Памяти М.Д. Скобелева

И как не вспомнить здесь "марковское" "…не подыхать же нам здесь в такую погоду!", – во время Ледяного похода, когда он отдал приказ переправляться через реку на крупах лошадей[3].

Или еще один пример, поражающий своим сходством: "…музыка у Скобелева была всюду и всегда, – под музыку шли в бой, музыка заглушала предсмертные стоны, музыка торжествовала победу, музыка, наконец, завораживала диких текинцев, когда под стенами Геок-Тепе раздавались торжественные звуки вечерней зари и молитвы", – писал в 1912 году о "Белом генерале" Марков.

И тут же мы можем вспомнить воспоминания генерала А.И. Деникина, рассказывающего уже о самом Маркове, который в начале сентября 1915 года на фронте Великой войны, командуя колонной дивизии, прорвал фронт австрийцев и потерял связь с остальными частями. Деникин вспоминал, что уже лишился надежды вновь увидеть своего друга. Но вечером, "издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового пока. "В такую кашу попал, – говорил потом Марков, – что сам черт не разберет – где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой". Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку", – писал Деникин[4].

Роль и значение двух "Белых генералов" в русской истории различна, а судьбы непохожи. Но то, что, безусловно, роднит их между собой – увлеченность военным делом, преданность Родине и готовность пожертвовать собой ради благополучия Отечества, – "потомство должно беречь как священную драгоценность" и черпать в подвигах двух генералов "новые силы в годину испытаний".

В настоящее время памятника М.Д. Скобелеву, об истории создания которого Марков рассказывал в своем сочинении, – не существует. Очевидно, что для его воссоздания заинтересованным общественным силам предстоит преодолеть немало испытаний. Но то, что памятник другому "Белому генералу" – С.Л. Маркову в недалеком прошлом все же был установлен, должно вселять уверенность в возможность торжества исторической справедливости.

Р.Г. Гагкуев

ПАМЯТИ М.Д. СКОБЕЛЕВА[5]

 Титульный лист брошюры "Памяти М.Д. Скобелева"

С.Л.М. Памяти М.Д. Скобелева. – М., 1912. 28 с.

Поводом к возбуждению вопроса о постройке памятника М.Д. Скобелеву явилось 25-летие его кончины. По соглашению Военного министра с начальником Генерального штаба, 26 февраля 1908 года состоялся всеподданнейший доклад по Главному управлению Генерального штаба, на каковой последовало ВЫСОЧАЙШЕЕ соизволение и ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благоугодно было:

1) ВЫСОЧАЙШЕ повелеть ныне же приступить к подготовительным работам по возведению памятника генерал-адъютанту М.Д. Скобелеву в Москве.

2) ВЫСОЧАЙШЕ соизволить разрешить повсеместную в Империи подписку с целью создания фонда для устройства в Москве памятника Скобелеву, а также прибегать и к другим дозволенным законом способам сбора средств для той же цели.

3) ВЫСОЧАЙШЕ соизволить все труды по сбору пожертвований, а затем объявление конкурса на проект памятника и само его сооружение возложить на начальника Николаевской академии Генерального штаба (ныне ИМПЕРАТОРСКОЙ Николаевской военной академии), и

4) ВЫСОЧАЙШЕ соизволить утвердить основную идею памятника Скобелеву, по которой он должен быть изображен верхом на лошади.

Председатель комиссии[6] генерал-лейтенант Щербачев немедленно приступил к сбору необходимых средств путем обращения с предложением денежных пожертвований к представителям частей войск, административных, общественных и городских учреждений, а также к отдельным лицам, причем было разослано до 176.000 подписных листов. Работы эти заняли около года. В то же время был возбужден вопрос об отводе места в городе Москве для постройки памятника. Вопрос этот получил окончательное разрешение 27 октября 1909 года, когда на всеподданнейшем докладе Военного министра, ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благоугодно было указать место на Тверской площади.

По выяснении вопроса о месте постройки памятника, было произведено исследование почвы и в конце января 1910 года был объявлен всероссийский конкурс на памятник генералу Скобелеву в Москве, с обязательством сдачи проектов 25 мая 1910 года.

10 и 11 июля 1910 года состоялось заседание комиссии судей[7] для рассмотрения проектов и присуждений премий.

Из 27-ми представленных проектов были удостоены премии 4 проекта, причем 1-я премия была присуждена подполковнику в отставке Петру Александровичу Сомонову. Вместе с тем было сделано постановление о желательности некоторых частных изменений в каждом из премированных проектов в случае утверждения их к возведению.

В том же году, 10 августа, в Петергофе были представлены председателем комиссии ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ получившие премии проекты и ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было избрать для постройки проект подполковника Сомонова, получившего на конкурсе 1-ю премию, при этом ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО соизволил выразить желание о скорейшей постройке памятника.

Комиссия по постройке памятника немедленно закончила составление соответствующих условий, поручив скульптурные работы автору подполковнику Сомонову, а отливку памятника, производство всех бронзовых работ, фундамента, гранитовых и каменных работ бронзово-литейному заводу А. Марон – преемник Гаккер в Санкт-Петербурге.

Г. Гаккер тотчас приступил к постройке за свой счет на заводе скульптурной мастерской из бетона для лепки памятника, которая и была окончена в ноябре месяце. После чего П.А. Сомонов приступил к лепке лошади и фигур, и, работая без отдыха ежедневно к 21 марта 1912 года, то есть в 1 год и 4 месяца, окончил лошадь с всадником, 14 фигур, 11 барельефов и 4 фонаря, сдавая работу по мере окончания отдельных частей и фигур памятника, заводу для отливки. Столь же энергично работал и завод, который, получив лошадь с всадником высотой в 7 аршин и весом около 450 пудов в июне месяце, в 4? месяца исполнил формовку, вылил и собрал все, что нельзя не признать, при сложности работы и величине частей, выдающимся успехом.

В Москве одновременно было преступлено к подробному исследованию почвы места для фундамента и приготовительным работам по постройке памятника.

В апреле 1911 года началось изъятие земли для фундамента, что и было окончено в конце мая, а 5-го июня состоялась, с ВЫСОЧАЙШАГО соизволения, торжественная закладка памятника в присутствии: командующего войсками Московского военного округа генерала от кавалерии Плеве и представителей частей войск Московского гарнизона, командира 4-го армейского корпуса генерала от кавалерии Новосильцева, Московского губернатора, градоначальника, предводителей дворянства губернского и уездных, Городского головы и представителей земских и административных учреждений.

Для непосредственного наблюдения за ходом работ в Москве была выделена подкомиссия под председательством инженер полковника Воронцова-Вельяминова в составе членов полковника Никольского и художника-архитектора И.С. Кузнецова.

По мере окончания отдельных частей памятника они осматривались комиссией, а в Москве все работы по устройству фундамента и гранитного пьедестала велись под постоянным наблюдением членов подкомиссии, собирая там, по мере надобности, для выяснения возбуждавших вопросов и членов комиссии.

