Достопочтенный Модератор, перечитывая текст своего поста, я обнаружил ряд опечаток и оговорок, которые исправил в данном варианте. Прошу Вас, по возможности, разместить именно этот вариант моего поста. Простите ХРИСТА ради за безпокойство. С искренней признательностью Леонид Болотин.
+ + +

Был в паломничестве: возил своего друга из новоначальных в Серпуховский Высоцкий монастырь немного потрудиться ХРИСТА ради на благо обители, да взамен получить благо душевного мира. Наибольшее впечатление осталось от общения с гостиничным монахом отцом Феодором, от его бесед с паломниками о тех страшных мистических опасностях, которыми исполнен окружающий нас мiр.
Вернувшись, заглянул на форум, но внимательно прочитал обновления только сегодня. Оказалось, что Владимир Николаевич решил прекратить выставлять свои посты, но полемика продолжилась и без его участия.
Хотел бы поддержать многоуважаемого Виктора N-вича Корна. Обращаясь к рабу БОЖИЮ Валерию «Провинциалу» достопочтенный Евгений Чернявский (czerni, к сожалению, не знаю его отчества) пишет: «Вокруг расследования этой трагедии разгул дилетантства… Неужели критики следствия полагают, что расследованиями лучше заниматься вовсе без всякого специального образования и опыта работы?»
Вопрос не риторический, и я хотел бы в той части, которая касается профессионализма, то есть специальности или специальностей, полученных в процессе учебы и трудовой деятельности, попытаться ответить на уровне, который требует раб БОЖИЙ Евгений.
Екатеринбургское злодеяние имеет громадные катастрофические последствия для судьбы Русской Православной Церкви, Российского Государства, Русского Народа, Российского Общества, и я совершенно согласен с Виктором N-вичем Корном — для судеб всего человечества.
В 1914-1919 годах была совершена именно мiровая революция, был совершен переворот в самой системе международных отношений как в юридическом, так и в нравственном смысле. По сути дела, в эти годы был осуществлен гигантский шаг в установлении нового мiрового порядка, причем размер этого шага вполне сопоставим с размерами предыдущего — от Христианских Европы и Нового Света XVII столетия до мiрового сообщества начала ХХ века.
Вполне понятно, что современное Российское Общество, значительная часть которого в минувшие 20 лет вернулась к Христианским, Православным Традициям, проявляет весьма пристальный интерес к осмыслению Екатеринбургского злодеяния и к процессу нового расследования его обстоятельств, как на официальном административном уровне Российской Федерации, так и в общественном самосознании, в общественных группах.
С этим тезисом о мiровой революции можно, конечно, не соглашаться. Это дело совести и мiровоззрения каждого человека. Но тезис о ЗАКОННОМ широком общественном интересе к Царскому Делу вряд ли можно логически оспорить. Как всякий общественный процесс и этот общественный интерес многообразен и противоречив. Совершенно ЕСТЕСТВЕННО и закономерно в этом процессе происходят многократные столкновения различных общественных, общественно-политических и политических позиции и ИНТЕРЕСОВ. Это не безкорыстная академическая полемика по отвлеченному, неинтересному для ненаучного сообщества вопросу. И делать вид, что в вопросе о Екатеринбургском злодеянии возможен простой, безстрастный академический спор, значит не отдавать себе отчета в происходящем.
С самого начала возникновения темы весною 1989 года проблема «екатеринбургских останков» на 90% возбуждалась в Средствах Массовой Информации. Причем в течение трех лет в СМИ она не находила вообще никаких возражений (если не считать отнюдь немассовых публикаций в православно-монархическом «самиздате», которые стали появляться только с весны 1990 года). Это мною доказано и задокументировано в ходе ЖУРНАЛИСТСКОГО РАССЛЕДОВАНИЯ, с результатами которого я ознакомил читателей «Русской Линии» в первой части очерка «Ключи Власти» и в Хронологической библиографии «Царского Дела» 1989-1998 годов.
Необходимо различать термины «следствие» и «расследование». Юридический термин «следствие» как процесс исследования или расследования обстоятельств преступления и выявления лиц, виновных в оном, процесс, определяемым процессуальным же кодексом, безусловно не может никак относиться к действиям журналистов, историков, филологов, геологов… Насколько я понимаю, следствием могут заниматься только следователи и работники прокуратуры. Все остальные профессиональные юристы — судьи, оперативные работники, адвокаты, консультанты, эксперты, частные детективы вести следствие не могут, но могут быть лишь его участниками. Частными расследованиями могут заниматься адвокаты и частные детективы. Для таких форм деятельности также существуют достаточно строгие процессуальные рамки.
