Олегк:

У Владимира Крупина, как-то встретил:

"Сапожник спрашивает у старца:

– Что же мне делать, ведь конец света наступает?

– Что делать, – развел руками подвижник, – шить сапоги, только делать это лучше, чем раньше. Ведь в них, возможно, придется переходить реки огненные".

Или как говорил наши офицеры попав в переплет гражданской войны, оказавшись по разные линии фронта, но сохранившие стержень: "Делай, что НАДО, и будь, что будет". Они не знали куда приткнуться, что верно. Нужно ли было лупить Красную армию? Безусловно. Нужно ли было укреплять Красную армию? Несомненно. У каждого свое послушание, а пытаться найти логику в происходящем - пустое дело. Пути Господни неисповедимы.
Главное жить по правде, здесь полностью с вами согласен, а политика, идеология идут от разврата души. Если бы все делали что НАДО, остались верны букве и духу присяги, долга в феврале 17-го, у мерзавцев не было бы шанса.

Рогозянскому:

"Лично мое ощущение ближе ко второму".

Мое тоже. После войны в партию пришли сотни тысяч крестьян, фронтовиков, которые имели вполне определенное мировозрение, в основе своей патриархальное, православное.

Мой дед вступить в партию отказался наотрез, равно как и стать председателем колхоза, равно как и пойти в церковь. Но боюсь, что эта упертость вятская, сама по себе ценная, в его случае сыграла дурную роль. Конец его был трагичен, хотя во всех окрестных селениях старухи даже спустя полвека, вспоминают деда с восхищением. Он был хорошим ветврачом, но самоучкой, сидя над учебниками, освоил еще и лечение людей. Поднимал на ноги тех, от кого отказались больницы. Не из гордости или энтузиазма. А святого нашего русского НАДО. Многих спас, но не себя. Он крестьянский сын, красный офицер, до конца остался белым и был обречен.

Но сравнивая его с теми мужиками, которые все-таки пошли в партию, возглавили колхозы, я не скажу, что он был прав, они нет. И вот эти мужики и женщины того же склада, опиравшиеся на традцию, они и были теми тысячами воль которые во многом формировали государственную политику. Во многом, но не во всем. Я много разговаривал с ними, о хрущевских гонениях на церковь говорят: большинство коммунистов было против. Большинство мечтало о совсем другой государственной политики относительно Церкви, патриотизма. Но нашла коса на камень. И все-таки исподволь влияли и были не сами оп себе, а имели прочную связь с народом, который их породил, через них народ влиял на государство, насколько это было возможно.

Государство - это не монада, а система. Монада целесообразности, механистичности, безжалостности, тупой экспансивности, то есть попытки все подчинить себе, составляет его внечеловеческое ядро. Это не сталинское изобретение. Уже во времена Алексия Михайловича все это было, а во времена его сына достигло невиданной мощи. Эти механизмы для всех стран и народов типично, словно их выпустили с одного конвейера. Между советским государственным механизмом и нынешним нет никакой разницы.

Но вокруг него находятся тысячи воль, которые сдерживают государство, управляют им в зависимости от своих устремлений и приниципов. И культура этих государственников, которые опять-таки существуют не сами по себе, а проводят волю общества и народа, имеет огромное значение. Только в совокупности внечеловеческого механизма и человеческой составляющей можно говорить о государстве.

Есть также общество, которое влияет на государственников, ограничивает экспансию государства. У нас в России, оно с 1613-го серьезных прав не имело, в том числе из-за своей малочисленности. Что такое общество, граждане? Люди имеющие право прямого влияния на государства. В 17-м веке это были семь процентов населения, которые имели право избирать кандидатов на Земские соборы. Впоследствии - более или менее образованный слой, имеющий какие-то права. При Петре Первом их было около 5 процентов, в 19-м число сократилось до 2,5 процентов. Не уменьшалось, просто население росло, а общество не увеличивалось, к тому же теряло влияние. Коммунисты извели его под корень.

И, наконец, есть что называется народ, пытающийся формировать гражданское общество, выдвигать из своих рядов граждан, или нет. И это влияние также нужно учитывать говоря о государстве.

После того как общество погибло, государственники и народ оказались оторваны друг от друга, именно этим, а не паталогической жестокостью Сталина объясняется размах репрессий. Механизм государсва усилился настолько, что начал истреблять во имя, безусловно, разумных целей все живое. Он по другому и не может.

Почему США очень демократичны внутри, и кошмарны, безжалостны снаружи? Здесь дело не только и даже не столько в эгоизме амеркианского народа. Просто внутри есть вековой опыт сдерживания государства, опыт направления его в нужную сторону, в том числе на благо себе. Общество научилось с ним работать. Но другие общества, особенно слабые делать этого не умеют, они вне этой системы. И в отношении их ам.гос. вело и ведет себя ничуть не лучше, чем Сталин в отношение России. Гос. как робот прет все ломая на ходу, а никаких ограчичительных знаков, понятных команд, надолбов, которые нужно обходить, ворот в которые нужно входить на пути нет.

И прекратились репрессии не потому что умер Сталин, а потому что во время войны государственники и народ научились понимать друг друга, более того народ начал направлять своих представителей в управленцы (до войны шли изгои, иногда хорошие, часто плохие, но изгоями были сто процентов сов.кадров. У меня у знакомой отец был из таких, когда-то крестьянинином, кузнецом, потом стал крупным чиновником. Не мог после войны, вспоминает знакомая, гвоздя дома забить, дров наколоть. Сидел читал газету. Не потому что был ленив. Просто изгойство имеет свои стереотипы поведения.

После войны у нас постепнно начала вырабатываться полноценная модель государство-государственники-общество-народ. И результаты были достигнуты в общем-то неплохие. Но стояло то это на гнилой большевисткой, богоборческой платформе, но происходило в десять раз медленне чем нужно, потому что было слишком много препятсвий.

Ну о том, что было дальше, я уже говорил здесь прежде.

Если говорить о крахе социал-демократической модели взаимоотношения общества и государства на Западе, то здесь действуют два-три фактора. Глобализация, которая а) усиливает конкуренцию, б) выдвигает в качестве лидирующей силы владельцев компаний и топ-менеджеров. В любой момент, они могут слинять из страны, вместе с производством, которое все меньше зависит от почвы. Билл-Гейтсу довольно щелкнуть пальцами, чтобы "Майкрсофт" переместился в Гонконг. Приходится его обхаживать, в то время как большиснтво народа для государства перестало иметь значение В) третий фактор - деградация народов, как силы вырабатывающей общество. Образовательный уровень, уровень отвественности и т.д. непрерывно снижаются. Все привыкли, что все само собой происходит, и расслабились. Нечто подобное происходило в СССР со второй половины 70-х. С той ращницей, что у нас гражданское общество было разрушено до основания, а там оно сохранилось, все хуже, но функционирует. Копировать его мы не можем. Общество как цветок - он не копируется. У нас оно может вырасти только на церковной или околоцерковной патриотической почве, тем паче, что Московская патриархия несмотря на всю свою несоклько даже нарочитую асоциальность, что и нервирует владыку Диомида, все-таки самый сильный общественный инстиутт в стране.

И здесь возвратимся к статье Степанова? Как нам формировать гражданское общество в России? Повторить то, что сделало ополчение 1612-го года в условиях катастрофы?