Все работы по возведению и устройству памятника начались 1 декабря 1910 года и закончены в половине мая 1912 года. То есть лепка, отливка и возведение памятника исполнены в 1 год 8 месяцев, что, несомненно доказывает, что были употреблены все усилия для возможно быстрого исполнения работ. Сам памятник состоит, как видно из фотографии, из конной фигуры вылитой в 7 аршин, на гранитном пьедестале высотой в 9 аршин. По двум сторонам конной фигуры, ниже ее, две группы бронзовых фигур офицеров и солдат, каждая по 3 аршина 2 вершка и кругом пьедестала, в нишах, сделано 11 бронзовых барельефов высотою в 1? аршина и шириною в 2 аршина всех главных битв, в которых принимал участие М.Д. Скобелев, наконец, кругом памятника – 4 бронзовых стильных фонаря.

Настоящий памятник представляет собой один из лучших монументов последнего времени, общая стоимость его составляет около 150 тысяч рублей.

 Генерал С.Л. Марков

vvv

Выпуская настоящий очерк, составленный по поручению начальника ИМПЕРАТОРСКОЙ Николаевской военной академии генерал-лейтенанта Щербачева, я не преследовал цели дать биографию М.Д. Скобелева или, тем более, сказать о нем что-нибудь новое. И то и другое было бы бесполезной и непосильной задачей после всего уже напечатанного. Моя задача значительно скромнее – дать ко дню открытия памятника в Москве "Белому генералу" популярный очерк его деятельности и оживить в широких слоях нашего общества те черты, на которые беспощадное время готово наложить свою печать.

И если эти строки лишний раз привлекут симпатии читателя к личности Скобелева, если сознание того, что М.Д. Скобелев появился у нас в России и был наш, заставит заговорить чувство народной гордости и даст веру в возможность появления и в будущем в нашей армии нового Скобелева – я буду считать мою скромную задачу исполненной.

С.Л.М.

 Генерал М.Д. Скобелев

vvv

"А он мятежный ищет бури,

Как будто в буре есть покой"

17-го сентября 1843 года в Петербурге родился Михаил Дмитриевич Скобелев. Прошло 34-35 лет и имя его стало известно во всех уголках нашей обширной Родины. "Белый генерал" сделался народным героем, его портрет, рассказы о нем, – и правдивые и легендарные – проникли и в крестьянскую избу и в нарядную гостиную, приковав к себе общие симпатии, больше – общее поклонение. Минуло еще 4 года и Скобелева не стало. Стоит хоть бегло познакомиться с прессой 1882 года, – года смерти Михаила Дмитриевича, чтобы увидеть и понять, что эта смерть вызвала народное горе у нас, взволновала все слои общества, и, охватив Россию, нашла тот или иной отклик за границей.

В 39 лет был пройден жизненный путь, но как пройден… Генерал-адъютант, генерал-от-инфантерии, кавалер ордена Святого Георгия 4-й, 3-й и 2-й степеней, кумир армии, народный герой – вот результат короткой, как метеор промелькнувшей, жизни.

Пожалуй лучшую оценку значения Скобелева для России вообще, а для всего славянства в частности, дали после его смерти враждебные Михаилу Дмитриевичу иностранные газеты. "Borsen Courier" между прочим напечатало следующее: "Ну и этот теперь не опасен… Пусть панслависты и русские славянисты плачут у гроба Скобелева. Что касается нас, то мы честно в том сознаемся, что довольны смертью рьяного врага. Никакого чувства сожаления не испытываем. Умер человек, который действительно был способен употребить все усилия к тому, чтобы применить, слово к делу".

Своей родословной Скобелев придавал малое значение, считая, что высокое происхождение никогда никого не делало великим. Есть основание предполагать, что род Скобелевых ведет свое начало от шотландских эмигрантов, переселившихся в Россию под фамилией Скобей. Но гораздо любопытнее, чем исследовать родословную, познакомиться с тем, что унаследовал Михаил Дмитриевич от своих ближайших родственников. В наставлении к своему сыну Скобелев-дед писал: "советую не забывать, что ты не более как сын русского солдата и что в родословной твоей первый, свинцом означенный кружок – вмещает порохом закопченную фигуру отца твоего, который потому только не носил лаптей, что босиком бегать было ему легче. Впрочем, фамилию свою можешь ты не краснея произносить во всех углах нашего обширного Отечества. И сей, исключительно важнейший для гражданина шаг, ты не употребляя собственного труда, уже сделал, опершись на бедный полуостов грешного тела отца своего, который пролил свою кровь за честь и славу Белого Царя и положил фунтов пять костей на престол милого Отечества".

Уже одно это наставление определяет ту центральную фигуру в родословной Скобелева, от которой он многое мог позаимствовать и многому научиться. И действительно – Скобелев-дед сыграл большую роль в жизни своего внука. Он первый заронил в душу мальчика идею долга перед Родиной, зажег в нем любовь к солдату, научил Скобелева говорить языком близким и понятным солдату. Сопоставляя приказы Скобелева отданные им под Плевной, в Фергане и по 4-му армейскому корпусу с приказами и литературными трудами Скобелева-деда становится ясно, кто был образцом для Михаила Дмитриевича и чье влияние захватило его.

Скобелев-отец, человек довольно суровый, скупой и старых взглядов, имел меньшее влияние на своего сына. Георгиевские кресты, как деда, так и отца, с детских лет служили путеводной звездой для Скобелева-ребенка и определили его карьеру. Дед, – Иван Никитич Скобелев, – заработал свои два Георгиевских креста при взятии Парижа и Варшавы. 25 июня 1807 года, в сражении под Фридландом, он был ранен пулею на вылет в правую ногу. 20 августа 1808 года, при завоевании Финляндии, ему оторвало два пальца правой руки и контузило грудь. 18 марта 1814 года под Парижем он был ранен в левую руку, а 14 апреля 1831 года в сраженье с польскими мятежниками, Ивану Никитичу ядром оторвало кисть левой руки. Образ израненного героя-деда не мог не захватить впечатлительного мальчика.

Отец, Дмитрий Скобелев, ездил за своими двумя Георгиями на Кавказ, а затем в Турцию.

Родился Скобелев в семье, занимавшей исключительное положение, как по своим родственным связям, так и по материальному обеспечению. Его отец владел 40.000 десятин земли. До шестилетнего возраста Михаил Дмитриевич был баловнем своего деда, умершего в 1849 году. Нанятый отцом гувернер немец Каница был выбран очень неудачно. Крайне жестокий, он часто бил мальчика за дурно выученный урок и за малейшую шалость. Нервный, впечатлительный, подвижный, независимый по натуре и вспыльчивый до крайности Скобелев не мог примириться с подобной системой воспитания. Нелепая вражда воспитанника с гувернером лишь озлобляла первого и должна была найти себе исход. Однажды двенадцатилетнего Скобелева, в присутствии девочки – его ровесницы, которой он увлекался, гувернер ударил по лицу. Мальчик не выдержал, возвратил немцу пощечину и плюнул в него.

Этот эпизод повлиял на дальнейшую судьбу Михаила Дмитриевича. Отец понял, что жестокий гувернер не справится с его сыном и отправил мальчика в Париж, в пансион француза Дезидериа Жирарде.

В лице Жирарде Скобелев нашел опытного, образованного педагога и честного, искренне к нему привязавшегося человека. Жирарде имел на Михаила Дмитриевича большое нравственное влияние, и, по словам Скобелева, воспитал в нем религию долга. После окончания пребывания Михаила Дмитриевича в Париже, Жирарде, по настоянию матери Скобелева закрыл пансион и последовал за своим воспитанником в Россию.

