Виктор Ларионов |
|
Не будь тебя, прочли бы внуки.
В истории: когда зажег
Над Русью бунт костры на муки,
Народ как раб на плаху лег
М. Савин
31 марта 1918 года, на рассвете весеннего дня, отлетала в надзвездные выси светлая душа генерала Корнилова.
Когда из-под осыпавшейся штукатурки вынули безжизненное тело его и отнесли на берег Кубани, молнией пронеслась весть о роковой утрате маленькой армии.
И на подступах к Екатеринодару, на смертном, ровном, как стол, поле, где редко разбросанные лежали рядами в цепях походники: "корниловцы", офицеры и солдаты, партизаны, казаки, горцы, ростовские студенты и русские девушки, обдаваемые дымными, едкими, беспрерывно грохочущими разрывами, хлещущей землю шрапнелью, где у редко дымящихся пулеметных стволов, у переставших подскакивать по команде "огонь" пушек, с замолкнувшими, без патронов, винтовками в руках, лежали спокойно и безропотно, дожидаясь, участи своей – раны или смерти; и в белых хатках Елизаветинской станицы, где корчились и стонали "выбитые из строя", с раздробленными костями и внутренностями, смешанными с пылью и кровью, страдая и мучительно прислушиваясь к гулу решительной битвы; и в толпе беженцев многострадальных – женщин, стариков и детей; в группе штабных" у фермы Экономического общества – у всех, у всех, за исключением, лежавших, слившихся со степью серыми фигурками, "на браня убиенных" – стал один вопрос, вопрос, ставший огромным, равнозначащим жизни, заслонившим призрак смерти и все личное: "А как же дальше? Кто другой, если его нет?.."
– Кто выведет? Кто спасет Россию и нас? С кем пойдут вновь бестрепетно умирать "корниловцы"? Кто пойдет вперед сам, бесстрашный?
– Кто же другой, как зоркий кормчий, различит пути во мгле туманной? Кто отыщет нам вехи исторических дорог?
Страница, еще небывалая в истории России, закрылась, пресеклась жизнь большого человека, кончилась великая трагедия великой души… Недавний Верховный Главнокомандующий, с именем грозным и славным Корнилова, прогремевшим в отдаленнейших уголках величайшей страны… Как простой ротный командир в самом пекле пехотного боя… В страде огня, под свист пуль, рокот осколков… Диктатор… Но не тот диктатор древнего Рима, окруженный рукоплещущим народом, повелитель 40 легионов. Нет. Русский диктатор - впереди пехотных цепей, в короткой солдатской, запачканной глиной шинели, на вспаханной гранатами вязи Кубанского чернозема…
Почти одинок… С тремя тысячами измученных, оборванных "корниловцев", без иностранной помощи, без друзей и союзников, без тыла, без базы, без снарядов и патронов, наперекор логике и законам войны, идя быстро и неутомимо, он побеждает там, где победа кажется немыслимой вещью… <…>
Пока живет в человеке инстинкт, в минуты смертельной опасности он думает о жизни…
И когда Корнилов посылал роты в бой, каждый думал не о смерти, а о жизни, о подвиге и кричал:
– Ура генералу Корнилову!
И увлекало это "ура", а еще большее он сам, едущий впереди, безразличный к опасности.
Корнилова не стало… Не стало диктатора – вождя "милостью Божией", и, как оказалось потом, когда стало возможным оценить прошедшее с высоты некоторой "исторической перспективы", этой смертью из тела, из остова Белого движения был вырван в самом зародыше его, 31 марта 1918 года, стальной стержень его – Корнилов.
