Подъезжая петляющей дорогой, нехарактерной для финской местности, к Экуменическому центру в Мюллюярви под Хельсинки, кажется, что попадаешь в район хуторов. Но на самом деле — это город Эспо, в котором расположено благодатное место отца Роберта де Калуве, человека, хорошо известного в Финляндии и за ее пределами.
Центр — слишком помпезное название для скромной территории с одноэтажным домом, деревянной церковью в окружении сада, огорода и небольшого выпаса, по которому мирно гуляют барашки. Вся экуменическая община состоит из двух человек — отца Роберта и хозяйки, приезжающаей на своем автомобиле, не считая двух огромных добрых собак.
Общение с гостеприимным старцем поразило отсутствием какого-либо барьера, в том числе и языкового.
— Отец Роберт, расскажите, откуда вы родом и как вы стали священником?
— Мои родители — фламандцы из древнего дворянского рода. В 1310 году моим предком Иваном де Калуве в Брюгге был учрежден герб. Дет-ство я провел в деревне Зандстраат, что значит «песочная улица», учился при интернате, с 14 лет в народной школе для учителей. С 18 до 20 лет я работал учителем в Сас ван Генте, где работал мой отец. В это время стал думать о священстве, чтобы уехать на Украину. Мы знали из газет, что в России голод, Сталин всех сгоняет в колхозы. Я очень сочувствовал, и мой духовник посоветовал поступить в специальную семинарию, где готовили священников для России, униатов — католиков восточного обряда. В римской семинарии я учился 6 лет, выучил русский, общался с очень интересными людьми.
— Вы посещали лекции Вячеслава Иванова, каким он запомнился? Кто еще знакомил с русской культурой?
— Профессору Вячеславу Ивановичу Иванову было тогда 50 лет, он вежливый, спокойный, набожный — стоял к причастию каждое воскресенье. Ректор француз Григорианского университета пригласил его читать лекции о русской культуре и преподавать греческий. Иванов был прекрасным грекологом. Его учитель — известный историк Берлинского университета Момсон. Иванов рассказывал нам о «Башне», куда приходили Бердяев, Блок, Мережковский, Ахматова, Караваев, который стал священником; я встретил его однажды в Париже — на нем был грязный подрясник, и он все время курил.
Главным человеком, который учил меня русскому языку, был протоиерей Александр Сипиагин, депутат IV Думы. На Кавказе он служил инспектором гимназии и нам рассказывал одну шутку: «Спрашивают — хочешь чаю с молоком или с лимоном? Отвечают — без никого».
Иконописец Пимен Сафронов из старообрядцев, родился в деревне Тихотка Псковской губернии, жил в Париже, приехал в Рим по предложению Ватикана. Я был его переводчиком, так как прекрасно говорил по-итальянски. Он, видя мой интерес к иконе, стал учить меня иконописи. Первые иконы я писал вместе с украинским монахом отцом Рафаилом, который жил в семинарии.
— Учась в семинарии, вы имели возможность путешествовать по Италии?
— В выходные мы ходили на русские чтения, на концерты, во времена Муссолини в городе было их много, гуляли в окрестностях монастыря Гротта Феррата, где росли виноградники и был печатный двор Ватикана. Наш хор приглашали на великий праздник в Барии. Летние каникулы проводили на даче на острове Эльба, там один сумасшедший русский князь построил музей Наполеона, в который не смог собрать подлинных вещей.
— Почему вы оказались в Финляндии? Были ли трудности?
— Поехать в Россию, куда меня готовили, не было возможности, потому что Сталин сказал «нет». Тогда меня распределили в помощь к двоюродному брату, который был священником в Хельсинки. В столице я жил три года, затем в Рэкола, а сюда переехал в 63 — 64-м годах. Когда я приехал, некоторые православные церкви открылись ко мне, а старые друзья думали, что за странная птица прилетела — ни рыба, ни мясо, не католик, не православный.
Все это сначала, конечно, трогало, хотелось объяснить им, но это почти невозможно. Экуменические миссии были мне давно знакомы, и через них я старался показать, что есть разные церкви, в них есть красивые вещи, например в православии. Но причины разделения, как правило, не религиозные, а крещение одно — от Бога. Были трудные времена и много страданий, когда настоятель и остальные служители Рэкола настроились против меня, и я уехал.