В 1861 году Скобелев поступил на математический факультет Петербургского университета.

Но влечение молодого человека уже определилось - его манила к себе военная служба с ее боевыми подвигами.

Облики героя-деда, беседы о походах на Кавказе, в Венгрии, в Крыму отца со старыми боевыми товарищами – давно определили жизненный путь Михаил Дмитриевича. Он пользуется первым случаем, – беспорядками, возникшими в университете, – бросает его и в ноябре того же 1861 года поступает вольноопределяющимся в Кавалергардский полк.

Скобелев, как и другой великий русский полководец – Суворов, сам кует свою судьбу вопреки слагающейся обстановке. Жизнь обоих направлялась по чуждому им руслу, но призвание к военной службе со всеми ее невзгодами, трудами, капризным счастьем, заманчивой увлекательностью риска и величавой идеей – "душу свою положить за други своя" – взяло верх и помогло преодолеть все препятствия.

Огромное счастье для каждого найти дело по душе, почувствовать свое истинное призвание, работать в области, захватившей все помыслы, всю энергию. Это счастье стало доступно Скобелеву с того момента, как университетская скамья сменилась конем, а математические книги – военно-историческими сочинениями.

31 марта 1863 года М.Д. Скобелев был произведен в корнеты в тот же Кавалергардский полк. Перед молодым человеком с большими связями, больше чем вполне обеспеченным, открывалась блестящая, видная карьера…, но не этого жаждал Михаил Дмитриевич, мирная, хотя бы и блестящая карьера, не прельщала его. Мятежный дух требовал иной деятельности и таковая деятельность скоро представилась.

В это время Польша была охвачена пламенем восстания. Находясь в отпуске для свидания с отцом, служившем тогда в Польше, Михаил Дмитриевич случайно встретился в Августовской губернии с Лейб-Гвардии Преображенским полком, преследовавшим одну из банд. Этого обстоятельства было достаточно, чтобы вместо отдыха у отца, Скобелев провел весь свой отпуск в качестве волонтера при Преображенском полку в погоне за бандой.

Пробыв год в Кавалергардском полку, Скобелев выхлопотал перевод в Лейб-Гвардии Гродненский гусарский полк, чтобы в его рядах принять участие в подавлении польского восстания. 7 апреля 1864 года Михаил Дмитриевич получил боевое крещение в стычках с бандой поляков Шемиота в Радковицком лесу, за что получил первую боевую награду – орден Святой Анны 4-й степени с надписью "За храбрость".

С окончанием военных действий служба Скобелева в Гродненском полку протекает несколько своеобразно: и здесь в мирной обстановке сказывается его порывистая, жаждущая знаний и сильных ощущений натура.

Он то переплывает во время ледохода Вислу, рискуя жизнью, то прыгает со второго этажа своей квартиры вниз в парк, то запирается на целые дни у себя в комнате и с циркулем и карандашом в руке изучает военную историю.

В 1864 году снова пороховой дым и боевая обстановка притягивает Михаила Дмитриевича. Опоздав к войне датчан с пруссаками, Скобелев все же берет заграничный отпуск и на месте изучает театр войны. Уже с этих пор у него складывается убеждение, что только на войне можно вполне изучить военное дело. Одной теоретической подготовки мало – нужна практика, привычка к опасности и ответственности командовать под огнем.

Осенью 1866 года Скобелев был принят в Николаевскую академию Генерального штаба. Во время пребывания его в академии о нем сложились разные мнения – товарищи ценили в нем выдающегося человека, начальство считало способным, но ленивым.

Подобная оценка являлась вполне естественной. Как и большинство даровитых людей, он не мог подходить под общую мерку. Заниматься одинаково внимательно всем, что требовалось академической программой, он не мог. Но зато, зачастую собрав вокруг себя своих сотоварищей по академии, Скобелев читал им какую-нибудь, им составленную записку, касавшуюся походов Наполеона или каких-либо эпизодов из русской военной истории. Подобное чтение всегда увлекало слушателей, вызывая оживленные споры и рассуждения.

Благодаря знанию всех европейских языков и любви к чтению Скобелев знал все, что так или иначе касалось военного дела. Его любовь к военной истории доходила до такой степени, что даже под Плевной, занятый и день и ночь, он находил время для чтения, присылаемых ему из Петербурга новинок в этой области.

"Всех офицеров прошу побольше читать, что до нашего дела относится", – пишет Скобелев в одном из приказов по войскам Ферганской области. Требуя впоследствии этого от своих подчиненных, Михаил Дмитриевич сам служил ярким примером для них. Скобелев мало того, что читал – он умел читать, выбирая из книг все полезное и поучительное, делая заметки и заставляя окружающих его офицеров комментировать вместе с ним прочитанное.

В ноябре 1868 года штабс-ротмистр Скобелев был причислен к Генеральному штабу с назначением в штаб Туркестанского военного округа.

Решение служить на нашей окраине в Средней Азии как нельзя больше согласовалось со взглядами Скобелева на военное дело и с его вечно жаждущей острых, новых ощущений натурой. Только здесь он мог пройти на практике боевую школу, только тут мог быть удовлетворен его мятежный дух.

Туркестану принадлежит длиннейший период деятельности Михаила Дмитриевича. Здесь начал из него вырабатываться будущий герой Ловчи и Зеленых гор, здесь, в роли начальника маленьких отрядов, он проявил личную храбрость, научился понимать солдата и понял его психологию, здесь он выказал себя не только выдающимся военным но и искусным администратором в качестве военного губернатора и командующего войсками Ферганы. Здесь наконец, в Ахалтекинскую экспедицию 1880-1881 гг. Скобелев проявил себя полководцем в полном смысле этого слова. Служба Скобелева в Туркестане может быть разделена на четыре периода.

В первый период, он причисленным к Генеральному штабу командует 9-й Сибирской казачьей сотней и на деле показывает что можно потребовать от нашего казака, если начальник сумеет внушить ему безграничное доверие и уважение к себе. За короткое время командования сотня уже слушалась малейшего движения его рук, смотрела ему в глаза. Личный показ и пример – вот главное чудодейственное средство заставить подчиненного совершить любой подвиг. Это средство применял Скобелев и в чине штабс-ротмистра, переплывая со своей сотней в 1870 году несколько раз Сыр-Дарью и впоследствии, генералом-от-инфантерии на предсмертном маневре 4-го корпуса в июне 1882 года.

Вместе с тем у Скобелева крепнет уверенность, что от солдата можно потребовать почти невозможного, надо только уметь требовать и эта уверенность создаст новых чудо-богатырей под Ловчей, Плевной, Шейновым и Геок-Тепе.

С июля 1871 года Скобелев находился в одиннадцатимесячном отпуску. В апреле 1872 года он был прикомандирован к Главному штабу, а в июле того же года назначен старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии в Новгороде с переводом в Генеральный штаб капитаном. Скучная, однообразная жизнь в Новгороде не могла удовлетворить Михаила Дмитриевича. 30-го августа 1872 года, произведенный в подполковники с переводом в штаб Московского военного округа, он, не прибывая к новому месту службы, прикомандировался к 74-му пехотному Ставропольскому полку для отбытия ценза батальонного командира и отправился на Кавказ.

Волнующаяся Польша, покоряемый Туркестан и только что замиренный Кавказ – вот те окраины и та военная школа, школа практики, которую проходит Скобелев.

