Нет, я пока москвич, поэтому меня тоже приятно поразил глубокий комментарий лондонца Михаила Сарни, действительно за, на первый взгляд, такой трогательной заботой о девице с пивом и в джинсе оказывается незамеченным, что из купели выплескивают уже призванных и гораздо более нуждающихся в духовной глубине, высоте и чистоте. Что-то в этом напоминает старое: "и нежно чуждые народы возлюбил и мудро свой возненавидел".

Ведь эта ситуация не только у нас, и другие совсем не комплексуют от этого. У англичан Библия Короля Иакова вполне популярна, китайцы древнекитайский-сакральный в школе изучают, а французы наоборот искренне страдают, что старофранцузский давно умер, но их общества любителей словесности усиленно занимаются латинским, как первоосновой. Скабалланович в "Толковом Типиконе" пишет, что и греческий богослужебный язык (итатический) едва ли когда-либо был разговорным как и богослужебный славянский.

Вспомнилось мне еще, вы знаете конечно, у Лескова, в "Очарованном Страннике", там очень хорошо схвачено народное чутье богослужебного стиля в языке, когда странник рассказывает, как незнакомец-обольститель
"говорит мне божественным языком:

- Ты, - говорит, - чтобы слышать, подражай примерне гуслеигрателю, како сей подклоняет низу главу и, слух прилагая к пению, подвизает бряцало рукою.

"Нет, - думаю, - да что же это такое? Это даже совсем на пьяного человека речи не похоже, как он стал разговаривать!"

А он на меня глядит и тихо по мне руками водит, а сам продолжает в том же намерении уговаривать.

- Так, - говорит, - купно струнам, художне соударяемым единым со другими, гусли песнь издают и гуслеигратель веселится, сладости ради медовныя.

То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода живая мимо слуха струит, и я думаю: "Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо может от божества говорить!"