Николай Прюц |
|
В "старое, доброе время" на всякой войне самым ужасным бичом был тиф. Тифы брюшной, сыпной, возвратный. Не избежал тифа и прапорщик Николай Прюц.
Излечившись в Ростове от ранения, он переехал к родной замужней сестре в Новочеркасск, надеясь здесь некоторое время отдохнуть.
У сестры было двое маленьких детишек. Дабы помочь сестре, когда она была на службе, прапорщик заботился о детях и проводил с ними свое время.
Но недолго длилась эта идиллия. Вскоре после приезда прапорщик заболел, поднялась температура, и он принужден был отправиться в местный лазарет, где его приняли на излечение. Лазарет этот находился, кажется, в помещении бывшей женской гимназии, как раз напротив собора.
На следующее утро по принятии больного в лазарет врач основательно освидетельствовал больного, нашел на его животе какие-то "розочки" и установил заболевание – брюшной тиф.
– Надо его отправить в больницу для тифозных, – приказал врач.
– Нет, доктор! – вдруг возразила старшая сестра лазарета, пожилая донская казачка. – Мы его приняли, и надо его оставить. В лазарете для тифозных он умрет. Кроме того, он раненый!
Очевидно, больной прапорщик напоминал ей кого-то.
Доктор нехотя согласился.
Прапорщика оставили лежать в этом лазарете. Он оказался единственным тифозным больным в лазарете для раненых. Старшая сестра милосердия приняла на себя тяжелую ответственность, приняв тифозного.
Его полонили в палату на четырех.
Давали больному только простоквашу, но организм ничего не принимал.
Одним из раненых, находящихся в этой палате, был пожилой ротмистр 6-го гусарского Дубенского полка. Несмотря на мучительность своего ранения в пах, он не терял бодрости, шутил и рассказывал интересные эпизоды из своей жизни. Просыпаясь утром, он всегда вежливо здоровался со всеми, говорил: "Доброе утро, господа офицеры и господин прапорщик". А так как Николай Прюц был единственным прапорщиком в комнате, то эта шутка относилась к нему.
Несмотря на то, что прапорщик был тифозным больным, все же никакие претензии со стороны раненых на нахождение в их среде больного никогда не поднимались. Только ротмистр иногда слегка демонстративно двумя пальцами брал газету после прочтения ее больным. Правда, делал это ротмистр в очень любезной, не обидной, шутливой форме.
Болезнь прапорщика все ухудшалась. В течение двух недель он почти ничего не ел. Впоследствии он узнал, что его уже начинали считать умирающим.
Прапорщик видел все происходившие вокруг явления в медленном темпе, как в замедленном фильме. Например: в-о-т с-е-с-т-р-а и-д-е-т к о-к-н-у!
Но предки завещали ему здоровое сердце, и оно билось, билось, билось… не останавливаясь!
Прапорщик слышал иногда звуки военного оркестра о площади перед лазаретом, где находился кафедральный собор. Возможно, это была церемония развода караула молодой Донской армии во время атаманства на Дону генерала П.Н. Краснова.
Отношение персонала к раненым было очень хорошее. Старшая сестра милосердия иногда заходила в палату и вечером. Расспрашивала раненых об их жизни и сама рассказывала о себе.
Прапорщика изредка посещали сослуживцы родной сестры, так как сестра сама в это время была больна и не могла придти.
Вылечившись, прапорщик сердечно распрощался со всеми и искренно поблагодарил старшую сестру лазарета за прямо материнское отношение к нему и за то, что она приняла на себя ответственность, взяв его, тифозного, в лазарет для раненых. Сестра ответила, что ее тронула беспомощность больного, его безропотность и полное отсутствие каких-либо претензий.
Более или менее выздоровев от тифа, он был вызван в медицинскую комиссию на предмет определения его физического состояния и пригодности к дальнейшей военной службе.
Комиссия заседала в здании лазарета.
Прапорщика удивило, что присутствовал также, не входя в состав комиссии, и бывший командир Константиновской-Михайловской батареи Добровольческой армии капитан Шаколи Николай Александрович.
Еще до прямого вызова на освидетельствование в комнату комиссии, капитан Шаколи спросил прапорщика Николая Прюц, умеет ли он писать на пишущей машинке.
Оказалось, что милый капитан Шаколи все время продолжал заботиться о своих бывших петроградских юнкерах-артиллеристах. Он устроил на гражданскую службу несколько своих юнкеров, раненых в бою под Кизитеринкой и ставших инвалидами.
Сколько помнится, это были: небольшого роста юнкер по фамилии Владимиров с выбитым пулей глазом; затем юнкер Димитриенко с разбитой ногой и несколько других юнкеров, фамилии которых сейчас не припоминаются.
Очевидно, капитан Шаколи хотел позаботиться и о судьбе прапорщика.
Медицинская комиссия признала прапорщика Николая Прюц, из-за слепоты на левый глаз, негодным к несению дальнейшей военной службы.
Получив документ о непригодности к военной службе, он опять переехал в Ростов, в Николаевскую больницу, чтобы, после пластической операции, которую обещал сделать ему профессор Орлов, отправиться на фронт для продолжения несения строевой службы в 1-й отдельной батарее.