Он рвется из шумного Петербурга, скучает в Новгороде, проводит отпуска то в погоне за бандой поляков, то изучая поля сражений датчан и пруссаков.

Лихой корнет, спортсмен, если хотите – гусар-кутила проявляет личную храбрость в борьбе с повстанцами в Польше. Та же личная храбрость в небольших экспедициях в Туркестане, умение увлечь своих подчиненных, внушить им, что и невозможное бывает возможным, характеризует первый период службы Скобелева в Туркестане. На Кавказе Михаил Дмитриевич попадает в муштру известного полкового командира из пруссаков – полковника фон Шака и с любовью изучает приемы строевой и стрелковой подготовки солдата. Но мало того, Скобелев здесь на опыте познает дух армейского товарищества и боевую закваску полка, выработавшуюся в непрерывной борьбе и постоянных лишениях.

Второй период службы Скобелева в Туркестане связан с экспедицией против Хивы в 1873 году.

Скобелев приложил все усилия чтобы попасть в эту экспедицию. Вначале Михаил Дмитриевич был назначен состоять при отряде полковника Ломакина, двигавшегося к Хиве с севера через пустыню Усть-Урт.

Вот как сам Скобелев рассказывал в последствии о Хивинском походе:

"В апреле началось движение войск эшелонами. Сначала я находился при одной из колонн и исполнял разные поручения. У колодцев Баш-Акта мне поручено было командование отдельной небольшой колонной. Подвигались вперед мы медленно, испытывая страшные лишения: жара доходила до 45њ, духота и сухость воздуха были невыносимы; кругом, куда ни бросить взор, безжизненная пустыня, бесконечные пески, пески. Вода в колодцах была большею частью скверная, солоноватая; колодцы глубоки, иногда до 30 саженей и доставать воду при таких условиях было очень трудно и эта операция производилась крайне медленно. Иногда воды не доставало не только для лошадей, верблюдов, овец, которые сопровождали отряд, но даже для людей. Наконец мы поднялись на Усть-Урт. Сухость воздуха и духота еще более увеличивались, было несколько песчаных ураганов… Словом, мы вступили в царство настоящей пустыни… Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле ни слуху ни духу! Пищу люди получали более скромную, горячую почти не ели, вследствие недостатка топлива.

Двигались утром и вечером, днем же отдыхали, или вернее, мучились, пеклись на солнцепеке, так как палаток у нас не было (брали только самое необходимое). Бывали случаи, когда люди окончательно падали духом, приставали во время похода и приходилось прибегать даже к крутым мерам, чтобы их поддержать. Раз я одну роту провел под барабан и на плечо верст шесть, чтобы поднять в них энергию. Особенно тяжелые сцены приходилось наблюдать у колодцев при раздаче воды: люди превращались тогда чуть не в зверей и только благодаря офицерам порядок устанавливался.

При дальнейшем движении отряда к городу Кяту я получил другое назначение – командовать авангардом. Двигаясь во главе Оренбургского и Кавказского отрядов, я с казаками по пятам преследовал отступавшие к своей столице неприятельские полчища. Хивинский арьергард старался портить дорогу, разрушал и жег мосты через арыки, вообще всеми силами затруднял наше движение. Мне приходилось несколько раз буквально наскакивать на них и мешать им жечь мосты, портить дорогу… С поднятыми шашками бросались мои казаки на хивинцев и последние, бросая работу, поспешно отстреливались, садились на коней и улепетывали во всю прыть.

Некоторые поломки мы быстро чинили (один мост, помню, впрочем, исправляли целую ночь) и отряд беспрепятственно подвигался вперед. 25 мая я с авангардом подошел к городу Кот-Купырь, который находится верстах в 30 от Хивы. Заметив, что несколько человек хивинцев зажигают мост, с целью не допустить, чтобы мы вошли в город, я с казаками карьером понесся к мосту. Хивинцы бежали к садам и оттуда открыли огонь. Вслед затем мы подошли почти к самой Хиве и остановились у городских стен верстах в 5-6".

29-го мая Хива пала.

Поход этот принес Скобелеву громадную пользу, послужив подготовкой для будущих операций в пустынях Средней Азии.

В начале августа того же года Скобелев произвел крайне рискованную разведку, которая должна была выяснить – мог ли один из отрядов (полковника Маркозова), двигавшегося от Чикишляра на Хиву и повернувший в конце концов обратно, дойти до последней, если бы продолжал свой путь или же ему было суждено погибнуть. В сопровождении трех туркмен, оренбургского казака и своего бывшего крепостного форейтера, переодевшись туркменом, совершил Скобелев эту рискованную разведку по пустыне, от колодцев к колодцам, подвергаясь на каждом шагу опасности быть узнанным значительно превосходящим противником. На третий день пути, совершив переход в 34 версты и едва напоив лошадей, небольшой отряд заметил приближающуюся к их колодцам партию человек в 30 иомудов.

Туркмены-проводники немедленно уложили Михаила Дмитриевича на землю, накрыли его кошмами, категорически потребовав не подавать никаких признаков жизни пока иомуды не уедут в степь. 5 часов кряду пролежал Скобелев под кошмами под видом больного лихорадкой караван-баши, поджидая пока отдохнут и уедут иомуды.

В конце концов, после еще и других не менее рискованных положений, рекогносцировка была благополучно окончена и выяснила, что полковник Маркозов поступил вполне правильно, повернув обратно к Каспийскому морю. Его дальнейшее движение на Хиву привело бы к гибели отряда от безводья и зноя.

Созванная близ Хивы кавалерская дума приговором большинства признала Скобелева достойным за произведенную разведку ордена Святого Георгия 4-й степени.

Деятельность и подвиги Скобелева в Туркестане за период Хивинской экспедиции обратили внимание на него не только России, но и Англии, зорко следившей за нашими успехами в Средней Азии.

Имя Скобелева начинает делаться популярным.

Зиму 1873-1874 годов Михаил Дмитриевич проводит в заграничном отпуску и вновь пользуется своим свободным временем, чтобы отдаться любимому делу. Заинтересовавшись партизанской карлистской войной, он пробрался к Дон-Карлосу и принял участие в боях против регулярной испанской армии.

В апреле 1875 года Скобелев в третий раз был командирован в Туркестан. На этот раз кроме участия в Кокандской экспедиции 1875-1876 годов, Скобелев выделился как администратор, сначала в роли начальника Наманганского уезда, и затем Ферганского военного губернатора.

В результате, почти восьмилетняя деятельность Скобелева в Средней Азии, первоначально в ролях подчиненного, а после и самостоятельного начальника создала Михаилу Дмитриевичу широкую известность, дала чин генерал-майора, зачисление в Свиту Его Величества, золотую шпагу с бриллиантами и надписью "За храбрость", Владимира 3-й степени с мечами и наконец ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степеней. Но кроме всех этих наград Скобелев заработал в горах и пустынях Туркестана еще большее – его служба здесь была той школой, которая создала его известность в турецкую войну и помогла блестяще сдать экзамен во время Ахалтекинской экспедиции. К видной карьере выдающегося офицера Генерального штаба присоединились деяния, поднявшие Скобелева на высоту военной славы.

К началу войны 1877-1878 годов облик Скобелева окончательно определился – из пылкого юноши вылился порывистый, полный энергии, но понимающий огромную нравственную ответственность военачальник.

