"Розове христинство" имеет место быть, но это определение мимо Достоевского. Леонтьев, если помните, хвалил публицистику писатлея и критиковал художественные произведениея, особенно последний роман, в частности, образ Зосимы, мол, православные иноки-старцы не так говорят. Еще протипоставлял Победоносцеву, речь которого, мол, как раз православная. Леонтьев, при всей моей к нему любви, не учел художественности, не учел того, что художественный персонаж не должен говорить, как святые в житиях - у персонажа свои задачи. Надо читать образы, а не речи персонажей - это аксиома литературоведения, ярко означенная еще Бахтиным.
Тут еще одна проблема: если писатели уровня Лескова и того же Шмелева, Солженицына не символичны в самом глубоком смысле этого слова, то писатели уровня Достоевского пишут образами-символами-мифами. сКажем, возьмем сцену в монастыре: Зосима символизирует (я огрубляю для краткости) Христа, а гости, сидящие напротив, Его фарисеев-судей. Книга называется "Неуместное собрание", дословно - неуместная синагога. Федор Павлович обращаеься к старцу с евангельскими словами, обращенным ко Христу (сосцы, питавшие тя....). С этой книги начинается движение всех героев романа, а сыена в монастыре дает глубинный мифический срез этого духовного движения. Зосима говорит в парадигме порождающей модели этой сцены. И так на протяжении всего романа. Так же писали Лермонтов, Пушкин, Гоголь. Другие писатели только в отдельных произведениях поднимались до подобной глубины. Не по зубам оказался Достоевский Леонтьеву.