Русская Православная Церковь и ее жизнь в советском государстве в годы Великой Отечественной войны

Дипломная работа

Данная работа посвящена изучению жизни Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной Войны. Этот короткий период истории, чуть менее 4 лет, является, пожалуй, самым неоднозначным и спорным за весь минувший XX век, чем он и привлек внимание автора. Не смотря на вот уже более полувековую удаленность от наших дней, Вторая Мировая война по-прежнему является объектом пристального внимания историков. Однако, хотя за эти пятьдесят с лишним лет проведены значительные исследования в этой области, Великая Отечественная Война (как неотъемлемая и, несомненно, важнейшая часть II Мировой войны) продолжает нести в себе разного рода загадки и неясности, а некоторые ее стороны так и остаются нераскрытыми или недораскрытыми.

Жизнь Русской Православной Церкви по полному праву можно отнести к этим недораскрытым сторонам. Конечно, существуют различные исследования по этому вопросу, но человек, заинтересовавшийся ими, сталкивается с одним значительным затруднением. Беда в том, что сложно найти исторический труд по данной эпохе, который был бы в той или иной степени непредвзят.

Не стоит винить в этом авторов. На тех, кто писал в Советском Союзе, довлела идеологизированная государственная система. Из тех же, кто работал за рубежом, многие, исходили из своего личного неприятия всего, что связанно с "Советами". В данной ситуации нам придется руководствоваться принципом: "Доверяй, но проверяй". Истина, как известно, находится где-то посередине. Для этого стоит сравнивать противоположные мнения, если таковые имеются, и опираться на источники.

Какие источники будут использованы в данном дипломном сочинении? Во первых, это периодика военной поры, а именно Журнал Московской Патриархии. Он представляет большую ценность для нас, так как освещает церковную жизнь того периода, и, что особенно важно, содержит на своих страницах много очень ценных фактов и фотоматериалов. Во вторых, нам придется обращаться к воспоминаниям непосредственных участников описываемых событий. Особенно интересны нам воспоминания фельдмаршала Манштейна и генерала – полковника Гудериана. Кроме того, у нас имеется три сборника документов по рассматриваемому периоду.

Не меньшее внимание в работе будет уделяться и исследовательской литературе по данному периоду. К великому сожалению, затрагиваемая проблема буквально до недавнего времени не подвергалась детальному исследованию. Авторы отечественных исторических трудов, как правило, следуют проработанной еще в СССР конве официальной церковной истории, не заостряя внимания на отдельных фактах. В итоге, такие работы получаются либо не достаточно глубокими (как у Д. Поспеловского), либо освещающими узкий спектр жизни Церкви в тот период (прот. Владислав Цыпин). Из зарубежных авторов мы будем затрагивать книги еп. Григория (Граббе), И. Андреева и В. Мосса. Все эти авторы принадлежат РПЦЗ, что наложило свой отпечаток на их мнение, что особенно касается В. Мосса.

В работах всех вышеперечисленных авторов есть один существенный недостаток – в них приводится крайне мало фактов. Исключение из общего правила представляет книга М. Шкаровского "Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах)". Хочется отметить добросовестный подход автора к своей работе и обилие приведенных им данных и сведений, которыми мы широко будем использовать в дипломном сочинении. Кроме того, нами будут затронуты еще две работы Шкаровского, так же заслуживающие высокой оценки: "Нацистская Германия и Православная Церковь: Нацистская политика в отношении Православной Церкви и религиозное возрождение на оккупированной территории СССР" и "Политика Третьего Рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов" (сборник документов).

Изучая указанный период, мы не можем обойти стороной ход самой Великой Отечественной войны. По этому в дипломном сочинении будут использованы соответствующие работы, как авторских коллективов, так и монография А. Уткина.

Жизнь Церкви в годы Великой Отечественной – очень обширная тема. Как известно, Церковь оказалась разделенной войной. Естественно, в тех епархиях, которые оказались зоне немецкой оккупации, Церковь существовала по совершенно иным законам, нежели остальная часть Московского Патриархата, оставшаяся "по советскую" сторону фронта. И это разделение было не только территориальным, оно прошло по умам и душам людей. Ситуация в Церкви на советской и оккупированной территориях настолько рознилась, что рассмотреть ее в целом, в рамках одной дипломной работы невозможно, по причине ограниченности объема. Так что придется остановиться на чем-то одном.

В выборе предмета исследования автор остановился на "советской стороне". Тема эта обширна и уже довольно проработана, но на сегодняшний день она нуждается в переоценке. Дело в том, что, как уже указывалось выше, значительная часть работ либо предвзята, либо находится под влиянием политизированной советской историографии. Это и создает необходимость формирования иного взгляда – нового и по возможности, непредвзятого. Помимо всего, особенностью данного дипломного сочинения является применение не хронологического метода, как обычно делается в литературе, посвященной военному периоду, а метода постановки проблемных вопросов. Это оправдано в связи с тем, что в одно и то же время, оставаясь в советском государстве, Церковь находилась в различном положении, в зависимости от внешних обстоятельств. Поэтому в данной работе, единая Русская Церковь условно разделена на три части, существовавших в разных условиях, а потому и независящих друг от друга: "Церковь фронта", "Церковь блокадного Ленинграда" и "Церковь тыла".

И так, целью данной работы является изучение жизни Русской Православной Церкви в советском Государстве в годы Великой Отечественной войны. При раскрытии заявленной темы нам будет необходимо решить следующие задачи: охарактеризовать положение РПЦ перед войной, исследовать жизнь "Церкви фронта", "Церкви блокадного Ленинграда" и "Церкви тыла", рассмотреть мнения различных авторов и дать их оценку.

Первая глава данной дипломной работы выходит за рамки временного периода, указанного в теме сочинения. Такое отступление от обозначенной задачи, продиктовано необходимостью охарактеризовать положение Церкви перед началом Великой Отечественной войны, для упрощения пониманий дальнейших событий. Жизнь Церкви в 1941-1945 годах не может быть вырвана из общего контекста всей церковной истории. Знание положения Православия в СССР, перед войной, в дальнейшем проливает свет на те или иные факты, события, поступки людей. По этому, первая глава целиком посвящена предвоенным годам: с 1939 по 1941.

Церковь Христова не раз переживала тяжелые времена. На протяжении всей своей двухтысячелетней истории она неоднократно подвергалась тяжким ударам извне, от разного рода иноверцев – широкий сонм мучеников служит тому подтверждением.

Не миновала гонений Церковь и в XX веке. Эпицентром их, к сожалению, стала наша Россия. Но эти гонения принципиальным образом отличаются от всех предыдущих. Если ранее гонители восставали на христианство из-за противоречий в верованиях, то на этот раз борьба шла против религии как таковой, против самой идеи Бога.

Нет смысла лишний раз доказывать враждебность советской системы по отношению к Церкви. Вспомним хотя бы фразу Карла Маркса, ставшую крылатой: "Религия – опиум для народа" (во всяком случае, ее так цитировали в Советском Союзе). Почему марксизм был столь агрессивен по отношению ко всякой религиозности, в частности, к христианству? Дело в том, что марксизм диктует "рецепт" построения рая на земле, сам смысл его существования заключается в возведении "светлого будущего". Христианство же говорит о невозможности подобного "раестроительства". Столкновение в итоге неизбежно. Об этом замечательно сказали в своем послании 17 заточенных на Соловках архиереев: "Церковь признает бытие духовного начала, коммунизм его отрицает. Церковь верит в живого Бога, Творца мира… коммунизм не допускает Его существования…Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм – товарищество и беспощадность борьбы. Церковь внушает верующим возвышающее смирение, коммунизм унижает его гордостью… Церковь видит в религии животворящую силу, основу земного благополучия, счастья и здоровья народов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как источник бедствий и нищеты. Церковь хочет процветания религии, коммунизм – ее уничтожения. При таком глубоком расхождении в самих основах миросозерцания между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения… потому что душою Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то же самое, что категорически отрицает коммунизм…" [1].

Как сами "отцы основатели", так и их многочисленные последователи, в том числе и большевики, прекрасно понимали это. Всем известен способ, которым большевики решили "выйти" из сложившегося положения, о нем поется в гимне марксистов – Интернационале:

"Весь мир насилья мы разрушим,
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим.
Кто был ничем, тот станет всем".

В России, имеющей тысячелетние христианские корни, "разрушать до основания", действительно, было чего. По тому победившие в октябре большевики и обрушили на Православную Церковь невиданное доселе по масштабам, продолжительности и последовательности гонение.

Преследование Церкви в нашей стране не прекращалось на протяжении всего периода власти коммунистов. Однако эти гонения не были неизменно одинаковыми, масштаб и направление их часто менялось в угоду государственной политике. Власти, то начинали масштабное наступление на Церковь, то "забывали" о ней, то начинали с ней заигрывать, преследуя какие – либо интересы.

Тридцатые годы XX столетия можно смело назвать временем "широкомасштабного наступления". Советское правительство, добившись стабильной обстановки в стране, закрепляло свои достижения и окончательно перестраивало общество на новый лад. Церковь, как явление для коммунистического общества совершенно неприемлемое, оказалась одной из главных целей этой перестройки – целью, предназначенной для уничтожения. Поэтому именно в тридцатые на Православие (как в прочем и на остальные религии) было обрушено, пожалуй, самое жестокое гонение за весь советский период.

Спектр методов воздействия на Церковь был необычайно широк: прямое физическое воздействие (расстрел и аресты духовенства, закрытие и уничтожение храмов), атеистическая пропаганда (деятельность Союза воинствующих безбожников), финансовое удушение (введение налога, разоряющего приходы), административное воздействие, клевета (обвинения в контрреволюционщине и шпионаже) и т. д.

Однако, безжалостно преследуя Церковь, советское правительство изо всех сил пыталось создать в глазах западных государств иллюзию благополучия церковной жизни в Советском Союзе. Мотивы такого поведения вполне ясны – правда обо всем происходящем скомпрометировала бы коммунистическую партию и пошатнула бы и без того не самое лучшее положение СССР на международной арене.

Но ложь – остается ложью, чем бы ее ни оправдывать. Причем, ложь получалась довольно циничная. Так, перед войной, в РСФСР оставалось лишь около 100 храмов. Почти все они находились в больших городах, в основном в тех, куда пускали иностранцев. Причина – вполне прозрачная, Эти храмы так и называли - "показательными" [2].

Как видно, партийные деятели не только не скрывали свой обман, но нарочито подчеркивали его. Обман был даже заложен в основном законе страны. Вот выдержки из Конституции СССР 1936 года:

Статья 124. В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами [3].

Без комментариев, особенно на счет свободы отправления религиозных культов.

Статья 135. Выборы депутатов являются всеобщими: все граждане СССР, достигшие 18 лет, независимо от… вероисповедания,… имеют право участвовать в выборах депутатов, за исключением лиц, признанных в установленном законом порядке умалишенными.

Депутатом Верховного Совета СССР может быть избран каждый гражданин СССР, достигший 23 лет, независимо от… вероисповедания… имущественного положения и прошлой деятельности [4].

Мы не можем утверждать, что среди депутатов Верховного Совета СССР не было лиц православного вероисповедания. Однако если они и были, то, по понятным причинам скрывали свою веру, так что до нас таковых сведений не дошло. Свобода на бумаге – тирания в реальной жизни. Это ли не обман? Главным обманщиком здесь выступает сам Сталин. Именно он добился "свободы отправления культов" на VIII съезде Советов. Вот выдержка из его доклада, сделанного на упомянутом съезде: "…Далее идет поправка к статье 124 проекта Конституции, требующая ее изменения в том направлении, чтобы запретить отправление религиозных обрядов. Я думаю, что эту поправку следует отвергнуть, как не соответствующую духу нашей Конституции"[5].

Сталину нужна была не церковная жизнь, иначе бы он не преследовал Церковь, а ее видимость. Впрочем, коммунистам не удалось завуалировать весь творящийся в стране произвол – страшная правда все равно просачивалась за границу.

Что же происходило на самом деле? В действительности, к 1939 году вся церковная структура подверглась жесточайшему разгрому. От 37000 храмов действующих в 1930, к 1938 осталось, как пишет об этом М. В. Шкаровский, 8302 формально действующих [6]. Однако, в большинстве из них богослужение не совершалось, по причине отсутствия духовенства. Так на территории РСФСР реально функционировало около 100 приходов. Чуть большим это число было на Украине – там действовало 3% от дореволюционного числа храмов. Так, в Киевской епархии, в 1917 году насчитывающей 1710 церквей, 1435 священников, 277 диаконов, 1410 псаломщиков, 23 монастыря и 5193 монашествующих, в 1939 году осталось всего 2 храма с 3 священниками, 1 диаконом и 2 псаломщиками [7].

В некоторых областях храмов не осталось вообще, как, например, в Псковской области, что подтверждается данными из местного архива [8].

Название городов и областей	Число свящ. в 1917	Число церкв. в 1917	Число свящ. в 1941	Число церкв. в 1941
Псков	40	32	–	–
Псковский уезд	52	40	–	–
Остров	7	5	–	–
Островский уезд	40	28	–	–
Новоржевский уезд	36	34	–	–
Опоченский уезд	45	35	–	–
Гдов и Гдовский уезд	64	73	–	–
Луга	3	4	–	–
Прохоров, Прох. уезд, Сольцы и Дно	79	56	–	–
Бывшие Царскосельский и Петроградский уезды	63	54	5	5
Итого:	487	431	5	5

Что касается церковного руководства, то на кафедрах оставалось всего четыре архиерея: Патриарший Местоблюститель митр. Московский Сергий (Старогородский), митр. Ленинградский Алексий (Симанский), архиеп. Петергофский Николай (Ярушевич), архиеп. Дмитровский Сергий (Воскресенский) – управляющий делами Московского Патриархата. Кроме того, на свободе оставалось еще 10 архиереев – на покое или отстраненных от управления Церковью.

Тем не менее к 1938 года сила гонений начала ослабевать. Не последнюю роль в этом сыграла смена в руководстве карательных органов.

Прежний народный комиссар внутренних дел Ежов был смещен, а вставший на его место Берия провел пересмотр результатов прошлых политических процессов. В результате были освобождены сотни несправедливо осужденных людей, в том числе и священнослужителей. Среди прочих на свободу вышли архиеп. Иоанн (Соколов) и еп. Иосиф (Чернов).

Однако серьезных перемен до осени 1939 года не было. Все шло своим чередом, готовилась очередная, уже третья по счету "безбожная пятилетка". Под нее в прессе уже начиналось подведение "теоретической базы". К примеру: член центрального совета Союза воинствующих безбожников, Ф. Олещук в своей статье, опубликованной в журнале "Большевик" писал, что "даже самый советский поп – мракобес, реакционер, враг социализма". Автор ставил задачей третьей пятилетки: "вытравить из сознания людей все эти пережитки… сделать всех трудящихся атеистами" [9].

Но планам СВБ было суждено не сбыться. С сентября 1939 года государство неожиданно начинает проводить политику религиозной терпимости. Прежде всего, была снята угроза ликвидации Патриархии – затевавшийся процесс над "Всесоюзным контрреволюционным центром церковников" во главе с митр. Сергием так и не состоялся. Постепенно сходила на нет атеистическая пропаганда. Более того, со страниц антирелигиозной прессы стали говорить о необходимости прекращения ликвидации храмов. Тот же Олещук теперь высказывался так: "Только незначительное меньшинство в рядах религиозных организаций составляют классово – враждебные элементы… большинство верующих это наши люди, отсталые рабочие и крестьяне"[10]. Нашлись и виновные в закрытии храмов – враги народа, левые уклонисты, стремящиеся озлобить верующих и создать "своеобразный рецидив контрреволюционного троцкизма"[11].

Последующие события показали, что подобная терпимость – ни что иное, как иллюзия, обман. Но зачем Сталину (именно ему, как главе тоталитарного государства и законодателю идеологии) понадобилось заигрывать с Церковью?

Если проанализировать ситуацию в Советском Союзе в целом, можно выделить три причины. Вероятнее всего, на Сталина повлияла их совокупность, но мы рассмотрим каждую по отдельности.

1. Неудача антирелигиозной кампании 1929 – 1938 годов

2. Опасность ухода Церкви в подполье

3. Присоединение западных территорий

Неудача антирелигиозной кампании 1929 – 1938 годов:

Суть этой причины сводится к тому, что упомянутая кампания не принесла ожидаемых результатов. Более того, даже достигнутые в ходе нее успехи нельзя назвать ощутимыми. Несмотря на разгром внешней церковной структуры, искоренить Православие из сознания народных масс оказалось невозможным. По данным переписи 1937 года более 50% граждан СССР объявили себя верующими. Если считать и тех, кто подписался атеистом из страха перед преследованиями, то картина для безбожной власти оказывалась совсем безрадостной.

Да и сам агитационный аппарат находился в глубоком кризисе. Численность СВБ в 1932 г. насчитывающего 5 млн. 670 тыс. человек, в 1938 г., вместо планируемых 22 млн., составляла всего 2 млн. человек. СВБ стал меньше более чем в 2,5 раза!

Еще хуже обстояло дело с уплатой членских взносов. Если в том же 1932 г. взносы платило 45% членов (из 5,5 миллионов человек), то в 1938 г. – только 13% (уже из 2 миллионов человек) СВБ вел пассивную агитацию, ограничиваясь лишь лекциями и распространением агитационной литературы. Тираж упомянутой литературы также резко падал. Так выпуск газеты "Безбожник" только в период с 1938 г. по 1939 г. сократился с 230 тыс. экземпляров до 155 тыс., а журнал "Антирелигиозник" сократил свой объем со 130 страниц до 64 [12].

Таким образом, можно констатировать, что наступление на Церковь, начатое советской властью в 1929 году, к 1939 г. совершенно выдохлось и так и не принесло ожидаемой победы над Церковью. Как выяснилось, методы пропаганды и воздействия на верующих оказались неэффективны. Государство было вынужденно "взять перерыв" для подготовки к следующей антирелигиозной компании.

Опасность ухода Церкви в подполье:

Эта причина теснейшим образом связана с предыдущей. Массовые гонения на Церковь вынуждали верующих людей скрывать свою религиозную жизнь, разгром церковной структуры побуждал воссоздавать ее подобие, сокрытое от глаз государства, в виде т. н. "Катакомбной Церкви".

Что представляла из себя Катакомбная Церковь? Это было сообщество христианских общин, ведущих тайную, неконтролируемую государством религиозную жизнь. В число катакомбников входили и чисто раскольничьи группы: "иосифляне", "федоровцы". Но большая часть катакомбников оставалась верной Московской Патриархии. Эти люди ушли в тень лишь из-за невозможности открыто исповедовать свою веру и участвовать в жизни Церкви.