Вот как Скобелева в 1878 году описывает один из иностранцев:

"Солдаты, горожане, женщины – все были от него без ума. Я как теперь вижу его прекрасный лоб, украшенный каштановыми волосами, его голубые глаза, светлые, с проницательным взором, столь открыто и прямо смотревшим на вас, его прямой и длинный нос, указывающий на решимость, один из тех носов, которые Наполеон I любил видеть на лице своих генералов, прекрасно очерченный рот, одаренный необыкновенной подвижностью и выразительностью; его круглый могучий подбородок с ямочкой по середине, – словом отчетливо вижу перед собой его мужественное, энергичное лицо, окаймленное шелковистою бородой падавшей на его богатырскую грудь…

Этот человек в 33 года все видел, все проделал, все прочел. Он делал разведки до самых степей Памира, вокруг озера Виктории и до Инду-Куша. Он знал на память Бальзака, Шеридана, Герберта-Спенсера и Гемли. Он имел свое мнение о фаворите на будущих скачках, о кухне Cafe Anglais и репертуаре госпожи Селины Шомон, точно также как об английской кавалерии и о бродах Оксуса".

Совершенно невозможно в настоящем кратком очерке охватить деятельность Скобелева в Русско-турецкую войну. Слишком разносторонне, обильна отдельными боевыми эпизодами и богата результатами была эта кипучая работа человека, доказавшего России и всему миру, что заработанные им до сих пор награды и известность достались ему по праву и по достоинству. Еще находясь в Ферганской области Михаил Дмитриевич с волнением следил за ходом Турецко-сербской войны. С объявлением войны он покинул свой пост в Фергане и выхлопотал разрешение прибыть в действующую армию. Недружелюбно встретила новая среда молодого генерала, кавалера двух Георгиев. Нашлись завистники распространявшие слухи, что Скобелев еще должен заработать свои отличия полученные в боях с "халатниками". Зависть и недоброжелательство породило несколько недоверчивое и осторожное отношение к Скобелеву со стороны старших начальников. Потребовалось время и неоспоримые доказательства превосходства Скобелева над окружающими, чтобы добиться того положения в армии, которое он и по чину и по праву должен был занимать.

Первое назначение полученное Михаилом Дмитриевичем было более чем скромное – ему предоставили занять штаб-офицерскую должность начальника штаба Кавказской казачьей дивизии которой командовал его отец.

После разделения этой дивизии на части Скобелев-сын остался не у дел. Ему не нашлось в армии места и он сам должен был отыскивать себе дело, не гнушаясь самыми скромными ролями.

Во время переправы у Зимницы Скобелев назначил себя ординарцем-охотником при генерале Драгомирове. Но и эту ничтожную роль Скобелев провел по-своему. Стоит только вспомнить как он сам, вызвавшись, ввиду отсутствия ординарцев, передать войскам распоряжение Драгомирова. Спокойно, медленно, под сильным огнем турок он обходил длинные ряды стрелков, разговаривая с ними и передавая им приказание.

Здесь Скобелев выказал себя и глубоким знатоком солдата. Когда Драгомиров вместе со Скобелевым утром 15 июня сам переправился через Дунай и осмотрелся, то все показалось ему страшно бестолковым.

"Ничего не разберешь, лезут, лезут, ничего не разберешь, повторял он.

Скобелев был рядом с ним: оба были пешком. В раздумье и молча глядел М.И. Драгомиров. Вдруг раздался голос Скобелева:

– Ну, Михаил Иванович, поздравляю!

– С чем?

– С победою, твои молодцы одолели.

– Где, где ты это видишь?

– Где? На роже у солдата. Гляди на эту рожу! Такая у него рожа только тогда, когда он одолел: как прет – любо смотреть.

– Драгомиров взглянул и постиг тайну читать победу на лице солдата…"

Вот еще один из многочисленных примеров рисующих Скобелева как глубокого знатока солдатской души и его психологии:

"Бывало едет он (Скобелев) – на встречу партия "молодых солдат".

– Здравствуйте, ребята!

– Здравие желание, ваше-ство…

– Эко молодцы какие! Совсем орлы… Только что из России?

– Точно так, ваше-ство.

– Жаль, что не ко мне вы!.. Тебя как зовут? – останавливается он перед каким-нибудь курносым парнем. Тот отвечает.

– В первом деле верно Георгия получишь? А? Получишь Георгия?

– Получу, ваше-ство!

– Ну, вот… Видимое дело, молодец… Хочешь ко мне?

– Хочу!..

– Запишите его фамилию… Я его к себе в отряд.

И длится беседа… С каждым переговорит он, каждому скажет что-нибудь искреннее, приятное.

"Со Скобелевым и умирать весело! – говорили солдаты… Он всякую нужду твою видит и знает"".

Как Суворов умел делать из своих солдат "чудо-богатырей", внушая им что они чудо-богатыри, так и каждый солдат в отряде Скобелева переставал быть "серенькой скотинкой", а совершал чудеса, поражая всех и своею выносливостью и находчивостью и исключительным мужеством. Он "скобелевец", в него верил любимый вождь и эта вера не могла не совершить чудес: русский мужик делался воином, русский солдат – героем.

После переправы через Дунай о Скобелеве заговорили. Но только со второй половины июля Михаил Дмитриевич начал приобретать доверие Главнокомандующего, а вместе с ним и более ответственные назначения.

К тяжелым дням третьей Плевны Скобелев уже делается популярным не только среди своих подчиненных и сослуживцев, но и в армии. С его именем связывается представление о победе и славе. 30 и 31 августа, полные героизма, создают ему ореол любимого вождя, кумира солдат, больше – народного героя. Увлекателен образ Скобелева в памятный день 30 августа, изображенный двумя участниками боя, совершенно различными и по своему положению и по своим личным свойствам. Один из авторов – штатский корреспондент, художник слова Немирович-Данченко. Другой – ближайший помощник Скобелева, его боевой товарищ в этом бою – А.Н. Куропаткин.

Вот страничка из "Воспоминаний о Скобелеве" Немировича-Данченко:

"Происходит штурм одного из турецких редутов под Плевною 30 августа.

Из-за гребня-пригорка, выехал на белом коне кто-то; за ним на рысях несется несколько офицеров и два-три казака. В руках у одного голубой значок с красным восьмиконечным крестом… На белом коне оказывается Скобелев – в белом весь… красивый, веселый.

– Ай да, молодцы!.. Ай да, богатыри! Ловчинские! – кричит он издали возбужденным нервным голосом.

– Точно так, ваше-ство.

– Ну ребята… Идите доканчивать. Там полк отбит от редута… Вы ведь не такие? А? Вы ведь у меня все на подбор… Ишь красавцы какие… Ты откуда, этакий молодчинище?

– Вытепской губернии, ваше-ство.

– Да от тебя одного разбегутся, турки…

– Точно так, ваше-ство – разбегутся.

– Ты у меня смотри… чтобы после завтра я тебя без Георгия не видел… Слышишь? Вы только глядите – не стрелять без толку… Слышите?

– Слышим, ваше-ство.

– А ты, кавалер, не из севастопольцев? – обернулся он к Парфенову. – За что у тебя Георгий?

– За Малахов, ваше-ство…

– Низко кланяюсь тебе! – и генерал снял шапку.

