что, дескать, «зато не в гетто», в вонючую жижу окунаются без исключения все. И вообще прочь сомнения, выше знамя социализации.