Катакомбничество было распространено достаточно широко и, хотя и не имело четкой централизации, являлось надежной опорой Патриархата. Об этом свидетельствует митр. Сергий (Воскресенский) в своем меморандуме, написанном для германского командования 12 ноября 1941:

"Следует заметить, что насильственный роспуск общественно признанного руководства Патриархата вызвал бы только в жизнь тайное руководство Патриархатом, что значительно затруднило слежку за ним со стороны полиции. Вообще же существовала в России очень живая тайная религиозная жизнь (тайные священники и монахи; тайные молитвенные места; тайные богослужения; крестины; исповеди; причастия; свадьбы; теологические занятия; тайное хранение Священного Писания, литургической утвари, икон, богослужебных книг; тайные сношения между епископствами и руководством Патриархата и т. д.). Если бы захотели уничтожить также и тайное руководство Патриархатом, то должны были бы казнить и всех епископов, среди них и тайных, которые в такой нужде были созданы один за другим. И если мы посчитаем невероятным, что когда-то все же удастся совершенно уничтожить церковную иерархию, то религия все же остается здесь, а атеистическая пропаганда не сделала ни шагу вперед. Советское правительство поняло это и поэтому предпочло, чтоб руководство Патриархата существовало" [13].

Да, руководство страны действительно прекрасно поняло это. Пока существовала официальная Церковь, сохранялась возможность контролировать ее и манипулировать ею в своих интересах. В случае уничтожения Патриархии уже вся Церковь оказалась бы в подполье. Это сплотило бы верующих (которых только по официальным данным было более 50% населения) и привело к образованию враждебной правящему режиму религиозной структуры. Поэтому репрессии, логическим продолжением которых было "добивание" церковной структуры были приостановлены.

Присоединение западных территорий:

Этот аспект связан как с внутренней, так и внешней политикой СССР. 1 сентября 1939 года немецкая армия в соответствии с планом "Вейс" развернула боевые действия против Польши. Используя подавляющее превосходство в силах, войска вермахта быстро добились решающих успехов. Через 16 дней после нападения Германии, части РККА перешли польскую границу и в период с 17 по 29 сентября оккупировали территорию Западной Белоруссии и Западной Украины.

Это был первый этап раздела сфер влияния в Европе, которые были определены между Германией и СССР в секретных статьях пакта "Молотова – Риббентропа". Для дальнейшего "укрепления сферы безопасности" на западном и юго-западном направлениях советское правительство 14 июня 1940 г. в ультимативной форме потребовало от Литвы формирования нового правительства и согласия на немедленный ввод советских войск. Аналогичные ультиматумы 16 июля получили Эстония и Латвия. Уже через несколько дней эти государства вошли в состав СССР. 28 – 30 июля после консультаций, проведенных с Германией, Советский Союз получил районы Бесарабии и северной Буковины.

Таким образом, с осени 1939 по июль 1940 в состав СССР вошли территории с населением 14 млн. человек. Перед государством встала необходимость политически нейтрализовать местное население, более половины которого принадлежали Православной Церкви. Советский Союз получил вместе с новыми землями 7,5 млн. православных верующих, 15 архиереев, 3550 приходов, 6 семинарий, 64 монастыря. Разумеется, проводить ту антицерковную внутреннюю политику, которая велась на остальной территории СССР, здесь было невозможно. Во-первых, из-за нереальности в обозримые сроки закрыть огромное количество храмов. Во-вторых – для Москвы было очень рискованно нагнетать обстановку в приграничных областях, имея под боком такого неспокойного соседа, как гитлеровская Германия. Советское правительство было вынужденно пойти на ослабление нажима на Церковь, чтобы не вызывать враждебности населения вновь приобретенных территорий.

Ослабление правительственного нажима немедленно сказалось на жизни Церкви. Весь период с осени 1939 г. до самого начала войны характеризуется небывалым религиозным подъемом. Так советские военнослужащие, размещенные на западных территориях, и члены их семей, активно включались в религиозную жизнь. На службах в храмах всегда присутствовало много солдат и офицеров РККА. С присоединением Западной Украины к СССР, количество крещений с сентября 1939 г. по январь 1940 г. выросло на 30%, а за 1940 – втрое. Крестили детей даже коммунисты и сотрудники НКВД, порой привозя детей специально для этого из РСФСР.

Активизировалась жизнь Церкви и на остальной территории СССР. М. В. Шкаровский приводит воспоминания эмигрантки, бывшей жительницы Ленинграда, Натальи Китер: "В воскресные и праздничные дни эти храмы были так переполнены, что не могли вместить всех притекающих… В эти дни причащались почти все поголовно. В Пасхальную ночь 1941г. тысячные толпы народа стояли плечом к плечу вокруг храмов, с горящими свечами в руках, и единодушно пели пасхальные песнопения, не обращая внимания на беснование конной милиции, тщетно пытающейся их разогнать, так как все уличное движение вокруг храмов было нарушено…" [14].

Естественно, коммунистическое государство, так и не оставившее планов строительства атеистического общества, не могло смириться с таким положением вещей. Каковы бы ни были мотивы ослабления гонений, теперь, когда религия начинала захлестывать общество (в том числе и вооруженные силы), советское правительство возобновило преследование Церкви.

Прежде всего, репрессии коснулись западных территорий: до 22 июня 1941 года в бывших польских областях было арестовано 53 священника. 10 из них позднее освободили, 37 пропали без вести, 6 умерло или было расстреляно. Были закрыты духовные учебные заведения, часть монастырей, отдельные храмы. Духовенство, по примеру остальной части СССР, облагалось высоким налогом. В остававшихся обителях сокращалось число монашествующих. Так, в Почаевской Лавре оно уменьшилось с 300 до 80 насельников.

Предпринимались активные попытки оживить деятельность Союза Воинствующих Безбожников. К 1941 г. официальная его численность выросла до 3,5 млн. Снова начали расти тиражи антирелигиозных изданий, в полтора раза возросло количество проводимых семинаров и лекций. На Волыни и в Белоруссии СВБ формировал "отряды" из хулиганствующей молодежи и комсомольцев, которые устраивали беспорядки и скандалы возле храмов и во время богослужений. На подготовку подобной деятельности к празднику Пасхи в 1940 году СВБ выделили из бюджета 2,8 млн. рублей.

В официальной прессе и литературе начал появляться материал явно враждебного Церкви характера. Так в книге "Вторая империалистическая война и Церковь", изданной ЦС СВБ утверждалось: "Укрепление обороноспособности страны предполагает и развернутую борьбу с пережитками капитализма в сознании людей и, в частности с религиозными пережитками. Религиозные проповеди в церквях, сектантская пропаганда, религиозные праздники отвлекают трудящихся от активного участия в общественно – политической жизни, в оборонной работе… Религиозные организации сплошь и рядом являются пристанищем для всякого контрреволюционного сброда, шпионов, диверсантов…" [15].

Как резко поменялся тон, по сравнению с осенью 1939! Увы, поменялся не только тон. Процесс ликвидации храмов в 1940 – 1941 продолжался. Еще летом 1940 года на старых территориях оставалось 5000 церквей, из которых функционировало не более сотни. Новая волна закрытий прокатилась по не функционирующим, но еще не снятым с регистрации храмам. Тысячи церквей были уничтожены в этот период. О том, каким образом это происходило, свидетельствует заявление дирекции Музея истории религии в Леноблисполком: "В Ленинградской области по требованию трудящихся закрывается и ликвидируется большое количество культовых зданий. Имущество, находящееся в этих зданиях, имеющее подчас большую музейную ценность, в ряде случаев уничтожается. Так, например, было уничтожено культовое имущество ликвидированных церквей Поддорского района, причем старинные иконы, древние книги и другие культовые предметы сжигались, рукописи шли на макулатуру…" [16].

Церковь не питала иллюзий относительно своего нового положения. Лучше всех сложившуюся ситуацию охарактеризовал митр. Сергий. В мае 1941 г. он сказал в беседе с о. Василием Виноградовым: "Раньше нас душили, но по крайней мере исполняли свои обещания. Теперь нас продолжают душить, но обещаний своих больше не исполняют".

Недовольство властью среди верующих достигало уже той точки, когда люди начинали в открытую, не страшась преследования, его высказывать. В ЦК ВКП(б) стали регулярно поступать тревожные докладные о ситуации на "церковном фронте", в которых часто цитировались резкие публичные заявления верующих. Вот что говорили люди:

житель г. Ворошиловска Александр (январь 1941) "Все законы и постановления, издаваемые советским правительством не во благо своего народа, а в защиту и укрепление низменных интересов кучки эксплуататоров, заседающих в Кремле, которые думают только о себе, остальной народ давят, порабощают, и в результате весь народ закрепостили хуже, чем в средневековье…"

верующий Иван (апрель 1941) "Пусть они даже и не мечтают провести свою коммуну. Им это сделать не удастся, им придется без оглядки бежать. Они народу настолько насолили, что их будут бить везде и всякий их не пощадит… и эта расправа с угнетателями осуществится в этом году" [17].

Таким образом, перед началом войны в СССР сложилась двойственное положение. С одной стороны по всей стране осталось минимальное количество действующих храмов. Согласно социалогическим исследованиям количество верующих постоянно сокращалось. Официальные средства массовой информации свидетельствовали о поддержке трудящимися массами курса антирелигиозной политики. С другой стороны, непрекращающиеся гонения сплачивали верующих. Большая часть населения все же оставалась верной Церкви. Политика "заигрывания" и обмана подрывала доверие людей к государству. В СССР крепла подпольная, катакомбная Церковь. Противоречия в обществе нарастали, однако, получить какое – либо последовательное развитие не смогли. Началась Великая Отечественная Война.

Коротко подытожим сказанное в первой главе. К 1939 году, за десять лет не прекращающихся гонений, церковная структура оказалась практически разгромленной. Нависла реальная угроза над существованием Патриархии, под нажимом государства Церковь начинала уходить в подполье. Однако, под влиянием определенных внешних и внутриполитических обстоятельств с сентября 1939 года государство было вынуждено приостановить антицерковную деятельность и начать создавать видимость религиозной терпимости. Достаточно скоро, с конца 1940, обеспокоившись внезапным подъемом церковной жизни, правящий режим возобновил преследование Церкви. К началу Великой Отечественной войны советское общество подошло, сохраняя тенденции к внутреннему расколу.

Примечания к 1 главе:

1. История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. книга 9 (1917 – 1999), стр. 152.

2. Там же, стр. 254.

3. Цит. по: Герд Штриккер. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Книга1, стр.324.

4.Там же, стр.325.

5. Там же, стр. 323.

6. Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 98.

7. История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. книга 9 (1917 – 1999), стр. 254.

8. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917 – 1941, стр. 322.

9. Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 96.

10. Там же, стр. 104.

11. Там же, стр. 104.

12. Там же, стр. 97.

13. Там же, стр. 100.

14. Там же, стр. 108.

15. Там же, стр. 112.

16.Там же, стр. 115.

17. Там же, стр. 110.

Великая Отечественная война, как самая напряженная и решающая часть II Мировой войны, несомненно, является эпохальным событием в истории человечества. Это было беспрецедентное по напряженности, масштабам и жертвам столкновение между двумя тоталитарными государствами. СССР и Германия сошлись в смертельной схватке, в которой и решилась последующая судьба мира. Могла ли она не состояться? История не знает сослагательного наклонения. Война состоялась, и нашей задачей является беспристрастное ее изучение.

К сожалению, II Мировая война стала объектом многочисленных политических спекуляций. Всем известно, как ретушировалась история этого периода в Советском Союзе. Не перестали фальсифицировать ее и по сей день, правда, подобные попытки идут уже с Запада. Так широко известен ныне проживающий в Англии псевдоисторик В. Суворов (Резун). Среди церковных историков также имеются подобные авторы, ангажированные, но не безынтересные для нашего внимания. Подобных исследователей в данной работе будет представлять В. Мосс со своей книгой: "Православная Церковь на перепутье 1917-1999".

Ни для кого не является секретом, что в 1939-1941 г.г. Советский Союз проводил агрессивную внешнюю политику: присоединение западной Украины и Белоруссии, Бесарабии, включение в состав СССР прибалтийских государств, Финская война. Однако, 22 июля 1941 г. Советский Союз стал жертвой германской агрессии, которую нельзя оправдать ни какими причинами, даже защитой собственной государственности от "красной угрозы" – это факт, признаваемый всеми, даже такими непримиримыми врагами коммунизма, как американский ученый А. Даллин: "Можно найти идеологические элементы в стандартных советских декларациях о ведении войны на территории противника… Но утверждение реальности советского нападения на Германию в 1941 (или в 1942) году абсурдно" [1]. Война была начата Германией…

Вечером 20 июня, немецкая армия, развернутая вдоль границ с СССР, получила пароль "Дортмунд". Этот пароль означал начало операции "Барбаросса" – войска вермахта были приведены в состояние максимальной готовности для нанесения удара. 22 июня в 3:15 по берлинскому времени по советской территории был сделан первый артиллерийский залп, в 3:40 был совершен первый налет авиации, в 4:00 немецкие войска перешли советскую границу, и лишь в 4:30 германское правительство официально объявило войну Советскому Союзу.

С датой начала войны (22 июня) связанно немало легенд. Общеизвестно, что вторжение совпало с днем всех святых в земле Российской просиявших. На это совпадение часто указывается в православной литературе, порой его приводят как доказательство "борьбы языческого Запада со Святой Русью". В светской литературе также склонны толковать это число. Так отечественный исследователь А. Уткин связывает его с годовщиной германской победы над Францией. Некоторые авторы приписывают выбор дня нападения астрологическим прогнозам, которые были сделаны по заказу Гитлера.

Все подобные "толкования" остаются недоказуемыми, а потому малоубедительными. Конечно, Гитлер, высшие лица НСДАП и верхушка СС были сильно увлечены оккультизмом. Однако, разработкой плана "Барбаросса" занимался не лично фюрер (хотя он часто вмешивался в дела генерального штаба), не партия, а непосредственно отвечающие за это специалисты: ОКВ и ОКХ. Немецкие генералы, наследники прусской военной школы, были далеки от витающего в умах партийных бонз оккультизма. Действовали они исходя из реальной обстановки, и никто не заставлял их привязывать военные операции к какой-то дате. Вообще, война с СССР изначально планировалась на 15 мая 1941 г., и только лишь переворот в Югославии заставил отложить ее на четыре недели. Почему нападение состоялось именно 22 июня? По всей вероятности здесь сыграло то, что этот день приходился на воскресенье. Ночь с субботы на воскресенье была самой "недисциплинированной" в Красной Армии – многие офицеры были со своими семьями, солдаты получали увольнительные, ожидание выходного дня ослабляло внимание. Поэтому германское командование решило ударить в первое же воскресенье, как только вермахт будет готов к Восточной компании. Как видно, за выбором дня нападения стоит расчет на внезапность удара, а вовсе не на помощь звезд.

Советское правительство было ошеломлено произошедшим. Лишь в полдень 22 июня Молотов, в выступлении по московскому радио объявил о начале войны. Сталину, чтобы собраться и выступить перед народом, "вождем" которого его провозглашали, потребовалось 10 дней. Совсем иной была реакция митр. Сергия. О начале войны он узнал, вернувшись в свою резиденцию из Богоявленского собора, где служил литургию. Патриарший Местоблюститель сразу же направился в свой кабинет, где собственноручно напечатал на машинке "Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви".

"Фашиствующие разбойники – писал митр. Сергий – напали на нашу Родину… Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона… Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им по плоти и вере… Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг… Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря… объясняется еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пасторскому долгу…(какую злую шутку сыграла война с многими нашими пастырями!) Положим же души свои вместе с нашей паствой… Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу" [2].

Это послание было поворотным моментом в судьбе Церкви. Митрополит Сергий сделал выбор, определив, на чьей стороне фронта выступит Московская Патриархия. Выбор этот был свободный. О каком-то принуждении со стороны правительства говорить не приходится. Начало войны настолько ошеломило Кремль, что свой первый приказ "атаковать и уничтожить врага" власти издали лишь в 7:15. До Патриаршего Местоблюстителя – ли было парализованному страхом правительству, которое даже не могло нормально командовать войсками? Кроме того, никаких подтверждающих сведений о давлении на Местоблюстителя не имеется.

Очень интересное мнение по поводу послания митр. Сергия имеет В. Мосс: "В то время как плененные народы Советского Союза радостно свергали с себя ярмо антихристианской тирании, глава официальной Русской Православной Церкви, или, как называли его немцы "компатриарх", убеждал их надеть его вновь" [3].

Нелюбовь к патриарху Сергию зарубежников (к коим и относится В. Мосс) вполне понятна. Но в данном случае автор необъективен. "Компатриарх", как вслед за нацистами называет его Мосс, обращает свое послание не к народам, а к православным верующим, причем конкретно русской национальности. И, как явствует из текста послания, он убеждает не "надевать ярмо тирании", а дать отпор немецкой агрессии, направленной против народа. Кроме того, приведенный отрывок смущает своим пафосом по поводу "радостного свержения народами Советского Союза ярма антихристианской тирании". Во-первых, ни один народ с себя ничего не свергал. В каждом конкретном населенном пункте власть Советов прекращалась одновременно с вступлением войск вермахта. Во-вторых, если предположить, что народы "освобождались" силой немецкого оружия, то мы войдем в явное противоречие с простой исторической логикой. Если представить немцев в роли "освободителей", то какую тиранию их армия свергала в Европе? Или В. Мосс не согласен с решением Международного Трибунала, признавшего Германию агрессором? Оставим эти вопросы на совести Мосса.

Говоря о начале войны, нельзя не оставить без внимания еще один немаловажный вопрос. Зачем в сложившейся обстановке Московская Патриархия не заняла выжидательную позицию, а стала активно поддерживать враждебный ей режим? На фоне всех неудач Красной Армии не было – ли целесообразней, прикрываясь формальной лояльностью советской власти, дождаться гибели СССР, и затем наладить взаимоотношения с новыми властями? Некоторые исследователи обрушивают на митр. Сергия град упреков за сделанный им выбор. Так, выше упомянутый В. Мосс, назвал посвященную данному вопросу главу: "Пакт Сталина – Сергия". Что же это – сознательная поддержка коммунистов или вынужденный выбор?

Ответить на поставленный вопрос можно лишь рассмотрев то, из чего митр. Сергию приходилось выбирать. Но если с особенностями коммунизма мы уже познакомились в начале первой главы, то с таким явлением как национал – социализм мы столкнемся впервые.

