"Не положу оружия до тех пор, пока хоть вооруженный неприятельский солдат будет на земле нашей".
Слово Государя Императора при объявлении войны в 1914 году.
"Кто думает теперь о мире, кто желает его, – тот изменник Отечества, ее предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит".
Из прощального приказа Государя по армии – 7 марта 1917 года.1917 год. Офицеры и революция
Конец февраля 1917 года.
 |
| Титульный лист книги В.Е. Павлова "Марковцы в боях и походах" |
По газетам на фронте узнали о начавшихся на экономической почве беспорядках в Петрограде. Эти беспорядки усиливались изо дня в день. Армию охватило беспокойство, особенно когда волею ИМПЕРАТОРА была распущена Государственная Дума. Офицеры в этом факте увидели, что беспорядки переходят их области экономической в область политическую. Но они хотели верить, что порядок будет восстановлен.
В начале марта армии было сообщено об отречении от Престола ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА. Беспорядки вылились в революцию…
– Господа Офицеры! Мы будем продолжать с полным напряжением наших сил и сознанием ответственности перед Родиной, выполнять наш Долг! – сказал командир одного из полков. В этот же вечер на обычной вечерней поверке, резервной роте было сообщено об отречении Императора. Рота застыла, охваченная ужасом совершившегося. Через несколько мгновений из рядов роты раздался крик полный отчаяния: – "Теперь все пропало!"
– Нет! Не пропало, если мы выполним до конца наш Долг! – ответил командующий батальоном. – На молитву шапки долой!
Рота пропела молитвы… "Спаси Господи люди Твоя… победу Благоверному Государю Николаю Александровичу на сопротивныя даруй…", – истово крестясь, молились двести человек. Это был последний раз, когда в молитве упоминалось Имя Государя и когда просилась милость Господа – победы Его армии. В последующие дни, эта молитва всегда срывалась там, где уже было опущено Имя Государя и все в этот момент чувствовали какую-то, вдруг открывшуюся перед всеми, темную и страшную бездну.
Была трагедия в душах Русских солдат. Низвержен был Закон, которым столетиями жила страна; низвержена была вековая Российская традиция и традиции Ее армии.
Газеты на фронте ожидались с нетерпением и читались с чувством людей, потерявших почву под собой. Официальные сообщения по армии не касались существа событий, а лишь службы.
– Мы не разделяем газетных оптимистических настроений… – говорили офицеры. Их не успокаивало сообщение о Временном правительстве и его составе – монархическом, за исключением одного социалиста – Керенского.
– Революция – вот факт. А всякая революция – драма для страны и в военное время в особенности.
Но среди офицеров были и оптимисты, верящие, что "все образуется".
События шли тяжелой поступью. Временное правительство меняло свой состав и левело. Революцию величали уже "Великой и бескровной", хотя и пролита была кровь. Ей кричали: "Да здравствует революция!" В Петрограде некоторые воинские части получили название: "Краса и гордость революции". Красные банты, красные флаги в тылу. А на фронте полковые святыни – знамена и штандарты "украсились" красными лентами; более того – кусками красной материи были зашиты вензеля Верховного Вождя Русской армии. Эти святыни, в молениях освященные и в торжестве врученные полкам, теперь были осквернены. Изменен был и Государственный герб – Двуглавый орел: с него были сняты короны, скипетр и держава. Вместо народного гимна игралась чужая России революционная Марсельеза.
Армия волею Временного правительства перестраивалась на демократических основах: в систему ее организации вводились войсковые комитеты. Никто толком не знал их назначение и роль. Вопрос о комитетах вызвал большие разговоры среди офицеров. Последние разделились: одни считали, что комитеты сыграют благотворную роль, другие – вредную. Но революция их ввела и офицерам ничего не оставалось, как отнестись к этому необычному статуту лояльно, как вынуждены были они лояльно отнестись к Временному правительству, будучи неожиданно поставленными перед совершившимся фактом.
В штабе 10-й армии молодой генерал Марков, отмеченный высшими боевыми наградами, писал о "медовом месяце" революции в свой дневник:
 |
| Генерал-лейтенант С.Л.Марков |
"1 марта. Дай Бог успеха тем, кто действительно любит Россию. Любопытна миссия Иванова (Отряд ген. Иванова, направленный на Петроград).
