 |
| Родина, журнал | 14.06.2023 |
Мотовилиха — заводская слобода, ставшая в 1938 году районом города Перми. Здесь по сей день сохранилось трехэтажное здание второй половины XIX века, где на первом этаже до Февральской революции располагался полицейский участок, а после Октябрьской — отделение милиции. В день, когда великого князя Михаила Александровича и его секретаря Николая Джонсона везли на расстрел, исполнители сделали здесь последнюю остановку.
Отречение
Отречение императора Николая II в пользу брата Михаила, случившееся 2 марта 1917 года, стало полной неожиданностью для всех. И прежде всего для самого великого князя. Наутро 3 марта 1917 г. министры Временного правительства и депутаты Государственной думы собрались на экстренное совещание с судьбоносной повесткой: остаться ли России империей? Большинство настаивало на отказе Михаила Александровича от верховной власти. Сам он оказался не готов взять на себя ответственность за судьбу Отечества…
Великий князь принял решение подписать манифест условного отречения, дабы новое правительство восстановило порядок в стране и довело войну до победного конца. Вопрос о государственном устройстве России Михаил Александрович отнес на усмотрение Учредительного собрания.
Новая власть ответила «взаимностью» на благородный жест. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов постановил арестовать царскую семью, в том числе Михаила.
Ссылка
В феврале 1918 г. в связи с германским наступлением на Петроград Совнарком принимает решение о высылке гатчинского узника: «Бывшего великого князя Михаила Александровича Романова, его секретаря Николая Николаевича Джонсона, делопроизводителя Гатчинского дворца Александра Михайловича Власова и бывшего начальника Гатчинского железнодорожного жандармского управления Петра Людвиговича Знамеровского выслать в Пермскую губернию до особого распоряжения…"[1] Под документом — подпись председателя Совнаркома В.И. Ленина.
За своим господином в ссылку добровольно последовали камердинер В.Ф. Челышев, шофер П.Я. Борунов и повар Г. Ф. Митревели.
17 марта 1918 г. Михаил Александрович прибыл в Пермь — и сразу столкнулся с откровенно враждебным отношением: ссыльных незамедлительно поместили в тюрьму. Лишь обращения в самые высокие инстанции позволили им через неделю выйти на «свободное проживание» с предписанием гласного надзора — сначала в милиции, а с 20 мая — в Пермской губернской ЧК.
Но очень скоро поднадзорный стал крайне раздражать власть.
Из воспоминания А.В. Маркова, одного из участников расстрела:
«…в конце мая 1918 года… среди населения стали упорно ходить слухи, что Михаил Романов, живя в Перми, часто гуляет по городу и даже за городом… Эти прогулки и его проживание совпало как есть с моментом описи имущества в церквах… Особенно много беспокоились старухи набожные, которые собирались около церквей, а попы вели агитацию, что большевики хотят отбирать церкви, а когда эти „божьи старушки“ узнали о пребывании Михаила Романова, то началось нечто вроде паломничества на те места, где гулял Михаил Романов, чтобы хоть глазком взглянуть на будущего помазанника божия».[2]
Но куда сильнее большевики опасались возможной политической активности «помазанника». «Михаил II может стать знаменем, программой для всех контрреволюционных сил…"[3] - предостерегал один из лидеров мотовилихинских большевиков Гавриил Мясников (Ганька — по-простецки звали его соратники). И подводил теоретическую базу под очевидную для себя цель: «Ведь что такое Михаил? Очень глупый субъект… А вот поди же ты! Получилась такая расстановка борющихся сил, что этого недалекого человека выдвигают на роль вершителя судеб величайшей страны, и из него может получиться впоследствии некое божеское воплощение на земле».[4]
Ганька Мясников станет главным идеологом расправы над великим князем.