– Покажи молодым, как дерется и умирает русский солдат. Капитан, после боя представьте мне старика. Я тебе именного Георгия дам, если жив будешь…

– Рад стараться, ваше-ство…

– Экие молодцы! Пошел бы я с вами, да нужно новичков поддержать… Вы то уже у меня обстрелянные, боевые… Прощайте, ребята… Увидимся в редуте. Вы меня дождетесь после?

– Дождемся, ваше-ство.

– Ну то-то, смотрите, дали слово, держать надо…"

А.Н. Куропаткин в своей книге "Ловча и Плевна" дает следующую полную красок и захватывающего интереса картинку боя того же 30 августа:

"Успех боя окончательно заколебался. Тогда генерал Скобелев решил бросить на весы военного счастья единственный оставшейся в его распоряжении резерв – самого себя. Неподвижно, не спуская глаз с редутов, стоял он верхом, спустившись с третьего гребня на половину ската до ручья, окруженный штабом, с конвоем и значком. Скрывая волнение, генерал Скобелев старался бесстрастно-спокойно глядеть, как полк за полком исчезали в пекле боя. Град пуль уносил все новые и новые жертвы из конвоя, но ни на секунду не рассеивал его внимания. Всякая мысль лично о себе была далеко в эту минуту. Одна крупная забота об успехе порученного ему боя всецело поглощала его. Если генерал Скобелев не бросился ранее с передовыми войсками, как то подсказывала ему горячая кровь, то только потому, что он смотрел на себя, как на резерв, которым заранее решил пожертвовать без оглядки, как только наступит, по его мнению, решительная минута. Минута эта настала. Генерал Скобелев пожертвовал собою и только чудом вышел живым из боя, в который беззаветно окунулся. Дав шпоры коню, генерал Скобелев быстро доскакал до оврага, опустился или, вернее, скатился к ручью и начал подниматься на противоположный скат к редуту N 1. Появление генерала было замечено даже в те минуты, настолько Скобелев был уже популярен между войсками. Отступившие возвращались, лежавшие вставали и шли за ним, на смерть. Его громкое – "Вперед ребята!" – придавало новые силы. Турки, занимавшие ложементы перед редутом N 1, не выдержали, оставили их и бегом отступили в редуты и траншею между ними.

Вид отступавших от ложементов турок одушевил еще более наших. "Ура", – подхваченное тысячами грудей, грозно полились по линии. Скользя, падая, вновь поднимаясь, теряя сотни убитыми и ранеными, запыхавшиеся, охрипшие от крика, наши войска за Скобелевым все лезли и лезли вперед. Двигались не стройными, но дружными кучками различных частей и одиночными людьми. Огонь турок точно ослабел и действие его, за захватившее всех решимостью дойти до турок и все возраставшею уверенностью в успехе, стало менее заметным. Казалось в рядах турок замечалось колебание. Еще несколько тяжелых мгновений – и наши передовые ворвались с остервенеем в траншею и, затем, с 4 часов 25 минут пополудни, в редуте N 1.

Генерал Скобелев, добравшись до редута, скатился с лошадью в ров, высвободился из под нее и из числа первых ворвался в редут. Внутри и около редута завязалась короткая рукопашная схватка. Упорнейшие турки были перебиты, остальные отступили назад к своему лагерю, лежавшему в 300 саженях к северу от линии редутов. Другие отступили к редуту N 2.

Интересен следующий эпизод: схватка еще не всюду была кончена, как офицеры и солдаты, шедшие на редут за Скобелевым, как за знаменем, окружили его и умоляли идти назад, умоляя поберечь себя. Тяжело раненый майор Либавского полка тащил его за ногу из седла. Лошадь, на которую Скобелев сел, была повернута и выведена из редута.

В эти минуты каждый от сердца готов был прикрыть своею грудью начальника, раз уверовал в него и видел его личный пример, личное презрение к смерти…"

Много подобных воспоминаний дает богатая литература о "Белом генерале".

Много в этих рассказах очевидцев разбросано отдельных эпизодов, рисующих и кипучую деятельность Михаила Дмитриевича и его безумную порой отвагу и его теплое душевное чувство к солдатам и подчиненным.

Заботливость Скобелева была исключительная. Его дивизия всегда была одета, обута и сыта при самой невозможной обстановке.

То и дело при встрече с солдатами, в период Плевненского сидения, Скобелев останавливал их вопросами:

– Пил чай сегодня?

– Точно так, ваше-ство.

– И утром, и вечером?

– Так точно.

– А водку тебе давали?.. Мяса получал сколько надо?

И горе было ротному командиру, если на такие вопросы следовали отрицательные ответы. В таких случаях Михаил Дмитриевич не знал милости, не находил оправданий.

Но заботы Скобелева о солдате шли дальше вопросов его продовольствия – 13 октября 1877 года он пишет следующий собственноручный приказ по 16-й пехотной дивизии:

"Лагерь наш слишком скучный. Желательно было бы, чтобы чаще горели костры, пели бы песни; назначать по очереди перед вечернею зарею в центре позиции играть хору музыки. Разрешается петь и поздно вечером.

Во всех ротах обратить серьезное внимание на образование хороших песельников; поход без песельников – грусть, тоска".

И музыка у Скобелева была всюду и всегда, – под музыку шли в бой, музыка заглушала предсмертные стоны, музыка торжествовала победу, музыка, наконец, завораживала диких текинцев, когда под стенами Геок-Тепе раздавались торжественные звуки вечерней зари и молитвы.

Но наряду с заботливостью о солдате шло строгое взыскание за нерадение и невнимательное отношение к службе, особенно в бою.

Вступая в командование войсками, действующими в Закаспийской области, Скобелев писал в приказе:

"…считаю священным долгом напомнить доблестным войскам, ныне мне вверенным, что основанием боевой годности войска служит строгая служебная исполнительность, дисциплина. Дисциплина, в полном значении этого слова, быть там не может, где начальники позволяют себе относиться к полученным им приказаниям небрежно. Это должно отзываться на отношения нижних чинов к долгу службы. Строгий порядок в лагере, на бивуаках, строгое исполнение всех, даже мелочных требований службы, служит лучшим ручательством боевой годности части.

Законность отношений есть первое основание дисциплины: "…всеми действиями военнослужащих должен руководить закон. Им, а не личным произволом должен руководствоваться всякий начальник, как в своих действиях вообще, так и в наложении дисциплинарных взысканий в особенности, чтобы и нижние чины знали, чем они должны руководствоваться в своей служебной деятельности, и сами бы приобрели уважение к закону".

Говоря об отношении Михаила Дмитриевича с солдатами нельзя не отметить с какой настойчивостью развивал он в них чувство собственного достоинства. Раз как-то, на глазах у Скобелева один из командиров ударил солдата.

– Я бы вас просил этого в моем отряде не делать… Теперь я ограничусь строгим выговором – в другой раз должен буду принять иные меры.

В ответ на оправдание командира, сославшегося на дисциплину, на глупость солдата, на необходимость зуботычины Скобелев заметил:

– Дисциплина должна быть железною. В этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом, а не бойней… Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою Родину, а вы этого защитника как лакея бьете… Гадко… Нынче и лакеев не бьют… А что касается до глупости солдата – то вы их плохо знаете… Я очень многим обязан здравому смыслу солдата. Нужно только прислушиваться к ним.