Национал – социализм представляет из себя не просто теорию общественного развития. Из самой его сути проистекает совершенно новая, неоязыческая и антихристианская религия. Она абсолютно не отделима от идеологии нацизма, так как имеет общий с ним корень – идею расового превосходства, "чистоты крови", избранничества судьбой. Именно эта идея и противопоставляет нацизм христианству, для которого: "Во Христе нет ни эллина, ни иудея" Идеологи национал – социализма понимали и признавали это. Так Альфред Розенберг, главный идеолог НСДАП, писал: "Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью вообще защищает и божественное существо человека. Вера, воплощенная в яснейшее знание, что северная кровь представляет собой то таинство, которое заменило и преодолело древние таинства". [4]

Еще более категоричен в своих высказываниях был Гитлер: "…для нашего народа имеет решающее значение, будет ли он следовать жидовскому христианству с его мягкотелой сострадательной моралью – или героической вере в бога природы, бога собственного народа, бога собственной судьбы, собственной крови… Старый Завет, Новый Завет, или даже просто слова Христовы… все это один и тот же жидовский обман. Все это – одно и тоже, и это не сделает нас свободными… Или ты христианин, или ты язычник. Совмещать одно с другим не возможно".[5]

Глубокий анализ идеологии национал – социализма сделал протоиерей Сергий Булгаков. В декабре 1941 – феврале 1942, находясь в оккупированном Париже он писал: "Здесь приходится сказать, что гитлеризм, как религиозное явление, есть еще более отрицательное, даже чем воинствующий атеизм большевизма, он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм; поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть своеобразное явление духовной жизни, некоторое зачатие духовное, однако, не в христианстве, но в язычестве" .[6]

Очевидно, что все, кто связывали свои надежды на освобождение России из под коммунистического гнета с гитлеровской Германией, глубоко заблуждались. Национал – социалисты ничего и не собирались освобождать. Провозглашенный "крестовый поход против большевизма" был только ширмой для захватнических намерений Германии.

На основании всего выше сказанного можно смело утверждать, что 22 июня 1941 г. митр. Сергий сделал верный выбор. Патриарший Местоблюститель, хотя и не мог знать "религиотворческих" устремлений Гитлера, интуитивно понимал, что стоит за провозглашенным "крестовым походом". Впрочем, это понимал не только митр. Сергий. Наиболее радикальные из зарубежников, критикующие Сергия за помощь советскому государству во время войны, должны помнить поступок митр. Антония – председателя Синода Зарубежной Православной Церкви. После оккупации Югославии, гестапо предложило ему выпустить специальное воззвание к русскому народу, с призывом помочь "крестовому походу". Митр. Антоний нашел в себе мужество отказать этой просьбе, мотивировав свое решение: "полной невыясненностью целей, с которыми немцы идут в Россию".[7]

К сожалению, далеко не все смогли разглядеть за "освободительными" лозунгами истинные намерения Третьего Рейха. Многие эмигранты искренне поддерживали немцев в задуманном ими предприятии. Фельдмаршал фон Манштейн в своей книге "Утерянные победы" с теплотой вспоминает о подарке, полученном им от русского священника, живущего во Франции, в знак благодарности за "освобождение от большевиков" Севастополя [8]. Как показали последующие события, и среди паствы Московской Патриархии также не было единства вокруг позиции патр. Сергия.

Патриарший Местоблюститель не ограничивался одними призывами на борьбу с врагом. Им была развернута широкая патриотическая деятельность, послание от 22 июня 1941 г. было только ее первым шагом. 26 июля, через четыре дня после начала войны, в Богоявленском соборе митр. Сергий отслужил молебен "о даровании победы". По окончании молебна Сергий выступил с речью, в которой указывая на нездоровое положение дел в советском обществе перед войной, выражал надежду, что: "наступающая военная гроза послужит к оздоровлению нашей атмосферы духовной". "Мы, писал он, уже видим некоторые признаки этого очищения". С этого времени во всех храмах Московской Патриархии на советской территории стали совершаться подобные молебны по специально составленным для них текстам. Этот день в истории Церкви важен не менее, чем 22 июня. Отслужив в Богоявленском соборе молебен о победе русского оружия, Московская Патриархия официально включилась в борьбу против Германии. Об этом событии митр. Сергий в своей речи на архиерейском соборе в 1943 г. вспоминал так: "О том, какую позицию должна занять наша Церковь во время войны, нам не приходилось задумываться" [9].

Тем временем, высшая государственная власть начинала постепенно оправляться от охватившего ее паралича. 3 июля 1941 г. Сталин обратился к народу с выступлением, которое начал со столь не характерных для старого большевика слов: "Дорогие соотечественники! Братья и сестры!" [10] После краха всей проводимой им политики, Сталин с радостью ухватился за озвученную митр. Сергием идею – патриотического единения граждан для отпора врагу. Жителей страны с тысячелетней историей христианства не могла сплотить государственная идеология – люди сражались за отечество, а не за марксистско-ленинское учение. Так что государство было вынужденно идти на компромисс в отношениях с Церковью.

Впрочем, Сталин шел на встречу с Церковью очень осторожно. Пока что все уступки государства сводились к прекращению антирелигиозной пропаганды. Деятельность Союза Воинствующих Безбожников была свернута, хотя, формально, СВБ пока еще продолжал свое существование. Государство негласно принимало помощь Церкви, но официально советское правительство "не замечало" патриотических воззваний иерархов, не разрешая, но и не запрещая их. Гонения на Церковь с началом войны в целом прекратились, хотя до осени 1941 г. еще встречались отдельные их рецидивы. Так, в рамках очистки Ленинграда от неблагонадежных элементов, было арестовано несколько членов клира Никольской Большеохтинской церкви. Но, в целом, в июле – августе 1941 г. начинают намечаться те тенденции, которые и привели в последствии к ослаблению государственного давления на церковные структуры.

Итак, резюмируя сказанное во второй главе, мы приходим к следующему выводу: с самого начала войны Церковь, волевым решением митр. Сергия, заняла патриотическую позицию, пойдя ради спасения паствы даже на поддержку враждебного ей режима. Коммунистическая партия, не желая признавать Церковь, тем не менее, негласно поддержала инициативу, исходящую от митр. Сергия.

Примечания ко 2 главе:

1. Уткин А. Россия над бездной (1918 г. – декабрь 1941 г.), стр. 332.

2. Герд Штриккер. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Книга 1, стр.329.

3. Мосс, В. Православная Церковь на перепутье (1917 – 1999), стр. 212.

4. Шкаровский, М. Нацистская Германия и Православная Церковь: Нацистская политика в отношении Православной Церкови и религиозное возрождение на оккупированной территории СССР, Стр. 55.

5. Там же, стр. 55.

6. Там же, стр. 56.

7. Андреев, И. Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней, стр. 134.

8. Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 110.

9. Поспеловский, Д. Русская Православная Церковь в XX веке. Стр. 183.

10. Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах) стр. 124.

Пока советская власть приглядывалась к Церкви, оценивая, насколько надежным союзником она является, последняя начинала принимать все более масштабное участие в судьбе страны. Во-первых, Церковь проводила активную деятельность в тылу. Во-вторых, многие ее члены непосредственно принимали участие в боевых действиях. Религиозной жизни этих членов Церкви и посвящена данная глава.

Сразу следует оговориться относительно "фронтовой" церковной жизни. В исторической литературе о ней почти не упоминается, так как официально, к РККА Московская Патриархия отношения не имела. Но если рассматривать этот вопрос с точки зрения эклессиологии, православные военнослужащие, находящиеся на театре военных действий, составляли собой "Церковь фронта". Поскольку тема данной дипломной работы сформулирована как "Русская Православная Церковь и ее жизнь…", а не как "Московская Патриархия и ее жизнь…", мы не можем обойти этот момент стороной, и несмотря на скудность имеющегося по данной проблеме материала, должны, по мере возможностей осветить и его.

Вообще, вопрос о присутствии Церкви в армии безбожного государства звучит несколько странно. Армия является опорой любого государственного образования. Вожди российского большевизма прекрасно понимали это и потому постоянно осуществляли контроль над своими вооруженными силами. Однако здесь следует учитывать, что антирелигиозность государственной системы не говорит о безбожии народа, из которого, собственно и формировалась армия. Народ же, посылавший своих сынов на военную службу, только по официальной статистике имел более 50% верующих. Сколько же православных людей в то время носило погоны, учитывая, что к началу войны РККА насчитывала 5 млн. 373 тыс. человек? Надо полагать довольно много. И активизация религиозной жизни советских военнослужащих, после занятия СССР западных территорий служит тому подтверждением.

Начавшаяся война резко изменила положение вещей. Как известно, атеистов на передовой не бывает. Тяжелый ход войны, крах идеологических установок большевизма и ежеминутная угроза гибели не могли не способствовать распространению среди красноармейцев веры. Свидетельства об этом имеются в достаточном количестве, однако, массовый характер они не носят. Причиной того служат прежде всего сокрытие "неудобных" фактов советской историографией. Кроме того, сами красноармейцы старались не афишировать свою веру, в силу глубокой интимности религиозных чувств, а также опасаясь преследования со стороны власти.

Тем не менее, религиозное пробуждение коснулось всей армии – от рядовых бойцов до генералитета. О вере последних мы знаем гораздо больше, в основном из воспоминаний очевидцев. Так, начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников носил на теле образ свят. Николая. Маршал Г. К. Жуков всю войну возил в штабной машине Казанскую икону Божьей Матери. В 1945 г. он возжег лампаду в Лейпцигском православном храме, построенном в честь "Битвы народов". Имеются сведения о принадлежности к Церкви маршала Василевского. 16 февраля 1944 г. при взятии г. Луки генерал Лобанов вызвал священника М. Образцова и предложил ему отслужить благодарственный молебен об одержании победы. Молебен был отслужен в присутствии всего штаба, рядовых красноармейцев и населения окрестных деревень. Но самый поразительный случай произошел в Вене в 1945 г., когда по приказу маршала Толбухина в дар православному собору был отлит колокол с надписью "Русской Православной Церкви от победоносной Красной Армии".

Стоит ли говорить, что офицеры и солдаты РККА, подвергавшиеся гораздо большей опасности на фронте, чем генералы, обращались ко Христу? Хорошо об этом свидетельствуют об этом органы надзора за Церковью. В отчете уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви в Марийской АССР отмечалось: "… к великому сожалению, церковь посещает даже командный состав воинских частей. Характерный случай: верующие переносили в сентябре месяце иконы из Цибикнурской церкви в Йошкар-Олу, и по пути следования к этим иконам прикладывались… командиры воинских частей и жертвовали деньгами – было собрано 17 000 рублей" [1] Г. Карпов, докладывая в ЦК ВКП(б) о праздновании Пасхи в московских и подмосковных храмах в ночь с 15 на 16 апреля 1944 г., также подчеркивал: "Почти во всех церквях города, в том или ином количестве, были военные офицерско – рядового состава, общим числом более 500 человек… В области были также посещения церквей офицерским и рядовым составом. Так, например, в Казанской церкви (с. Коломенское Ленинского района) военных было 50 человек, в церкви Александра Невского (пос. Бирюлево Ленинского района) – 275, в Троицкой церкви г. Подольска – 100 человек" [2].

О вере людей можно судить и по письмам с фронта. Так М. Шкаровский приводит отрывок одного из них: "Мама, я вступил в партию… Мама, помолись за меня Богу" [3]. Едва – ли истинный партиец стал бы искать Божественного заступления…

Были случаи, когда с фронтов посылались в Москву телеграммы с просьбами прислать материалы, содержащие церковные проповеди. Надо полагать, что таким образом командование реагировало на настроения солдат. К примеру: 2 ноября 1944 г. в Главное политуправление РККА 4-го Украинского фронта поступила телеграмма от полковника Лесновского. В ней содержалась просьба "по встретившейся надобности в самом срочном порядке выслать материалы Синода для произнесения проповедей в день празднования годовщины Октября, а также ряд других руководящих материалов Православной Церкви". [4]

Нельзя сказать, что духовенство оставалось безучастно в деле поднятия религиозного духа армии. Хотя, по понятным причинам, этим никто систематически не занимался, тем не менее встречались отдельные случаи, когда священники и даже архиереи выступали с проповедями в действующей армии. Для примера тут следует вспомнить митр. Николая (Ярушевича), совершившего в ноябре 1942 г. под Сталинградом (на "нашей" стороне Волги) молебен перед войсками и сказавшего проповедь.

Затронув тему взаимоотношений Церкви и Красной Армии, нельзя не упомянуть и тех священнослужителей, которые сражались на фронтах войны. Солдат – священник, явление, скажем прямо, не характерное. Однако советской власти все нюансы церковной жизни были безразличны, и потому сотни священнослужителей, вернувшихся к началу войны из лагерей, были в общем порядке мобилизованы в армию. Так, будущий патриарх Московский и всея Руси Пимен, в миру С. М. Изверков, начал свой боевой путь в должности заместителя командира роты. Архим. Алипий (Воронов), впоследствии – наместник Псково-Печерского монастыря, воевал четыре года, оборонял Москву, был несколько раз ранен и за свои подвиги отмечен несколькими государственными наградами. Будущий митр. Калининский и Каширский Алексий (Коноплев) служил на фронте пулеметчиком, воевал до 1943 г. (после чего вернулся к священнослужению) и был награжден медалью "За боевые заслуги".

Даже государственные органы отмечали то мужество, которое проявляли клирики на полях сражений. В докладе Г. Карпова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову приводились конкретные примеры: священник Ранцев награжден орденом Красной Звезды, протодьякон Зверев и диакон Хитков – каждый четырьмя медалями.

Но самым ярким примером отваги верующих людей является "дом Павлова" в Сталинграде. Командир разведгруппы, до войны – простой монах, сержант Павлов с подчиненным ему подразделением занял известный дом и несколько месяцев возглавлял его оборону.

Разумеется, Сталин не мог не замечать всего вышеперечисленного. Религиозный подъем не мог быть на руку правящему режиму, прямо противостоя господствующей идеологии. Но необходимость поддерживать боевой дух войск вынуждала его идти на уступки. Особенно важно было это после окончания Сталинградской битвы, когда наступающая Красная Армия сталкивалась с возрожденными приходами на освобожденных от немцев территориях.

В целом, говоря о государственной политике по отношению к Православию в рядах РККА, можно определить последовательное проведение той линии, которую Сталин наметил 3 июля 1941 г. Формула этой церковной политики такова – Церковь не преследуем, помощь берем, но официально этого "не замечаем". В отличие от тыла, в армии не произошло никаких изменений с сентября 1943 г. Государство до конца войны продолжало смотреть на православных военнослужащих сквозь пальцы. После того, как Германия была побеждена и необходимость в "церковно-патриотической" поддержке отпала, исчезла в воинских частях и всякая религиозная терпимость.

Кратко подытожим сказанное в третьей главе. Война послужила распространению веры в армейской среде. Православие стало одной из составляющих того патриотизма, который, побуждал солдат РККА на дальнейшую борьбу с врагом. Однако, Московская Патриархия, в силу государственной политики не имела влияния на фронте. Все контакты с Патриархатом проходили исключительно при инициативе военнослужащих. Можно смело утверждать, что христианство в армии основывалось только на личной вере каждого отдельно взятого человека.

Примечания к 3 главе:

1. Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 125

2.Там же, стр. 124

3. Там же, стр. 125

4.Всемирная история. Вторая мировая война. Итоги второй мировой войны, стр. 312.

В предыдущей главе мы затрагивали жизнь Церкви на фронте. В этой главе было бы логично приняться за рассмотрение церковной жизни тыла, однако, мы посвятим ее судьбе Ленинграда. Зачем обособлять эту тему в отдельную главу? Дело в том, что ленинградскую кафедру времен блокады нельзя отнести ни к "Церкви фронта" (близость фронта и присутствие гражданских лиц) ни к "Церкви тыла" (опять же близость фронта и постоянные артиллерийские и авиационные удары). Оборона Ленинграда – эпизод, не имеющий аналогов в истории II Мировой Войны.

22 июня, после полученного приказа "атаковать и уничтожить врага", войска северо-западного фронта перешли в контрнаступление. Однако в тех условиях эта задача оказалась невыполнимой, и к 25 июня от наступательных действий пришлось отказаться. Советские войска несли огромные потери, фронт в Прибалтике начал разваливаться. В сложившейся обстановке войска второго эшелона создают Лужскую линию обороны, на которой вермахт удалось задержать более чем на месяц. Однако, в ходе тяжелых боев группа армий "Север" прорвала оборону РККА и к 8 сентября блокировала Ленинград. Лишь к 26 сентября удалось остановить ее продвижение по линии Угольная пристань, Пулковские высоты, Пушкин и до Ладожского озера[1]. С севера на Ленинград наступали финские войска, которые были остановлены по линии государственной границы 1939 г.

Жизнь в осажденном городе проходила необычайно тяжело. Первой, и самой серьезной была проблема нехватки продовольствия. Снабжение проходило по Ладожскому озеру. Летом продукты подвозились на баржах, зимой – по льду на грузовиках. По пути продовольственные караваны несли потери от ударов вражеской авиации и артиллерии. Из всего же доставленного львиная доля уходила к обороняющим город войскам. В итоге – мирные жители Ленинграда получали в день лишь по 200 грамм хлеба. Не менее суровым испытанием являлись и зимние холода. Отапливалась лишь незначительная часть домов, ленинградцев выручали печки – буржуйки. Холод и недоедание были основной причиной гибели мирных людей. К тому - же город подвергался постоянным обстрелам и ударам с воздуха, что также прибавляло число жертв.

В этих неизменно тяжелых условиях религиозная жизнь горожан не только не замерла, но наоборот, возросла и продолжала усиливаться в течении всей блокады. Люди, над которыми постоянно витала угроза смерти, охотно шли к Христу. Один из прихожан Князь – Владимирского собора вспоминал о декабре 1941 г., первой и самой тяжелой блокадной зимы: "Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенки, а мужчины даже в скуфьях. Так же стояли и молились прихожане. Вопреки опасениям, посещаемость собора нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды". [2]

Несмотря на большое количество смертей, храмы не пустели и продолжали функционировать. Каждый день в них совершалось богослужение. Первоначально, во время налетов богослужение прерывалось, и прихожане спускались в бомбоубежище. Позже, когда верующие привыкли, только дежурные МПВО покидали храмы, чтобы занять свои посты.

Но все – таки к весне 1942 г. число прихожан заметно уменьшилось. Причина этому – огромное число жертв первой блокадной зимы 1941/ 1942 и начавшаяся эвакуация. Однако, выбывших прихожан заменяли новые – есть свидетельства, что службы начало посещать даже командование Ленинградским фронтом, во главе с маршалом Л. А. Говоровым.

При большом стечении народа была отпразднована Пасха 1942 г., совпавшая с датой разгрома немецких рыцарей на Чудском озере. Богослужение в этот день было перенесено на 6 часов утра, что позволило избежать большого числа жертв, так как к празднику Воскресения Христова немецкое командование приурочило большой авианалет. Целью его были в том числе и храмы, подвергшиеся бомбовым ударам. М. В. Шкаровский в своей книге "Русская Церковь при Сталине и Хрущеве" утверждает, что немецкие летчики не только бомбили ленинградские церкви, но и намеренно обстреливали их на бреющем полете из пулеметов, рассчитывая поразить собравшихся на богослужение людей. Этот факт можно поставить под сомнение по одной причине: молящиеся (будь они в храме) были защищены от пуль каменными стенами, следовательно, терялся смысл пулеметного обстрела. Гипотетически, пули в храм попали случайно, допустим, при попытке подавить точки ПВО, однако, сказать что-либо определенное по этому поводу невозможно.

