ИСКУШЕНИЕ СТЕПАНОВА

Фролов всё время подливал себе в пластиковый стаканчик. Степанов и отец Владимир тревожно переглядывались, но Фролов и не думал останавливаться. Уже и движения его сделались неверными, и коньяк проливался на бутерброды, но он не унимался.

-- Дда!... – воскликнул Фролов, обводя осоловелым взглядом зал для фуршета. – Примирение!... Примирение – это вам не хухры-мухры!.. Дьякон! – он вдруг хлопнул отца Владимира по плечу, так что тот поперхнулся кусочком сёмги. – Вот что я тебе скажу… -- Он поучительно поднял указательный палец с прилипшим к ногтю кусочком петрушки. – Прежде чем, объединиться, нужно размежеваться! Кто сказал? А-а… А ведь это Тертуллиан сказал!... Слышь, Степанов, будешь размежо… размежо-вы-вать-ся? – не без труда произнес он.

Степанов неопределенно помахал в воздухе вилкой с оливкой.
-- М-м… видишь ли, Кирилл, мы… -- начал он. Фролов его не слышал. Подцепив с третьего раза кусок ветчины, он потащил его ко рту, но тот сорвался и шлепнулся на ботинок ведущего специалиста «Союза православных граждан». Фролов с ненавистью посмотрел себе под ноги и опять плеснул себе в пластиковый стаканчик.
-- О чем я? – спросил он, по-миссионерски аристократично закусив благородный напиток маринованным корнишоном. – Да! Степанов, я тя люблю!.. Хоть ты и сволочь миссиофобская, но душа человек. Жаль мне тебя! Прозябаешь в своей «Гусской линии»! – заметив, что Степанов при этих словах поморщился, он захохотал. – Да шучу, шучу! Конечно, «нерусской», гы-ы!... Короче! – он состроил серьезную и значительную мину. – Хочешь, сведу тебя с серьезными людьми? – он понизил тон, взял Степанова за пуговицу и потянул к себе, дыша в лицо смесью ароматов лимузинского дуба и чеснока. – Да что там… С САМИМ?! Не проблема… Только скажи. Я ведь и с Чаплиным на дружеской ноге. Бывало встретишь его, спросишь: «Ну что, брат Чаплин?». «Да так…», -- отвечает. – «Так как-то всё…» Большой оригинал!
-- Наша принципиальная позиция… -- начал было Степанов.
-- Да плевать мне на твою позицию! Ну, не хочешь в верхах вращаться, твое дело! Но после уж не жалуйся. Эх!... Сам не знаю, за что я тебя так люблю!... Слушай, купи у меня фотографию Малера! Сам Малер мне ее за триста Бакинских продал, тебе отдаю за 250!
-- Да на что мне фотография Малера? – удивился Степанов.
-- Да уж тебе виднее, на что… Да ты посмотри! – он полез во внутренний карман. – Я ведь не мошенник какой, который продаст тебе какую-то дрянь, да еще и деньги сдерет. Во! Гляди! Брудастый, лапа в комке! Да за такую фотку любой не глядя 500 отвалит! Тебе по-братски, в знак примирения – за 200 баков! Ну, по рукам?!...
-- Да что я с ней буду делать? Ерунда какая-то…
-- Вот чудак человек! Я ж говорю – отдаю даром!... Почти… Ну, не хочешь Малера, изволь… Раз ты такой фармазон, что не желаешь Малера, пожалуйста: вот тебе диск с авторскими песнями Куровой! Смешная цена – 150 долларов. С авторской подписью!
-- Да не надо мне!... Что ты в самом деле?...
-- Фу, ты, ну что за ракалия! Да ты содержание-то взгляни! Всё сплошь хиты! Вот, смотри - «Ах, частенько же я причащалася», еще вот – «Вот кто-то в миссию спустился» или вот эта – моя любимая!... – Фролов вытер слезу рукавом. – «Не у тех, ой, не у тех я обреталася».
-- Н-не надо, -- выдавил Степанов, отводя руку Фролова с диском. – Мне уже пора.
-- Чёрта с два! Дьякон! Держи его! Никуда он не поедет! Мы щаз едем к к кочетковцам! Там цыгане! Объединяться – это разме!.. Ах ты, чёрт! Куда?... А ты, дьякон, ни черта не понимаешь в партийной борьбе, потому – ша!
-- Кирилл, Кирилл, -- укоризненно покачал головой отец Владимир. – Полно, брат, тебе ругаться. Вот и берись тебя с людьми мирить, честное слово. Ну, на что ты с этим Малером? И на коньячок напрасно налегал. Непотребство. Впредь, братец, и не пойду с тобой…

Но Фролов уже не слышал его. Уронив голову на руки, он спал за сервировочным ресторанным столиком, взъерошивая дыханием стопку бумажных салфеток. Ему снилось, как он дает последние указания владыке Илариону перед первым заседанием 8-го Вселенского собора.