Своей принадлежностью к отряду Скобелева солдаты гордились в высшей степени.

"Мы – скобелевские", – отвечали они на вопрос какой они части или дивизии.

И в этих двух словах звучал особенный смысл и гордость, в них звучали нотки уверенности в будущие победы, в грядущую славу.

События после Плевны лишь еще больше, если это было возможно, подняли восхищение Скобелевым и в армии и в народе.

Переход через Балканы, Шейново с пленением армии Вессель-паши, командование авангардом армии и даже стоянка поде стенами Константинополя, куда всем своим существом рвался Скобелев, полны почти легендарных рассказов о нем. Здесь действительные подвиги перемешались с анекдотами и воспоминаниями, часто полными наивной прелести и народной веры в созданного им кумира.

Молва народная далеко разнесла его славу и чувство восторгов Руси были у ног "Белаго Генерала".

Казалось, русская природа

Его из меди отлила

И в руки меч ему дала

Во славу русского народа.

Поде неприятельским огнем,

Иль в натиске безумно смелом,

Он нам в своем колете белом,

Казалось был прикрыть щитом

Архистратига Михаила…[8]

Настроение Скобелева к концу войны, вызванное остановкой армии перед вратами Царьграда, у порога давно желанной цели и поражение нашей дипломами, после побед добытых кровью русского солдата и офицера крайне ярко определяют следующие слова приписываемые Михаилу Дмитриевичу:

"Что до меня касается, говорил он, то я люблю войну. Всякая нация имеет право и обязанность расширять свою территорию до естественных границ. Мы, славяне, например, должны взять Босфор и Дарданеллы, иначе мы потеряем всякое "историческое значение". Если нам не удастся наложить руку на эти проливы, то мы задохнемся, как бы обширна ни была наша земля. Пора покончить с сантиментальными заявлениями, и видеть пред собою только наши интересы. Наполеон их хорошо понял, когда, в Эрфурте и Тильзите, предлагал Александру I сообща переделать карту Европы. Он предлагал нам Турцию, Молдавию, Валахию, но только под тем условием, чтобы мы ему предоставили разделаться по своему с немцами и англичанами. Мы не сумели его понять. Другими словами, он предлагал нам истребить самых злейших врагов наших и в добавок осыпать нас разными благодеяниями, чтобы отблагодарить нас за позволение".

С окончанием войны, в числе русских войск оставленных для оккупации Болгарии, был и 4-й армейский корпус, которым командовал Скобелев.

В этот период его политические верования окончательно приобрели славянофильское направление. Население Болгарии боготворило Скобелева, а он, верный своей натуре, работал над созданием здесь кадра людей способных отстоять свою независимость и разделаться с турками без помощи русских войск. "Если нужно отдайте жен, детей, имение, но берегите ваши ружья", – вот завет оставленный Скобелевым братушкам.

И труды Скобелева сказались очень скоро – видевшие маневры его ратников-поселенцев помнят стройные ряды дружеств, их пестрые колонны, проходившие под звуки народного гимна "Шумы марица окрававена" с припевом – "марш, марш Скобелев наш" и казалось всем, что последний припев звучал пророчески – "марш, марш Царьград будет наш".

Из Болгарии Скобелев с 4-м корпусом вернулся в Россию и все внимание обратил на обучение своих войск.

В 1880 году на Среднеазиатской окраине надвинулась новая гроза. Ряд постигших нас неудач в борьбе с текинцами требовал решительных мер, искусной подготовки всей операции и постановки во главе экспедиционного отряда опытного, талантливого и энергичного человека. Таковым мог быть в то время только один Скобелев, ему и было вверено покорение Ахалтекинского оазиса.

В первых числах мая 1880 года Михаил Дмитриевич прибыл в Чикишляр и сразу отдался кипучей деятельности по подготовке средств для продвижения отряда в глубь оазиса к единственной крепости текинцев Геок-Тепе.

Пока собиралось продовольствие, стягивались войска и налаживался тыл, Скобелев с отрядом в 800 человек при 10 орудиях произвел рекогносцировку, продвинувшись из Бами на 112 верст, к Геок-Тепе. По сведениям текинцев в Геок-Тепе было собрано до 25.000, способных носить оружие. Понятно, что успех подобной рекогносцировки, где горсть русских смело шла к цели всей операции, цели до сих пор недоступной, должен был произвести неотразимое впечатление и на врага-азиата, да и на весь отряд Скобелева.

Только талант Скобелева и его глубокое знание свойств противника помогли окончить эту рекогносцировку с полным успехом. Впечатление получилось огромное. 25.000 текинцев не смогли раздавить горсти людей, отважно проникших к стенам их крепости. Уныние водворилось в Геок-Тепе - будущее поражение текинцев уже предчувствовалось.

Вот одна из сценок объясняющих нам каким путем Скобелев достигал той нравственной мощи в своих войсках о которую разбивались все препятствия, все скопища врага.

"Во время рекогносцировки к крепости Геок-Тепе 6 июля 1880 года, в самом начале боя джигитам нашим удалось во время открыть засаду из 400 текинцев под командой Тыкма сердаря, и для встречи ее ракетная сотня вынеслась на позиции. Первая ракета упала перед станком, прислуга замялась, ожидая близкого разрыва. Скобелев заметил замешательство и явился на батарею. Со второй ракетой произошло то же самое. Командир батареи скомандовал людям отбежать. Но Скобелев со словами "отставить" заставил коня своего стать над шипящей ракетой. Ракету разорвало, ранило в нескольких местах лошадь Скобелева и убило одного казака.

"Я не берусь описывать, чувство энтузиазма, – говорит очевидец, – охватившего всех присутствующих. Загремело "ура", полетели вверх шапки… хотелось всем и каждому броситься к этому великому человеку, хотелось расцеловать его, обнять, прикоснуться только к его платью".

Говоря о личной храбрости Скобелева следует вспомнить слова художника В.В. Верещагина о Михаиле Дмитриевиче:

"Кто не был в огне со Скобелевым, тот положительно не может себе понятия составить о его спокойствии и хладнокровии среди пуль и гранат, – хладнокровии тем более замечательном, что, как он сознавался мне, равнодушия к смерти у него не было. Напротив, он всегда, в каждом деле, боялся, что его прихлопнут и, следовательно, ежеминутно ждал смерти. Какова же должна была быть сила воли, какое беспрестанное напряжение нервов, чтобы побороть страх и не выказать его.

Благоразумные люди ставили в упрек Скобелеву его безоглядную храбрость. Они говорили, что "он ведет себя как мальчишка, что он рвется вперед, как прапорщик, и что, наконец, рискуя "без нужды", он подвергает солдат опасности остаться без высшего командования и т.д. Надобно сказать, что это все речи людей, которые заботятся прежде всего о сбережении своей драгоценной жизни – а там что Бог даст. Пойдет солдат без начальства вперед – хорошо, не пойдет – что тут поделаешь: не для того же дослужился человек до генеральских эполет, чтобы жертвовать жизнью за трусов".

12 января 1881 года крепость Геок-Тепе пала. Покорение оазиса, по плану предложенному Скобелеву, было намечено в течение 2 лет. Скобелев окончил всю операцию в 9 месяцев. Россия получила целую страну, имя русского стало символом могущества и силы для всей Азии.