Факт авиаудара по церквям Ленинграда, мягко говоря, компрометирует немецкую армию. Тем более, что он был далеко не единичным. За время блокады от обстрелов и бомбовых ударов сильно пострадали Князь – Владимирский собор, Коломяжская церковь. Прот. Н. Ломакин сообщает: "В Ленинграде нет ни одного храма, ни одной святыни народной, не оскорбленных, не изуродованных бомбами и снарядами врага".[3]

При отступлении, немцы подвергли разрушению храмы Петергофа. Митр. Алексей так описывает увиденное: "Прекрасный Петергофский собор стоит с разобранными куполами, с которых немцы содрали золоченные листы, с разбитыми стенами, зияющими окнами. Говорят, они простреливали из пистолетов иконы в Петергофском соборе. Другие церкви представляют еще более удручающее зрелище. Разбита церковь б. Серафим -Дивеевского подворья, совершенно разрушена кладбищенская церковь в Старом Петергофе. Там собрались, спасаясь от бомбежки, верующие и все, кто мог добежать до нее, – старики, дети… Но это их не спасло: немцы упорно бомбили храм, затем обстреливали его из орудий и в конце концов превратили его в груды развалин, под которым нашли свой конец несчастные петергофцы".[4]

Варварские действия оккупантов вполне сравнимы с тем, что творила советская власть, но коммунисты, во всяком случае, не взрывали храмов вместе с прихожанами. Оставим приведенные факты на рассмотрение апологетов германской армии. Лично автору данной дипломной работы не ясно, как разрушение церквей могло приблизить военное поражение СССР.

Мы будем затрагивать действия вермахта и далее, но в данной главе нас более интересует жизнь верующих ленинградцев (мирных жителей). Что же они делали для обороны родного города? При храмах создавались группы МПВО, бригады для тушения пожаров. Еще в августе 1941 г. были попытки открывать при храмах госпитали, содержащиеся на деньги общины. Но в то время подобная практика находилась под запретом. Успеха в этом плане добились лишь обновленцы. В подвале Спасо-Преображенского собора было оборудовано бомбоубежище на 500 человек. В нем поддерживалось тепло, имелись медикаменты для помощи раненным. Летом, при каждом храме возделывался огород на специально отведенном властями участке земли.

Отдельно стоит отметить сбор верующими средств на нужды фронта. Митр. Ленинградский и Новгородский Алексий обратился с призывом к горожанам объединиться в патриотическом подъеме и жертвовать на оборону страны. Люди откликнулись на его призыв – архиеп. Григорий пишет следующее: "Люди отдавали свои сбережения, свои ценности, предметы обихода; несли золотые броши, серьги, цепочки, часы, кольца, бриллианты, серебряные ризы с икон, украшения, наперстные и настольные кресты и цепи; был даже кусок платины весом 197,7 грамма" [5].

Всего с 22 июня 1941 г. по 1 октября 1944 г. духовенство и миряне Ленинграда собрали:[6]

На цели обороны	11 038 507 руб.
На подарки Красной Армии	254 750 руб.
На оказание помощи больным и раненным находящимся в госпиталях	2 363 719 руб.
В том числе:
Наличными деньгами	12 635 969 руб.
Облигациями государственных займов	973 950 руб.
Драгоценными предметами	40 006 руб.
Различными предметами	7 051 руб.
Итого:	27 313 952 руб.

Но самую яркую роль в церковной жизни осажденного Ленинграда играло духовенство. Священнослужители являли собой пример истинного пасторства. Находясь в равных условиях с остальными жителями города, они окормляли огромную паству, что требовало особого напряжения сил. Помимо ежедневных служб им приходилось совершать множество треб. Прот. Николай Ломакин на Нюренбергском процессе давая показания, рассказывал, что к Никольской церкви Большеохтинского кладбища ежедневно приносили от 100 до 200 гробов, над которыми священнику приходилось совершать отпевание. В кафедральном Никольском соборе этим занимался лично митр. Алексий.

Можно говорить о подвижническом служении ленинградского духовенства. М. В. Шкаровский приводит воспоминания балерины Кировского театра И. В. Дубровицкой о своем отце, прот. Никольского собора Владимере Дубровицком: "Всю войну не было ни дня, чтобы отец не пошел на работу. Бывало, качается от голода, я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь – упадет, замерзнет где- нибудь в сугробе, а он в ответ: "Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить". И шел в свой собор. За всю блокаду обстрел ли, бомбежка ли – ни одной службы не пропустил" [7].

65-летний протопресвитер Павел Фруктовский ежедневно ходил пешком от дома до Преображенского собора, расстояние между которыми составляло 15 км. Временами, после совершения службы и всех треб, он, не имея сил на обратный путь, оставался ночевать в холодном соборе.

Голод и тяготы служения уносили жизни священников. Так, в Князь-Владимирском соборе умерло 2 священника и протодиакон, в Преображенском – из 6 членов клира осталось лишь двое. Во время одного из артиллерийских обстрелов смерть прошла рядом и с митр. Алексием. Вот как говорят об этом очевидцы: "Однажды, в храм попало три снаряда, причем осколки врезались и в стену покоев Владыки. Причт по окончании литургии не мог выйти из храма – кругом были смерть и разрушение – и остались ждать конца обстрела в Никольском алтаре. Вдруг страшный разрыв снаряда… Через несколько минут входит в алтарь Владыка, показывает причту осколок снаряда и, улыбаясь, говорит: "Видите, и близь меня пролетела смерть. Только, пожалуйста, не надо этот факт распространять" [8].

Из всего перечисленного выше, мы можем получить достаточное представление о том, как протекала жизнь Церкви в осажденном Ленинграде. Мы не станем рассматривать в подробностях все 900 дней блокады, в этом нет нужды, так как за данный период сколь – либо значительных изменений не происходило. По этому представляется целесообразным сразу обратиться к завершающему эпизоду обороны Ленинграда.

Несмотря на то, что в январе 1943 г. блокадное кольцо было прорвано в районе Шлиссельбурга, положение в городе оставалось по-прежнему тяжелым. Группа армий "Север", упорно державшая свои позиции, продолжала наносить артиллерийские и бомбовые удары по Ленинграду. В начале 1944 г. перед Ленинградским, Волховским и 2-м Прибалтийским фронтами Ставкой была поставлена задача: разгромить гитлеровские войска, окончательно снять блокаду с Ленинграда и создать благоприятные условия для последующего наступления с целью освобождения Прибалтики.

Утром, 14 января 1944 г., после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска Ленинградского фронта перешли в наступление, к 20 числу окружив и уничтожив петергофско-стрельниковскую группировку врага. В это же время наступающий Волховский фронт занял Новгород, а 2-й Прибалтийский своими действиями сковывал 16-ю немецкую армию, не допуская ее переброски на Ленинградское или Новгородское направление. В сложившейся обстановке, командование группы армий "Север", опасаясь окружения, начало проводить отступление. Под ударами Красной Армии германские войска были отброшены на 70 – 100 км. 27 января 1944 г. вражеская блокада была окончательно ликвидирована.

Вот что пишет ЖМП о народном ликовании, охватившем избавленный от блокады Ленинград:

"Весть о блестящих победах нашей великой Красной Армии на Ленинградском фронте и полном освобождении Ленинграда от вражеской блокады была принята гражданами Ленинграда с неописуемой радостью… Целые толпы ликующего народа наполняли проспекты великого города, и до поздней ночи народ не расходился, кликами радости выражая свой восторг и ликование.

В ближайший воскресный день, 23 января, в храмах Ленинграда было особенно многолюдно. В Никольском соборе служил Митрополит, который перед торжественным молебствием обратился к молящимся с приветственным словом, призывая всех благодарить Бога за дарованную ленинградцам великую радость избавления от постоянного страха за свою жизнь, за жизнь своих близких…

Митрополит говорил о том, что не напрасны были молитвы Церкви о победе над врагом, и эта победа нам теперь дарована…

Во всех храмах города по благословению Митрополита совершались в этот день торжественные благодарственные молебствия, перед началом которых настоятелями было прочитано следующее слово Митрополита Алексия: "Слава в вышних Богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном, близком нам Ленинградском фронте. Эта победа отозвалась неописуемой радостью в наших сердцах и вызвала в них новую горячую волну благодарности и любви к нашим славным, в подлинном смысле победоносным, защитникам" [9].

В заключении этой главы хочется отметить ту роль, которую сыграла Церковь в жизни осажденного Ленинграда. Страшные условия, в которых оказались его жители, привели к массовому обращению к вере. Церковь, несмотря на все трудности, смогла окормлять свою паству, ободрять людей, давать им надежду в этой, казалось бы безвыходной ситуации, утешать в горе. В целом, можно говорить о том, что Церковь, мобилизуя моральные и духовные силы людей, помогала ленинградцам не только выжить, но и продолжать борьбу с врагом, а значит, она внесла немалый вклад в дело обороны Ленинграда.

Примечания к 4 главе:

1.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 127.

2.Ломакин, Н. Из Ленинграда. – ЖМП, 1944 N2. – стр.35.

3.Алексий (Симанский), митр. Немецкие злодеяния в Петергофе и Пушкине. – ЖМП, 1944 N2. – стр.20.

4.Григорий, архиеп.; Ленинград в дни Великой Отечественной войны. – ЖМП, 1944 N10. – стр.16.

5.Там же, стр.16.

6.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 128.

7.Ломакин, Н., прот. За оборону Ленинграда – за нашу Советскую Родину. – ЖМП, 1945 N4. – с.27.

8.Благодарственные молебны в Ленинграде – ЖМП, 1944 N2. – с.11.

9.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 199.

В третьей главе мы говорили о той роли, которую играла Церковь на фронте, среди бойцов РККА. Однако, как мы уже отменили, Церковь там была представлена своими членами не составляющими из себя какой-либо совокупности. Поэтому говоря "Русская Православная Церковь", мы прежде всего подразумеваем организованную структуру – а именно Московскую Патриархию. В этом месте следует сделать замечание – существовало множество приходов, не порывавших с Московской Патриархией, но находящихся на оккупированной территории. Поскольку тема данной дипломной работы обозначена как "Русская Православная Церковь и ее жизнь в советском государстве…" (а захваченные территории де-факто таковым уже не являлись), мы будем изучать их с момента восстановления там советской власти.

В течении всего военного периода жизнь Церкви протекала неодинаково. Кардинальные изменения в государственной политике по отношению к Московской Патриархии произошли после встречи Сталина с митр. Сергием в сентябре 1943. По этому представляется целесообразным разделить исследование жизни Церкви в тылу на два главы: первая из которых охватывает период с начала войны до сентября 1943, а вторая – с сентября 1943 до капитуляции Германии.

Данная глава посвящена первому периоду. Исследуя жизнь в эти два с небольшим года, автор столкнулся с немалым затруднением – отсутствием в исторической литературе описания целостной картины происходящего. Исследователи либо обходят этот вопрос стороной (как Д. Поспеловский), либо акцентируют свое внимание на деятельности митр. Сергия (как прот. Владислав Цыпин). Нельзя винить авторов в подобном упущении, 1941 – 1943 годы (до встречи митр. Сергия со Сталиным) дают нам крайне мало сведений о жизни Церкви. Причиной тому служит: во-первых – разгром церковной структуры, не дававший осуществлять централизированный сбор данных о епархиях; во-вторых – утеря многих материалов во время войны, в т. ч. и сознательное их уничтожение, и большая разбросанность оставшихся по различным архивам.

Во второй главе мы уже отмечали ту позицию, которую занял Кремль по отношению к Церкви с началом войны: официальное "не замечание" патриотической позиции патриархии, но на деле – прекращение преследования и осторожное наблюдение. Государство, по-видимому, в этот период приглядывалось к Церкви, оценивая, насколько надежным союзником она является. Такое положение вещей оставалось до возвращения в ноябре 1941 г. из эвакуации митр. Николая (Ярушевича), о чем будет сказано ниже.

Почему Сталин предпочел "не замечать" церковную позицию? На этот вопрос можно ответить другим вопросом: а почему ее должны были "заметить"? В первые месяцы войны перед Советским Союзом стояла единственная задача – выжить. Выжить – это значит остановить наступающий вермахт и сохранить существующий строй. Прервать наступление немецкой армии речами с церковной кафедры было невозможно. Население же, в целом, было и так лояльно правящему режиму, так что патриотические воззвания патриаршего местоблюстителя не играли ключевой роли в деле сохранения народом верности государству. Следовательно, Церковь в тот период не могла предложить Кремлю ничего такого, в чем он срочно нуждался.

В сложившейся ситуации разумно предположить, что Сталин решил повременить с использованием патриотической позиции Церкви до лучших времен. Кроме того, за это время можно было удостовериться в искренности церковных иерархов. Однако, в связи с заявлениями патриархии о лояльности, а также предвидя возможность использовать Церковь в качестве политического козыря в будущем, Сталин прекратил гонения, фактически свернул деятельность СВБ, заставляя недоумевающего Е. Ярославского писать статьи "религиозно – патриотического" содержания.

Такова была позиция советского правительства. Насколько же она находила поддержку на местах? Разумеется, чиновничий аппарат не сразу понял изменившуюся политику центра. И не один Емельян Ярославский остался недоумевать по поводу произошедших изменений, тем более что изменения эти носили неофициальный характер. Поэтому фактически, ослабление давления на местах произошло намного позже. Во второй главе уже приводился пример преследования духовенства в Ленинграде в июле – августе 1941 г. Можно утверждать, что отдельные рецидивы гонений встречались даже в 1942 г. Например, 29 января 1942 г. председатель двадцатки Серафимовской церкви К. Андреев писал в административный отдел Ленсовета, что здание храма оказалось самовольно "взято советом Приморского района под склад – распределитель для приема покойников… по распоряжению председателя тов. Белоусова без меня и члена двадцатки церковь была вскрыта, причем все имущество, утварь и проч. свалено к алтарю" [1]. Правда, церковь вернули верующим, но лишь в апреле. К этому времени запас дров был уже сожжен, а деньги, хранившиеся в храме – расхищены.

И все же Церковь была нужна Сталину, и потому отношение к ней становилось все более лояльным. То, что судьба церковной структуры заботила государство, наглядно демонстрируют события октября 1941 года, а именно – эвакуация Патриархии в Ульяновск. Эвакуация являлась вынужденной мерой, на которую советское правительство пошло в связи с резким ухудшением положения дел на фронте. 30 сентября группа армий "Центр" начала знаменитую операцию "Тайфун". В короткие сроки немецким войскам удалось окружить 19-ю, 20-ю, 24-ю и 32-ю армии под Вязьмой, а также выйти в тылы 3-й и 13-й армии под Брянском [2]. Фронт был взломан на большом участке, возникла прямая угроза захвата Москвы. В сложившейся обстановке, Московский горисполком 7 октября распорядился об эвакуации патриархии в Чкалов (Оренбург). Однако, в связи с болезнью митр. Сергия отъезд патриархии пришлось отложить. В ходе переговоров удалось достигнуть договоренности о переезде в более близкий к центру Ульяновск.

В сложившейся ситуации митр. Сергий счел необходимым написать завещание. 12 октября такое завещание было составлено. Согласно нему, в случае своей смерти патриарший местоблюститель передавал свои полномочия митр. Алексию (Симанскому). Все это время фронт продолжал приближаться к столице. Поэтому 14 октября, несмотря на высокую температуру митр. Сергия, была проведена принудительная эвакуация патриархии.

По свидетельству очевидцев, отъезд в Ульяновск проходил в большой спешке и был плохо организован властями. Уже на месте оказалось, что для митр. Сергия даже не подготовлено жилье. Первое время ему, вместе с окружением, пришлось жить на вокзале в вагоне, лишь позже ему была предоставлена небольшая квартира [3].

Чем объясняется подобная торопливость властей? Историк В. И. Алексеев высказал по этому поводу вполне обоснованную точку зрения: не допустить захват немцами патриаршего местоблюстителя и использования его в пропагандистских целях. Это утверждение не противоречит тому, что Сталин собирался сохранить митр. Сергия для того, чтобы впоследствии задействовать его в своих интересах.

Так или иначе, но эвакуация митр. Сергия затянулась практически на два года. Совсем по иному сложилась судьба митр. Николая (Ярушевича). В нашей работе необходимо уделить внимание его фигуре, т. к. с ним связанно открытие новой страницы в церковно-государственных отношениях.

Уже с самого начала войны митр. Николай оказался вовлечен в политическую деятельность, активно выступая с патриотическими проповедями на Украине, в т. ч. и в прифронтовой полосе. 15 июля 1941 г. его назначают митрополитом Киевским и Галицким, что также можно расценивать как чисто политический шаг (вся Западная Украина была уже оккупирована, с 11 июля началась оборона Киева). 19 сентября немецкие войска заняли Киев и владыка Николай, лишившийся остатков своей митрополии, был эвакуирован в Москву. Но и в Москве ему удалось пожить не более месяца – 14 октября последовала очередная эвакуация, о которой мы уже говорили выше.

Однако, в отличие от патриаршего местоблюстителя, митр. Николай вернулся в столицу еще в ноябре 1941 г. Напомним, что наступление немецкой армии на Москву в это время продолжалось, германское командование издало приказ о переходе к обороне только 5 декабря. Зачем митр. Николая вернули в столь напряженной обстановке? Здесь мы можем видеть политическую дальновидность Сталина. Группа армий "Центр" к тому времени была уже сильно истощена боями, и ее наступление продолжалось скорее "по инерции", Красная Армия полным ходом готовилась к контрнаступлению. Во всяком случае, было ясно, что Блицкриг не удался. Теперь, руководство страны могло уже задумываться не только о военной, но и о политической победе над Германией. А в этом случае Сталин мог использовать возможности, отложенные до уже упомянутых в начале главы "лучших времен".

Наши предположения полностью подтверждаются теми назначениями, которые митр. Николай получил сразу по прибытию. Во-первых, он стал членом Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию немецко – фашистских злодеяний. Это был чисто пропагандистский орган, целью которого являлось собирание фактов, компрометирующих гитлеровскую Германию. Присутствие в нем Церкви, естественно, прибавляло ему авторитета. Во вторых, митр. Николай вошел в международную организацию, преследующую чисто политические цели – Всеславянский комитет.

Зарубежники, да и некоторые представители Московского Патриархата упрекают митр. Николая (Ярушевича) за сотрудничество с советской властью и участие в ее политических комбинациях. Насколько это справедливо? В СССР тон церковно-государственных отношений диктовала Коммунистическая партия. Церковь, занявшая патриотическую позицию, в том или ином случае была вынуждена идти на контакт с властями. Но идти на контакт с самим Патриаршим местоблюстителем Кремль считал, скорее всего, преждевременным. Поэтому в качестве представителя Церкви был избран митр. Николай – яркая личность, уже скомпрометировавшая себя в глазах немцев проповедями на Украине, а потому надежная. Действовал ли митр. Николай по собственной инициативе? Есть основания полагать, что все его действия проходили с ведома митр. Сергия, но подтвердить это предположение фактами очень сложно.