Окружение
А Михаил Александрович, и не помышлявший о карьере вершителя судеб, потихоньку обрастал кругом новых знакомых. И даже друзей. Потомки редактора «Пермских губернских ведомостей», потомственного дворянина Георгия Игнатьевича Кобяка рассказывают:
«…Семья Кобяк, следуя дворянской чести, воспитанию, долгу служения Вере, Царю, Отечеству, не могла остаться в стороне от участия в судьбе изгнанников. Георгий Игнатьевич и Вера Константиновна, рискуя собственной жизнью, благополучием родных, протянули им руку помощи. Они подружились, им было интересно вместе… Михаил страдал язвой желудка, и Вера Константиновна ежедневно посылала ему диетические завтраки…"[5]
Михаил Александрович предполагал переехать из гостиницы на частную квартиру. В конце концов он сделал выбор на доме предпринимателя Сергея Тупицина по ул. Екатерининской, 210. Переехать не успел, но бывал в этом доме часто. Позднее на допросе горничная Л.И. Мисюрева покажет:
(…) «Михаил Романов Тупициных посещал довольно часто и подолгу засиживался, разговаривая с Сергеем Тупициным. Но каждый раз при моем появлении разговор прерывался, очевидно, разговор велся такой, что его могли слышать только близкие… Кроме того, я замечала, что у них есть что-то тайное, и это тайное знают только знакомые Тупициных… Семейство Тупициных часто вслух высказывается, что они ждут свержения Советской власти, чтобы потом быть в милости у Романова, которому они пророчат быть царем».[6]
Есть достаточно оснований предполагать, что были люди, планировавшие освободить Михаила Александровича. Но вряд ли человек, однажды отказавшийся от престола, был способен на авантюрные поступки. Ежедневно прогуливаясь по пермским улицам и вдоль реки, с неизменной палкой в руке, Михаил Александрович быстро стал для жителей города привычной фигурой. Все, кто случайно встречал его, отмечали высокую, стройную, атлетическую фигуру человека с военной выправкой. На единственной фотографии пермского периода великий князь изображен одетым в плащ и мягкую шляпу с опущенными узкими полями со своим секретарем Николаем Джонсоном. Он отпустил бороду и решил, что побреется только тогда, когда выберется из Перми. Именно таким и видели пермяки «последнего русского императора» .
Отношение пермских обывателей к великому князю хорошо характеризуют показания, данные на допросе постояльцем гостиницы Р.М. Нахтманом: «Население города Перми, как мне удалось это заметить,… относилось к Михаилу Александровичу прекрасно. Он принужден был ходить преимущественно по вечерам: иначе его окружал народ и открыто выражал ему свое сочувствие. Провизией его затаскивали: почти каждый день у него в номере была в банке свежая стерлядь…"[7]
Другой тогдашний постоялец гостиницы г-н Крумнис 10 декабря 1923 г. в Берлине даст показания (группа следователя Соколова в частном порядке продолжала поиски): «…Я видел великого князя несколько раз в коридоре гостиницы и на улице. Всегда был в сопровождении Джонсона. Бросался в глаза контраст высокого роста великого князя и низкого г. Джонсона… Он выглядел болезненно и производил впечатление человека обреченного».[8]
Большевики упорно видели другое: от великого князя исходит грозная опасность. «…Стали распространяться слухи… о том, что не худо бы вновь на престол пригласить Михаила… Держать в такой обстановке Михаила было невозможно"[9], — вспоминал (уже в 1958 году) председатель Уральского ревкома М.Ф. Горшков-Касьянов.
Торжественное шествие Михаила и супруги Наталии на пасхальную службу (5 мая) переполнило чашу ненависти.
Заговор
«Михаил II может стать знаменем, программой для всех контрреволюционных сил. Его имя сплотит все силы, мобилизует эти силы, подчиняя своему авторитету», — витийствует уже знакомый нам Гавриил Мясников.[10]
«Не раз и не два проходившие мимо… рабочие Мотовилихи возмущались: не так, дескать, жили мы, когда нас арестовывали в царские дни… - находим в статье Пермского истпарта — Давно бы его того… укокошить надо бы, а не так (…)»,[11] - В адрес царственного ссыльного поступают прямые угрозы.
С митинга на Мотовилихинском заводе в городской совет поступает резолюция: если органы власти не посадят Михаила Романова под замок, рабочие «сами с ним разделаются"…
Нет ни единого свидетельства о разгульной жизни Михаила Александровича в ссылке. Да и не уйдешь в загул с обострившейся язвой. Посещение театра, синематографа? Музицирование под гитару? Что еще можно инкриминировать человеку, напряженно ожидавшему развязки, — он не мог не понимать, что она близка?
Но, наверное, не осознавал, насколько.