За покорение Ахал-Теке Скобелев был произведен в генералы-от-инфантерии и получил орден Святого Георгия 2-й степени и Святого Владимира 1-й степени.

Одна эта операция дает право Скобелеву стать в ряду наиболее выдающихся полководцев мира. В ней Скобелев доказал, что из него вполне сформировался военачальник, способный стать во главе армии и дать ей победу.

И весь славянский мир так и смотрел на Скобелева. Он был тот вождь, который должен был повести русские полки, а с ними и единокровных славян на врага и добиться победы, как бы ни был могущественен этот враг.

Последние месяцы жизни Скобелева полны его работой в 4-м корпусе. Оставшиеся после него приказы по корпусу и поныне должны служить настольной книгой для всякого военного.

Сама жизнь бьет со страниц этих казенных документов и увлекает читателя своею простотой, ясностью и глубоким смыслом.

В последние же годы жизни Михаил Дмитриевич выдвигается и как государственный человек, и как политик.

Славянофильство Скобелева сказалось в полной мере. Его речь 12 января 1882 года, в годовщину взятия Геок-Тепе, вызвала много шуму и в наших и в иностранных газетах. Закончил свою речь Скобелев следующей фразой:

"Господа, в то самое время, когда мы здесь радостно собрались, там, на берегах Адриатического моря, наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними как с таковыми! Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди…

Я не договариваю, господа… Сердце болезненно щемится. Но великим утешением для нас – вера и сила исторического призвания России".

Еще больше шуму подняла речь Скобелева, сказанная им в Париже в 1882 году в ответ на приветственный адрес поднесенный Михаилу Дмитриевичу студентами-славянами.

Все эти речи взбудоражили наших дипломатов и, притянув всеобщее внимание к Скобелеву, чуть не стоили ему очень дорого. Скобелев был вызван в Петербург, недоброжелатели его уже считали что звезда Скобелева готова закатиться, но милостивая аудиенция Императора заставила умолкнуть бесконечные разговоры.

Час пробил, но иной – закатилась не звезда славы Михаила Дмитриевича и его успехов, а приближался час окончания всех счетов земного поприща.

Много надежд было связано с именем Скобелева, много пылких мечтаний могло осуществиться его талантом, его нечеловеческой энергией и все эти мечты и надежды рухнули вместе с неожиданной смертью "Белого генерала".

24 июня 1882 года Михаил Дмитриевич приехал в Москву, воспользовавшись месячным отпуском после оранских маневров.

В течение дня Скобелев был весел, шутил, много толковал с офицерами на военные темы. В 11 часов вечера он уехал от известного славянофила И.С. Аксакова, а в 1 ночи, в гостинице "Англия" ему сделалось дурно. Позванная медицинская помощь оказалась запоздалой, через 1? часа приблизительно его не стало.

Не выдержало сердце, всю жизнь усиленно бившееся, не выдержал и железный организм с юности брошенный, в водоворот событий полных риска, опасностей, гениальных подвигов, громадных удач и еще большей зависти.

Не стало Скобелева, а вместе с ним и того человека в руки которого можно было вверить силу народа – армию и ее грядущие успехи.

Смерть Скобелева вызвала общее народное горе.

Толпы окружали прах героя в Москве, те же толпы провожали и встречали траурный поезд на всем пути от Москвы до родового именья Скобелевых – Спасского.

Слезы крестьянина смешались с глубоким горем армии и всей России. Генералы, купцы, мещане, высочайшие особы, духовенство, солдаты, женщины, дети – все шли сказать последнее прости своему великому современнику, своему кумиру.

Цветами был усыпан гроб героя и непритворные слезы текли по лицам солдат, отдававшим последний долг своему вождю.

Во время отпевания преосвященный Амвросий между прочим сказал:

"Слезы текут из глаз, тяжело и горько нам, Отечество теряет дорогого сына, а мы – великого современника. Плачь русская крестьянка – он был отцом детям твоим, ополчившимся на врагов Отечества. Плачь русский народ – в нем ты потерял просвещенного заступника за родную землю и выразителя твоей блестящей славы".

Чувства благодарного народа сказались в ряде стихотворений и легенд, связанных с именем Скобелева.

Не угас в душе народной,

Как русской мощи идеал,

Как чести символ благородный -

Наш славный, белый генерал[9].

Память о Скобелеве жива и долго будет жить – миссия человека, подобного Скобелеву, не прекращается со смертью, потомство должно беречь как священную драгоценность память о нем и в его подвигах черпать новые силы в годину испытаний.

И живы в нас Пожарский, Минин,

Суворов, Скобелев, они -

Зовут вперед нас; ими силен

Народный дух в несчастья дни[10].

Воздвигаемый ныне в Москве памятник генерал-адъютанту Скобелеву является лишь ничтожной лептой его сограждан.

С.Л.М.

[1] Кариус Э.Ф. Ледяной… // Вестник Первопоходника. – Лос-Анжелес. 1961. N 3. С. 20-21.

[2] Немирович-Данченко В.И. Скобелев. – М., 1993. С. 10-11, 51.

[3] Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах в освободительной войне за Россию. 1917-1920 гг. Т. 1. – Париж, 1962. С. 174.

[4] Деникин А.И. Очерки русской смуты. – Париж, 1921. Т. 1. Вып. 1. С. 96.

[5] Редакция сайта благодарит Н.Л. Калиткину за помощь в подготовке публикации.

[6] Комиссия была образована в составе: правителя дел академии генерал-майора Баиова, заслуженного профессора генерал-лейтенанта Колюбакина, профессора полковника Юнакова, заведующего хозяйством академии полковника Попова, 145-го Новочеркасского полка капитана Левошко, инженерных войск полковника Симонова, от войск Московского военного округа – инженера полковника Воронцова-Вельяминова и Генерального штаба полковника Никольского и от Москвы – Городской думы художника-архитектора И.С. Кузнецова (здесь и далее – примечания автора).

[7] Из председателя начальника ИМПЕРАТОРСКОЙ Николаевской военной академии генерал-лейтенанта Щербачева, в составе членов правителя дел академии полковника Баиова, ныне генерал-майора, членов конференции академии: генерал-майора Христиани, полковника Головина, полковника Келчевского, заведующего хозяйством академии полковника Попова, от высшей гражданской власти в Москве – Московского градоначальника генерал-майора Адрианова, от городского управления Москвы – гласного Московской городской думы художника-архитектора И.С. Кузнецова, от штаба Московского военного округа – старшего адъютанта штаба округа полковника Никольского, от Инженерного комитета Главного инженерного управления – академика архитектуры, статского советника фон-Гогена, от Техническо-строительного комитета Министерства внутренних дел – профессора архитектуры, действительного статского советника В.В. Суслова, от ИМПЕРАТОРСКАГО русского военно-исторического общества полковника Струкова, от ИМПЕРАТОРСКАГО Санкт-Петербургского общества архитекторов – академика архитектуры И.С. Китнера, от общества архитекторов-художников – академика, графа П.Ю. Сюзора и от ИМПЕРАТОРСКОЙ академии художеств – академика скульптуры Р.Р. Баха и академика архитектуры В.А. Покровского.

[8] Стихотворение Полонского "25 июня 1882 г." (на смерть М.Д. Скобелева).

[9] Из книги С. фон Дитмар.

[10] Стихотворение Горцева.