На основании всего сказанного выше можно утверждать о начале с ноября 1941 года нового этапа во взаимоотношениях советского государства и Церкви. Правящий режим, ранее "не замечавший" Церковь, начинает все более активно использовать ее в своих интересах. Но о сближении между Московским патриархатом и государственной системой пока речи идти не может – власти еще не делают никаких уступок и не отходят от своей принципиальной позиции.

Летом 1942 г., в жизни Церкви происходит событие, хорошо отображающее складывающиеся церковно-государственные отношения. В свет выходит первая за годы советской власти церковная книга – небезызвестная "Правда о религии в России". Автором ее являлся сам Патриарший местоблюститель, митр. Сергий, начавший работу над ней еще в феврале. Интересно, что напечатана она была в типографии "Союза воинствующих безбожников". Д. В. Поспеловский пишет об этой книге следующее: "Она производит грустное впечатление: изнуренные, усталые, грустные лица пожилых церковных деятелей – мирян, очень незначительное количество фотографий открытых церквей, полное отсутствие статистических данных. Заверения о полной свободе религии в России звучали при этом неискренне и неубедително" [4].

Разумеется, в этой книге не могло идти и речи о какой-либо правде, даже полуправде, как об этом пишет прот. Владислав Цыпин [5]. Чтобы понять, как родилась эта книга, надо представить политическую обстановку, сложившуюся в мире к февралю 1942, когда и началась работа над ней.

Поражение немецкой армии под Москвой поставило мировое сообщество перед фактом – Блицкриг на Востоке не удался, Советскому Союзу удалось выжить, а Германия оказалась вовлечена в затяжную войну. Блестящая победа Красной Армии над группой армий "Центр" сильно повысила престиж СССР. Теперь Сталин мог уже основательно ставить перед союзниками по Антигитлеровской коалиции вопрос об открытии второго фронта. Однако, Западные державы не спешили с какими – либо действиями. Целью их было истощить в войне силы СССР и Германии (особенно такая позиция была характерна для Великобритании), чтобы после окончания войны иметь в мире доминирующее положение. Но в переговорах с СССР, они, естественно, не могли признаться в своем желании заставить союзника "таскать каштаны из огня". Поэтому, в дипломатическом арсенале Великобритании и США имелся целый ряд отговорок. В их числе было и указание на антирелигиозность советского режима, якобы им не удастся уговорить своих солдат сражаться за безбожное государство.

Чтобы выбить из рук западных союзников этот козырь, Сталин, очевидно, и заказал митр. Сергию книгу, которая могла бы успокоить Запад. Как мы видим, это чисто пропагандистская книга. Подтверждением того служит ее судьба: изданная в количестве 50 тыс. экземпляров на нескольких языках, она была распространена в США, Великобритании, Швеции, на Ближнем Востоке и за линией фронта. Представители Зарубежной Церкви неоднократно обвиняют митр. Сергия в обмане, однако, что он мог сделать в подобной ситуации? Он сознательно пошел на грех ради открытия Второго фронта. Не будем забывать, что выступи союзники на Западе раньше, остались бы в живых многие из паствы Русской Православной Церкви. К тому же, его отказ от написания книги вызвал бы недовольство властей, которое рано или поздно вылилось бы в гонение, что митр. Сергий как пастырь не имел права допустить.

Рассматривая возобновление издательской деятельности Церкви, мы в очередной раз убеждаемся в том, что все уступки советской власти по отношению к Церкви были связаны с извлечением политической выгоды. Точно такой же "выгодной уступкой" являлось разрешение на проведение в марте 1942 г. Собора епископов в Ульяновске. М. В. Шкаровский в своей книге "Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве" утверждает, что он был проведен "с помощью государства" [6]. Такая оценка представляется слишком слабой, здесь можно говорить о том, что Собор проводился с подачи властей.

Решением Собора была осуждена раскольничья автокефальная Украинская Православная Церковь. Казалось бы, осуждение раскола совершенно нормальное явление, но во всех этих событиях есть своя подоплека.

Раскольничья Украинская Церковь была провозглашена 18 августа 1941 г. на соборе большинства украинских архиереев в Почаевской Лавре. Практически вся Украина к этому времени была оккупирована немецкой армией, и епископы теперь могли безбоязненно порвать с Московской Патриархией, запятнавшей себя в их глазах связью с большевиками. Немецкие власти поддерживали подобные настроения, следуя в общем курсе политики Третьего Рейха на восточных территориях. Принцип этот общеизвестен: разделяй и властвуй, но мы обратимся к конкретным документам. В циркуляре рейхсминистра А. Розенберга рейхскомиссарам Остланда и Украины о германской политике в отношении религиозных обществ на оккупированной территории СССР (от 13 мая 1942 г.) указывается следующее:

"Относительно автокефальной Украинской Церкви учитывать, что эта Церковь является сильным инструментом оттеснения чрезвычайно большого влияния Православной Церкви московского направления, которое господствует даже на большей части Балкан.

В любом случае не следует упускать из вида возможную опасность с украинско-церковной стороны для цели – раскола православной Церкви московского направления, которая является носительницей панславянской идеи" [7].

Не будем комментировать приведенный отрывок относительно целей, преследуемых немецким правительством – они прекрасно видны в тексте. Для нас важнее то, что Германия использовала украинских раскольников в качестве политического и идеологического оружия против Москвы. Оккупационным властям было необходимо расколоть единый Московский Патриархат, чтобы население не могло консолидироваться вокруг фигуры московского митрополита (пусть даже не Сергия), занимающего патриотическую позицию.

Естественно, советскому правительству, не собиравшемуся оставлять Украину в руках немцев, было важно показать нелегитимность нового церковного образования. И, конечно же, в борьбе с украинскими сепаратистами, первым союзником Кремля была Русская Православная Церковь, стремящаяся сохранить свою каноническую территорию. Однако официально защищать свою территорию Церковь стала не в августе 1941г., когда возникла раскольничья Церковь, а в марте 1942 г. Напрашивается вопрос: почему Московская Патриархия так долго молчала? Вразумительного ответа нет, но мы можем предположить, что митр. Сергий, осознавая, что Церковь стала заложницей в борьбе между двумя тоталитарными режимами, не торопился заострять вопрос о расколе, ожидая дальнейшего развития событий. И вот, после более полугодового молчания церковные иерархи без видимых на то причин осуждают раскольников. Не говорит ли это о том, что инициатива проведения собора лежит на окрепшем после поражений 1941 государстве, преследующем политические цели на Украине? К сожалению, мы можем строить только гипотезы, т. к. советская власть предпочитала оставлять минимум документов, касающихся своих взаимоотношений с Московским Патриархатом.

Церковно-государственные отношения продолжали развиваться в ключе сотрудничества. Но это сотрудничество, как видно из приведенных выше фактов, представляло из себя крайне неравномерное явление. Инициатива в нем целиком и полностью принадлежала государству, Церковь могла лишь обращаться с патриотическими воззваниями, собирать пожертвования на нужды фронта (да и то на незаконных основаниях) и, по мере привлечения, участвовать в идеологических маневрах правительства. Разумеется, Московская Патриархия могла бы приносить Советам гораздо больше пользы, однако, этому препятствовали многочисленные наложенные на нее ограничения. Поэтому с весны 1942 г. власти начинают расширять рамки дозволенного по отношению к Русской Церкви.

Первым шагом в этом направлении стало разрешение в апреле 1942 г. на проведение пасхальных крестных ходов вокруг храмов. Также был снят ряд ограничений на внебогослужебную деятельность и на проведение массовых религиозных церемоний. Весной 1942 г. сошли на нет отдельные рецидивы преследования Церкви властями на местах, о которых мы говорили в начале главы.

Но ярче всего происходящие изменения в государственной политике видны при рассмотрении судьбы обновленческого раскола. Обновленчество, как это широко известно, фактически являлось инструментом в руках правящего режима, которым советская власть намеревалась расшатать основы Русской Православной Церкви. Попытки эти окончились неудачей, и государство, разочарованное в раскольниках, отодвигает их на второй план. Однако перед началом войны обновленцы все еще стояли на прочных позициях. Нападение Германии на Советский Союз было воспринято раскольниками как свой шанс на выход из забвения, однако реализовать его им не удалось. Патриотические призывы Александра Введенского прошли мимо ушей руководства страны.

В октябре 1942 г. А. Введенский был эвакуирован вместе с митр. Сергием в Ульяновск. Эта эвакуация фактически превратилась для него в ссылку (в отличие от Патриаршего Местоблюстителя, который был связан с центром через митр. Николая (Ярушевича)). С конца ноября 1941 г., когда курс политики государства начал постепенно поворачиваться в сторону Московской Патриархии, глава раскольников начал стремительно терять позиции. Так, 4 декабря в Ульяновске произошла "интронизация" А. Введенского. Новоиспеченный "святейший" принялся повсюду именовать себя Патриархом, однако, в конце декабря слово "Патриарх" неожиданно исчезает из его титула. Что заставило А. Введенского отказаться от сделанного шага? Существует только одно логичное объяснение такого поступка, которое и дает М. В. Шкаровский [8]: глава обновленцев был вынужден отказаться от титула под давлением органов НКВД. Основания для подобного рода действий со стороны государства, в силу проводимой им политики, вполне ясны. Для достижения поставленных политических целей государству была нужна истинная Русская Православная Церковь, а не группировка, возглавляемая самозванцем.

Это было только начало в длинной цепочке неудач и поражений обновленцев. Исследование обновленчества выходит за рамки темы данной дипломной работы, поэтому мы обозначим только самые яркие эпизоды, демонстрирующие, насколько государство охладело в своих отношениях с раскольниками. Так, в апреле 1942 г., митр. Корнилию (Попову), назначенному А. Введенским на Воронежскую кафедру, отказали в регистрации. Основанием для отказа послужило то, что власти якобы не знают никакого первоиерарха Александра Введенского, и считают, что только лишь Патриарший Местоблюститель митр. Сергий полномочен назначать епископов. Аналогичный отказ получил и архиеп. Филарет (Яценко) в Свердловске, в ту же весну 1942 г. Но нагляднее всего свою позицию по отношению к обновленцам продемонстрировал сам Сталин. В благодарственной телеграмме, за пожертвованную драгоценную панагию, Сталин обратился к А. Введенскому как к частному лицу, по фамилии, имени и отчеству, а не как к иерарху, по титулу.

Подытоживая все вышесказанное, мы не можем не отметить, насколько в более выгодном положении, по сравнению с довоенным, оказалась Церковь к маю 1942 г. Государство было заинтересованно в сотрудничестве с Московским Патриархатом, и, не видя ему альтернативы, делало осторожные шаги на встречу. Однако война внесла в этот процесс свои коррективы. 17 мая 1942 года германская армия начинает крупное наступление на южном фронте, которое приводит к серьезным поражениям Красной Армии. Последовавшее отступление РККА и начавшиеся сражения за Кавказ и Сталинград надолго привязали к себе внимание государства и потребовали от него мобилизации всех ресурсов.

Теперь, когда ситуация на фронте снова стала критической, правительство, занятое более насущными проблемами, перестало использовать Церковь в своих далеко идущих политических замыслах. Но это ни коим разом не повлияло на развитие новых церковно-государственных отношений. Более того, новые поражения Красной Армии послужили своеобразным толчком для их дальнейшего развития. Социалистическое государство все более искало опоры в исконно русском патриотизме. Так, были введены ордена и медали в честь великих русских полководцев, в том числе и в честь св. благ. князя Александра Невского (июль 1942 г.).

Разумеется, Церковь использовала полученное от правящего режима послабление для восстановления своей нормальной жизни. Прежде всего, это выражалось в восстановлении епископата. В период с мая по октябрь 1942 г. были хиротонисаны вдовые протоиереи, постриженные в монашество: Сергий Городцов (в монашестве Варфоломей), Владимир Градусов (в монашестве Димитрий) и Николай Чуков (Григорий). В дальнейшем число архиереев росло, и к концу пребывания Патриаршего Местоблюстителя в Ульяновске достигло семнадцати. Разумеется, что хиротонии не могли производиться без ведома органов НКВД. То, что они состоялись, еще раз подчеркивает заинтересованность советской власти в благополучном существовании Московского Патриархата.

Следующим шагом Кремля навстречу Церкви можно считать разрешение Совнаркома на открытие патриархией собственного счета в государственном банке. Связанно это было с широко развернутой Церковью деятельностью по сбору пожертвований на оборону страны. Естественно, такое дело должно быть только поощряемо государством, однако, здесь существовал целый ряд сложных моментов.

Причина у них была довольно прозаична – Церковь не имела в советском государстве статуса юридического лица. Об этом неопределенном положении Церкви хорошо написал в своем меморандуме германским властям в Риге митр. Сергий (Воскресенский): "Существование Патриаршего Управления было признано Советским Правительством только "де факто", но никак не "де юре". Вообще не существовало ничего похожего на легализированный церковный статус. Церковь в целом, отдельные епархии, отдельные приходы не были ни учреждениями, ни корпорациями, они вообще не были никаким юридическим лицом и никаким органом не были представлены. Они существовали только фактически, но не по праву" [9].

Отсутствие статуса юридического лица ставило перед Церковью немалые трудности. Прежде всего приходы не имели право на сбор пожертвований в пользу фронта. Потом, даже собранные деньги, Церковь не могла перевести в Госбанк, т. к. не имела собственного счета. Из такого положения выходили следующим образом: власти закрывали глаза на незаконный сбор пожертвований, а приходы переводили собранное на различные "военные" государственные счета.

Такая абсурдная система порождала, естественно, массу неудобств. Ни Церковь, ни государство не могли реально знать о жертвуемых населением суммах, а эти суммы были весьма приличные. По сведениям М. Шкаровского, только ко дню рождения Красной армии, 23 февраля 1942 г., 25 патриарших храмов Москвы собрали 1159 тыс. рублей, а к 1 мая 1942 – 541 тыс. [10]. Поэтому митр. Сергий, пользуясь заинтересованностью властей в получении церковных денег, 5 января 1943 г. обратился с телеграммой лично к Сталину, прося его разрешения на открытие Патриархией собственного банковского счета, куда могли бы перечисляться средства, собранные верующими на нужды фронта. После месячного ожидания, 5 февраля, такое разрешение было получено, в своей телеграмме Сталин от лица Красной Армии поблагодарил Церковь за труды.

Таким образом, добившись открытия банковского счета, Русская Православная Церковь получила урезанный статус юридического лица. Это был беспрецедентный случай в истории советского государства. Впервые за двадцать шесть лет правления большевиков Церковь получила право на существование. Разумеется, причины такого шага со стороны правительтва лежали на поверхности. 31 января капитулировали остатки 6-й армии Паулюса, окруженные под Сталинградом. Группа армий "Дон" медленно отходила на запад. В планах верховного командования значилось дойти на плечах отступающего противника до Днепра. РККА, вытеснявшая вермахт с Кавказа и Кубани сталкивалась с возрожденной при оккупационных властях церковной жизнью и с открытым недоверием населения к вернувшимся Советам. Чтобы заручиться лояльностью местных жителей, Кремлю надо было продемонстрировать свою терпимость к Православной Церкви. А что могло лучше сделать это, чем официальное признание Московской Патриархии? Именно поэтому можно предположить, что Сталин специально тянул с разрешением целый месяц, выжидая решающей победы под Сталинградом.

Итак, с февраля 1943 г. открылась новая страница церковно-государственных отношений. В целом, без решающих изменений, они продолжались до сентября 1943 г. и их дальнейшее развитие мы проследим в следующей главе. Теперь же нам следует заострить свое внимание на том, как протекала жизнь внутри самой Церкви в период с июня 1941 г. по сентябрь 1943 г.

К сожалению, до нас дошло очень мало сведений о жизни приходов в рассматриваемый период. Определенно можно сказать, что в 1941 – 1942 годах значительных изменений в жизни простых верующих не чувствовалось. Пока государство инициировало сотрудничество с высшей церковной иерархией, на местах оставалось все по-прежнему, разве что прекратилась антирелигиозная агитация.

Нельзя сказать, что члены Церкви все до единого сплотились в противостоянии немецкой агрессии. Были и те, кто связывал с германской армией надежды на освобождение от "большевистской тирании". Но таких, несомненно, было меньшинство, и они, из страха перед НКВД, старались не выказывать свои мысли. Основная же масса верующих стояла на патриотических позициях, внося посильный вклад в дело борьбы с врагом.

Подтверждением этому служит целый ряд легенд, возникших в церковной среде в годы войны. Самой известной из них является легенда "о спасении Москвы Божией Матерью". Согласно ей, в критические дни ноября 1941 г., когда немецкая армия, ожесточенно сражаясь, подбиралась к Москве, над линией фронта на самолете была провезена икона Божией Матери. Якобы после этого наступление германской армии начало выдыхаться и вскоре остановилось.

Мы не будем отрицать роль нашей Небесной Владычицы в спасении Москвы, но факт провоза Ее иконы на самолете можно поставить под большие сомнения. Во-первых, ни в одном источнике это событие не находит подтверждения. Во-вторых, учитывая политику Кремля после победы под Москвой, представляется невероятным, что большевики запросили Небесной помощи. В-третьих, в том, что в 1941 столицу отстоять удалось, нет никакого чуда. Стратегические просчеты германского верховного командования обрекли операцию "Тайфун" на неудачу чуть ли не с самого ее начала.

Для нас важна не столько сама легенда, сколько факт ее возникновения и широкого распространения. Такое возможно только в среде патриотически настроенных верующих, которые ожидали Божией помощи своей Родине, а не иноземным "освободителям". Но что же реально делали эти верующие в рамках своего прихода для победы в войне?

Приходские общины, поставленные государством в жесткие условия существования, реально могли лишь молиться об успехах русского оружия, проводить патриотическую агитацию и нелегально собирать пожертвования на нужды фронта. Исключением являлись лишь некоторые храмы в прифронтовой полосе, где священники устраивали перевязочные пункты.

Такое положение дел сохранялось до февраля 1943 года. После победы под Сталинградом и присвоения Церкви статуса юридического лица, верующие реально ощутили грядущие перемены. По стране пошли слухи о якобы готовящейся встрече правительства с Патриаршим Местоблюстителем, возросла религиозная активность людей. С весны 1943 г. стали возникать прецеденты передачи местными властями храмов в пользование приходских общин. Правда, делалось это неофициально, без проведения юридической регистрации, но такая практика все более входила в жизнь. Впоследствии, даже высшие лица Коммунистической партии, в том числе Калинин, начали содействовать Церкви в этом вопросе. Епископ Лука (Войно-Ясенецкий) 5 марта 1943 г. писал своему сыну: "Я думаю, что резко изменилось отношение правительства к Церкви: всюду открываются и ремонтируются за счет горсоветов храмы, назначаются епископы, митрополит Николай Киевский назначен членом комиссии по немецким зверствам…" [11].

