Р.Н. Юрьеву:
Нельзя с Вами согласиться. В Православии действительно имеется разделение на врагов личных и общественных. Первых мы должны прощать, любить и молиться за них в любом случае, со вторыми же должны по мере сил и обстоятельств, в которые нас поставил Господь, бороться, исполняя заповедь о любви к ближним, ведь от общественных беззаконий страдают многие. Мы не имеем права подставлять чужие щеки, но только свои.

"И все иудеи ждали Мессию, который поднимет их на освободительную борьбу"

Невозможно поставить в один ряд иудеев и православных патриотов. Внешне их стремления может быть и схожи, но по сути имеются коренные различия. Иудеям нужна свобода и мощь для собственной славы, для владычества над народами, мы же стремимся укрепить Отечество для защиты Веры и благочестия, для миссии среди других народов, ради спасения душ. Понятно, что возможность спасения будет в любое время и при любых условиях. Но не все готовы к мученичеству, не все укрепились для сопротивления соблазнам. И ради немощных, ради детей, ради потомков борьба православными велась всегда в том числе и против "плоти и крови" - врагов веры и врагов Отечества.

Святитель Филарет говорил: "Живите кротко и любовно, а гнев и грозу берегите для врагов Отечества".

И посмотрите с какой болью о происходящем говорит старец Паисий Святогорец, его уж точно не упрекнешь в нелюбви к собственным врагам (судя по жизнеописанию, у него их немало было) или неправильном понимании заповедей Христовых:

"Давно [много] лет назад, я накричал на одного [человека] на Святой Горе, «Патриотизма у тебя больно много», — сказал он мне тогда. А недавно он приехал, нашел меня и начал: «Все разложили: семью, воспитание...» Вот когда пришла моя очередь ответить ему его же словами. «Патриотизма, — говорю, — у тебя больно много!»

Все это положение дел привело к чему-то плохому и к чему-то хорошему. Плохо то, что даже люди, что-то имевшие внутри себя, стали становиться равнодушными и говорить: «Разве я смогу изменить ситуацию?» А хорошее то, что многие начали задумываться и меняться. Некоторые приезжают, находят меня и стараются найти оправдание какому-то злу, которое они сделали раньше. Это потому, что они задумались.

— То есть, Геронда, мы должны всегда исповедовать свою веру?

— Необходимо рассуждение. Есть случаи, когда не нужно говорить вслух, и есть случаи, когда мы должны с дерзновением исповедовать нашу веру, потому что если мы промолчим, то понесем ответственность. В эти трудные годы каждый из нас должен делать то, что возможно по-человечески, а то, что по-человечески невозможно, оставлять на волю Божию. Так наша совесть будет спокойна, потому что мы делали то, что могли. Если мы не противостанем, то поднимутся из могил наши предки. Они столько выстрадали за Отечество, а что делаем для него мы? С Православной Элладой, ее Преданием, ее святыми и ее героями воюют сами греки, а мы молчим! Это же страшно! Я сказал одному: «Почему вы молчите? Куда годится то, что творит такой-то?» Он отвечает: «А что говорить? Он же весь провонял». — «Если он весь провонял, то почему вы молчите? Всыпьте ему!» Ничего подобного, его оставляют в покое! Одному политику я устроил выволочку. «Скажи, — говорю, — "Я с этим не согласен"! Это будет по-честному! Ты что же хочешь, чтобы было удобно тебе, а все остальное пусть разоряют?»

Если христиане не станут исповедниками, не противостанут злу, то [разорители] обнаглеют еще больше. Если же христиане противостанут, то те еще подумают. Но и теперешние христиане не бойцы. Первые христиане были крепкие орешки: они изменили весь мир. И в византийскую эпоху — если из церкви забирали одну икону, то народ про-тивоставал. Христос претерпел распятие, для того чтобы нам воскреснуть, а мы безразличны! Если Церковь молчит, чтобы не вступить в конфликт с государством, если митрополиты молчат, чтобы быть со всеми в хороших отношениях, потому что им помогают с гуманитарными учреждениями и т. п., если и святогорцы молчат, чтобы их не лишили экономической помощи, тогда кто же будет говорить? Я сказал одному игумену: «Если вам заявят, что прекратят выплаты, тогда вы ответьте, что со своей стороны прекратите странноприимство, чтобы они почесали в затылках». Преподаватели богословия тоже сидят тише воды. «Мы, — говорят, — государственные служащие: лишимся зарплаты и как потом будем жить?» Монастыри, между прочим, еще и на пенсиях подловили. А почему я не хочу брать даже этой скромной пенсии ОГА? Даже если монах застрахован у них по страховке ОГА, это все равно нечестно. Если он у них застрахован, как неимущий, — тогда да, это делает ему честь, но в ОГА его страховать к чему? Монах оставил большие пенсии, ушел из мира, пришел в монастырь — и опять ему платят пенсию! И до того дойдем, что ради пенсии предадим Христа!"