Однако профессиональный термин «журналистское расследование» никакими строгими процессуальными рамками не ограничивается, кроме статей конституции о свободе слова, о свободе доступа к информации, законом о средствах массовой информации.
В журналистике огромная доля профессиональных «дилетантов», то есть людей, которые не имеют профессиональных дипломов журналистов. Журналистика принципиально свободная профессия. Свобода журналистики лежит в фундаментальной основе бытия свободного общества. Людей других профессий, как правило, людей с высшим образованием — гуманитарным или техническим, или естествоиспытательским академическим, которые пришли в журналистику в зрелом возрасте и проработали в этой сфере успешно несколько лет, сформировали круг «своих» постоянных читателей, называть таких людей всерьез «дилетантами» — это давать тенденциозную, в лучшем случае — вкусовую оценку.
Лично я дорожу своим журналистским профессионализмом, который базируется на пяти годах учебы на факультете журналистики МГУ. Но как журналист я формировался с детства, во-первых, видя пример своего отца, учившегося на филологическом факультете САГУ (тогда в СССР еще не было факультетов журналистики), во-вторых, с шести лет интересуясь прессой и собирая вырезки по разным темам, в начале в основном по древней истории, археологии, по различным научно-техническим проблемам, которые очень интересовали мальчишек шестидесятых годов, в-третьих, с того же возраста занимаясь собственными литературными упражнениями. Я мог и не поступить на факультет журналистики, выбрав биологический или исторический, или химический, но все равно я был бы журналистом. Так меня воспитывал отец: если умеешь связано писать, то надо стремиться и печататься. Поэтому и печатался в газетах я до начала учебы на журфаке.
Но при этом я с глубоким уважением отношусь к талантливым в письме, в приемах публицистики людям, которые пришли в газеты и журналы из других профессий и в тридцать, и в тридцать пять, и в сорок лет, и даже позже, и нашли там себя, свое призвание. Только по этому признаку называть таких людей «дилетантами» я бы никогда не посмел.
Встречаются, конечно, и бездари, вдруг возомнившие себя журналистами, но плоды литературного труда всегда свидетельствуют сами о достоинстве человека. Это онтологическое свойство литературного текста.
Если следователь еще в процессе следствия регулярно предает огласке в средствах массовой информации промежуточные этапы следствия, результаты экспертиз и так далее — в статьях, интервью, информационных заметках, хочет он того или нет, регламентирует ли УПК такие действия или нет, материал, ставший достоянием общества, может как угодно и с каких-либо позиций анализироваться, комментироваться, выводы и оценки следователя подвергаться критическому рассмотрению журналистами, историками, писателями, выводы официальных экспертов оспариваться их коллегами… Тем более, такие критические выступления, обнародованные на суд читателей, могут в вою очередь многократно оспариваться и подвергаться сомнению.
Эта возможность в Царском Деле обоснована еще тем, что достоянием широкой гласности в 1990-1998 годах стали не только книги Н.А.Соколова, М.К.Дитерихса и Роберта Вильтона, но значительная часть документов самого следственного дела 1918-1919 годов в публикациях Н.Росса, «Российского Архива» и в некоторых других изданиях. И хотя сам В.Н.Соловьев и некоторые его сторонники всю критику в их адрес представляли как некие «заклинания» упертых оппонентов, на самом деле они просто не желали разбирать контрдоводы, противоречия между материалами следствия Н.А.Соколова и опубликованными рассуждениями В.Н.Соловьева и его сторонников, когда на такие противоречия указывали их публичные оппоненты.
И такая полемика по общественно значимому вопросу — нормальный процесс здоровой общественной жизни. Где же тут дилетантизм?!
За 16 с лишним лет публичных выступлений следователя В.Н.Соловьева я убедился в его талантах в этой сфере и не стал бы уже теперь называть его дилетантом в журналистике. Хотя он, конечно, может и не знает каких-то специфических нюансов этой профессии. Но это неважно, в конце концов, В.Н.Соловьев зарабатывает себе на жизнь своей основной специальностью. Вместе с тем такая публичная деятельность снимает и большинство ограничений в критике в его адрес как следователя… В публичности это оборотная сторона медали.