Однако не стоит разделять оптимизм владыки Луки. Шаги государства на встречу Церкви носили исключительно популистский характер. Полученные послабления являлись временными и объяснялись лишь сложившейся политической необходимостью, о чем мы более подробно поговорим в следующей главе. На деле государство продолжало использовать Церковь в качестве политического козыря (дело о Катынском захоронении) и пристально наблюдало за ней, делая соответствующие выводы. Донесения НКВД служат лучшим тому подтверждением. Так, в июне 1943 г. начальник Управления Наркомата госбезопасности по Пензенской области с тревогой писал в обком ВКП(б): "За последнее время среди верующих слоев населения области широко распространились настроения за открытие церквей. В мае с.г. епископ Филарет (Волокитин Х. Т.) установил связь с активными церковниками в гор. Пензе и районах области, распространил слух, что он направлен в Пензу митр. Сергием, от которого якобы имеет полномочия на открытие церквей. Собрал более 1000 подписей верующих и возбудил ходатайство об открытии церкви в Пензе… Особое влияние на религиозно настроенную массу оказывают бродячие попы, монахи, появившиеся за последнее время в области после отбытия срока наказания и выселения из режимных городов" [12].

По своему духу это обращение в обком не сильно отличается от аналогичных обращений конца 30-х годов. И, надо сказать, слова НКВД не сильно расходились с делом. В этом же обращении отмечается, что за организацию религиозного шествия ста женщин, были арестованы 3 самые активные "церковницы". Советская власть оставалась верной самой себе…

Кратко подытожим сказанное в данной главе. Начавшаяся война явилась тяжелым испытанием для существующей государственной системы. Германское нападение имело своей целью уничтожение советского государства, что вынудило правящую партию большевиков мобилизовать все имеющиеся в их распоряжении средства на борьбу с врагом. Церковь, занявшая патриотическую позицию с самого начала боевых действий, также оказалась в поле зрения советского правительства. Поэтому, с первых же дней войны власти прекращают политику преследования Церкви, надеясь использовать ее в своих интересах. В период с июня 1941 г. по сентябрь 1943 г. церковно-государственные отношения претерпевают длительную эволюцию от невмешательства и осторожного наблюдения, до сотрудничества и взаимных уступок. Однако, до начала сентября 1943 г. Московская Патриархия продолжает оставаться на полулегальном положении.

В целом, жизнь "Церкви тыла" протекает без изменений до января 1943г., после чего в стране начинается религиозный подъем, связанный с победами на фронте и уступками со стороны государства. Однако Церковь продолжает находиться под неусыпным контролем государства и о религиозном возрождении в СССР пока говорить не приходится.

Примечания к 5 гллаве:

1.Всемирная история. Вторая мировая война. Итоги второй мировой войны, стр. 314.

2.История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. книга 9 (1917 - 1999), стр. 265.

3.Поспеловский, Д. Русская Православная Церковь в XX веке, стр. 185.

4.История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. Книга 9 (1917 - 1999), стр. 271.

5.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 198.

6.Шкаровский М., Политика Третьего Рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов.

7.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 185.

8.Григорий (Граббе), еп.; Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом, (по поводу книги С. В. Троицкого "О неправде Карловацкого раскола"), стр. 78.

9.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 133.

10. Там же, стр. 202.

11. Там же, стр. 202.

12. Там же, стр. 204.

Церковь в тылу. Сентябрь 1943 г. – май 1945 г.

В конце августа власти наконец-то откликнулись на многочисленные просьбы митр. Сергия о возвращении из эвакуации. В кратчайшие сроки Патриарший Местоблюститель был доставлен поездом в Москву. 4 сентября в Патриархию позвонил начальник 4 отдела III управления НКВД (по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией) полковник Г. Карпов. Карпов известил Патриаршего Местоблюстителя о желании правительства принять высших иерархов Русской Церкви в любое удобное для них время. Митр. Сергий предложил провести такую встречу безотлагательно.

Встреча состоялась в этот же день. Относительно времени и места ее проведения у исследователей мнения расходятся. М. Шкаровский считает, что состоялась она еще днем, на даче у Сталина, в присутствии Маленкова, Берии и ряда представителей НКВД. Именно на этом совещании и проводились переговоры, результаты которых были озвучены на вечерней встрече в Кремле. В Кремле же, уже в присутствии митр. Николая (Ярушевича) и Алексия (Симанского), с ведением протокола беседы, фактически подводились итоги дневной встречи. Свою точку зрения Шкаровский подтверждает словами Э. И. Лисавцева, которому, яко бы поведал об этом сам Патриарх Сергий [1]. Исследователи прот. В. Цыпин и Д. Поспеловский говорят только об одной встрече, ночью в кремлевском кабинете Сталина.

Любая из этих точек зрения имеет право на жизнь, но автор данной дипломной работы более склоняется на сторону Шкаровского. Во-первых, смущает разница в поведении иерархов во время разговора со Сталиным. Цыпин пишет: "Владыки Алексий и Николай чувствовали себя в кремлевском кабинете несколько растерянно, а митрополит Сергий говорил спокойно, "деловым тоном человека, привыкшего говорить… с самыми высокопоставленными людьми"" [2]. С какими высокопоставленными людьми "привык" разговаривать митр. Сергий, только что вернувшийся из Ульяновска? Если даже митр. Николай, вот уже почти два года тесно сотрудничающий с правительством, чувствовал себя в присутствии Сталина скованно, то почему так уверен в себе Патриарший Местоблюститель? Он не растерялся даже во время обсуждения вопроса открытия духовных школ, когда Сталин задал каверзный вопрос: "А почему у вас нет кадров?" [3] (последние выжившие из этих кадров находились, естественно, в тюрьмах и лагерях). В ответ на отроенную провокацию, митр. Сергий изящно отшутился: "Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом Советского Союза" [4]. Остается удивляться такому хладнокровию, если, конечно, итог беседы не был уже известен митр. Сергию.

Во вторых, сам ход беседы представляется несколько странным. В самом начале, отметив патриотическую деятельность Церкви за время войны, Сталин попросил иерархов высказаться по неразрешенным вопросам между Церковью и государством. И вот тут митрополиты начинают наседать на Сталина с целым комплексом программных вопросов, а именно: о созыве Собора, избрании Патриарха и Синода, духовном образовании, печати, финансовых проблемах и даже амнистии осужденных архиереев. Маловероятно, что такой широкий спектр проблем мог быть поднят спонтанно, без предварительной подготовки. Тем более, что у Патриаршего Местоблюстителя были готовы ответы даже на детальные вопросы, например, какой титул будет носить Патриарх. Но как узнали митрополиты, о чем с ними будут разговаривать в Кремле? И что самое удивительное, глава партии гонителей послушно идет на поводу у "церковников". Сталин не возразил ни по одному из вопросов, даже наоборот, решение некоторых из них он ускорил, например, созыв Собора. Вместо предложенного месяца на подготовку, он решил собрать его "большевистскими темпами" через 4 дня.

В любом случае, как Шкаровский так Поспеловский и Цыпин опираются в своих выводах на свидетельства людей при этом не присутствующих, и лишь общавшихся с непосредственными участниками разговора. Но для нас представляется важнее не сколько сама встреча 4 сентября, сколько ее причины и последствия.

Говоря о причинах, мы должны отдавать себе отчет в том, что к событиям 4 сентября привела совокупность сложившихся обстоятельств. Но для удобства, мы рассмотрим их по отдельности.

Внешнеполитические цели

1943 год можно смело назвать переломным в ходе II Мировой войны. На всех фронтах союзники по Антигитлеровской коалиции начали наносить странам Оси поражение за поражением. Прежде всего, стоит отметить впечатляющие победы Красной Армии. После битвы на Курской дуге РККА полностью захватила инициативу в свои руки и уверенно теснила вермахт к Днепру. Западные союзники, еще в середине мая добившие итало-германские войска в северной Африке, к 17 августа захватили Сицилию и 3 сентября начали высадку в южной Италии. На Тихом океане иссяк наступательный порыв Японии. США ожесточенно сражались за Соломоновы острова и начали постепенно отвоевывать цепь Алеутских островов. Свержение 25 июля режима Муссолини и выход Италии из войны вполне дополнял безрадостную для III Рейха картину.

Поражение Германии было очевидным. Для координации действий союзных сил ведущие мировые державы (Великобритания, СССР, США) решили провести совместную конференцию. Местом проведения конференции был избран Тегеран, а временем – начало октября 1943 г. На встрече в Тегеране Сталин собирался поднять ряд вопросов, первым из которых по важности являлось открытие второго фронта. Мы уже указывали, что в переговорах с Западными союзниками проблема положения Церкви в СССР носила принципиальный характер. Разумеется, решения чисто декларативного характера по данной проблеме не могли удовлетворить ни США, ни Великобританию. По этому-то Сталин, еще за месяц начинает готовится к Тегеранской конференции, чтобы предоставить союзникам свою лояльность к Церкви во всей полноте: новый Патриарх, Синод, возрожденные церковная печать и духовное образование. В свете всего вышесказанного становится понятно, почему Сталин решает провести подготовку к Собору "большевистскими темпами", за 4 дня – у него не было месяца, который просили иерархи, Патриарх должен был быть избран еще до октября.

Внутриполитические причины

В конце первой главы мы говорили о том, что к началу войны советское общество подошло сохраняя тенденции к расколу. Нападение Германии на СССР это раскол очень четко обозначило. Хорошо он был виден именно на оккупированной территории. С одной стороны стали возникать партизанские отряды из лиц, симпатизирующих советской власти. С другой стороны, появились вооруженные формирования явно враждебные сторонникам коммунизма. Самая интересная ситуация в этом плане была ситуация на Украине. Э. Манштейн пишет: "Вообще, существовало три вида партизанских отрядов: советские партизаны, боровшиеся с нами и терроризировавшие местное население; украинские, боровшиеся с советскими партизанами… и, наконец, польские партизанские банды, которые боролись с немцами и украинцами" [5]. Воевали противники Советов и на фронте. Тот же Манштейн вспоминает об этом: "Седьмого января небольшие силы противника появились на северном берегу Дона, примерно в 20 км от Новочеркасска, где находился штаб группы армии. Казаки и части пограничной охраны, несшие до этого охранение на этом участке реки, отступили перед противником" [6].

Но таких радикальных группировок было мало. В основном население оставалось нейтральным, не поддерживая ни коммунистов, ни немцев. Неприязнь простых жителей к советской власти вполне понятна, что касается немцев, то здесь лучшим ответом будут слова одного бывшего царского генерала, сказанные Гейнцу Гудериану: "Если бы вы пришли 20 лет тому назад, мы бы встретили вас с большим воодушевлением. Теперь же слишком поздно. Мы как раз теперь снова начали оживать, а вы пришли и отбросили нас на 20 лет назад, так что мы снова должны начать все с начала. Теперь мы боремся за Россию, и в этом все едины" [7].

После перелома в Сталинградской битве, Красная Армия начинает постепенно продвигаться на запад, освобождая все новые районы страны. Стоит признаться, что население с большой осторожностью относилось к возвращению своей армии, что, в общем, не удивительно. Люди вовсе не желали возвращения прежних порядков: контроля НКВД, колхозов, жесткой уравниловки. И, конечно же, жители боялись, что у них вновь отнимут повсеместно открытые немцами храмы, поставят их веру вне закона. По этому, начиная с осени 1943 г., а возможно и раньше, имели место факты бегства населения от своей же армии. Люди предпочитали остаться под властью оккупантов, чем быть освобожденными "родными" коммунистами. Неплохое описание этого исхода есть у Э. Манштейна: "Так как Советы в отбитых ими у нас областях немедленно мобилизовали всех годных к службе мужчин до 60 лет в армию и использовали все население без исключения, даже в районе боев, на работах военного характера, Главное командование германской армии приказало переправить через Днепр и местное население. В действительности, эта мера распространялось, однако, только на военнообязанных, которые были бы немедленно призваны. Но значительная часть населения добровольно последовала за нашими отступающими частями, чтобы уйти от Советов, которых они опасались. Образовались длинные колонны, которые нам позже пришлось увидеть также и в восточной Германии" [8].

Помимо всего, Красная Армия, освобождая оккупированную территорию, сталкивалась с возрожденной немцами религиозной жизнью. Естественно, сначала красноармейцы, а потом и остальные граждане СССР начали задаваться вопросом, почему захватчики открывали храмы, а советское правительство нет?

Складывающаяся обстановка требовала незамедлительного вмешательства. Прежде всего, нужно было успокоить население еще не освобожденных районов, чтобы по мере продвижения РККА обеспечить себе надежный тыл. Церковь была единственным институтом, способным консолидировать разобщенных войной людей в единое общество. Во вторых, в воздухе витал вопрос, что делать с многочисленными действующими приходами. И, конечно же, Церковь являлась отдушиной для народа, на котором лежала вся тяжесть войны. Встреча 4 сентября должна была разрешить эти проблемы.

Политические проекты Сталина

Идя на беспрецедентные уступки по отношению к Церкви, Сталин, по всей вероятности, решал не только текущие политические задачи. Налаживая взаимоотношение с Московской Патриархией, и фактически беря ее под контроль, о чем будет сказано ниже, он готовил инструмент для внешнеполитических манипуляций в будущем. Действительно, "дружба" с Церковью предоставляла много выгод для дальновидной политики Сталина. Прежде всего, через Патриархию можно было поддерживать связь с Православным миром, через который, в свою очередь, иметь влияние на Ближнем Востоке и Балканах. Кроме того, Церковь позволяла Сталину влиять и на Запад. Так, в марте 1945 г., СССР начал наступление на Ватикан, с целью ослабить его влияние на западной Украине. Для этого Униатская Церковь была включена в Московскую Патриархию. Интересна сама записка, поданная по этому поводу Сталину от Г. Карпова: "…Русская православная церковь, в прошлом не прилагавшая усилий для борьбы с католицизмом, в настоящее время может и должна сыграть значительную роль в борьбе с против римско-католической церкви (и против униатства), ставшей на путь защиты фашизма и добивающейся своего влияния на послевоенного устройство" [9].

И хотя время показало, что Московский Патриархат не может стать консолидирующим центром Православия, и все надежды Сталина не оправдались, тем не менее, в 1943 г. они казались довольно перспективным начинанием.

Помимо всего, в Церкви существует также легенда, объясняющая причины внезапной щедрости Сталина, мимо которой мы не можем пройти. Согласно ей, из-за постоянного курения трубки на губе у Сталина образовалась небольшая язвочка. Врачи опасавшиеся, что она может перейти в злокачественную опухоль, настаивали на операции. Однако, при выборе хирурга, возникала серьезная проблема - руководитель страны, не доверявший своему окружению, опасался покушения на свою жизнь. Выход был найден – оперировал Сталина человек с безупречной репутацией, архиеп. Лука (Войно – Ясенецкий). Перед операцией архиеп. Лука, якобы имел продолжительную беседу со своим пациентом, которая повлияла на Сталина и повлекла за собой события 4 сентября.

Легенда эта очень интересная, но она не подтверждается реальными фактами. Ни в житии архиеп. Луки, ни в каком другом источнике, ни в одном из исследований мы не находим ей подтверждения. Если бы Сталину действительно поводилась такая операция, то на губе у него должен был остаться шрам, но это ни кем не отмечено. Даже если мы допускаем, что подобный случай имел место, он ни как не повлиял на события 4 сентября. Ведь мысль о "раскаянии" Сталина не как не увязывается с тем тотальным контролем, под которым оказалась наша Церковь с осени 1943 г.

Теперь, выявив причины встречи 4 сентября, мы переходим к анализу ее последствий. Первым и самым важным результатом проведенных переговоров со Сталиным явился созыв Архиерейского Собора 8 сентября 1943 г. В Москве и последующая интронизация нового Патриарха.

В работе собора приняло участие 19 иерархов: 3 митрополита, 11 архиепископов и 5 епископов. Заслушав доклады митр. Сергия и митр. Алексия, Собор приступил к избранию Патриарха. В качестве кандидата был выдвинут митр. Сергий, вот уже 17 лет являющийся Патриаршим Местоблюстителем, уважаемый в Церкви и признаваемый как властями, так и за рубежом. Все 19 архиереев проголосовали единогласно, что впрочем не удивительно – альтернативы митр. Сергию просто не существовало.

Далее Собор приступил к образованию Синода. В Синод вошло 3 постоянных члена: митр. Алексий (Симанский), митр. Николай (Ярушевич), архиеп. Сергий (Гришин); и три временных члена. Надо сказать, что права нового Синода были значительно расширены по сравнению с Синодом Патриарха Тихона. Теперь это был не консультативный, а соуправляющий орган.

Завершая свою работу, Собор издал декларацию и два обращения. Соборной декларацией осуждались все те, кто сотрудничал с немецкими властями: "…всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик – лишенным сана" [10]. Цыпин по этому поводу пишет: "Разумеется, этот акт был направлен не против тех священнослужителей, кто, находясь на оккупированной территории, был вынужден вступать в контакт с оккупационными властями по вопросам, связанным с открытием церквей, с епархиальной и приходской жизнью, контролировавшейся немецкой администрацией. Это казалось священнослужителей, которые предавали ближних или открыто перешли на сторону фашизма" [11]. Несомненно, это было так. Но возникает вопрос, кто определял вину того или иного человека? Поиск виновных был прерогативой НКВД. Любого священнослужителя, служившего на оккупированной территории (и не сотрудничавшего с партизанами) можно было огульно обвинить в сотрудничестве с оккупационными властями. Такое обвинение опровергнуть было фактически не возможно. Теоретически, карательные органы могли ставить Священный Синод перед фактом, и обвиняемый, помимо государственного, получал бы еще и церковное наказание. Правда, НКВД никогда не пользовалось данным постановлением, и в этом можно видеть большую удачу. В противном случае, Церковь могла оказаться в, мягко говоря, щекотливом положении.

Из двух изданных обращений, первое, адресованное советскому правительству, является чисто формальным и не заслуживает к себе отдельного внимания. Гораздо интересней второе послание, так называемое "Обращение ко всем христианам мира". В нем церковные иерархи призывают: "…дружно, братски, крепко и мощно объединиться во имя Христа для окончательной победы над общим врагом в мировой борьбе, за попранные Гитлером идеалы христианства, за свободу христианских церквей, за свободу, счастье и культуру всего человечества" [12]. За этими пафосными словами мы видим, как Церковь вновь оказывается втянутой в политику. Собор делает призыв к совместной борьбе, столь актуальный в преддверии Тегеранской конференции.

12 сентября 1943 г. В Богоявленском соборе Москвы состоялась интронизация новоизбранного Патриарха. Избрание нового главы Русской Церкви имело большой резонанс во всем мире. В Москву шли поздравления от Православных Патриархов, глав инославных Церквей, крупных религиозных деятелей. Особо стоит отметить телеграмму главы Грузинской Церкви, Католикоса – Патриарха Каллистрата. Отношения Грузинской и Русской Церквей были прерваны еще в 1917 г. Поздравление Святейшего Каллистрата давало надежду на восстановление евхаристического общения.