2-4 марта. Мое настроение выжидательное; я боюсь за армию, меня злит заигрывание с солдатами, ведь это разврат и в этом поражение. Будущее трудно угадать; оно трезво может разрешиться (если лишь) когда умолкнут страсти. Я счастлив буду, если Россия получит конституционно-демократический строй и пока не представляю себе Россию республикой.
5 марта. Наша поездка на вокзал; говорил с толпой на дебаркадере; все мирно, хорошо…
6 марта. Все ходят с одной лишь думой: что-то будет? Минувшее все порицают, а настоящего не ожидали. Россия лежит перед пропастью и вопрос еще большой – хватит ли сил достичь противоположного берега?
7-9 марта. Все тоже. Руки опускаются работать. История идет логически последовательно. Многое подлое ушло, но всплыло много накипи. Уже в N 8 от 7 марта "Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов" появились постановления за немедленное окончание войны. Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию".
Далее в записках ген. Маркова говорится о длительных разговорах, о начавшихся военных бунтах, митингах, уговорах, не приводящих к положительным результатам. В Брянске генерал Марков едва не стал жертвой солдатской толпы.
"18 марта. Я, оказывается, уже выбран почти единогласно в наш офицерский комитет.
19 марта. Организуем офицерско-солдатский комитет штаба 10-й армии и местного гарнизона. После обеда первое собрание, в которое я попал в числе шести единогласно".
В течение следующих дней – успешная работа в комитете, но…
"3 апреля. Продолжаю чувствовать физическую слабость и моральную подавленность.
10 апреля. Утром подал заявление в оба комитета о своем отказе. Устал я…
13 апреля. Я верю, что все будет хорошо, но боюсь – какой ценой? Мало говорить: война до победного конца, но надо и хотеть этого".
 |
| Генерал М.В. Алексеев |
Подобную тревогу генерала Маркова за армию и за победу переживало все фронтовое офицерство и лучший элемент кадрового состава армии Напрасны были все предупреждения и все доказательства, исходящие от армии через ее Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева: Временное правительство продолжило вести свою революционную линию.
На Временное правительство не производили впечатления даже начавшиеся на фронте тяжелые нарушения дисциплины, когда власть начальников выпадала из их рук.
Часть офицеров пала духом, примирилась с создавшимся положением. Оппортунистические настроения среди них усиливались. Этому способствовали вести из тыла об энтузиазме и идеалистическом отношении к революции.
"Демократизация" армии, как называлось официально введение новых порядков, а в сущности – развал армии, шел непрерывно изо дня в день. Был "приказ N 1"; за ним следовал "приказ N 2-й", хотя официально и отмененный свыше, но неофициально проводимый велением "Совета солдатских, матросских, рабочих депутатов", революционного органа, постепенно подчиняющего себе всю жизнь России благодаря слабости и попустительству Временного правительства.
– Почему Совет не арестуют? – задавали вопрос офицеры. – Почему Временное правительство не считается с Верховным Главнокомандующим, а считается с Советом?
Во Временное правительство офицеры окончательно перестали верить, тем более потому, что оно постоянно меняло свой состав. Этот факт показывал ясно, что в правительстве сидели и сидят люди безответственные, которые из боязни ответственности свободно складывают свои полномочия, подают в отставку. Что будет далее – их не касается. В результате на посту военного министра оказался г-н Керенский, "Первенец революции", неизвестный до нее и теперь выдвинувшийся своим красноречием и революционным духом. Он играл первую роль по Временном правительстве: он полностью распоряжался судьбой армии.
Офицерский съезд в ставке
В начале мая месяца офицеры ил фронте узнали об организации "Союза офицеров армии и флота". Цель Союза объяснялась так:
"Необходимо едино мыслить, чтобы одинаково понимать происходящие события, чтобы работать в одном направлении; необходимо выразить общий голос и общий взгляд офицерства, ибо до настоящего времени голоса всех офицеров никто не слышал. Мы ничего не сказали по поводу пережинаемых событий. За нас говорит всякий, кто хочет и не хочет. За нас решают вопросы нашего быта и внутреннего уклада всякий, кто желает и как желает".
