"Сознание своей греховности дает русскому народу идеал духовного восхождения". – Вот, наверное, самая главная и важная мысль автора. Именно это качество, этот Божий дар "сознания своей греховности", "покаянное сердце" - и есть фундамент русскости. Приведу одно доказательство не из сферы научных построений, а из русской жизни (страница из книги):

«…Не «долю горькую», а именно эту свою отброшенность, свое без-образие выплакивало чуткое и отзывчивое к Божественным зовам красоты мира сердце великой Святой Руси в своих за душу хватающих, заунывных, протяжных песнях. Пели и простые мужики-пахари, и сыны боярские, и разбойники, пел Опта, пел и Пугачев, зная, что ждет и не минет его и царская виселица и Божий Грозный Суд; пели странники, калики перехожие, вкладывая в песню свое и своего народа великое томление духа, которое, видать, слышал и любил Бог, коли возвышал нередко те песни разбойничьи, тех певших и слушавших до высоты плача духовного, из которого и рождались русские православные подвижники и святые.
Не слова здесь были главными, а отзвуки сокровенных «воздыханий неизглаголанных», дух, в котором изливалась та самая русская скорбь о своем греховном несовершенстве и смиренная к Богу молитва; и был этот дух по природе своей не сопоставим с настроениями той протестантской самодостаточной праведности, которую так старательно насаждали на Руси ее европейски образованные хозяева и благодетели…
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати,
Что заутра мне, доброму молодцу, во допрос идти
Перед грозного судью, самого царя…
Так выпевала сердце свое Русь с незапамятных времен и, казалось, что будет она так петь всегда и что невозможно заглушить и уничтожить эту песню, оборвать эту струну, этот долгий протяжный звук, который так явно слышали и Гоголь в «Мертвых душах», и Чехов в своем вырубаемом «Вишневом саде» - этом реквиеме по России, в котором звук лопнувшей струны долго слышался на фоне глухих ударов топора, сад тот вырубавшего.
Оборвалась струна… Наступил XX век, и умолкла русская песня, а с ней и тот искренний, горячий, покаянный и вместе смиренный дух… Где теперь могли бы услышать и мы вместе с Тургеневым, как пел черпальщик с бумажной фабрики Яшка-Турок, которого он, потрясенный, слушал в кабачке в Колотовском овраге, в середине века XIX, в местах вовсе не отдаленных от Оптиной пустыни? «Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны»:
Не одна-то ли, да одна, ай, во поле дорожка,
Во поле дороженька, эх, во поле дороженька.
Не одна-то ли дороженька, ай, дорожка пролегала,
Она пролегала, эх, она пролегала.
Эх, частым ельничком доро… ай, дорожка зарастала,
Она зарастала, эх, она зарастала.