В день интронизации Патриарха Сергия, была реализована еще одна договоренность, достигнутая 4 сентября. В свет вышел первый номер возобновленного Журнала Московской Патриархии, тиражом 15 000 экземпляров. Журнал выходил как ежемесячник. Открывала его официальная часть, за ней следовала рубрика "речи и проповеди", далее публиковались статьи, оканчивался он рубрикой "корреспонденция с мест". В целом, ЖМП освещал жизнь Церкви, но, к сожалению, в его материалах встречается значительная доля пропгандизма. Разумеется, возникало это явление вследствие продолжения государством политики использования Церкви в своих целях. Иначе невозможно объяснить появление в журнале материалов подобного содержания: "Братья болгары! Посмотрите, как геройски борются с врагом наши братья русские, как сражаются ваши братья в Югославии. Поднимитесь и вы, смело и мужественно обратите оружие против общего врага. Братья Славяне! Русские, украинцы, белорусы, сербы, хорваты, словенцы, чехи, словаки, поляки, болгары! Помните, идет святая битва… Утройте, удесятеряйте свои усилия. Славяне, которых Гитлер мечтал уничтожить, уничтожат его самого" [13]. Однако, не стоит огульно обвинять авторов в ангажированности. Тяжелый ход войны, огромные жертвы, разорение всей страны не могли не повлиять на содержание статей. И, конечно же, не стоит забывать о государственной власти, наблюдающей за Церковью, и направляющей содержание ЖМП в "нужное русло".

Необходимо сказать про еще одно последствие встречи 4 сентября - образование Совета по делам Русской Православной Церкви, который возглавил полковник НКВД Карпов. Идея создания подобной организации, по утверждению М. Шкаровского, возникла еще весной – летом 1943 г. Это вполне вероятно, учитывая, что Московская Патриархия все чаще задействовалась государством во внешней политике, ведь контроль над Церковью со стороны спецслужб вредил имиджу СССР на международной арене. Выход из-под непосредственного контроля НКВД дал Церкви относительную свободу, и тем самым были созданы благоприятные условия для восстановления нормальной религиозной жизни в СССР. Сам Сталин в личной беседе с Карповым обозначил рамки влияния Совета по делам РПЦ: "Совету не представлять собой бывшего обер-прокурора, не делать прямого вмешательства в административную, каноническую и догматическую жизнь церкви и своей деятельностью подчеркивать самостоятельность церкви;…обеспечить соответствующие встречи, приемы, формы общения с патриархом, которые могли быть использованы для соответствующего влияния; не смотреть в карман церкви и духовенства…; Совету обеспечить, чтобы епископат являлся полновластным хозяином епархии…; не делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и т. п." [14].

Естественно, Церковь максимально использовала полученную свободу. И в первую очередь здесь стоит сказать о деятельности Патриарха Сергия, который в оставшиеся месяцы своей жизни сделал необычайно много для возрождения разгромленной советской властью церковной структуры. Прежде всего, Патриарх начал заботиться о сохранении чистоты рядов духовенства, и не допущения в клир раскольников. Теперь, когда за его плечами стояло государство, Патр. Сергий мог дать решающий бой уже умирающему обновленчеству. В первом же своем послании он призывал верующих к бдительности и наблюдению за деятельностью приходских советов (в то время, как правило, контролировавшихся государством): "Если приходской совет общины, например, принимает священника с сомнительной хиротонией, никто из рядовых членов общины не может молчать. На нем лежит обязанность охранять веру, и он будет отвечать перед Богом, если со своей стороны не предупредит ее нарушения" [15].

Однако, Патр. Сергий, борясь с обновленчеством как явлением, проводил в жизнь очень мудрую политику относительно самих раскольников. Все принесшие покаяние, получившие сан до 1923 года (т. е. до запрещения Патр. Тихоном), возвращались в сущем сане. Сана лишались лишь миряне, принявшие обновленческое рукоположение. Но были случаи, когда таких людей в ближайшее время принимали в клир. Так, лжеепископ Сергий (Ларин), воссоединенный с Церковью простым монахом, вскоре был рукоположен во епископа. Еще с ноября 1943 г началось массовое возвращение отпавших клириков в Патриаршию Церковь. 2 марта 1944 г. принес покаяние бывший "первоиерарх" Виталий (Введенский), что стало своеобразным символом окончательного банкротства обновленчества.

Не менее важной заботой для Патриарха стало восстановление фактически уничтоженного епископата. К сентябрю 1943 г. в Московском Патриархате насчитывалось всего 17 архиереев, многие кафедры оставались вдовствующими. 27 октября Патриарх написал на имя Карпова заявление, в котором ходатайствовал об освобождении 26 священнослужителей, в том числе 24 архиереев. Советское правительство дало свое согласие на освобождение, но весь трагизм ситуации заключался в том, что из всего списка остался в живых лишь один человек – епископ Николай (Могилевский), который заступил на кафедру лишь в 1945 г. Возникала необходимость в новых епископских хиротониях и возвращении принудительно отправленных на покой архиереев. Кроме того, Церковь имела еще один источник пополнения епископата – раскаявшихся обновленцев, правда законно рукоположенных архиереев среди раскольников было немного. В итоге к марту 1944 г. в Русской Православной Церкви было уже 29 архиереев.

Большие достижения при Патриархе Сергии были достигнуты и во внешних церковных связях. Самым значимым из них была нормализация отношений с Грузинской Церковью. Древняя Церковь Грузии потеряла самостоятельность после присоединения к России и смерти последнего Патриарха. В 1917 году, вслед за провозглашением независимости Грузии, о своем отсоединении от Московского Патриархата объявила и Грузинская Церковь. Однако проходивший тогда Поместный Собор Русской Православной Церкви категорически отказался принять одностороннее отделение. В результате между Москвой и Тбилиси произошел разрыв, который удалось уврачевать только через 26 лет. В октябре 1943 г. для переговоров с Католикосом – Патриархом Каллистратом был направлен архиеп. Ставропольский Антоний (Романовский). В результате 10 ноября 1943 г. Московская Патриархия признала автокефалию Грузинской Церкви, и между двумя Церквями возобновилось литургическое общение.

Жизнь Русской Церкви, разумеется, не ограничивалась деятельностью одного Патриарха. Сентябрьская встреча привнесла значительные изменения и в жизнь простых верующих. По всему Советскому Союзу начался стихийный рост количества приходов. Государство, которому возражение мощной церковной структуры было совсем не выгодно, максимально усложнило процедуру открытия храмов. 28 ноября 1943 г. Совнаркомом была установлен следующий порядок: ходатайство верующих об открытии храма первоначально рассматривалось местными властями, затем передавалось в Совет по делам РПЦ, оттуда в Совнарком, а из Совнаркома обратно в Совет. На каждом этапе ходатайство можно было отклонить, в целом такая структура позволяла вести жесткий контроль за ростом приходских общин.

Также продолжалось активное жертвование верующих на нужды фронта. 7 февраля 1944 г. армии была передана армии танковая колонна "Дмитрий Донской", построенная на деньги, собранные Церковью еще с начала 1943 г. Акт передачи состоялся у деревни Горелки, что в 5 км северо-западнее Тулы, по месту расположения комплектующих военных лагерей. Колонна состояла из 40 танков Т-34-80. На встречу с танкистами приехал митр. Николай (Ярушевич), который описал ее в статье "На алтарь Родины" (ЖМП, 1944 N4). В августовском номере ЖМП было опубликовано благодарственное письмо от командования части, в которую поступили эти танки. Свой первый бой они приняли на 1-м Белорусском фронте, где "…прорвали сильно укрепленную оборону немцев" [16].

Создание танковой колонны "Дмитрий Донской" было не единственным случаем строительства военной техники на церковные деньги. В октябрьском номере ЖМП за 1944 год, прихожане Казанской кладбищенской церкви города Ельца обратились к Верховному Главнокомандующему с просьбой купить на собранные 50 000 руб. танк и назвать его именем св. князя Александра Невского [17]. Просьба верующих была удовлетворена, в журнале, от имени Сталина, им была объявлена благодарность. На общецерковные средства начала создаваться эскадрилья, так же названная в честь Александра Невского.

Для освещения патриотической деятельности Церкви в разделе ЖМП "Корреспонденция с мест", была выделена специальная рубрика "Помощь фронту". В ней публиковались сообщения о наиболее значительных вкладах приходских общин в "военные" фонды Госбанка. Вот цифры из отчетов епархиальных архиереев:

Из отчета Архиепископа Саратовского и Сталинградского за 1943 г. [18]

1.	в фонд обороны и на танковую колонну им. Димитрия Донского	1 814 456 руб.
2.	на подарки бойцам Красной Армии	85 320 руб.
3.	на пострадавших от немецкого нашествия и на восстановление Сталинграда	131 100 руб.
4.	на помощь семьям фронтовиков и сиротам (в детдомах)	185 000 руб.
5.	на помощь эвакуированным из оккупированных мест	10 000 руб.
6.	на военный заем	112 900 руб.
	Всего:	2 338 776 руб.

Из отчета Архиепископа Куйбышевского Алексия за период с 1 января по 20 июня 1944 г. [19]

1.	на оборону Родины	1 349 500 руб.
2.	на танковую колонну	150 000 руб.
3.	на детей фронтовиков	150 000 руб.
4.	на подарки Красной Армии	260 000 руб.
5.	инвалидам Отечественной войны	110 000 руб.
6.	раненным бойцам Красной Армии	40 000 руб.
7.	семьям военнослужащих	120 000 руб.
	Итого:	2 179 500 руб.

Из отчета Епископа Зиновия, викария Горьковской епархии за первое полугодие 1944 г. [20]

1.	в фонд обороны страны	684 626 руб.
2.	на подарки Красной Армии	262 744 руб.
3.	инвалидам войны	20 009 руб.
4.	детям фронтовиков	106 593 руб.
5.	военный заем	697 151 руб.
6.	вещами и продуктами	210 000 руб.
	Итого:	1 981 114 руб.

Как видно из приведенных цифр, большая часть пожертвований шла в фонд обороны страны. Но и благотворительные цели не оставались обойденными вниманием. Архиепископ Новосибирский и Барнаульский Варфоломей сообщал, что верующие и духовенство к празднику 1 мая собрали на подарки Красной Армии 100 000 руб., а в фонд Красного Креста – 130 000 руб. [21].

Широко действовала Церковь и в освобожденных районах. Не смотря на разорение войной и нажим со стороны вернувшейся советской власти (о чем будет сказано ниже), приходские общины принимали посильное участие в общем деле. При четырех церквях Одесской епархии были открыты бесплатные столовые для местного населения. Два собора и две церкви (возможно те же) взяли на себя шефство над госпиталями РККА [22]. Верующие проявляли инициативу также в частном порядке. Епископ Ростовский и Таганрогский Елевферий так писал об этом: "В отделение Госбанка вносились собранные духовенством и верующими суммы на оборону. Несли и везли в госпитали из отдаленных хуторов и станиц собранные продукты, вещи, одежду, белье, посуду и пр. Этот поток не истощается и до настоящего времени. Во многих местах верующие снабжают находящихся на излечении в госпиталях воинов книгами, производят стирку белья. В иных местах устраиваются концерты в госпиталях силами церковных хоров, ко дню гражданских или церковных праздников верующие организуют раздачу подарков больным и раненным воинам, готовку завтраков и обедов" [23].

Свидетельств об активном сборе Церковью средств на нужды фронта очень много. Сколько же реально было собранно верующими за годы войны? Называются разные цифры – от 50 млн. до 10 млрд. рублей. По подсчетам самой Московской Патриархии, было собранно более 300 млн. рублей наличными. К этой сумме стоит прибавить стоимость пожертвованных драгоценностей, вещей, продуктов, а так же все суммы, оставшиеся не учтенными или прошедшие в 1941 – 1942 годах через Госбанк. Так что реальную цифру установить невозможно, можно лишь говорить, что она значительно превосходит указанные 300 миллионов.

15 мая 1944 года была перевернута еще одна страница церковной истории. В 6.50 утра от кровоизлияния на почве артериосклероза скончался Патриарх Сергий. Немедленно были собраны члены Священного Синода, в присутствии которых вскрыли завещание Патриарха Сергия, первый пункт которого гласил: "В случае моей смерти или невозможности исполнять должность Патриаршего Местоблюстителя, эта должность во всем объеме присвоенных ей обязанностей переходит к Преосвященному Митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому)" [24] . В жизни Церкви начался период – эпоха правления митрополита, а затем Патриарха Алексия.

Надо сказать, что назначение Патриаршим Местоблюстителем митр. Алексия до сих пор вызывает споры. Причина их заключается в том, что согласно канонам, архиерей не имеет права назначать себе преемника. Таким образом, мы можем утверждать, что Патриарх Сергий сознательно пошел на нарушение канонов. Этот момент и по сей день ставится ему в вину некоторыми представителями Зарубежной Церкви. Однако, здесь следует учитывать обстоятельства, сопутствующие написанию завещания. Напомним, что составлено оно было 12 октября 1941 года. Во-первых, в это время на фронте складывалось тяжелое положение, нависла угроза над Москвой; во-вторых, митр. Сергий был крайне неуверен в советском правительстве, которое еще никак не выражало свою позицию по отношению к Церкви с начала войны. Эти два обстоятельства и вынудили Патриаршего Местоблюстителя подстраховаться на случай неблагоприятного развития событий.

Смерть Патриарха Сергия имела большой резонанс, как в нашей стране, так и во всем мире. Шестой номер ЖМП за 1944 год целиком посвящен смерти Патриарха. Помимо телеграмм соболезнования и речей, произнесенных над гробом, в номере содержится письмо митр. Алексия Сталину. В нем новый Патриарший Местоблюститель откровенно обещает следовать требованиям государства, но в известных рамках: "В предстоящей мне деятельности я буду неизменно и неуклонно руководствоваться теми принципами, которыми отмечена была церковная деятельность почившего патриарха: следование канонам и установлениям церковным – с одной стороны, – и неизменная верность Родине и возглавляемому Вами правительству нашему, – с другой" [25]. О его полной лояльности существующему режиму говорят следующие слова: "Действуя в полном единении с Советом по делам Русской Православной Церкви, я вместе с учрежденным покойным Патриархом Священным Синодом буду гарантирован от ошибок и неверных шагов" [26].

Естественно, Сталин не возражал против такой кандидатуры, и митр. Алексий беспрепятственно продолжал восстановление разгромленной большевиками Церкви. К январю 1945 г., благодаря его руководству, епископат насчитывал уже 41 архиерея.

К концу 1944 года Красная Армия освободила почти всю территорию СССР. Ранее оккупированные территории вернулись в состав советского государства, а следовательно, религиозная жизнь протекавшая на их территориях попадает в рамки нашего исследования. Вместе с освобожденными областями Советский Союз получил 7547 действующих храмов (не считая 2491 униатский). Судьба этих храмов, а также религиозных общин, окормлявшихся под их сводами, сложна и крайне интересна для нас.

Трудности у вышеупомянутых приходов стали возникать еще со времен немецкой оккупации, начиная с 1943 года. Если в начале войны германские вооруженные силы в целом лояльно относились к Церкви, то теперь, когда удача отвернулась от вермахта, все чаще стали возникать факты надругательства над религиозными чувствами людей, мародерства, разрушения святынь и даже убийств клириков. Первым свидетельством здесь может являться сообщение митр. Сергия (Воскресенского) в ведомство рейхскомиссара Остланда о поведении партизан по отношению к Церкви от 19 марта 1943 г. В нем, митрополит указывает на ошибки немецких властей, использовавшиеся партизанами в целях пропаганды. Он приводит два случая недопустимого обращения германского командования с верующими. "В июле 1942 г. – пишет митр. Сергий, – священник вернулся в Выборы из поездки и установил, что во время его отсутствия в местной церкви надолго разместилось подразделение германского Вермахта. Так называемые царские врата алтарного помещения оказались раскрыты, в церкви, даже в алтаре курили и играли в карты. Верующие были глубоко оскорблены, возмущены и взволнованны" [27]. Ситуация разрядилась, когда по просьбе священника офицер перевел свое подразделение в другое здание. Другой случай произошел в праздник Крещения Господня: "В тот день в Выборы на санях приехали крестьяне из ближайших деревень, чтобы в большом количестве участвовать в праздничном богослужении и традиционном водосвятии. Во время пребывания в храме их неожиданно вызвали и вместе с их лошадьми и санями заставили выполнять гужевую повинность для соседней эстонской воинской части" [28].

Если подобные инциденты возникали в спокойной в то время Прибалтике, то, что говорить об областях оказавшихся в зоне боев? Озлобление из-за неудачной войны, накладывающееся на национал-социалистическую идеологию, широко распространенную среди солдат вермахта, толкало людей на преступления, создавало желание хоть как – то отомстить русским. Это и породило множество позорных для Германии фактов, которые в обилии содержатся на страницах ЖМП. Мы приведем наиболее характерные из них.

Случаи грабежа и осквернения храмов: "Немцы во время своего пребывания в г. Сумы забрали из городского Преображенского собора все бронзовые подсвечники, сняли 6 штук больших бронзовых паникадил… похитили серебряные сосуды и кресты.

В нижнем этаже Троицкого городского собора, где была церковь, выломали иконостас и устроили там конюшню… заходили в храмы во время богослужения в шапках и курили сигары…" [29].

Случаи расстрелов духовенства: "Одного священника немцы захватили в церковной ограде и арестовали, издевались, глумились над ним, предав его суду, обвиняли в партизанстве.

Другого старика – священника расстреляли без всякой на то причины" [30].

Случаи разрушения храмов: "Протоиерей Петро-Павловской церкви г. Брянска сообщает: перед своим бегством из г. Брянска немцы взорвали в т. н. Зареченской слободе два храма древней архитектуры. В селе Большом Полпине немцы храм разрушили, а в селе Бозновом храм сожгли. В Жиздре немцы взорвали собор" [31].

"В ряде сел… Орловской области немцы разобрали храмы для мощения дорог камнями" [32].

Случаи минирования храмов: "Под Преображенским храмом г. Орла наши саперы обнаружили 30 мин. Под Смоленским храмом г. Орла был большой подвал, который служил местным жителям бомбоубежищем… и, несмотря на это, под этим храмом также обнаружено много мин" [33].

Итоги немецкого отступления очень печальны: согласно отчету Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, ими было разрушено и повреждено 1670 храмов и 69 часовен [34].

Изгнание немцев не принесло верующим облегчения. Те опасения населения, о которых мы говорили, разбирая причины встречи 4 сентября 1943, вполне оправдались. Вернувшиеся Советы с явной враждебностью относились к возродившимся церковным общинам. Такое отношение вполне понятно. Если в СССР Церковь была легализована самим Сталиным, то жители освобожденных регионов получили свои храмы от врагов, что выглядело в глазах советских чиновников незаконным. Отсюда и берет начало волна закрытия церквей, переданных верующим оккупационными властями.