Зачисление в Союз фронтового офицерства было поголовное. Вскоре в г. Могилеве, при Ставке Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева, был созван Съезд офицеров. Г-н Керенский не запретил ни организацию союза, ни съезд офицерства, так как это отвечало духу демократичности.
Резолюция съезда горячо обсуждалась офицерами на фронте. Съезд исключал всякие "политические цели". Это положение разделялось офицерами, но часть из них ставила условие отказа власти от внедрения "политических целей" о ряды армии. Съезд ставил задачей: "Поднятие боевой мощи армии во имя спасения Родины". С этим решением соглашались все, но часть задавала вопрос: "А как все же можно поднять боевую мощь армии, когда из тыла, из центра России в нее проникают микробы развала, когда само правительство до сего времени принимало меры, ведущие лишь к падению боевой мощи?"
На этот вопрос как будто отвечало требование съезда: твердая власть над страной и армией и как производное к этому: восстановление дисциплины, авторитета начальников, замена метода увещевания в отношении нарушителей долга – самыми высшими наказаниями. В введении "твердой власти" офицеры сомневались, но, в то время, как одни считали возможным установление твердой власти только путем подавления революции, другие говорили:
– Революцию не остановить никакими силами, она будет продолжаться и… когда-нибудь закончится; так продолжаться долго не может.
Выявилось новое течение мысли у части офицеров – упование.
Съезд констатировал положение армии близкое к развалу и что в этом виновны, как несознательные группы солдат, так и несознательная и недобросовестная часть офицерства, в среде которого выявилась растерянность начальников, не исключая и старших, а также искание иными популярности в солдатской массе.
На съезде говорил генерал Алексеев:
"Отечество в опасности! Мы слишком привыкли к этой фразе". Он выразил желание: Чтобы единение водворилось в нашей семье; чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров; чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва – мог победы, без победы – нет спасения, нет России.
Смысл и призыв слов генерала Алексеева великолепно понял г-н Керенский; он увидел опасность для… революции и, через несколько дней, генерал Алексеев был смещен с поста Верховного Главнокомандующего.
"Рассчитали! Выбросили!", – говорил он.
На этом же съезде говорил и генерал Деникин.
"Я имею право бросить тем господам, которые плюнули нам в душу, которые с первых же дней революции совершили свое каиново дело над офицерским корпусом… Я имею право бросить им:
"Вы лжете! Русский офицер никогда не был ни наемником, ни опричником". Пусть же сквозь эти стены услышат мой призыв и строители новой государственной жизни:
"Берегите офицера! Ибо от века и до ныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности. Сменить его может только смерть!"
Последние слова генерала Деникин обращал к представителям от солдат, которые были допущены на съезд, дабы устранить возможность всяческих подозрений в отношении офицеров.
Но, ни все сказанные на съезде слова, ни резолюции, на "строителей новой жизни" и солдат не оказали никакого влияния и все осталось по-прежнему. Единственный результат – смещение генерала Алексеева.
 |
| Алексей Алексеевич Брусилов |
Проходили недели, а положение не менялось. Армия стояла в окопах в бездействии. Предполагаемое весеннее генеральное наступление не состоялось: солдатская распропагандированная масса не желала наступать, она желала мира "без аннексий и контрибуций". Новый Верховный Главнокомандующий, генерал Брусилов, "попутчик революции", бездействовал. Дисциплина в армии падала с каждым днем; эксцессы учащались: офицерам наносились оскорбления, над ними совершались насилия за побуждения солдат к наступлению, за требования подчинения, и за запрещение братания с врагом.
У Временного правительства оставалось одно средство, чтобы как-нибудь побудить армию перейти в наступление: уговаривание. По всему фронту стали разъезжать разные делегации от комитетов, от матросов, члены правительства и сам г-н Керенский – военный министр. Внешний успех пожинал лишь Керенский, до потери голоса произнося зажигательные речи и принимая с самодовольством громкое "ура". Он говорил о революции, о закреплении ее достижений победой над внешним врагом; звал к наступлению ради революции. Он считал себя сердцеведом и был уверен в успехе своей миссии.
Успех красноречивых речей "главноуговаривающего", как прозвали г-на Керенского, завершился позорным бегством революционных солдат на третий день удачно начавшегося наступления, названного "наступлением Керенского". Виновный нашелся – это генерал Брусилов. Он был смещен и заменен ген. Корниловым.