— Вечные противоречия западной и восточной культур. Откуда?
— Влияния политические. Взять хотя бы отношение к православной церкви во времена Петра Великого — он взял пример из Голландии. Была демократическая реформа, уничтожение патриархии, то же самое было и в католической церкви.
— Вам должно быть неприятно воинствующее, непримиримое отношение между церквами?
— Когда у меня было воспаление легких, а я этого не знал, врач спросил, есть ли у меня аллергия. Я ответил — к фанатикам. Св. Августин из Африки пишет — боюсь человека одной книги, они опасны.
— Но ведь все читают одну Библию.
— Библия — это другое дело. Но я говорю про книгу какой-то церкви.
— Почему в мире идет откат от христианства?
— Я дам пример — есть один Бенедиктинский монастырь, построенный в 1899 году для 400 монахов, теперь там десять. Что касается отхода от христианства, мы со многими священниками говорили об этом, никто не знает. Может быть, в Европе люди и так хорошо живут, им это не надо.
— Сейчас в России православная вера больше регенерируется в обрядоверие, но исторически вера у нас всегда была сильна.
— Да, как-то братья лютеране хотели насаждать лютеранскую веру в России, я сказал, что у них ничего не получится — там много верующих. В России есть особенность: путь верующего решается кардинально — уходом в монастырь. Здесь неподалеку есть женский монастырь, открытый всего два года, там уже более ста монашек.
— Жизнеспособна ли ваша позиция?
— Для меня важно стремление ко Христу, в этом мне помогает иконопись, для меня — это молитва. Мне уже 87 лет, я думаю, что после меня будет кто-то другой продолжать в духе смирения, религиозности, экуменизма.
— Вы были в России?
— В 50-х годах с туристской группой, как знаток икон и культуры. Мы посетили Питер, Москву, Владимир, Петрозаводск, Суздаль, Сергиев Посад. Я подружился с одним профессором астрономии, с которым потом долго переписывался. Время было советское, вы понимаете. Как-то мы дискутировали о Боге до двух часов ночи, он заказал такси, позвонил в «Пулковскую» и сказал: «Сейчас приедет отец Роберт, и он не пьян».
— Расскажите о Мальтийском ордене, как вы стали его членом?
— Когда Наполеон в 1799 году по дороге в Египет завоевал Мальту, часть рыцарей ордена переехала в Петербург, получив Воронцовский дворец и имение в Гатчине при Павле I. Они стали преподавателями кадетов в дворянских семьях. Павел создал двухчастный орден — для поляков и русских, католический и православный. После революции были созданы новые отделения в Нью-Йорке, Париже. Последний член ордена по русской линии граф Бобринской живет в Германии.
В Финляндии существует маленькая группа, приблизительно 15 действующих членов. Меня привлекает благотворительная деятельность этой организации, ведь первоначально в Иерусалиме купеческие инстанции организовали госпиталь, это был орден милосердия. Я делал герб для моего друга — русского шведа, и он предложил мне стать геральдиком Мальтийского ордена. Так я попал туда. У нас есть центр в Молдавии, где есть детские дома, куда от нашей церкви каждый год идет 8 тысяч марок. Князь Трубецкой из ордена был в Питере, и мы теперь сможем помогать и российским детям.
— Чем вас привлекла геральдика?
— Я увлекаюсь геральдикой с 20 лет и собираю все о ней. Первые геральдические знаки появились у крестоносцев, как вы знаете. Творчество заключается в том, чтобы найти свой стиль. Я сделал герб нашего учреждения, в нем есть ключи и меч — апостолы Петр и Павел — наш дом, лев — символ Христа, который стоит на водяной мельнице.
— Это занятие напоминает игру в бисер.
— Есть общество геральдиков, где собираются и можно что-то обсуждать. Например, один геральдик в гербе фотографа изобразил фотоаппарат — это уже авангард. На мой взгляд, правильнее апеллировать символическими образами.
Когда беседа закончилась, отец Роберт взял ключи и мы пошли смотреть церковь. По ходу выяснилось, что выпас с барашками сейчас ему не принадлежит, а сам он — страстный любитель лошадей, всегда держал этих благородных животных. Правда, в связи в возрастом и здоровьем вынужден был от них отказаться. Но образ св. Федора Стратилата, рыцаря на коне, был сюжетом первой написанной им иконы.