Впрочем, видимо этот талант в общественной коммуникабельности был одной из причин, почему еще задолго до возбуждения дела № 18-123666-93 — до 19 Августа 1993 года в Генеральной прокуратуре РФ В.Н.Соловьеву поручили курировать процесс с исследованием «екатеринбургских останков».
Один из «козырей» следствия В.Н.Соловьева, а до того — частной версии бывшего следователя Г.Т.Рябова, заключается в том, что в следственном деле Н.А.Соколова задокументирован мостик из шпал в Поросенковом Логе, описана местность вокруг него и даже приложена фотография этого мостика из шпал.
Еще полемизируя с Г.Т.Рябовым, я указывал на то, что мостик из шпал в топком месте у Н.А.Соколова и мостик из шпал над могильником из «Записки» Покровского-Юровского могут быть разными по характеру объектами, что могильник мог быть сделан в конце лета 1919 года или позже.
Вот пошагово моя аргументация.
1) Н.А.Соколов опытный и внимательный к деталям следователь, имевший опыт работы в сельской местности.
2) Кроме того, Н.А.Соловьев страстный и наблюдательный охотник. Это характеристика М.К.Дитерихса.
3) Н.А.Соколов летом 1919 года многократно проходил пешком через Поросенков Лог, направляясь к Ганиной Яме.
4) Н.А.Соколов внимательно осмотрел Поросенков Лог и особенно местность возле мостка из шпал, где застрял один из грузовиков цареубийц.
5) Н.А.Соколов отметил мельчайшие особенности, следы костерка-дымокура, щепки от кузова грузовика и какого-то ящика, обрывок веревки.
6) Неужели Н.А.Соколов не мог бы при такой тщательности осмотра не заметить вокруг мостка из шпал прошлогоднюю, для лесной среды — совсем свежую — выемку значительного объема грунта, которая потребовалась для рытья значительного по площади котлована для захоронения девяти человеческих тел?! Однако ничего подобного в его следственном деле нет.
7) Значит, следователь Н.А.Соколов видел мостик из шпал, который был просто уложен в топкое место без осуществления предварительной копки перед укладкой шпал.
8) За следственными действиями Н.А.Соколова в 1919 году велось тщательное наблюдение агентами большевиков, точнее, агентами цареубийц, а при возможности они создавали и препятствия для следственных действий. Это, кстати, отражено и в Екатеринбургской печати 1919 года, и в самом следственном деле. Поэтому факт изучения Н.А.Соколовым и фотографирования Поросенкова Лога вполне мог быть известен и организаторам цареубийства.
9) Поэтому подложное захоронение они устроили именно там, вполне целенаправленно замаскировав его под мостком из шпал, который фиксировал в следственном деле Н.А.Соколов.
10) Никогда я не утверждал, что так было на самом деле, хотя и предполагаю, что так и было… Но я от лица общественности поставил этот вопрос: вряд ли опытнейший следователь Н.А.Соколов мог не заметить прошлогодние следы выемки грунта?
Разве постановка такого вопроса лишена логики?! Для меня нет, и для многих тысяч людей, с которыми мне доводилось общаться в Москве, Санкт-Петербурге, Царском Селе, Сергиевом Посаде, Екатеринбурге, Иваново-Вознесенске, Белгороде на различных конференциях и других общественных мероприятиях такой вопрос представлялся вполне закономерным.
Ни в печати от Г.Т.Рябова, ни потом в печати или на общественных встречах с В.Н.Соловьевым, включая встречу в редакции «Русского Журнала», сколько-нибудь пространного вразумительного ответа я так и не получил. Просто отмашка — Н.А.Соколов не заметил, и у него могли быть ошибки… Или вопросом — а зачем это было им нужно — подделывать могильник?! Но это ведь другой вопрос! Мы ведь не на Привозе о рыбе торгуемся?…
Разве это юридический профессионализм?! Господа, это ведь несерьезный, в данном случае совершенно непрофессиональный подход! Он обусловлен какой-то скрытой, не объясненной следователем тенденцией, каким-то скрытым ИНТЕРЕСОМ. Как же после такого подхода я могу доверять результатам других следственных действий В.Н.Соловьева и его сотрудников?!
Конечно, мою позицию можно заклеймить дилетантизмом, назвать дилетантом Виктора N-вича Корна в его рассуждениях о надписи из Гейне или о степени участия ВИЛа в злодеянии. Но все это будут эмоциональные, ровным счетом ничем не подкрепленные оценки, произвольные оценки. Ну, оценивайте, господа, оценщики! И бумага, и Рунет все стерпят… До поры, да до времени.