Первое испытание сознательности и патриотизма революционной армии завершилось позором. За ним последовали другие на западном и северном фронтах с тем же результатом.
 |
| Лавр Георгиевич Корнилов (1870-1918) |
Назначение генерала Корнилова Верховным Главнокомандующим не было случайным и вызванным лишь теми мерами, которые он принял в отношении бегущих солдат революции, сдававших без сопротивления не только результат успеха первых двух дней наступлений, но и занимаемую ими до этого территорию с огромными боевыми запасами; не только потому, что за ним была подлинная славя боевого начальника и генерала, заявившего в начале революции:
– Старое рухнуло! Народ строит новое здание свободы и задача народной армии всемерно поддерживать новое правительство.
Офицеры знали политические симпатии генерала Корнилова, но для них в данный момент нужен был Вождь, который бы остановил развал фронта. И они не ошиблись: генерал Корнилов, как и они, учел уроки пяти месяцев революционных экспериментов над армией и, чтобы спасти армию и страну, обратился к Временному правительству уже не с предупреждениями и пожеланиями, а с требованиями решительного изменения политики демократизации армии.
Генерал Корнилов опирался на сохранившиеся элементы армии: офицерство и лучшую часть солдат; на воинские организации, возникшие во время революции: Союз офицеров армии и флота, Союз казачьих войск, возглавляемый генералом Калединым, и Союз Георгиевских кавалеров. Кроме того, он опирался и на образумившуюся часть российской общественности.
Союз офицеров был морально сильной организацией, но у него были слабые стороны: распыленность офицерства и далеко не удовлетворительная деятельность центра союза в смысле руководства всей массой офицеров.
Союз казачьих войск был также сильной организацией, и сила его была в том, что он имел большое влияние на боевую казачью силу: полки, дивизии и был с ними тесно связан.
Союз Георгиевских кавалеров, как офицеров, так и солдат, быстро вырос в крупную и сплоченную организацию; он должен был создать воинские части, состоящие из Георгиевских кавалеров: батальоны, полки и даже дивизии. Деятельность Центрального комитета Союза, находящегося в Москве, сразу же обратила на себя внимание и генерала Корнилова, и военного министра – Керенского.
Генерал Корнилов лично беседовал со всем составом Центрального комитета, вызвав его в Могилев.
Один из членов этого комитета, поручик Кузьминский, записал эту встречу:
"Я отчетливо помню тот знаменательный день, когда к выстроившимся в зале верхнего этажа губернаторского дома в Могилеве членам комитета быстрым шагом вошел небольшого роста генерал.
Первое впечатление: выразительные глаза, худощавое лицо со скулами, делающими его похожим на монгола, чуть-чуть мешковато сидящий френч с аксельбантами и широкими погонами; Георгий на шее и на груди.
С того момента, когда генерал Корнилов поздоровался с нами, мы были загипнотизированы им. Я не помню слов приветствия капитана Скоржинского (председатель Центрального комитета), стоявшего впереди нас и опиравшегося на палку, но каждый из нас буквально впился глазами в генерала, жадно ловил его медленные чеканные слова. Он говорил о том, что наступит время, когда каждый из нас должен быть готов не только исполнить свой долг, но и не задуматься принести в жертву Родине все, что он имеет. Он уверен, что георгиевские кавалеры, носители эмблемы героизма, ни на шаг не отступят от заветов наших славных вождей".
Пожелания вождя центральный комитет широко распространил по всему фронту в среде георгиевских кавалеров.
Деятельностью Союза Георгиевских кавалеров особенно горячо интересовался генерал Марков, в это время начальник штаба Западного фронта, всячески помогая ему. Делегату от Западного фронта, поручику Кузьминскому, пришлось по делам Союза быть в штабе Западного фронта и разговаривать с генералом Марковым.
"В приемной приветливый адъютант, провожая меня (из записок поручика Кузьминского) к дверям кабинета начальника штаба, улыбаясь, заметил:
– Вы – единственный комитетчик, которого генерал будет рад видеть.
