Простите, что встреваю в дискуссию, но мне как лицу светскому, интересующемуся и Розановым, и публикациями Русской линии, здесь представляется уместным сказать несколько слов. Розанов, кажется, привлекателен как раз своей противоречивостью, о которой говорит иг. Кирилл и которая особенно свойственна нам, русским. Вкупе с несомненным талантом Розанова противоречивость эта вошла уже в историю русской мысли, русского духа, русской культуры. Церковный взгляд, наверное, требует какой-то целостности от Розанова, чтобы дать ему категоричную оценку. Но Розанов (как, кстати, ещё один смутьян - граф Лев Толстой) не вписывается в привычные координаты. Розанов в «Опавших листьях» один, а в «Апокалипсисе нашего времени» - другой. В своих сомнительных поздних поисках один, а в предсмертные минуты - совсем иной. О. Павел Флоренский свидетельствовал, что за несколько часов до смерти Розанов прошептал ему: «Как я был глуп, как я не понимал Христа». Пусть тот, кто не думает так же, бросит в него камень. Для доброго христианина метания Розанова - от лукавого, но для того, кто ищет себя в христианстве, кто открывается неуверенно пока свету Христова учения, розановский поиск может помочь. Так же, как помогал советской интеллигенции обрести дорогу к Храму столь критикуемый сегодня роман «Мастер и Маргарита». В этом парадокс, но христианству не привыкать иметь дело с парадоксами.

Лет пятнадцать назад была в «Новом мире» опубликована переписка Розанова с Гершензоном - пронзительная, на грани срыва. Розанов и восхищается евреем, который лучше всех пишет о русской литературе, да и еврейством в целом восхищается; и расписывается в ненависти к евреям, и нелепыми обвинениями отталкивает, и искренностью своего искания притягивает. И мудрый Гершензон говорит, что любому другому, кто возводил бы оскорбительную напраслину, мигом бы перестал подавать руку; но с Розановым, в силу таланта его и как раз, кажется, человеческих качеств (по памяти цитирую, могу ошибиться), продолжает общаться. И в голодное, трудное для Розанова время Гершензон был среди тех немногих «самаритян», кто хлопотал о помощи, кто помогал противоречивому русскому человеку. И просил незадолго до кончины прощения у всего еврейства Розанов, хотя многим, наверное, это тоже очень не нравится. Есть взгляд православный на Розанова, но, уважая этот взгляд, мы не имеем права не услышать и голос Гершензона, лучше всех знавшего русскую литературу. Потому что для того, чтобы принять противоречивую и смятенную натуру талантливого русского мыслителя, нужно возвыситься над мелкими обидами. Гершензону это удалось, и это ещё один урок для нас, которые так часто говорят «да» и не делают.

Мне подумалось ещё, что сам Розанов с удовольствием бы поучаствовал в этой полемике, ох как она бы его увлекла! Кажется, и переписка его с Гершензоном обнаружила бы здесь свою уместность и своевременность. Зинаида Гиппиус вспоминала, что Розанов никогда на собраниях не мог прочесть даже своего доклада, не мог дискутировать публично, но зато «писать Розанов мог всегда, во всякой обстановке, во всяком положении: никто и ничто ему не мешало. Это ведь не “работа” для него: просто жизнь, дыхание». Неужто, прикрываясь Женевской конвенцией, мы бы не дали ему глубоко вздохнуть? Так что хорошо, что состоялась такая дискуссия. Очень по-розановски.

И, если позволите, о том, стоило публиковать статью иг. Кирилла или надо было её снять. Русская линия действительно публикует разные взгляды, даже те, которые не вызывают особой симпатии у редакторов. В этом многие имели возможность убедиться неоднократно, и я лично за это искренне признателен. Можно, конечно, до бесконечности обличать сеятелей соблазна или отвечать на это обвинением в фарисействе. Представляется всё же, что эта честность редакторов - лучшее противоядие от хулы на Духа Истины. За честность эту - спасибо.