О той поры Белое движение росло, развивалось и сокращалось без стального стержня, без хребта, без диктатора…
Огромная машина пошла в ход: было много в ней разных частей, было словно их взаимодействие: казачество, затуманенное сепаратизмом и политиканством; ставропольское крестьянство – темное, не пережившее большевизма, махновщина – Гуляй-поле, Запорожье, никому не желающее подчиняться, запуганное, задерганное, но обозленное крестьянство, способное к выстрелам в спину; передовая интеллигенция, не доверявшая "белым генералам"; добровольчество – жертвенно порывистое, способное на величайшие подвиги, но живущее нервами, реакция, широкий потоком вливавшаяся в армию, следовавшая за ней и сводившая к нулю все, что ценою крови и подвига было добыто на фронте, - вот те элементы, те "иксы" уравнения, с которыми пришлось оперировать белым вождям.
И вот в тот момент, когда, казалось вот-вот загудит колокол Ивана Великого, выяснилось, что уравнение со многими неизвестными не решено, что у гиганта, белого колосса, нет стального стержня – спинного хребта, и за приливом побед у Курска и Орла начался отлив - драма в Новороссийске.
Благороднейшие, героические облики последующих вождей не походили на Корнилова – с его окладом ума и воли, столь нужными послереволюционной России.
Он, Корнилов, не считался ни с чем, что стояло на дороге к счастью и восстановлению России: ни прошлое, ни чины, ни ордена, ни титулы и положения, ни федеративная кукольная политика Кубанских демократов, ни реакционные стремления Русских помещиков – ничто не ослабило бы натянутую тетиву с направленной на коммунистическую Москву стрелою Корнилова; как огромным молотом, раздавил бы он своей громадной волей и "щуплого" самостийника, и спекулирующих на крови героев тыла, и "взыскивающего свое", секущего крестьян помещика, и работающего в подполье эсера, и бандита Махно…
Железо и кровь… Военная диктатура… Смерь за измену Родине… Быть может, потому и не долетела белая стрела до Москвы, что стержень волевой – Лавр Корнилов – был вырван из живого тела Белого движения 31 марта 1918 года.
У Ленина-Ульянова было монгольское в крови… Черная месса коммунизма была угодна Судьбе – диктатура полувосточного деспота полностью проведена над русским народом, но диктатура и воля ко злу, черная, сатанинская воля. Централизация власти и военного управления… Железо и кровь… Расстрел на месте и гибкая формулах "Контрреволюция, спекуляция и саботаж…" Сотни тысяч к расстрелу, но коммунистический интернационал спасен и груда черепов, во сто крат превыше чингизхановской, увековечивает диктатуру Ленина, но сотня тысяч своих же остаются обреченными на все ужасы Одесских, Новороссийских, Севастопольских и Киевских эвакуаций…
Удары железной перчатки Коминтерна парируются бархатной, и солдаты и офицеры белой армии не слышат, чтобы расстреляли какого-нибудь захлебнувшегося в грабеже спекулянта…
Часто приходилось слышать из уст солдат и казаков:
– Эх, был бы Корнилов… Ну, Корнилов этого бы не позволил… Простой народ чувствует правду "нутром".
Корнилов знал, чего он хочет, и умел желать: воля его не гнулась, она могла сломаться, как сталь, но лишь вместе с жизнью.
Корниловцы-походники помнят, как он не хотел уходить с фермы, находившейся в самом пекле артиллерийского ада, и наперекор почти всем советникам решил еще раз идти на штурм Екатеринодара. И каждому было ясно, что город будет взят – или Корнилова не будет.
Судьбе было угодно второе…
Корниловы родятся раз в сто лет. Напряжение их воли не знает предела и приводит лишь к двум путям: победе или смерти.
Не довелось генералу Корнилову донести гордо и высоко поднятое в шквале революционного урагана трехцветное знамя до стен зубчатых Московского Кремля. Изорванное и окровавленное, трепетало оно на берегах Кубани, но борьба, начатая в Донских степях, продолжается…
Настанет день, когда незримые нити Корниловской воли приведут руки с трехцветным знаменем на стены древних святынь, и тогда в складках победного родного блага, как и в памяти народной, будет вечно шить неумирающая, светлая душа убиенного "болярина" воина Лавра, генерала Корнилова, первого диктатора, борца и мученика за Русскую Землю.