Стройный, моложавый, с правильными чертами лица и бородкой а ля Генрих Четвертый, генерал поднялся навстречу мне из-за стола, заваленного бумагами и картами. Живые глаза смотрели молодо и пытливо. Протягивая обе руки, с подкупающей простотой, он сразу же пожаловался мне:
– Я рад, что вы с нами. Вы не можете себе представить, как нас одолели эти проклятые комитеты. Главнокомандующий (генерал Деникин) не выносит их и шлет всех ко мне. Сколько времени уходит у меня на разговоры и обуздание их аппетитов. Садитесь и рассказывайте, чем мы можем быть вам полезны.
– Ваше Превосходительство! Я должен доложить нашему Центральному комитету Ваше мнение об использовании наших организующихся сил.
– Удивительно! Вы, кажется, единственный, кто от нас ничего не хочет.
– Разрешите мне, Ваше Превосходительство, предостеречь вас от преждевременных заключений…
На следующий день я уезжал в Москву под впечатлением его продуманных и проницательных советов и указаний для нашей зарождающейся в революционной свистопляске "контрреволюционной", по определению Керенского, организации".
Присмиревшая на некоторое время, после вступления в Верховное Командование генерала Корнилова, солдатская масса, разлагаемая пропагандой из тыла и, видя усилия лишь офицеров в поддержании дисциплины, стала снова быстро разлагаться. И теперь среди офицеров еще глубже и шире происходил раздел и разложение. В то время как одни волю генерала Корнилова принимали и на себя, другие предоставляли событиям течь своим путем.
Не потерявшая дух и волю часть офицеров искала путей и средств к спасению положения. Она обращалась не только за советами и приказами к своим начальникам, но и предлагала им решительные меры для борьбы с разложением, включая формирование частей специально для этой цели из офицеров и верных солдат. Доходили ли эти предложения офицеров до высшего командования? Казалось, не могли не дойти.
Офицеры пытались связаться с Союзом офицеров, но "перепуганный представитель этого Союза всеми силами старался от меня поскорей избавиться и никаких директив я от него получить не мог".
Офицеры иных полков принимали меры даже через головы своих командиров. Вот запись офицера 127-го Путивльского полка:
"Все мы принадлежали к той полковой "элите", которая из бывших "прапорщиков армейской пехоты", постепенно заменявших кадровых офицеров на ротах, командах и даже батальонах. Эта "элита спаялась в дружную семью со строгой моралью взаимной выручки, не зависимо от приказаний свыше. Часто собирались и обсуждали положение, вырабатывали общую линию поведения. Была вера в генерала Корнилова и в самый разгар его выступления от имени всех офицеров была послана ему телеграмма с предложением оставить полк и явиться ему на поддержку. После его неудачи, строили планы пробраться на Дон к Каледину".
А между тем, все требования генерала Корнилова, поддержанные генералом Деникиным, Марковым и др., оставались без должных последствий: сохранению армии Керенский предпочел сохранение революции. В генерале Корнилове, вслед за революционными организациями, он стал видеть врага революции, и 7 сентября генерал Корнилов, а вскоре генералы Деникин, Марков и др., были арестованы и посажены в тюрьму. В эти же дни из тюрем были освобождены Троцкий и другие большевики, арестованные за июньское восстание.
Верховным Главнокомандующим стал сам Керенский.
Все то, что делалось в армии и вселяло какие-то надежды, рухнуло. Развал армии стал прогрессировать быстрым темпом. "Долой войну!" – стало злободневным лозунгом масс. "Немцы также не хотят войны! Они наступать не будут!" – твердили они. "Долой войну!" – оставалось требованием на митингах и после того, как немцы все же перешли в наступление и заняли г. Ригу.
Для Керенского "самые свободные солдаты в мире" стали "взбунтовавшимися рабами".
Но своей политики он не изменил. Потерявшие воинский вид части еще не оставляли фронты и это позволяло ему надеяться на лучшее, хотя он, конечно, знал, что они просто выполняли задания Петроградского Совета солдатских и пр. депутатов.
Положение офицеров стало нестерпимым: за оскорблениями следовали издевательства, насилия покушения на жизнь и убийства в диких самосудах. Особенно тяжело было положение офицеров пехоты. Они оказались песчинками в разбушевавшейся стихии. Разбитые морально, они стали искать легальных и даже нелегальных возможностей оставить ряды своих частей…