Надо сказать, что Советы действовали с большим размахом. 28 сентября 1944 г. епископ Сумский Корнилий отправил Патриаршему Местоблюстителю доклад о закрытии 30 храмов. В нем говорилось: "Одиозное отношение местных сельских соввластей выражается местами весьма грубо: в селе Павленковы Хутора храм был закрыт на кануне праздника Успения Пресвятой Богородицы, что особенно возбудило верующих против соввласти. В некоторых местах представители соввласти выбрасывали иконы из храмов… с руганью обращались к священникам, ударяя кулаками по столу, кричали на председателей церковных советов и церковных старост, не стесняясь выпускать со своих уст грязную ругань по адресу последних…" [35]. Осенью 1944 г. это явление приобрело столь массовый характер, что тревогу забил уже Совет по делам РПЦ. 1 декабря Совнарком принял постановление, согласно которому местным властям предписывалось воздерживаться от дальнейших закрытий, не препятствовать ремонту зданий, в случае настойчивых просьб населения открывать церкви из расчета 2-3 на район. Однако местные власти все равно продолжали изымать храмы под предлогом отсутствия священников.

Другая проблема заключалась в активном поиске органами НКВД "предателей Родины". Разумеется, одним из первых под подозрение попало духовенство, служившее на оккупированной территории. Многие священнослужители, не захотевшие или не сумевшие покинуть Родину, подверглись обвинениям в коллаборационизме только на том основании, что они возобновляли богослужения в храмах с разрешения немецких властей. Таких людей осуждали и этапировали в лагеря. В январе 1945 состоялся суд над членами Псковской Православной Миссии, большинство обвиняемых по этому делу было приговорено к 15 – 20 годам лагерей.

Помимо всего, на новые приходы легла масса ограничений, например, был запрещен колокольный звон. Священникам запрещалось окормлять более одного прихода, что привело к прекращению богослужений во многих храмах. В целом, можно сказать, что на освобожденных территориях советская власть вновь показала свое истинное лицо. Именно здесь проявился раскол между лидером Коммунистической партии и многочисленной партийной номенклатурой.

Дело в том, что в ВКП(б) к концу войны возникла мощная оппозиция выбранному Сталиным курсу на примирение с Церковью. Партаппаратчики в течении почти всей войны мирились с фактом существования диалога между государством и религией, понимая, что для победы необходимо консолидировать все силы общества. Однако теперь, когда война близилась к завершению, Церковь, в их глазах, становилась больше не нужна. Не зная о далекоидущих политических замыслах Сталина, номенклатура резко негативно относилась к дальнейшему "примиренчеству". Но, так как повлиять на курс внутренней политики в стране они не могли, партийные чиновники начали собственную борьбу с "церковниками", на местном уровне, подтверждением чему служит творящийся произвол на освобожденных территориях.

Весной 1945 стали уже раздаваться голоса, требующие сохранения верности идеям марксизма – ленинизма и прекращения "братания с попами". Правда, голоса эти быстро заткнули, а самого ярого оратора, некого Б. Кандидова, даже обличили в заблуждении через "Правду". Враги Церкви замолчали, но от своих убеждений не отказались. Выступить, а заодно и подтвердить свои слова делами, они смогли только при Хрущеве. Таким образом, Сталин, волей – неволей стал защитником Церкви от оголтелой коммунистической публики. А для себя мы можем сделать немаловажный вывод, что хрущевские гонения начали зарождаться еще в последние месяцы Великой Отечественной войны.

Следующей вехой в церковной истории можно считать Поместный Собор 1945 года. Подготовка к проведению Собора началась еще с конца 1944 года. 21 – 23 ноября в Москве проводился Архиерейский Собор, на котором избирали кандидатов на Патриаршую Кафедру. Собор, единогласно выдвинувший кандидатуру митр. Алексия, неожиданно получил оппозицию в лице архиеп. Луки (Войно-Ясенецкого). Архиеп. Лука, основываясь на решении Собора 1917 года, настаивал на выдвижении нескольких кандидатур путем тайного голосования и выбора Патриарха посредством жребия. Кроме того, он заявил, что если к его словам не прислушаются и нарушат постановление Собора, то он будет голосовать против Алексия. Сейчас сложно сказать, что двигало им в тот момент. Трудно поверить, что Лука не видел явной протекции митр. Алексию со стороны Сталина. Так или иначе, но епископы настояли на своем решении, а архиеп. Лука, во избежание осложнений с властями, приглашения на Поместный Собор не получил. 24 ноября состоялась встреча участников Собора с Карповым. На ней иерархам объявили, что государство предоставляет Церкви ряд новых привилегий – право производить необходимые предметы культа, освобождение священнослужителей от воинской службы, ряд налоговых послаблений. Сталин отблагодарил архиереев за правильно сделанный выбор…

31 января 1945 года в Москве начал свою работу Поместный Собор Русской Православной Церкви. В нем приняло участие 46 архиереев, 87 клириков и 38 мирян. В качестве гостей были Александрийский, Антиохийский и Грузинский Патриархи, представители Константинопольской, Иерусалимской, Сербской и Румынской Церквей. От советского правительства присутствовал глава Совета по делам РПЦ Карпов. Заседания Собора проходили в Воскресенском храме, в Сокольниках. Мероприятие было обставлено помпезно, на сколько это позволяло военное время. Сталин явно хотел получить от этого события международный резонанс.

На первом заседании Собора был принят документ, значение которого сложно переоценить. Это так называемое "Положение об управлении РПЦ". Положение коренным образом меняло принципы организации Русской Церкви. Теперь Церковь становилась жесткой иерархической организацией, соподчиненной на каждом уровне. Высшая власть по прежнему принадлежала Поместному Собору, но созывался он по решению Патриарха. Патриарх управлял вместе с Синодом, который представлял из себя консультативный орган из 3 постоянных членов (митр. Киевского, Ленинградского и Крутитского) и 3 временных. При Синоде существовали отдельные комитеты, отвечавшие за ту или иную сторону церковной деятельности. Выросло значение епархиальных архиереев. Но самые значительные перемены произошли в жизни приходов. Теперь настоятели, назначаемые архиереями, согласно  40, становились главами своих общин, а согласно  35 и  26 получили руководство и в хозяйственной деятельности приходов [36]. Роль "двадцаток" теперь сводилась к минимуму.

Вообще, Собор 1945 года сильно урезал мирян в правах. Ни слова не сказано даже об их включении в состав участников следующего Поместного Собора. Все Положение направлено укрепление власти иерархии. Существуют два мнения, зачем это было сделано. Согласно первому, усиливая вертикаль власти, Собор тем самым страховал церковную структуру на случай очередного гонения. Согласно другому, подобная авторитаризация церковного управления произошла под давлением аппарата Карпова. Вторая точка зрения представляется автору более справедливой – Сталин не готовил гонения, ему нужна была управляемая Церковь, а управлять жестко соподчиненной организацией намного проще, чем аморфной структурой. Косвенно подтверждает это и отсутствие в Положении даже упоминания о роли Совета по делам РПЦ. Получается, что Совет может влиять на жизнь Церкви как хочет и где хочет, превращаясь в своеобразного обер-прокурора от Коммунистической партии.

На втором заседании Собора, 2 февраля, открытым голосованием, единогласно, был избран новый Патриарх. Это была чисто формальная процедура – историю этого "избрания" мы уже знаем. Однако не стоит винить в этом наших иерархов – причина подобных искажений церковной жизни лежит не в них, а в довлеющем советском режиме. 4 февраля в Богоявленском соборе г. Москвы состоялась интронизация нового Патриарха.

Проведение Поместного Собора и избрание нового Патриарха способствовало дальнейшему оживлению церковной жизни. Всплеск религиозности населения был столь значителен, что вызвал обеспокоенность властей. По стране поползли различные слухи о грядущих еще более значительных переменах. Организационно – инструкторский отдел ЦК начал следить за распространением этих слухов, благодаря чему мы теперь можем судить об обстановке того времени. Так, рабочие Харьковского тракторного завода считали, что "избрание Святейшего Патриарха имеет большое значение и этим самым руководители Церкви будут влиять на наше государство" [37]. Рабочие Сталинградской области думали, что "наверное, скоро в школах введут изучение Закона Божия" [38].

Реакция государства была незамедлительна, и на Церковь лег ряд мер, ограничивающих ее влияние на население. Было запрещено еще имевшее место шефство приходских общин над госпиталями, детскими садами, инвалидными домами. Приходам также запретили выдачу пособий, собранных на пожертвования, раненным и семьям погибших красноармейцев. Государственный аппарат продолжал препятствовать процессу открытия церквей. М. Шкаровский говорит об удовлетворении лишь 17% поданных заявлений об открытии храмов [39].

Но, подобное противодействие ни как не отразилось на отношениях между Московским Патриархатом и официальными властями. Война заканчивалась, и Сталину предстояло налаживать отношения с западными державами в послевоенном мире, что было весьма непросто, так как нынешние союзники на деле являлись непримиримыми идеологическими врагами. По этому Сталин снова подключает к налаживанию международных отношений Церковь, рассчитывая, что через связи с зарубежными религиозными организациями она сможет отстаивать интересы советского государства перед Западом. 10 апреля 1945 года Патриарх Алексий был принят Сталиным. На встрече также присутствовал министр иностранных дел Молотов и глава Отдела внешних церковных сношений РПЦ митр. Николай. Последний написал про эту встречу статью, которая была опубликована в майском номере ЖМП [40]. Хотя в этой статье о обсуждении внешнеполитических задач ничего не говорится, по всей вероятности именно они и стали главным предметом беседы. Такой вывод косвенно подтверждается как составом участников, так и тем, что после 10 апреля Отдел внешних сношений, а особенно сам митр. Николай, заметно расширили пропагандистскую деятельность.

Через два месяца поле проведения Поместного Собора, была перевернута еще одна страница церковной истории. В ночь с 8 на 9 мая в Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Война закончилась, начинался послевоенный период жизни Русской Церкви. Мы не будем описывать дальнейшую ее жизнь, так как данный вопрос выходит за рамки нашего исследования. Завершением 6 главы могут послужить слова, сказанные Патриархом Алексием в своем послании от 9 мая 1945 года:

Пробил последний час фашистской Германии. Разбита и сокрушена сила ее. В прах повержена Германия. Знамя победы развевается над вражьей страной. Слава и благодарение Богу! [41]

Коротко подытожим сказанное в этой главе. Период с сентября 1943 по май 1945 был крайне насыщен событиями и оказал влияние на всю дальнейшую историю Русской Церкви. Встреча 4 сентября 1943 года не просто изменила отношения между Кремлем и Московской Патриархией на ближайшее десятилетие; она полностью изменила положение Церкви в советском государстве – от нелегального к полулегальному. В обмен на доселе невиданные привилегии, правительство Сталина стало активно использовать Церковь в своих интересах, прежде всего во внешнеполитических.

Произошедшие изменения привели к стихийному подъему религиозности населения, что вынудило контролирующие государственные органы принимать контрмеры. Помимо всего, к концу войны в рядах партийной номенклатуры начало формироваться резко враждебное Церкви движение, оппозиционное проводимой Кремлем политике сотрудничества с Московской Патриархией. Но несмотря на это, церковная структура продолжает активно развиваться и набирать силу, примеров чему множество: восстановление епископата, открытие храмов, возрождение духовного образования, возобновление выпуска ЖМП. Церковь продолжает активно жертвовать как на военные, так и на гуманитарные цели, возникают даже случаи шефства отдельных приходов над госпиталями, детскими домами, помощи семьям военнослужащих.

Совершенно иной была ситуация на освобожденных территориях. Приходские общины отвоеванных областей испытывали на себе всю тяжесть советского террора. На волне борьбы с "предателями Родины" от рук НКВД пострадало много духовенства, местные партийные органы часто закрывали возвращенные верующим немецкими властями храмы.

Если говорить в целом, Церковь в период с сентября 1943 по май 1945 оставалась верной курсу, избранному митр. Сергием еще в начале войны.

Примечания к 6 главе:

1.История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. Книга 9 (1917 – 1999), стр. 294.

2.Там же, стр. 294.

3.Там же, стр. 294.

4.Манштейн, Э. Утерянные победы, стр. 632.

5. Там же, стр. 450.

6.Гудериан, Г. Воспоминания солдата, стр. 338.

7. Манштейн, Э. Утерянные победы, стр. 574.

8.Герд Штриккер. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Книга 1, стр.359.

9.Поспеловский, Д. Русская Православная Церковь в XX веке, стр. 191.

10.История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. Книга 9 (1917 – 1999), стр. 299.

11.Поспеловский, Д. Русская Православная Церковь в XX веке. Стр. 192.

12.Цветков Д., свящ. Речь православного священника югославской частив СССР, произнесенная на митинге славян – воинов 23 февраля 1944 года в Москве. – ЖМП, 1944 N2. – стр. 8.

13.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 205.

14.История Русской Церкви. Прот. Владислав Цыпин. книга 9 (1917 – 1999), стр. 302

15.Митрополиту Николаю, ЖМП, 1944 N8, стр. 35.

16.Верховному Главнокомандующему маршалу Сталину Иосифу Виссарионовичу, ЖМП, 1944 N 10, стр. 38.

17.Из отчета Архиепископа Саратовского и Сталинградского за 1943, ЖМП, 1944 N4, стр. 26.

18.Из отчета Архиепископа Куйбышевского Алексия, ЖМП, 1944 N7, стр. 46.

19.Из отчета Епископа Зиновия, викария Горьковской епархии, ЖМП, 1944 N10, стр. 39.

20.Помощь фронту, ЖМП, 1944 N 8, стр. 39.

21. Там же, стр. 38.

22.Елевферий, еп.; докладная записка Патриаршему местоблюстителю Алексию, митр. Ленинградскому и Новгородскому. – ЖМП, 1944 N9. – стр.34.

23.Краткое сообщение о кончине Святейшего Патриарха Сергия, ЖМП, 1944 N 5, стр. 4.

24.Алексий (Симанский), митр.; Письмо председателю Совета Народных Комисаров, маршалу Советского Союза И. В. Сталину, ЖМП, 1944 N 6, с.48.

25.Там же, стр.48.

26.Шкаровский М., Политика Третьего Рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов (сборник документов), стр. 250.

27.Там же, стр. 250.

28.Корреспонденция с мест, ЖМП, 1944 N1, стр.27.

29.Корреспонденция с мест, ЖМП, 1944 N2, стр.33.

30.Корреспонденция с мест, ЖМП, 1944 N3, стр.45.

31. Там же, стр.46.

32. Там же, стр.46.

33.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 146.

34. Там же, стр. 207.

35.Исторические дни, ЖМП, 1945 N2, с.43.

36. Там же, с.43.

37.Шкаровский, М. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно – церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах), стр. 214.

38.Там же, стр. 214.

39. Там же, стр. 215.

40.Николай (Ярушевич). На приеме у И. В. Сталина, ЖМП 1945 N5, стр. 25.

41.Алексий (Симанский), патриарх; Преосвященным архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Русской Церкви, ЖМП, 1945 N5, стр. 10.

Рассмотренный нами период, с 1939 по 1945 г., являлся, несомненно, одним из интереснейших моментов в истории Русской Церкви XX века. Отслеживая развитие событий тех времен, мы могли убедиться, насколько они сложны и как глубоко, подчас, лежали их истинные причины. Немалую сложность представляла разница в оценках и взглядах как непосредственных участников происходящего, так и современных исследователей. Помимо всего, в ходе работы автору пришлось столкнуться с немалым числом легенд и откровенных фальсификаций, лишь часть из которых упомянута в тексте дипломного сочинения.

Кратко упомянем те выводы, к которым мы пришли в ходе проделанной работы. К началу Великой Отечественной войны Церковь подошла в состоянии крайнего упадка, вызванного непрекращающимися гонениями. Гонения проходили неравномерно, прессинг со стороны государства то нарастал, то спадал, в зависимости от текущей ситуации. Начиная с осени 1939 года, в силу обозначенных нами причин, наметился спад государственного давления, однако к 1941 гонения снова начали набирать обороты. Начало войны внесло свои коррективы в этот процесс – теперь правительство было вынуждено уделять больше внимания боям на реальном фронте, нежели на "церковном".

В первый же день войны Московская Патриархия в лице митр. Сергия заняла принципиально жесткую патриотическую позицию. Это был очень важный шаг – Церковь сплотила православных граждан советского государства в борьбе с агрессором.

Далее, мы рассматривали жизнь Церкви в зависимости от условий, в которых она находилась.

"Церковь фронта" – к ней мы относим верующих военнослужащих. Точно определить, насколько Православие было распространено среди военных, невозможно, так как бойцы РККА тщательно скрывали свою веру, как в силу глубокой личности религиозных чувств, так и из страха перед репрессиями. Мы можем говорить лишь о значительном распространении веры среди военнослужащих – от рядового состава то генералитета. В годы войны, в армии, негласно присутствовала некая веротерпимость, исчезнувшая сразу после победы.

"Церковь блокадного Ленинграда" – здесь Церковь играла исключительную роль в жизни населения, духовно поддерживая людей в тех ужасных условиях. Экстремальные условия жизни способствовали распространению веры среди населения – то, что храмы не опустели после блокадных зим и начавшейся эвакуации, служит тому подтверждением.

"Церковь тыла" – для удобства этот раздел был поделен на две главы – от начала войны до сентября 1943 г. и от сентября 1943 г. до победы. Встреча Сталина с митр. Сергием 4 сентября является эпохальным событием. После нее "церковники" прочно вошли в советское общество, правда, с урезанными правами. Церковь в течении всей войны развивала широкую патриотическую деятельность, выражавшуюся в первую очередь в сборе пожертвований.

Несмотря на все те беды, которые принесло нам германское нападение, мы можем говорить о том, что война пошла на пользу Церкви. В ходе войны, Московская Патриархия получила принципиально новый статус в советском государстве. Была возрождена церковная структура, разгромленная за два десятилетия гонений, были ликвидированы многие расколы. После войны Коммунистическая партия в отношениях с религией больше никогда не возвращалась к методам террора 20-х, 30-х годов. Но самым важным для Церкви последствием было подлинное религиозное возрождение в СССР. Страшные испытания, обрушившиеся на наш народ 22 июня 1941 года, не просто подтолкнули людей к Богу, они оживили саму народную душу, дали Церкви силы для дальнейшего существования в рамках враждебной идеологической системы.

Данная дипломная работа не является исчерпывающим исследованием по указанной теме. В ходе работы автор пользовался не оригинальными архивными документами, а их отрывками, приведенными в рассмотренной литературе. Поэтому перед нами остается еще очень широкое поле для исследований, которым настоящее дипломное сочинение может послужить некоторой точкой опоры.