Приведем свидетельства уже цитировавшегося А.В. Маркова:
«Первая мысль об этом зародилась у тов. Мясникова Г. И. Об этом он сказал в управлении милиции тов. Иванченко, который был комиссаром по охране гор. Перми и… тотчас же позвонил ко мне…, тов. Мясников посвятил нас, в чем дело… и мы тут же решили пригласить… тов. Жужгова Николая, тов. Колпащикова Ивана…
В Перми лошадей поставили во двор губчека, посвятили в это дело председателя губчека тов. Малкова и помощника Иванченко тов. Дрокина В.А. Здесь окончательно был выработан план похищения…"
Поздним вечером 12 июня 1918 года к гостинице «Королевские номера» на фаэтонах подъехали палачи.
Убийство
«…тов. Мясников ушел пешком к Королевским номерам, а мы четверо (продолжает свидетельствовать А.В. Марков. — Авт.): тов. Иванченко с тов. Жужговым на первой лошади, я (Марков) с Колпащиковым на второй, около 11 часов подъехали к вышеуказанным номерам… Жужгов и Колпащиков отправились в номера, а мы с Иванченко и Мясниковым остались на улице в резерве, сейчас же потребовали подкрепления, т.к. Михаил Романов отказывался следовать…
Тогда я, вооруженный наганом и ручной бомбой («коммунист»), вошел в помещение… Я занял место в коридоре, не допуская никого к телефону, вошел в комнату, где жил Романов, он продолжал упорствовать, ссылаясь на болезнь, требовал доктора, Малкова. Тогда я потребовал взять его, в чем он есть. На него накинули, что попало, и взяли, тогда он стал поспешно собираться (…). Тогда он просил взять с собой хотя [бы] его личного секретаря Джонсона, — ему это было предоставлено…
Михаила Романова посадили на первую лошадь. Жужгов сел за кучера, а Иванченко рядом с Михаилом Романовым; я посадил с собой Джонсона, а Колпащиков за кучера, и таким образом в закрытых фаэтонах… мы тронулись по направлению к Мотовилихе по тракту.
Таким образом, проехали керосиновый склад (бывший Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи. По дороге никто не попадал; отъехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо. Отъехавши сажен 100−120, Жужгов кричит: «Приехали — вылезай!» Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок то же самое сделал. И только он стал выходить из фаэтона — я выстрелил ему в висок, он, качаясь, пал. Колпащиков тоже выстрелил. Но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана…
Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же.
… Зарыть [трупы] нам нельзя было, так как светало быстро… Мы только стащили их вместе в сторону от дороги, завалили прутьями и уехали…
Зарывать ездили на другую ночь тов. Жужгов с одним надежным милиционером, кажется, Новоселовым".[12]
Расследование
Официально было объявлено, что в ночь с 12 на 13 июня 1918 г. Михаил Александрович Романов был похищен из гостиницы «Королевские номера»; власти преподнесли это как побег. За участие в «побеге» были расстреляны, по сообщению газеты «Известия Пермского губисполкома», 79 заложников.
Через месяц в Екатеринбурге была расстреляна Царская семья, в Алапаевске — Великие князья.
Достоверно место гибели великого князя Михаила Александровича не известно, останки не найдены по сей день.
++++++++++++++++
1. Декреты Советской власти. Т. 1. — М., 1957. — С. 578.
2. ГАРФ. ф. 539, оп. 5, д. 1532, л. 49−50 об., 51. Подлинник.
3. Мясников Г. И. Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова// Минувшее: Истор. альманах. — М.; СПб., 1995. — Вып. 18. — С. 48.
4. Мясников Г. И. Указ. соч. — С. 49.
5. Стогова Л.И., Стогова А.А., Ермакова А.Г. Пермь, Кобяк. Семейная хроника. Пермь, «Раритет-Пермь», 2001. С. 46.
6. Протокол допроса Л.И. Мисюревой. // Скорбный путь Михаила Романова: От престола до Голгофы: Документы, материалы следствия, дневники, воспоминания / Сост.: В.М. Хрусталёв, Л.А. Лыкова. — Пермь, 1996. — С. 116.
7. Из протокола допроса Р.М. Нахтмана. // Там же. — С. 183.
8. Показания господина Крумниса.// Там же. — С. 140−141.
9. Из воспоминаний М.Ф. Горшкова-Касьянова. // Там же. — С. 180−181.
10. Мясников Г. И. Указ. соч. — С. 48.
11. РГАСПИ. ф. 70, оп. 2, д. 266, л. 357−367. Копия.
12. ГАРФ. ф. 539, оп. 5, д. 1532, л. 49−50 об., 51. Подлинник.
Автор — Лев Перескоков
