. Прощай, ты, Уманьска станыця…

Прощай, ты, Уманьська станыця, прощай, вэсэла сторона, прощай, козачка молодая, прощай, голубушка моя.
Уж скрылось Сонцэ за горою, утыхлы трэли соловья. Прощай, козачка, Бог с тобою, пора сидаты на коня.
Козацькый кинь далэко скачэ, козачка чичэньку нэ спыть. Нэ спыть вона та гирко плачэ, пэчально в хыжыни сыдыть.
И въ дальний путь глядитъ съ таскою, и слёзы льютца изъ ачей. “А чомъ, а чомъ, казачка плачешъ, а чомъ, галубушка, грустишь?”
“Адна беда таму виною, велятъ мне милава забыть. Ахъ, нетъ ево я не забуду, онъ къ намъ на родину придётъ.
Въ живыхъ меня онъ не застанетъ; въ магилу хладную снесутъ.” А мать казачку утишала: “Не плачь радная дочь мая.
Ты женихомъ будешь щастлива, ты будешь въ золате хадить. А онъ сабой багатъ, красивый, и ты далжна ево любить.”
“Я буду, маменька, пакорна, и всё исполню для тебя. Тагда ты будешь винавата, нещастье зделавши са мной.”
Па утру зъ горькими слезами ведутъ казачку падъ венецъ. Ана дражащими устами праизнесла: “Судьбе канецъ.”
Казачку въ землю апускали, и гробъ усыпали цветы. И долга, долга гаревали, паплакали, дамой пашли.
Казакъ умчался въ чиста поле на сваёмъ вараномъ кане; зъ другой казачкай абручился въ сваей радимай старане.